Дайлз

      Несмотря на всю абсурдность происходящего, на этот раз помощь пришла оттуда, откуда ее никто не ждал. Джои и Джо действительно спасли их. В голове Майлза на секунду даже проскользнула мысль о том, что сделанное однажды добро всегда возвращается. Одному Каину известно, чем бы закончилась эта бойня в клинике, если бы им не удалось сбежать. Скорее всего, ничем хорошим. Несмотря на тщетные попытки Майлза и Дэниэла геройствовать, сенешаль все-таки принял окончательную смерть. Да и они сами были на волоске от того, чтобы последовать за ним.       С того самого момента, как вампиры прыгнули в машину тореадоров, Майлз находился в некой прострации. Дорога до клуба и все происходящее после слились для него в одно наполненное растерянностью, сомнениями и запоздалым страхом собственной смерти мгновение. Единственным, что он отчетливо помнил, был вкус крови Дэниэла, который, казалось, навечно поселился где-то на языке.       Однако, ему пришлось прийти в себя, когда до рассвета осталось всего несколько часов. Добравшись до окраины Лос Анжелеса, вампиры достаточно долго плутали между совершенно одинаковых новостроек. Как оказалось, Дэниэл точно не помнил, в какой из них находится его квартира. Но спустя час, при помощи каких-то известных только ему опознавательных знаков, вентру все-таки удалось восстановить в памяти точный адрес. Невысокий многоквартирный дом расположился в тихом спальном районе ЛА, на берегу Чатсворт-Крик. Майлз мог поспорить на что угодно, что ночами с балкона доктора наверняка открывался великолепный вид на город.       Когда они заходили в залитый холодным электрическим светом холл первого этажа, небо на горизонте уже начинало едва заметно розоветь. Действовать надо было быстро. Дэниэл сразу же направился к стойке ресепшена, пытаясь отвоевать у престарелой вахтерши ключи от собственного жилища, а Майлз, стараясь отвлечься от собственных безрадостных мыслей, осматривался по сторонам.       В просторном фойе было чисто и светло. Белые мраморные полы, вездесущие зеркала, дурацкие аквариумы с голодными экзотическими рыбками. Несмотря на то, что тореадорам никогда не было чуждо чувство прекрасного, сейчас Майлз предпочел бы оказаться не в вылизанном до блеска холле, а в своей привычной развалюхе. Да, побелка на стенах маяка давно уже потрескалась от холода и сырости, а с крыши нередко лилось так, что приходилось подставлять ведра, чтобы спаситесь от потопа, но в целом там было уютно и комфортно, чего нельзя было сказать о безликой новостройке.       Бездумно глядя по сторонам, Майлз наткнулся взглядом на собственное отражение в одном из множества зеркал, украшавшим стены холла. Зрелище было жалким и сомнительным для такого антуража. Очередные очки вампир опять потерял неизвестно где, на месте левого глаза красовался свежий шрам, а правый приходилось прикрывать, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания столь очевидной, сияющей в темноте, мишенью. К тому же, учитывая, что его сегодняшнее пробуждение было отнюдь не из приятных, из одежды на нем были только рваные, видавшие виды джинсы, да залитая кровью майка. Если бы кто-то из охраны заметил тореадора здесь в таком виде, то они наверняка бы нажали на тревожную кнопку. Придерживаясь темных углов и не отходя далеко от стен, Майлз бесшумно добрался до лифтового холла, чтобы там, вдали от бдительного взора вахтерши, дождаться Дэниэла.       Около двери квартиры Данковского вампиры вновь застряли. Паранойя вентру не позволила ему поставить один обычный замок на входе в свое жилище. На массивной стальной двери равномерно распределились разномастные запоры: начиная от обычных щеколд и навесных замков, заканчивая навороченными кодовыми системами безопасности. Ключи в крупной связке, отвоеванной у вахтерши, не были никак промаркированы. Судя по тому, сколько Дэниэл возился с дверью, он сам плохо помнил, где какой. Но спустя несколько минут отборной ругани им все-таки удалось зайти внутрь.       