Любовь в глазах твоих

Лучи полуденного солнца робко в комнату через приоткрытое окно заглядывали и поэта будто светом своим тёплым обнимали. Они по каждому листочку исписанному неспешно проходили, отражаясь ярко в гранёном стекле чернильницы. Ленский глаза медленно открывает и с твёрдой поверхности стола поднимается, от боли во всём теле слегка морщась. Спал он, наверное, несколько часов всего, под утро лишь заснув. Он сонно вокруг себя уже такой привычный бумажный беспорядок осматривает, пока взгляд на строках красивых и особенно старательно написанных не останавливается. Владимир осторожно за уголок листа тянет, освобождая эти излияния души от остальных рукописей неудавшихся. По рифмам глазами пробежавшись, вспомнил Ленский, с каким трепетом слово каждое выводил. Как закрывал глаза, чтобы снова один лишь образ пред собой увидеть, увидеть вновь холодный взгляд голубых омутов... Улыбка лёгкая коснулась губ поэта. Стихотворение и правда прекрасным получилось. Пусть не так оно сильно эмоциями наполнено, но всё, что хотел он передать, в этих строках есть, прочувствовать лишь нужно. Невесомо пальцами проведя по фамилии, что ниже написана, Ленский с трепетом шепчет её, будто пытаясь что-то сокрытое в человеке этом для себя понять. Ох, как бы он хотел понять!.. Узнать, что в душе его за холодом взгляда спрятано. Со вздохом тихим он листок аккуратно к груди прижимает, закрывая глаза, возвращаясь в прошедшую ночь, когда для него всё как в тумане было... Такая мысль прокралась даже, будто ему приснилось это всё. Нет, быть не может! Откуда тогда фамилия, в углу листочка аккуратно выведенная, и этот голос... низкий, завораживающий голос... «Отчего же слёзы ваши?» «Вы кажетесь другим на фоне многих, только и всего.» «Поэты. Что с вас взять.» «Вы книгу мою нашли?» «Уже довольно поздно. В другой раз?» «Евгений Онегин.» «Что ж, спокойной ночи-» – Ленский! – звонкий, бодрый голос от открывшейся входной двери раздался, такие затягивающие воспоминания оборвав. Владимир вздрогнул, глаза открывая, и с места поднялся скорее. Поправляя чуть помявшуюся за ночь рубашку, он непослушные спутанные волосы пытался хоть немного в порядок привести. Поэт волновался отчего-то. В груди странная тревога поселилась. Руки и вовсе не слушались, с трудом с маленькими прозрачными пуговками справляясь. Наконец, придав себе вид более менее презентабельный (правда, со взглядом сонным ничего нельзя поделать), Ленский в прихожую поспешил, гостей нагрянувших встречать. Татьяна, как всегда, серьёзна и сдержана, правда, лёгкое раздражение во взгляде её заметить можно. На ней длинное тёмное платье, причёска идеально уложена. Как и всегда, изъян найти в ней невозможно. Она Владимиру в знак приветствия чуть кивает, переводя немного устало свой взгляд на сестру. Ольга же радость свою от встречи не скрывала, с каким-то нетерпением и радостной улыбкой на Ленского глядя. Она с ноги на ногу переступала, постукивая каблучками. Из небрежной причёски локон блондинистый выбился. На ней платье в нежных розовых тонах с множеством рюшек и ленточек. Ох, всё это сочетается идеально с её неспокойным поведением, бурными реакциями на всё происходящее и бесконечным запасом хорошего настроения. Но сердце Ленского удар пропускает, когда встречается он взглядом с источником своего вдохновения. Онегин рядом с Ольгой стоит, руки скрестив на груди. Всем видом своим он показывает недовольство таким раскладом дел, а возможно, всей этой жизнью в целом. – Онегин?.. – Владимир вспомнил наконец, как дышать, взгляда не отводя от глаз, холодным блеском так пленящих... – Доброе утро, Ленский,– Евгений и сам лишь на поэта смотрит. Недовольство отходит на второй план, а на губах его чуть заметная усмешка появляется, когда он слово «утро» голосом выделяет. Владимир же, толи от того, что фамилию свою из уст его услышал, толи от этого «утро», которое понятно лишь им двоим, в совершенно счастливой улыбке расплывается. – Какой Онегин? Какое утро?! – Ольга своим звонким