В заботе о

Почти пятнадцать лет назад Северус Снейп поставил перед собой задачу, которой он полностью намеревался посвятить всю оставшуюся жизнь в меру своих возможностей – защищать Гарри Поттера. Он чувствовал, что это была последняя, лучшая и единственная услуга, которую он мог теперь оказать Лили Эванс, которая была – и осталась – любовью всей его жизни. То, что он ненавидел мальчика за его отца и обижался на него за болезненные воспоминания, которые он вызывал, не имело никакого значения. Снейп был целеустремлённым человеком, который жил по своему собственному моральному кодексу, что бы ни случилось. Вот почему он последовал за видением Поттера о "захвате" Сириуса Блэка. За свою жизнь Снейп повидал достаточно смертей, чтобы не желать больше оставаться на стороне света, и он никогда не покинет своего товарища по ордену, нравится ему это или нет. За исключением Альбуса Дамблдора, Снейпа совершенно не волновало, что думают о нём другие. Он знал, что некоторые его коллеги, члены Ордена, студенты и большая часть волшебного мира в целом относятся к нему с недоверием, неприязнью и подозрением. Это его вполне устраивало. Он не стремился ни к кому снискать расположение: никакие похвалы, которые он мог бы заслужить, не могли компенсировать того, что он сделал с Лили. Он не испытывал потребности в друзьях: жизнь научила его, что любовь часто кончается потерей, и он не хотел отвлекаться от своей шпионской работы. Он гордился своими слизеринцами и не скрывал своего покровительственного отношения к ним, но это было не столько ради них самих, сколько потому, что он должен был оставаться на хорошем счету их родственников-Пожирателей Смерти. Кроме того, когда он мог поддержать слизеринца, особенно против гриффиндорца, это облегчало больное место в нём, оставшееся после его несчастного опыта с Мародёрами. Снейп знал, что Дамблдор надеялся, что он, Снейп, придёт заботиться о ребёнке Лили. Мастер зелий был уверен, что этого никогда не случится. Несмотря на его личную клятву защищать мальчика любой ценой, он все же предпочёл бы, чтобы его исключили, чтобы он не был так постоянно на глазах у Снейпа. Если не считать задержаний (во время которых Мастер зелий с удовольствием мучил Поттера), Снейп проводил в присутствии сопляка так мало времени, как только осмеливался. И даже эти задержания оставляли у него чувство опустошенности и разочарования. У Снейпа не было никакого желания изучать жизнь мальчика, кроме того, что он наблюдал в школе, и он намеренно наблюдал так мало, как только мог (за исключением, конечно, того, что он мог использовать, чтобы доставить Поттеру неприятности). Он позволял Поттеру говорить в его присутствии как можно меньше и не терпел никаких объяснений или оправданий своего поведения. Когда другие взрослые заговаривали о мальчике, Снейп как можно быстрее уходил от разговора. Таким образом, нынешняя ситуация была, пожалуй, единственным возможным способом, с помощью которого Снейп мог узнать больше о настоящем Гарри Поттере, о том, кого он отказывался видеть... и даже научиться относиться к нему по-другому. Следующие три недели прошли по заведённому порядку: каждое утро примерно в 6.30 (на час позже по выходным) Петуния Дурсль стучала в дверь племянника. Мальчик влезал в ближайшую одежду и быстро спускался вниз по лестнице, чтобы приготовить завтрак для своей семьи. Примерно через час он вернётся, чтобы позаботиться о нуждах своего "любимца". Каждый день он добросовестно вытаскивал Снейпа из клетки и тщательно ухаживал за его раненым плечом. Затем он чистил клетку, освежал миски с едой и водой и накрывал клетку тканью, прежде чем заняться своими утренними омовениями. Рана Снейпа заживала медленно; он подумал, что Беллатрикс могла бы построить свой вращающийся огненный клинок, используя дьявольский огонь. Если так, то её самообладание было восхитительным. Во всяком случае, проклятая рана продолжала бы разъедать мышцу, возможно, повредив её навсегда – возможно, даже убив его. Целитель мог бы помочь Снейпу быстрее прогрессировать, но Поттер тоже не был слабаком в исцелении... и тот факт, что у него были магические зелья, чтобы помочь ему справиться с травмой, был спасением плеча, потому что маггловские лекарства не имели бы большого эффекта. Каждый день Снейп усаживался на колени Поттера и заставлял себя не шевелиться, пока мальчик чистил, обрабатывал и перевязывал больное место. Поттер, казалось, знал, как сильно Снейпу было больно, несмотря на нежное прикосновение, и он попытался успокоить летучую мышь, используя свой голос, читая вслух из Ежедневного Пророка, пока он работал. Таким образом, Снейп узнал, как сильно изменилось общественное мнение в отношении "избранного"; он был удивлён, обнаружив, что Поттер, казалось, испытывал ещё большее отвращение к этому, чем сам Снейп. Если мальчику надоедало читать Пророк, он иногда пел своему новому питомцу. Хотя Поттер явно не был