Пройдя через прихожую они оказались в просторной, но темной квартире. В глаза стразу бросалось то, что обставлена она была дорого и с претензией на стиль. В обстановке преобладали холодные черные, серые и коричневые тона. Массивная деревянная мебель, тяжелые плотные шторы на малочисленных окнах… Все это было совершенно не во вкусе Майлза, но задумку дизайнера он все-таки оценил. В этой квартире кто угодно почувствовал бы себя мертвым не только физически, но и морально. Толстый слой пыли, лежащий на всех обозримых поверхностях, и засохшие в горшках цветы тоже не добавляли этой картине жизнерадостности.       Устало потерев переносицу, Дэниэл вежливо предложил Майлзу располагаться, где его душе угодно, а сам ушел в наиболее удаленную от входа комнату, которая, судя по всему, была спальней. Обессиленно упав на кожаный диван в гостиной, тореадор понял, что он, наконец-то оказался в безопасности. И вот тут-то осознание произошедшего и настигло его.       Дэниэл спас ему жизнь. В очередной раз. Но теперь за свою слабость вампир поплатился не только травмами, но и свободой. Он, Майлз Портер, сидит теперь на узах крови. Он одной этой мысли бросало в дрожь. Не то, чтобы тореадор боялся, что Дэниэл воспользуется своим положением. Да и первый глоток, по сути, не был такой уж большой проблемой… Только вот сам факт наличия уз поселил в душе вампира смутное чувство тревоги. Тревоги из-за того, что Майлз вдруг понял, что по большому счету, в его отношении к вентру почти ничего не изменилось. Они с Дэниэлом, конечно, никогда не говорили о таких вещах, но оба прекрасно понимали, что те чувства, которые они испытывают друг к другу сложно было назвать дружескими или братскими. “Не сработавшие” узы крови только укрепили его догадки. Тореадор вдруг ясно понял, что, кажется, попал.       В надежде отвлечься от этих размышлений, Майлз встал с дивана и начал нервно прохаживаться по квартире. Его внимание привлекла слегка приоткрытая дверь, находящаяся напротив входа. Комната, в которую он вошел, оказалась рабочим кабинетом. Как и во всей остальной квартире, книжные полки и рабочий стол покрывал такой слой пыли, как будто к ним как минимум месяц никто не прикасался. На полу, стоящем в углу диване, на кофейном столике в беспорядке валялась чья-то одежда, музыкальные кассеты, документы… Вспомнив, что в клинике Дэниэла царила практически стерильная чистота, Майлз сначала удивился, а потом присмотрелся к вещам повнимательнее. На диване, поверх рубашек, небрежно валялись водительские права, с которых на вампира смотрело смутно знакомое молодое лицо. И тут до Майлза наконец-то дошло. В этой комнате жил не вентру, а его гуль, Клод. Это были его вещи, его диван. И, судя по тому, что кабинет в этой квартире выглядел наиболее обжитой комнатой, гуль, видимо, оставался здесь достаточно часто. Майлз машинально провел рукой по полированной поверхности письменного стола, взметнув в воздух облачко пыли, которое теперь медленно оседало в узкой полоске тусклого света уличного фонаря, пробивавшегося между неплотно закрытыми шторами.       Обернувшись на приглушенный звук шагов, в дверном проходе Майлз заметил силуэт Дэниэла. Вентру замер на пороге, устремив немигающий взгляд внутрь комнаты. Первый раз тореадор видел на лице Данковского настолько сложное, почти нечитаемое выражение. Смесь скорби, вины и глубокой усталости заставляли вентру казаться старше чем он есть. Спустя мгновение тореадор вдруг осознал, что взгляд был направлен не на него. Дэниэл смотрел на вещи Клода. Все эти боль и печаль во взгляде вентру предназначалась не ему. И тут Майлз все понял. Факты, которые он раньше никогда не связывал, и о которых даже не задумывался, вдруг резко соединились в четкую картинку. Клод был гулем. Гулем Дэни. А значит, тоже был на узах. А значит, они…       Даже в лучшие свои годы мистер Портер не мог назвать свой характер ни приятным, ни покладистым. Сейчас же ему, раненому, уставшему и совершенно растерянному просто сорвало крышу. Его сознание благополучно вытеснило все те слова, которые он кричал Дэниэлу в этом неконтролируемом порыве. Но кажется, там было что-то о том, что он не желает быть новой игрушкой, что Дэни следует найти себе следующего человека и больше никогда не приближаться Майлзу. О том, что он никогда не сможет заменить Клода, никогда не сможет защитить и помочь так, как это делал Клод. Черт, он в отличие от Клода даже умереть нормально был не способен!       