Афенфосмофобия

Уже знатно стемнело, пока мы ехали назад. Делаю ставки на натянутое молчание, которое исходило от меня, хотя я старалась избежать такой обстановки. Оно присутствовало всю дорогу и душило, если не обоих, то меня — уж точно. Мы стремительно подъезжали к моему дому, чему я была несказанно рада, ведь за сегодняшний вечер мне пришлось испытать то, о чем ранее даже подумать не могла. Машина остановилась напротив небольшого здания, и внутри меня что-то перевернулось. — До встречи, — говорю это совсем не из-за вежливости, а потому что действительно надеюсь на повторение. Открываю двери, заранее начиная контролировать их толчок, чтобы не хлопнуть слишком сильно. Его окно закрывается, и я замечаю лишь подаренную мне улыбку напоследок. С некой грустью в глазах провожаю уезжающую иномарку. Мне кажется, я готова простоять так вечность, лишь бы не переступать порог, за которым меня ждет «серьезный разговор». Вздыхаю, надавливая на ручку, и тихо вхожу внутрь, стараясь предугадать мамины слова. Снимаю злополучные кеды, которые терли всю дорогу, от чего получаю удовольствие, ступая на прохладный паркет. Глупо полагать, что меня спасет прохождение на носочках, но я всеми силами убеждаю себя в обратном. Натали сидит в мягком кресле напротив телевизора, но он лишь фоном отражается от пустых стен. Я больше не вижу нашего фото, того самого, где отец улыбался мне. Один из способов убежать от прошлого или начать строить будущее? Рассматриваю ее, уставшую и измотанную. Из-за меня, скорее всего. Собираю всю волю в кулак и уверенно шагаю вглубь комнаты. — Мам, — как-то жалко протягиваю, и она все же нехотя оборачивается. Глаза опухшие и пустые, что вызывает во мне легкий холодок. Натали молча оглядывает меня с ног до головы, и это не один из тех оценивающих взглядов, это что-то осуждающее и, до боли в груди, неприятное. — Ты злишься? — Мнусь на месте, пытаясь отыскать в ее глазах хотя бы долю того, что обычно называют поддержкой. — Садись, — она кивает на диван, стоящий в паре сантиметров от нее, слабо улыбаясь. Не понимаю ее мотивов, но все равно опускаюсь рядом. — Ты будешь для меня лучшей, несмотря ни на что, — мама почти шепчет сказанное, смотря в мои красные глаза. Мимика на лице устраивает медленный танец, партнеры которого не слышат ритма. — Я приму любой твой выбор, милая. Вспоминаю один из древних фильмом, такие обычно крутят по телевизору с повторами в шесть утра. Сложный и до скрежета зубами примитивный сюжет о подростках, их максимализме и борьбе за справедливость, где в конечном итоге все встает на свои места, а мать главного героя говорит те же слова, что я слышу сейчас, гладя ладонью по волосам. В моем случае — без тактильного контакта, но все не так плохо, как мне казалось, когда я стояла на пороге. — Ты замечательный ребенок, я горжусь тобой! — чуть ли не в первый раз ее слова лелеют мои ушные перепонки, а затем ласкают внутренние органы, и я готова поспорить: это лучше всяких бабочек внизу живота. Нехотя начинаю плакать, скорее вытирая соленые слезы рукавом своего неснятого пальто, и плевать, что останутся разводы, я готова стирать его каждый день, лишь бы знать, что она любит меня все так же сильно, как и шесть лет назад. — Перестань реветь, иначе я сама не сдержусь! — Натали тихо посмеивается надо мной, но я все же замечаю глянец в ее глазах. Мне тепло, до боли в ребрах уютно, и я, черт возьми, не хочу, чтобы это заканчивалось. — Хочешь мороженое? — Киваю, словно мне снова десять. — Я сейчас! — шмыгаю заложенным носом, убегая наверх. Скидываю с себя вещи, улавливая еле заметный запах мужского одеколона. Как ни странно, голова не кружится и не сносит крышу, как это обычно описывают в романах, но мне действительно нравится этот неприторно свежий аромат, а еще больше — воспоминания, которые с ним связаны. Завязываю волосы в хвост, переодевшись, и спускаюсь на кухню, где уже стоят два блюдца с шариками пломбира. От него даже запах по-особенному детский. Поднимаю взгляд на маму, которая так же следит за моими движениями, ласково улыбаясь. — Я обещаю ходить к этим долбаным врачам. — Засовываю ложку мороженого в рот, резко кривясь от холода на зубах. Мне почему-то стыдно смотреть на ее, но я все же борюсь с этим чувством. — Ты можешь не делать этого, тебе уже восемнадцать и… Перебиваю ее, потому что больше не хочу это слушать. Я правда устала от этих разговоров. Вся моя жизнь — сплошная гаптофобия. — Мам, прекрати. — Небольшие морщинки появляются в уголках ее глаз, от чего становится еще уютнее. Клянусь, она сияла ярче, чем солнце, и лишь поэтому мне пришлось переступить через себя.

