Дайлз

      А умирать оказалось совсем не страшно. И даже почти не больно. Не было ни пресловутого света в конце туннеля, ни архангельских труб, ни огненной геены. Не было ничего, кроме ледяного холода и безграничного недоумения: «это что, и вправду конец?». Последним, что запомнил Данковский, был взгляд Майлза, встревоженный и непривычно серьезный. Тореадор бежал и изо всех сих пытался тащить за собой Даниила, который практически не мог двигаться: лезвие кинжала вошло слишком глубоко, и ноги перестали его слушаться.       А еще Данковский прекрасно помнил то, что случилось в кабинете Даста. И это было по-настоящему жутко. Когда твой разум оттесняет на задворки сознания чьей-то несгибаемой волей, и тебе только и остается, что наблюдать за происходящим со стороны. Как бы он ни пытался отвести руку, уронить скальпель, сделать хоть что-нибудь, чтобы помешать исполнению приказа, у него ничего не получалось. Хотелось кричать, срывая голос: «Уходи! Беги отсюда и не оглядывайся назад!», хотелось вонзить скальпель в собственную ногу, хотелось броситься на гребанного Даста и впиться клыками ему в горло… Но получалось только смотреть и биться во внутренней беззвучной истерике. Безмолвно наблюдать, как скальпель, зажатый в собственной руке, рассекает лицо того, кем ты дорожишь больше всего на свете, следить, как тонкая струйка крови стекает по скуле, оставляя после себя неопрятный след… И это было куда страшнее, чем умирать.       Еще страшнее было смотреть на то, как воля Даста постепенно ломает Майлза. Как он замедляется, вместо того, чтобы бежать, как разворачивается лицом к этому ублюдку, как опускается на колени. В тот момент Даниил не думал, он просто инстинктивно пытался защитить того, без кого не представлял своей не-жизни в дальнейшем. Он замер между двумя вампирами, поймал взгляд Майлза, отдал приказ бежать… И ничего не произошло. А Даст приближался. Он был уже совсем близко, всего в нескольких шагах. Горло Данковского сжали ледяные пальцы паники, но при одном только взгляде на тореадора они тут же ослабили хватку. Даниил сделал выбор: во что бы то ни стало он должен спасти Майлза. И если для этого ему потребуется стать живым щитом между ним и Дастом… Что ж, да будет так.       Данковский вновь поймал взгляд тореадора. Но на этот раз он уже не спешил. Он говорил медленно и спокойно, стараясь вложить в свои слова всю ту безумную смесь нежности, тревоги и отчаяния, которые сейчас испытывал. По щекам текла какая-то мокрая дрянь, но Даниил не обращал на это внимания. Единственным, что он хотел в данным момент было то, чтобы Майлз услышал его. Чтобы он каким-то образом вырвался из железной хватки доли Даста и вновь вернулся к своему вентру. И Майлз услышал. Вздрогнул, как будто от удара, поднял взгляд на Данковского, схватил его за руку и бросился бежать. Но они не успели. Им не хватило буквально какой-то доли секунды. Боль ослепительной вспышкой полыхнула перед глазами Даниила, он споткнулся и понял, что ноги больше его не слушаются. Хотел крикнуть Майлзу, чтобы он уходил один, но не смог. Следи мечущихся в голове мыслей четче всего выделялась одна: неужели мы навсегда останемся здесь? Но осознать до конца Данковский это не успел, потому что его спину пронзило очередной волной боли, после чего сознание окончательно отключилось.       Плохо понимая, что происходит вокруг, Данковский лишь очень приблизительно осознавал, что его куда-то несут. Поначалу ему даже казалось, что он слышит голос Майлза, но вскоре исчез и он, оставляя вентру наедине с самим собой. До этого момента Даниил никогда не был в торпоре. И это совершенно не было похоже на обычный обморок. Скорее на бездну, полную собственных страхов: состариться, умереть… снова остаться одному? С каких это пор Даниил Данковский боится одиночества? Всю свою жизнь он только и делал, что снова и снова уходил, полагаясь только на собственные убеждения. Но в последний месяц, кажется, и они предали его, оставив вместо себя лишь чувства, которых, по мнению Данковского, он вообще не мог испытывать.       