Вампир мог бы кричать еще очень долго. Мертвые легкие в воздухе не нуждались, так что Майлз вполне был способен разбудить всех соседей и даже призвать на их головы гнев престарелой вахтерши. Он мог бы наговорить еще множество страшных глупостей, о которых бы потом так и не вспомнил, но в памяти вентру они наверняка остались бы надолго…       Только вот всё внезапно закончилось. Данковский несколькими широкими шагами пересек комнату, приблизился к кричащему Майлзу и обнял. Прижал его голову к своему плечу и тихо прошептал на ухо:       − Хватит. Пожалуйста. Не надо.       После такого продолжать орать было совершенно невозможно и через несколько минут тореадор затих.       − Закончил? – нарочито спокойным голосом, в глубине которого слышалась плохо прикрытая боль, спросил Дэниэл.       − Кажется, да, − выдохнул Майлз.       − Тогда теперь моя очередь, − с этими словами Дэниэл почти силой усадил тореадора на диван и сам сел рядом.       − Во-первых, ты идиот. Но я тебе уже об этом говорил. Конечно же, ты не сможешь его заменить. Точно так же, как никто и никогда не сможет заменить мне тебя. Клод был… Совсем другим. Его, знаешь ли, изначально наняли меня убить. Он был киллером. Можно сказать, что я привязал его к себе только ради спасения собственной шкуры. Только ради этого, и ничего больше.       − Он тоже был с тобой на узах, − тихо, но вкрадчиво произнес Майлз.       − Он ведь был моим гулем, − Данковский устало пожал плечами. – Честно сказать, сейчас я уже не уверен, что его чувства ко мне были вызваны лишь моей кровью. Но я уже никогда не узнаю этого наверняка. Но Майлз, я клянусь тебе своей не-жизнью, между нами ничего никогда не было.       Дэниэл говорил медленно, тщательно подбирая слова, как будто больше всего на свете боялся, что Майлз неправильно его поймет и придумает еще больше глупостей, которые принесут ему лишь боль и, в итоге, утащат его в пучину депрессии. Венту осторожно пытался донести до Майлза смысл сказанного им, говорил с ним, будто с маленьким ребенком, в отчаянной надежде, что его поймут и услышат. Голос Данковского то и дело прерывался, но он снова и снова брал себя в руки и продолжал:       - Клод был моей тенью, ходил за мной хвостом. Как верный пес заглядывал мне в глаза, и я не мог этого выносить. Не принимал его всерьез, то и дело осаживал, стараясь не думать о том, что ему тоже могло быть больно. Только после его смерти я задумался о том, что был излишне, бессмысленно холоден к нему. Он был хорошим человеком и верным гулем. Он не заслуживал того, как я с ним поступал. Быть может, выживи он, не встреть я тебя, между нами что-нибудь и вспыхнуло. Но этого уже никогда не случится. Я до сих пор чувствую, что виноват в его смерти. С того самого дня я почти не появлялся в этой квартире. Просто не мог находиться здесь, видеть его вещи, вспоминать, как совсем недавно мы ругались из-за того, что он вновь устроил бардак и не убрал за собой…       В комнате повисла тяжелая пауза. По Дэниэлу было видно, что каждая мысль о Клоде отзывается в нем новой волной боли. Майз чувствовал себя как никогда лишним. Тореадор понимал, что Данковский совершенно не ожидал, что при неизбежном возвращении в эту квартиру он будет не один. Но вентру, казалось, совершенно не замечал метаний Майлза. Обхватив себя руками и ежась, как будто от холода, он все продолжал и продолжал говорить хриплым севшим голосом:       − Мне жаль, действительно жаль. Я не хотел тебя привязывать. И крича на меня, ты был абсолютно прав, ты заслуживаешь лучшего. Но черт… Прости меня. Когда я понял, что ты серьезно ранен, что до Зверя остался всего шаг, я просто не смог мыслить логически. Еще минута и я бы потерял тебя навсегда. Моя кровь – единственное, что пришло мне в голову.        − Ты не виноват, Дэни, − вздохнул Майлз, прижимаясь лбом к ледяному плечу Данковского. Как и всегда, тореадор до последнего пытался улыбаться, но на этот раз его голос предательски дрожал. − Ты спас мне жизнь. Опять. За что я бесконечно тебе благодарен. Кажется, в момент нашего знакомства, я забыл предупредить тебя о том, что я – ходячая катастрофа. И с каждым днем, похоже, эта ситуация становится все хуже и хуже.       − Перестань. Если кто и виноват здесь, то только я. Нужно было думать головой. Защитить тебя как угодно, но только не так. Чертов замкнутый круг. Я опять возвращаюсь к тому, с чего начал. Привязываю к себе кого-то, совершенно забыв спросить о том, хочет ли он этого. Теперь ведь я так и не узнаю, было ли между нами что-то настоящее или это просто узы. Горько усмехнувшись, Майлз отстранился от Данковского и повернулся к нему лицом:       − Дэни, посмотри на меня.       В ответ вентру лишь покачал головой, вновь уперев неподвижный взгляд в пол. Тореадор недовольно поджал губы и осторожно поднял лицо Дэниэла за подбородок, заставляя подчиниться:       − Знаешь… Я сам совсем только недавно понял, что в моем отношении к тебе ничего не изменилось. Что вчера, что сегодня… Я чувствую к тебе одно и то же, понимаешь?       Данковский окинул Майлза совершенно растерянным взглядом:       − Что…Как? Ты хочешь сказать, что узы не сработали? Но я же сам ясно видел… Да не может этого быть!       − Дэни, успокойся. Просто подумай еще раз, хорошо?       Нервно усмехнувшись, Данковский почти испуганно покачал головой. Казалось, он искренне не понимал, что Майлз пытается сказать ему. Как будто он даже и подумать не мог о том, что чувства тореадора могли быть настоящими. Как будто после смерти Клода он закрыл свое сердце на бесчисленное количество замков, совсем как дверь своей квартиры. Ощущая на себе выжидающий взгляд Майлза, Данковский вновь усмехнулся и, выдавив из себя самую отчаянную улыбку, неуверенно продолжил:       − То есть, ты хочешь сказать, что Узы все-таки сработали? И что до них ты чувствовал тоже самое?       Искреннее удивление, и казалось даже изумление, в голосе Даниила казалось почти уморительным. Майлз ни за что бы не поверил, что настолько умный и проницательный мужик может быть настолько наивен в том, что касается эмоциональной сферы.       − Ну наконец-то, − с облегчением выдохнул тореадор. – Я уже начал бояться, что ты не догадаешься. Пойми, ты не сделал ничего плохого. По большому счету все осталось на своих местах. По крайней мере в отношении меня.       Как только напряжение, до этого царившее в комнате, немного спало, Майлз понял, что он касается лица Данковского уже неприлично долго. На самого тореадора становление повлияло не так сильно, все человеческое до сих пор было ему не чуждо. Даже после смерти цвет и температура кожи изменились не так уж сильно. А вот Дэниэл был бледным и холодным, как самый настоящий труп. Позволив себе еще одну секунду промедления, Майлз осторожно провел большим пальцем по скуле Дэниэла и лишь потом опустил руку.       − По крайней мере, хотя бы один из нас вышел из этой переделки более-менее целым и не получил при этом узы. Уже победа, правда, Принцесса?       Майлз улыбнулся и хотел было встать с дивана, но Данковский вдруг схватил его за запястье холодными как лед пальцами.       − Мы можем это изменить. Узы, конечно, не смерть, поправился он, увидев ползущие вверх брови Майлза. – Они односторонние, а это нечестно по отношению к тебе. Мне нужно понять, что я чувствую. В прошлый раз не получилось, но сейчас я хочу все исправить до того, как… Если вдруг станет слишком поздно.       Услышав сбивчивые объяснения вентру, Майз по началу решил, что тот окончательно рехнулся. Но Дэниэл не обращал на это никакого внимания, лишь говорил все быстрее и быстрее:       − Ты же и сам понимаешь, что этот мир катится ко всем чертям. Мы можем умереть в любую секунду. Всегда, всю свою жизнь и не-жизнь я то бежал от смерти, то пытался ее победить. Хватит. Я устал думать о том, что случится когда-нибудь. Возможно, первый раз за все свое существование я просто хочу быть здесь и сейчас. Соединиться с тобой так же, как ты соединился со мной. Хочу знать, что мои чувства настоящие.       − Дэни, ты хоть понимаешь, о чем просишь? − спросил Майлз, но до конца мысль так и не довел.       Он вдруг ясно осознал, что Данковский боится. Что ему до безумия страшно и одиноко. Единственный его защитник был мертв, а единственное место где он чувствовал себя в безопасности, только что разнесли в пух и прах. Для того, кто привык к некоторой стабильности, его жизнь в последний месяц была еще более непредсказуемой и пугающей, чем у самого Майлза.       − Я прекрасно понимаю, о чем прошу, − медленно проговорил Дэниэл, напряженно вглядываясь в лицо тореадора. − Я чувствую себя живым рядом только с тобой, Майлз. Это то ощущение, за которым я гнался всю жизнь, и сейчас я просто не могу его упустить.       В голове тореадора успела промелькнуть тысяча и одна мысль, но очевидно было одно - если он сейчас отвергнет Дэниэла, одному Каину известно, чем все это закончится. Но в глубине души, Майлзу и не хотелось отвергать это предложение. Взаимные узы всегда привлекали и восхищали его. Сам факт того, что два потенциально бессмертных существа настолько любили и дорожили друг другом, что были готовы ограничить свою свободу при помощи уз, неизменно привлекал романтичного тореадора. И когда тот, кто был ему небезразличен, предложил Майлзу подобную связь, он не в силах был отказаться.       У тореадора возникло ощущение, что если они не сделают этого сейчас, они не сделают этого никогда. Острое осознание того, что дороги назад больше нет, тупой болью отзывалось где-то внутри. Не в силах контролировать нахлынувшие эмоции, он встал с дивана и нервно закружил по комнате, ища что-то глазами. Он и сам не понимал, что именно пытается найти, пока его взгляд не зацепился за клинок, лежащий в глубине одного из шкафов. Майлз осторожно достал его из ножен и осмотрел. Это был подарочный, скорее декоративный кинжал с какой-то замысловатой гравировкой. Другого холодного оружия, помимо скальпелей, у вентру, видимо, не водилось, но для того, что им предстояло, этот нож подходил как нельзя лучше. Клинок был выкован из крепкой стали и никогда не был использован. А значит, сохранил мастерскую заточку.       Портера трясло. Да, спонтанные глупости были вполне в его стиле, но то, что произошло с ними за последний месяц, язык не поворачивался назвать обычными глупостями. Резко развернувшись на каблуках, он подошел почти вплотную к безучастно сидящему на диване Дэниэлу и еще раз переспросил, точно ли это то, чего он хочет. Получив утвердительный ответ в виде короткого кивка, Майлз провел лезвием ножа поперек своей левой ладони. Кровь тут же потекла теплой струйкой, заполняя собой все неровности и углубления. Он был уже почти готов протянуть Дэни “руку помощи”, но тут натура взяла над ним верх. Фантазер, выдумщик и безнадежный романтик Майлз не просто мог упустить такой момент. Заговорщически блеснув на Даниила оставшимся глазом, Майлз нарочито медленно слизнул всю кровь с ладони и навис над своим регнантом. Впрочем, ненадолго он останется таковым.       Привычным уже движением он взял лицо Данковского в свои руки, оставляя на белоснежной коже следы никак не останавливающейся крови. Руки тореадора дрожали, но крепко удерживали чужое лицо. Майлзу казалось, что если он хоть на мгновение отпустит его, то Дэни исчезнет, и тогда даже конец света уже не будет иметь значения. Приблизившись насколько было возможно, Майлз едва ощутимо коснулся своими губами чужих.       Это было совершенно не похоже ни на что, испытанное ими ранее. Их первый поцелуй был вызван скорее от страхом и отчаянием, от невозможности сделать что-то еще. Он был быстрым и практически необходимым. Второй был уже более осознанным, но он скорее являлся жестом взаимного доверия, чем нечто большим. И в нем не было ни капли той нежности, что проскользнула между ними сейчас. Немного надавив большим пальцем на подбородок Дэни, Майлз заставил его раскрыть рот, и выпустил, наконец, собранную раньше кровь. Даже одним глазом он мог видеть, как расширились вдруг зрачки вентру, прежде чем тяжелые веки опустились и закрыли глаза. Все прежние ощущения, казалось, исчезли. Или по крайней мере теперь казались бессмысленными и незначительными. Конечно, они знали, что витэ действует подобным образом не на них одних, но в эту секунду каждый из них мог поклясться, что никто и никогда не ощущал ничего даже близко похожего на это. Первый поцелуй дал им ощущение, что в целом мире их всего двое. Второй помог не сойти с ума от холода и одиночества. После третьего же они стали едины.

И даже если этот гребанный мир завтра решит взлететь на воздух, все это уже будет не так важно.