***

— Эллисон, ну прости, что я не ответила тебе и вообще забыла о нашей встрече, — вяло произношу каждое слово, потому что повторяю все это чуть ли не в сотый раз. Брюнетка обиженно смотрит на меня, но я не могу позволить себе смеяться, так как, действительно, чувствую вину. — И… — тянет она, выжидающе разглядывая мое лицо. — И сейчас я все тебе расскажу, — выдыхаю, оставляя легкие без кислорода. Делаю глоток теплого латте, улыбаясь. Подруга расслабляется, поправляя легкое платье и убедительно кивая. Винтажное кафе, которое стало нашим любимым на протяжении нескольких лет, только закрепляет дружескую атмосферу. Я ведь даже не знаю, с чего начать. С того, что уже как неделю борюсь сама с собой и животными инстинктами, или с того, что Стайлз их пробуждает? А есть ли начало вообще? Может, мое удивление всему происходящему ничтожно, потому что так было всегда, а я, любящая игнорировать окружающий мир, просто пропускала все это мимо себя, даже не задевая кончиками пальцев. — Ну, все меняется. Да, это именно то, что происходит со мной в последние дни. Мой мир, который я строила из воображаемых кирпичей и цемента, рушится на глазах, и не так, как это обычно бывает, — по сантиметрам или дюймам, — он обваливается, создавая настолько огромное количество пыли, что слепит глаза. Она явно не понимает, о чем я. Смотрит на меня с ожиданием продолжения, что ли, а продолжать-то и нечего. Мы играем в гляделки, так по-детски, но ничего более не можем придумать. Это не натянутость, которая часто ощущается с незнакомыми людьми. Я полностью расслаблена, а по ее позе, абсолютно обезоруженной, могу с уверенностью ответить за нее. — Знаешь, в какую сторону? — она задает этот вопрос в лоб, и я не успеваю придумать ничего достойного. Бегаю глазами по заведению, рассматривая всех присутствующих. Накручиваю пластиковою трубочку на указательный палец, от чего та резко отскакивает. — А какая разница? — Мне пришлось подумать, покопаться в затворках своего сознания, чтобы найти ответ. Мне действительно плевать, куда меня заведет эта сумасшедшая игра со своими тараканами. — Просто страшно. — А ты просто не бойся. — Арджент тянет напиток, смотря из-под лба, пока я, закусывая щеку, проверяю свой телефон. Луиза Уотсон «Спасибо, что вчера предупредила. Сегодня все в силе?» Все определенно точно меняется. Не помню, чем руководствовалась и какие мысли меня посещали, но я перенесла сеанс до того, как мама узнала о его отсутствии. Через час я должна быть в том небольшом кабинете, который заставляет меня напрячься от одной мысли о нем. — Подвезешь меня? — Опустошаю стакан, пока официантка забирает пустые блюдца из-под десерта. Моя машина одиноко стоит на школьной парковке, и я безумно этому рада. — Конечно, тебе куда? — Брюнетка натягивает на плечи кожанку и закидывает кусочек оставшегося бисквита в рот. На кончике ее губ остался кондитерский крем, который напоминает мужскую пенку для бритья или мягкий снег. Умоляю себя сказать ей об этом, а не смеяться всю дорогу с такой неуклюжести. Подаю ей небольшое зеркальце, чтобы она сама решила, как исправить ситуацию. Эллисон улыбается своему отражению, параллельно чертыхаясь. — К психологу, — отвечаю на ее вопрос, который, как мне кажется, не требовал ответа. Меня больше некуда возить, кроме как домой, но теперь в моем списке есть пополнение — КСП «Клиника