Но сейчас нужно было найти Майлза. Рассказать ему про весь тот пиздец, который происходит в голове, просто поговорить. Вместе они справятся. Когда они вместе, ничто не сможет им помешать. Только сейчас Даниил запоздало осознал, что тореадор стал для него дороже всего на свете. Нужнее, чем кислород когда-то. В голове билась одна единственная мысль: бежать, найти защитить. Но все что вентру сейчас мог, это неподвижно лежать и стараться не утратить последнюю еле-еле тлеющую искру сознания.       Пробуждение было почти что мучительным: пелена кошмаров никак не хотела отпускать вампира, да и мертвое тело болело так, как не болело никогда при жизни. Но, в конце концов, сила воли победила, и вентру начал понимать, что происходит вокруг него: слышал крики, топот ног, стоны раненых… Кошмарный сон, похоже, решил стать реальностью. С трудом разлепив будто налитые чугуном веки, Данковский огляделся по сторонам, но как он ни старался, Майлза найти не смог. Где-то внутри медленно, но неизбежно нарастало чувство чего-то неотвратимого, которое впервые появилось еще в подвалах инквизиции. Только в этот раз оно было в десятки раз сильнее. Даниил нахмурился. Он никогда не был силен в прорицании, но вот такие вот смутные предчувствия его редко обманывали: нужно было спешить.       На удачу в комнату как раз заглянула Син. Девушка выглядела откровенно измотанной, но, кажется, после совместно пережитого, прониклась к вентру некими дружескими чувствами. По крайней мере, немного помявшись, она все же рассказала, где можно найти витэ, чтобы восстановить силы. Только вот про Майлза она ничего не знала, но зато вполне резонно посоветовала ему позвонить. Даниил усмехнулся и хлопнул себя по лбу. Во всей этой круговерти он совершенно забыл о такой прекрасной вещи, как мобильный телефон. Майлз ответил, пусть и не сразу. В свойственной ему манере попытался отшутиться. Но Данковский слишком хорошо знал тореадора, чтобы не заметить, что за этой показной веселостью скрывается страх. Как мог Даниил попытался успокоить его, но сегодня, как назло, рациональные и правильные слова никак не приходили на ум. Сил хватало только на то, чтобы, заставить свой голос звучать спокойно и размеренно. Они договорились встретиться. Обменялись дурацкими, ничего не значащими подколами. Оба знали, что сейчас все висит на волоске, но никто из них так и не осмелился сказать это вслух.       Каждое движение отдавалось резкой болью вдоль позвоночника, но сжав зубы, Данковскому все же удалось подняться на ноги. Придерживаясь за стену, чтобы не упасть, он с максимально возможной скоростью направился в указанном Син направлении: сейчас нужно было хоть как-то восстановиться, чтобы в случае опасности выжать из себя максимум возможного. Ноги двигались будто автоматически, мысли истерически сменялись одна за другой… Но самым сильным сейчас было чувство тревоги и неизбежности. Оно призывало бежать. Кричать. Искать. Но искалеченное тело не слушалось, оно могло лишь ковылять. В кармане зазвонил телефон. Заметив на экране номер Майлза, Даниил практически мгновенно поднял трубку. Он не слышал практически ничего, не считая звуков стрельбы и скрежета металла. Тореадор что-то говорил, его голос звучал напряженно и встревоженно. Данковский отвечал что-то бессвязное, просил быть осторожным и не рисковать понапрасну, просил дождаться его. Просил не умирать. Только вот слова сейчас не имели значения. Потому что нужно было быть рядом, держать за руку, прикрывать спину, а не мямлить что-то в телефонную трубку. Но времени почти не осталось. Сегодня оно работало против них.       