возмущённым голосом только создавшуюся атмосферу рушит. – Во-первых, уже давно за полдень, а во-вторых, я соскучилась по тебе, Володя! – последнюю фразу с особенным нетерпением радостно выкрикнув, она тут же к Ленскому подбежала и в крепкие объятия того заключила. Владимир выдыхает и в ответ обнимает подругу. Они и правда не виделись давно, он и сам соскучиться успел. – Не зови меня так, – ворчит Ленский, но улыбается. – Я тоже соскучился... – шёпотом добавляет и глаза прикрывает, объятий не разрывая. Даже Татьяна улыбнулась, растаяв. Подошла медленно и обняла их обоих, вызвав ещё более тёплый взгляд Ленского и тихий смех Ольги. А Владимир и сам не осознавал, как же сильно скучал по таким моментам. – Я лишний, – говорит Онегин всё с той же усмешкой, за трогательной сценой наблюдая. – Нет, неправда! – Ленский отстраняется мягко и к Евгению подходит, взгляд на того поднимая, вновь заглядывая в голубые омуты, в которых так хочется утонуть... Татьяна тут же сопротивляющуюся сестру за запястье хватает и на кухню за собою тянет. А Владимир глубокий вдох делает и почти вплотную к Онегину подходит. Тот спокойным остаётся, ответно в большие карие глаза смотрит. – Ты не лишний... – тихо шепчет поэт, и, на носочки поднявшись, шею Евгения несмело руками обвивает, обнимая. Он чувствует, как сильно бьется в груди сердце, как щёки заливает румянец. Ленский глаза закрывает, готовясь уже, что вот сейчас его оттолкнут и снова в душу будто ножом вонзится безразличный, холодный, немного грубый голос. Тогда это точно будет конец. Но вместо этого крепкие руки обнимают в ответ, в замок на пояснице Ленского сцепляясь. Онегин прижимает юношу к себе поближе, слыша, как тот вдохнул резко от неожиданности. А Владимир уже на высшей точке и смущения, и облегчения, и счастья. Он невольно лбом в плечо Онегина упирается, потому что в глаза смотреть просто больше не может. Только не в этот момент, иначе в который раз появляется угроза, что его сердце не выдержит. Онегин выдыхает, просто принимая то, что ему приятна эта чистая нежность объятий черноволосого юноши. В первый раз за долгое время он прислушался к чувствам, а не к кричащему «держи дистанцию» разуму. Он медленно ладонями вверх по спине Ленского ведёт, вызывая у того табун мурашек и ещё более яркий румянец на щеках. – Я не думал... что ты придёшь... – говорит Ленский тихо, чуть отстраняясь и в глаза вновь посмотрев. – Ну как же. Я обещал, – Онегин всё с таким же бесстрастным, отстранённым видом отвечает, хотя продолжает обнимать поэта, по спине того слегка поглаживая. Такой контраст выражения лица, речи Евгения и его действий заставляет Ленского рассмеяться тихо, голову опустив. – Что такое? – хмурится Онегин. – Ничего, идём пить чай, – насладившись ещё несколькими секундами объятий, Владимир отстраняется и первым на кухню проходит. – Что так долго? – снова начала возмущаться Ольга, как только они за стол сели. – Скоро и чай остынет! Ленский чашку с тёплым, но ещё ароматный чаем придвигает себе, а потом и сидящему рядом Онегину. – Прости, мы... – Ленский взгляд опускает, улыбку сдерживая. – Ох, ладно, – Ольга вздыхает, ставя обратно на стол свою уже пустую чашку. – Но я вообще-то ревную, – надув губы, Ларина откидывается на спинку стула и руки скрещивает на груди. – Ревнуешь? Меня? – Ленский улыбается слабо. – Да! К Онегину твоему, с которым ты обнимался на целую вечность дольше, чем со мной! – эти слова оказали разный эффект на всех. У Татьяны вызвали улыбку, у Ленского румянец на щеках и смущённый взгляд, а у Онегина лишь тихий хмык и самодовольную усмешку. – Ты видела... – Боже, ну конечно видела! Как вообще такое можно было пропустить?! Ты смотрел на него, как на самого особенного человека в твоей жизни! – Ольга рассмеялась, заметив, что Ленский смутился того сильнее. – Если так будет продолжаться, то Онегин вообще тебя у нас у крадёт! – Ольга вид делает, что возмущается вновь, но на губах её озорная улыбка. – Оля, перестань! – говорит Татьяна, и