современной психологии». Подруга заметно меняется в лице. На место былой беззаботности приходят одобрение и облегчение. Забавно наблюдать, как все вокруг пекутся о твоем психологическом состоянии больше, чем ты сама. — И что там двадцать четвертый? — Вот так просто обычный, ничем не примечательный номер гоночной машины стал для меня чем-то совершенно новым. Пристегиваюсь, замечая, что мы уже выезжаем с парковки, а вокруг нас ни души, даже машин толком нет. Эллисон водит иначе: она всегда обхватывает руль двумя руками, внимательно следя за дорогой. Чаще всего даже отвечает спустя пару минут, потому что слишком боится разбиться. Мы едем не более шестидесяти километров в час по городской трассе, и она не может взглянуть на меня даже краешком глаза. — Не знаю. — Наверное, я бы хотела узнать, но не что он ел вчера вечером, а приедет ли он еще раз к моей школе. Чертова эгоистка. Подруга заставляет говорить, постепенно выдавливая слова из меня, как из тюбика с пастой. Мы едем почти в полной тишине, не считая тихо играющего радио. За окном собираются тучи, не предвещающие ничего хорошего. — Я ведь видела его издалека и в шлеме, ты обязана нас познакомить! — умение переводить все в шутку оказалось очень кстати. Господи, хоть бы миф про икающих людей, которых вспоминают, оказался ложью. Оставляю ее без ответа и выхожу из машины, останавливаясь, выжидающе смотря в окно. Арджент, словно по часам, отправляет мне воздушный поцелуй, желая удачи, и скрывается за поворотом. Преодолеваю расстояние и оказываюсь у той же милой девушки за ресепшеном. Говорю ей свои данные и уже с легкостью называю имя врача. Я подавляю любое желание мозга запаниковать, и у меня получается. Работница провожает меня в кабинет, дорогу к которому не так трудно запомнить, но у нее ведь обязанности, на которые она подписывалась, устраиваясь сюда. Оборачиваюсь на звук хлопка, который свидетельствует, что мне не выйти до конца сеанса. — Привет, Лидия! — Ее голос заставляет приземлиться во всех смыслах, которые существуют. Присаживаюсь на то самое кожаное кресло. Сейчас оно кажется мне удобным, осталось лишь найти комфортную позу. — Думала, что ты вовсе не придешь. — Она разбирает какие-то бумаги, пока я стараюсь настроиться на диалог. Я бы и не пришла, если бы вчера что-то не щелкнуло внутри. Скрепляю руки в замок и перевожу все свое внимание на женщину. — Ладно, сегодня хочу поговорить с тобой о детстве, не против? — спрашивать меня, хочу ли я, — самая ничтожная ошибка всех психологов, с которыми я, кстати, попрощалась. Мне ничего не остаётся, кроме как следить за ее действиями, которые заставляют меня вспоминать, для чего я здесь. — Когда мне было около девяти, мы всей семьей отправились в путешествие. — Луиза присаживается напротив меня, подавая ту самую чашку, из которой я пила в прошлый раз. Заглядываю внутрь, как в нос ударяет аромат черного чая. Скептически отношусь ко всему происходящему, постоянно ища подвох, но я делаю первый глоток. — Мои родители не были женаты, представляешь? И вот, мы были посреди гор, огромных и могучих. Конечно, все это терялось на фоне толпы туристов, но это непередаваемые ощущения, которые вызывают во мне лишь счастье, даже от воспоминаний, — все мое внимание сфокусировано лишь на том, чтобы понять ее мотивы. У меня предательски дрожат руки, и она замечает это, но не предпринимает