Все, что произошло дальше, смешалось в один бесконечный кошмар. Совершенно бессмысленная попытка выбежать из капеллы, порожденная лишь чувством тревоги, увенчалась феерическим провалом. Забыв об осторожности и наплевав на здравый смысл, Даниил почти сразу же попался на глаза Дасту. К счастью вентру, примаген, кажется, не узнал его и вместо того, чтобы собственноручно убить, отправил на штурм капеллы вместе со своими людьми. Потом была перестрелка, боль от новых ран, чувство утекающего сквозь пальцы времени… Данковский и сам не понял, в какой момент он вновь отключился. Но когда возможность двигаться вновь вернулась к нему, до рассвета оставалось около часа. Потратив последние запасы витэ на то, чтобы встать на ноги, он все-таки выбрался из проклятой капеллы. Проходя через заваленный трупами холл первого этажа, вентру всем своим существом ощущал, что опоздал. Но повернуть назад и спрятаться он сейчас попросту не мог. Ему нужно было увидеть все своими глазами. К тому же, в его сердце все еще жила наивная, почти безумная надежда на то, что все может закончиться благополучно. В конце концов, он же когда-то обещал Малйзу, что все будет хорошо…       Стараясь игнорировать боль от ран, Данковский блуждал по безликим переулкам Лос Анджелеса, которые в эту ночь стали полем боя. Он постоянно набирал на телефоне номер тореадора. Звонок проходил, но трубку никто не брал. То и дело спотыкаясь и стараясь подавить нараставшее внутри чувство паники, Даниил искал и искал, больше всего боясь не найти.       Когда до рассвета оставалось около десяти минут, вентру почти что сошел с ума от отчаяния. Батарея телефона практически села. Бесполезный кусок пластика уже отключился один раз и у Даниила оставалась совсем немного времени, чтобы дозвониться.       − Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, − шептали губы вентру, когда он в последний раз набирал номер Майлза, практически ни на что не надеясь.       Но, небеса, кажется, услышали его. В одном из дворов едва слышно раздалась трель телефонного звонка. Стараясь двигаться настолько быстро, насколько ему позволяли раны, Даниил устремился на звук.       Он нашел его. Окончательно мертвое тело, лежащее у стены одного из домов. Сомнений быть не могло – это был Майлз, его вещи, его телефон... Чувство тревоги, всю ночь терзавшее Данковского вдруг отступило. Исчезло без следа. Было слишком поздно. Он все-таки опоздал.       − Майлз, ты идиот. Я тебя ненавижу, − прошептал вентру, стараясь хоть как-то унять поднявшуюся из глубины волну нестерпимой боли. В его голове осталась всего лишь одна мысль: «Но люблю тебя я все-таки больше».       Даниил опустился на землю рядом с телом тореадора, дрожащими руками закрывая лицо. Что-то внутри отказывалось верить в то, что все закончилось вот так вот нелепо. Но Данковский всегда был отвратительно рационален, он слишком долго вел войну против смерти и прекрасно осознавал, что победить в ней невозможно.       Стараясь действовать максимально нежно и аккуратно, Даниил снял с тела Майлза пижонскую куртку, накинул ее себе на плечи и вошел в подъезд. Поднимаясь наверх пролет за пролетом, он не думал ни о чем. Голова была непривычно пустой. В груди Данковского вновь стал разливаться привычный за многие годы не-жизни ледяной холод. Он вновь остался один. Дверь на крышу оказалась не заперта. Небо на горизонте уже окрасилось всеми оттенками розового и оранжевого. Слишком долго Даниил Данковский не встречал рассвет. И сейчас пришло время это исправить. Пошарив во внутренних карманах крутки, вентру нашел полупустую пачку сигарет, внутрь которой была засунута зажигалка. Зная дурацкую привычку Майлза вытаскивать сигареты из пачки прямо зубами, некоторые фильтры все еще могли хранить привкус его губ.       Данковский усмехнулся этим мыслям и по примеру тореадора подцепил ближайшую из сигарет. Закурил, повернувшись лицом к восходящему солнцу. Улыбнулся, представляя перед собой лицо Майлза, ставшее почти родным. Чуть слышно прошептал: «Спасибо за все. И прости, что я все-таки не успел» и сделал шаг с крыши.

И умирать действительно оказалось совсем не страшно.