сама с улыбкой лёгкой, но строго. Просто она поняла уже, что Онегин для Ленского и правда особенный. По одному взгляду поняла она, что к чему, снова ей так присущую проницательность проявив. Вскоре Ольга перестала хихикать и шуточные комментарии в сторону Онегина и Ленского отпускать. Смущение Владимира чуть поутихло, но всё равно каждый раз, когда тот на сидящего рядом Евгения смотрел, лёгкая улыбка и сразу опускаемый взгляд его выдавали. Беседа спокойная завязалась, окутала атмосфера уютного вечера. Владимир о своих литературных успехах в городе рассказывал, прерываясь на воспоминания о проведённом в деревне детстве. Ольга то и дело перебивала, свои части историй более эмоционально пересказывая. А Онегин и не заметил даже, как появился интерес у него к разговорам этим. Он слушал, глядя на поэта, на вновь загорающиеся огоньки в его больших карих глазах, наблюдал, как улыбка озаряет его лицо, как непослушные тёмные пряди спадают на щёки, и как естественными движениями он за ухо их забирает. Что-то было очаровательное и ненавязчиво притягательное в этом юноше. – Послушай, Володя! – Ольга вдруг ещё сильнее оживилась и, встав, через стол к Ленскому наклонилась. – А почему ты стихи нам свои в этот раз не читаешь? Ленский взгляд отводит, губу нижнюю в беспокойстве закусывая: – А... Я... – Небось и стихи уже все Онегину своему посвящаешь! – сказала Ольга, весело хихикнув. – Нет же... просто... – Владимир вновь неуютно себя почувствовал. Это даже не смущение уже, что-то более давящее. Ведь это правда. Шутливые слова подруги – чистая правда. – Ой, ну да ладно! Но чтобы в следующий раз нас ждала огромная лирическая поэма! А сейчас мы пойдём, уже поздно. Да ведь, Таня? Та кивнула и сёстры из-за стола вышли. – Только ночами не сиди, хорошо? – улыбнулась Ольга, поэта на прощание обнимая. Ленский выдохнул, прошептав в ответ своё тихое «хорошо». Ольга, Татьяну поторопив, на улицу выбежала, дверь не до конца закрывая. А старшая Ларина к Владимиру подошла и проговорила вполголоса: – Ленский, не бойся. Всё не так, как кажется, – улыбнувшись, за сестрой последовала, закрывая дверь уже плотнее. Поэт девушку взглядом слегка удивлённым проводил. «Не бойся»? Татьяна обо всём уже догадалась? Неужели состояние его так заметно? Подумать, что значила последняя сказанная ею фраза, он не успел. – Ленский? – Онегин поднялся тоже, напротив юноши вставая, пытаясь взгляд его поймать, который тот опустил в задумчивости. Поэта вдруг волна лëгкой грусти накрыла. Стихи... Неужели стихами всë и закончится?.. – Ленский,– позвал Евгений уже более настойчиво, но без той отстранëнности и грубых ноток в голосе. Просто пытается внимание привлечь, заметив перемену в настроении поэта. Онегин и сам не знал, с каких пор ему стал не безразличен темноволосый юноша с прекрасными карими глазами, в которых он Вселенную целую прячет. Он знал лишь, что если оставит его сейчас, собственное сердце покоя не даст. – Что с тобой? – спрашивает Евгений чуть слышно, на шаг ещë подходит и пальцами аккуратно цепляет подбородок Ленского, приподнимая, в глаза вынуждая посмотреть. С ним хотелось говорить только так – спокойно, без нажима. А если и прикасаться, то осторожно, почти невесомо. Владимир на пару секунд дышать перестаëт, по шее мурашки пробегают от прикосновения холодных пальцев, он прямо в глаза Онегина смотрит. Он понимает, что если растает в этом моменте, если вновь полностью отдастся ощущениям, то потом решиться не сможет. Сейчас. — Я... Мне... Ты должен кое-что знать. Справившись со своим смущением, мягко отстраняется и идëт в другую комнату, где весь письменный стол завален рукописями, красивым почерком выведенными. Глубоких вдох сделав, аккуратно из-под листов остальных вытягивает те самые, посвящëнные взгляду ледяному. Пробежавшись торопливо по рифмам глазами, прижимает листки к груди, снова вдыхая и глаза на секунду прикрывает. Затолкав поглубже волнение своë, выходит в прихожую, где уже Онегин его ждëт, оперевшись о дверь плечом