ничего. Отвлекаюсь на колонку, из которой неутомимо исходит звук. Почему, когда я только захожу в кабинет, мои уши не воспринимают его? — Ты можешь рассказать что-нибудь красочное из своего детства? — Мой мозг сам начинает воспроизводить картинки, давно припрятанные в пыльных ящиках памяти. Я не касалась их слишком давно, и теперь, разворошив невидимый архив, ощущаю грязь на кончиках пальцев. То гребаное фото, которое мама благополучно припрятала где- то в чулане, — мое самое трогательное воспоминание. — Мой десятый день рождения, — сглатываю, видя, что Луиза полностью заинтересована мной. Конечно, я осознаю, что она не просто слушает милую историю, а анализирует каждое сказанное мною слово, но я продолжаю говорить. — Папа работал на судне. Для меня вся его работа заключалась в абсолютном отсутствии дома. — Мои ладошки потеют, впрочем, как обычно, когда я волнуюсь. — Это была круглая дата, и мама всячески старалась угодить мне и сделать праздник незабываемым. Было много гостей и подарков, только вот единственное, чего я ждала — его, и он пришел. — Я ощущаю ком в горле от тяжести слов, которые произношу. Мои руки нервно теребят все тот же ремень, пока я стараюсь отдышаться, чтобы не заплакать. Не знаю, почему мне больно, но игнорирую любое из чувств, которые доставляют дискомфорт. — Его было так мало, как воздуха сейчас, я обнимала и чувствовала, как меня любят, так сильно, как никто другой. — Уверена, что по моим щекам катится пара слез, и я даже не замечаю Луизу, которая сочувствующе смотрит на меня с полной жалостью в глазах. — Я ненавижу его за это, за то, что он больше не придет. Тихо. Слишком тихо стало вокруг. Слышу тиканье настольных часов, Бетховена, одиноко играющего, но до сих пор не забытого, и свое дыхание. Вытираю мокрое лицо, стараясь отдышаться, и запрещаю себе вести себя так жалко. Беру уже остывший чай, грея влажные ладоши и тупя в черноту чашки. Молчание убивает, но никто не осмеливается его нарушить. Отчего-то стыдно взглянуть на психолога, стыдно, что я чувствую это. — Знаешь, почему я так отчетливо запомнила свадьбу родителей? — Ощущаю, как она смотрит на меня, и все это душит со всех сторон. — Это последнее воспоминание с ними, — поднимаю глаза и встречаюсь с ее нежной улыбкой. — Они разбились в очередном путешествии. — Ее взгляд не выражает ничего, кроме ностальгии. Женщина склоняет голову набок, стараясь отыскать что-то во мне, и не знаю, что именно она хочет увидеть, но, черт возьми, я даю ей лишь одно, то, чего не хватает мне — понимание. — Жизнь бывает несправедлива, Лидия, не только к тебе, — врач по-прежнему ласково улыбается мне, а я не понимаю, что значит этот жест. Меня не охватывает паника от продолжительной беседы, и я осознаю, что забыла посчитать минуты до конца сеанса. Неполноценная. Единственное, что всплывает передо мной, когда я слышу «не только к тебе». — Я хочу попросить, чтобы ты перестала думать, что на тебе мир клином сошелся. Это звучало не как упрек, а как дружеская просьба. Я до сих пор плачу, просто сижу на этом чертовом кресле в самой неудобной позе и реву, то ли от смерти отца, которого так и не смогла увидеть на следующий день рождения, то ли от осознания своей никчемности. — Я бы хотела обнять тебя, чтобы успокоить, но ты не подпустишь меня, верно? — Уверенно мотаю головой из стороны в сторону, чтобы она даже