и скрестив на груди руки. – Идëм,– говорит Ленский тихо и первым в прохладу вечера выходит. Евгений лишь хмыкает, но выходит вслед за поэтом. Он увидеть успел листки в его руках. Стихи?.. Онегин замечал уже, как Ленский волновался, когда дело его рукописей касалось, как он в спешке собирал их. Остановившись на крыльце, Владимир легко вдыхает свежий вечерний воздух, и даже лëгкая улыбка его губы трогает. Он к рядом стоящему Онегину поворачивается и кивает слегка, неспешным шагом направляясь дальше от дома, на выход из деревни, к мосту через реку. Евгений даже не спрашивает ничего, молча за юношей следуя. Он чувствовал, что для него это очень важно, хоть и не догадывался, в чëм дело. Он не догадывался ещë, сколько строк ему посвящено, посвящена даже ночь бессонная, посвящено много переживаний и эмоций. Ленский и на мост деревянный с резными оградами первым ступил. Над рекой полупрозрачная дымка поднялась, лишь этим создавая подходящую этому вечеру атмосферу. Лëгкий ветерок ласкал тëмные волосы, но у Владимира в кончиках пальцев от волнения неприятно кольнуло, когда он, остановившись на середине моста, развернулся к серьëзно смотрящему на него Евгению. На мгновение мир замер. Только они вдвоëм. Чуть помявшиеся листки в сжавшихся пальцах. Мост и эта лëгкая туманность над водой. Ленский медлит, глаза опустив и чуть прикусывая нижнюю губу. – Ты волнуешься,– тихо, просто как замечание. Он, в отличии от поэта, взгляда не отводит, понять пытаясь, зачем же они здесь и почему Ленский именно его позвал сюда. – Мои стихи... – неуверенно начал юноша. – Помнишь слова Ольги? О, Лариной было произнесено в этот день много слов, а Евгений и не представлял, какие из них сейчас вспомнить должен. А поэт продолжил: – Она пошутила про то, что все мои стихи теперь тебе посвящены... – говорить становится сложнее из-за вновь поднимающегося к груди волнения. Подавляя его, вдох прерывистый делает. А Онегин смотрит со спрятанным за серьëзностью ожиданием. Как всегда, со спокойным выражением лица и холодным, непроницаемым взглядом. – Так вот. Это... это правда... – говорит Владимир ещë тише, перестав дышать и чувствуя только, как сердце в разы ритм ускорило. Он боится. Боится услышать насмешки от того, кто вдохновил его, как никому не удавалось. Нет. Ещë больше он молчания боится, а сейчас оно давит со всех сторон, будто сдавливает лëгкие, и даже голову поднять не позволяет. А Евгений ничем своего удивления не выдал, только брови чуть вскинул вверх. Он к Ленскому шаг делает: – Зачем? – просто спрашивает он. – Ты потратил на меня время... Владимир голову поднимает, но тут же снова опускает взгляд: – Это... Всë дело в... в твоих глазах,– уже на полушëпот перейдя, поэт уголки листов ещë сильнее сжимает. – Я знал, что... что для тебя это ничего не значит, но... Ленский вздрагивает, когда холодные ладони касаются его собственных, а тихий, низкий голос будто в самую глубину души проникает: – Можешь прочитать их мне. Всë же, интересно, что там с моими глазами, – голос его впервые звучит мягче, хоть это и еле заметно, но Ленский уловил, наконец-то делая долго сдерживаемый выдох. – Ладно, я... – он всë ещë волнуется, неуверенно пальцами перебирая листки, выбирая, с чего начать. – Если будешь нервничать, это повлияет на твоë чтение, разве нет? Я хочу услышать твои стихи в идеальном виде, – говорит Евгений с напускной важностью, усмешку пряча. Владимир и сам улыбнулся против воли, расслабляясь немного и перекидывая руки через ограду моста. Онегин то же повторяет, совсем рядом вставая. Последний глубокий вдох сделав, Ленский листок распрямляет и начинает читать. Чувствуя, как в процессе полностью растворяется волнение, он проживает будто вновь каждое написанное слово, и голос его льëтся красивыми рифмами, а в глазах неизменные огоньки горят. Сердце быстро бьëтся, но уже не от страха и давящего ожидания, а от вдохновения, от счастья и... и от чего-то ещë.. А Онегин слушает, и... что это? Лëд? Лëд внутри него. Он тает...