не думала касаться меня. Поднимаюсь на сидении чуть выше и надеюсь, что женщина не заметила той доли секунды, которую я думала над ответом. — Помнишь вопрос, который я задала тебе в прошлый раз? — Я не вспоминаю об отце, мне кажется, его образ остался под завалами моего обрушившегося дома, который я больше не соберу. Обдумываю ее слова, крутя их в разные стороны и рассматривая с каждого возможного ракурса. — Думаю, я бы хотела коснуться его. Врач не понимает, о ком идет речь, так же, как и я не до конца осознаю сказанное. И она, конечно, не напомнит мне, что вопрос был совсем другой. — Кого? — Оборачиваюсь на ее удивленный голос и теряюсь, находясь в лабиринте чувств, которые испытываю. Не хочу, чтобы кто-то знал о нем, не хочу, чтобы догадались об урагане, бушующем внутри меня, когда он рядом. — Отца, — киваю, убеждая себя в правильности выбора, но не Луизу, которая вздыхает после моих слов. Она думает, что мне не помочь, что я до сих пор копаю яму встреч с ним, но все во мне мысленно кричит ей «спасибо» лишь за то, что я жалею о своем ответе. — Уверена? — Это был проигрыш, но я невероятно рада сдаться, сложив все клинки, припрятанные в длинных чулках. Мне нужно поговорить, нет, закричать, где-то в пустом поле, чтобы слышали только птицы. Отрицательно качаю головой, при этом умоляюще смотря на нее. Что в ней, черт возьми, такого, что я готова вот так проигрывать? — Друг? — невзначай сказанное слово вызывает пожар, измеряемый в километражах чувств, которые подливают масла. Он не друг, не приятель, это просто парень, который считает меня обычной. — Ты хочешь узнать, есть ли между вами связь? — Гребаная связь, плевать я на нее хотела. Я просто хочу знать, насколько теплая его кожа. Мне хочется взвыть от этих правил и стереотипов, которые рушат мою жизнь. — Нет. — Мне определенно не хочется ничего из того, что чувствует Эллисон или мама с Бэном. Просто быть полноценной — теперь как слоган. — Я хочу касаться друзей и родителей, разве важна здесь связь? — Вновь ощущаю былую пустоту внутри. — Мое следующее задание для тебя, Лидия. Ты должна взять перчатки и трогать всех, кого хотела бы. — Женщина смотрит на часы аккуратной формы, которые обвивают ее запястье, а затем переводит взгляд на меня. — Когда будешь сомневаться, помни, что ты такая же, как и все, ладно? — Она улыбается мне, вставая со скрипящего стула. Что-то трепещет от мысли, что я смогу это сделать, плевать, через перчатку или самое теплое одеяло на свете. Покидаю кабинет, который до сих пор кажется мне отталкивающим. Капли дождя с шумом стучат по окнам, отбивая весеннюю мелодию. Все это было бы романтично и лелеяло ушные перепонки, будь у меня машина. Вздыхаю, доставая телефон. — Я надеюсь, ты видишь, что творится за окном, а меня подвозила Эллисон. — Я говорю это на автомате, как обычно. Потихоньку становясь собой, хотя не уверена, что теперь это возможно. — Для чего тебе купили машину? Бэн заберет тебя, — ее голос странно искажается в динамике моего мобильного. Присаживаюсь на небольшой пуф, который расположен специально для этого в зале ожидания. Поотчитав меня за неответственное поведение, Натали смирилась с тем, с чем вполне спокойно жила восемнадцать лет. Странное чувство пустоты и ничего более. Нервно трясу ногой, ожидая нового родителя, который, как сказала мама, «с минуты на минуту будет у входа».