предназначен для карьеры в музыке, он пел довольно мелодично (весело признав, что у него никогда не хватило бы смелости поделиться этой способностью "там, где эта куча в гриффиндорской общей комнате могла бы отправить меня наверх"), и Снейп должен был признать, что он находил простые исполнения мальчика довольно... расслабляющими. Как только о Снейпе позаботятся и уберут комнату, Поттер приготовится к дневному дежурству, а затем исчезнет до вечера. Снейп знал, что он с утра до ночи занят домашними делами – острое обоняние летучей мыши легко улавливало запах пота от физического труда на мальчике, когда он возвращался, вместе с запахом подстриженной травы, или мебельного лака, или чистящего раствора, или садового удобрения, или серебряного лака, или краски и скипидара. Очень часто от него пахло еще и стряпней. Поттер немного приводил себя в порядок, затем снимал ткань с клетки и приветствовал Снейпа своим обычным тихим голосом: "Привет, Спартак". Потом он садился за стол и проводил час или два за учёбой. Когда он закончил, он откладывал книги подальше, подтягивался, и перемещался на свою кровать. Затем он разговаривал со Снейпом – иногда целых два часа – прежде чем лечь спать. Если в ранние утренние часы его будил кошмар (что случалось два-три раза в неделю), мальчик разговаривал с преображенным Мастером зелий ещё полчаса или дольше. Ирония ситуации, конечно, заключалась в том, что Поттер бесконечно предпочёл бы довериться Аргусу Филчу, а не Снейпу. А Снейп, со своей стороны, никогда бы не захотел долго выслушивать подростковую тревогу и подростковые отягощения любого студента, не говоря уже о Поттере – сама мысль об этом обычно заставляла его глаза стекленеть от абсолютной скуки в течение пяти минут. Но мальчик думал, что разговаривает с бессловесным животным, а задумчивый Мастер зелий был плененной аудиторией, которая не могла говорить – так что он был вынужден слушать, в кои – то веки, и слушая, узнавал больше о том, что происходит в голове и сердце Гарри Поттера, чем любое живое существо в мире - за исключением, возможно, поттеровой совы, которая все ещё была в Хогвартсе с Хагридом. Все тревоги и страхи, которыми Поттер не мог заставить себя поделиться даже со своими друзьями, он теперь связывал со Снейпом. Таким образом, Снейп узнал о пророчестве во всех его ужасных последствиях, о действиях армии Дамблдора, о кровавом пере Долорес Амбридж, которое Поттер был слишком горд, чтобы жаловаться Макгонагалл, о своей любви к Дамблдору и страхе подвести старика. Он узнал о разочаровании Поттера в том, как закончился его короткий роман с Мисс Чанг, о его растущем влечении к Мисс Уизли и беспокойстве по поводу реакции её брата на них, если он узнает об этом, и о его сомнениях относительно того, сможет ли он когда-нибудь надеяться на нормальную жизнь с нормальными отношениями. Он узнал о стремлении мальчика стать аврором и о его беспокойстве по поводу результатов его С.О.В. Он пришёл к пониманию сильного страха потери Поттера, страха, рождённого Поттером потерять тех, кого он любил до смерти, или что они отвернутся от него. Он даже начал понимать, что мальчик сожалеет о том, что проник в воспоминания Снейпа в прошлом семестре – и не только из-за того, что он узнал о своем отце, но и потому, что он нарушил частную жизнь члена Ордена из-за подозрений. Как эта ситуация поставила мальчика в необычное положение - довериться Снейпу, так и Снейп оказался в необычном положении, готовя своё сердце к тому, чтобы слушать – по–настоящему слушать - Поттера. Не имея возможности говорить, двигаться по собственному желанию или действовать, Снейп должен был справиться со своими собственными тревогами наряду с болью и скукой. Его исчезновение, по-видимому, держалось в секрете, иначе Поттер, без сомнения, упомянул бы об этом – вероятно, с громким трубным звуком, кисло подумал Снейп. А тот факт, что его до сих пор не нашли, означал, что у Дамблдора есть ещё одно отвлекающее беспокойство, которое он должен добавить к своему списку бремени. Кроме того, было постоянное напряжение, вызванное страхом, что Тёмный Лорд пошлет за ним, и он не сможет ответить. До сих пор ему везло – Волдеморт избегал посылать за ним слишком часто, опасаясь, что Дамблдор заподозрит неладное, – но Снейп знал, что его удача не может длиться вечно. И он был глубоко озабочен тем, чем занимались Макнейр и Беллатрикс Лестрейндж в тот день, когда она напала на него. Он прекрасно понимал, что Волдеморт не доверяет своим последователям все свои планы, но это упущение тем не менее беспокоило его. Что же касается скуки... помимо чтения страниц Ежедневного Пророка, которым Поттер обычно заполнял клетку, и жадного слушания, когда мальчик читал ему из газеты или из своих личных писем (особенно от членов ордена), Снейпу нечем было развлечься в своём одиночестве. Большую часть дня он спал (как и летучие мыши), много размышлял, мысленно перебирал зелья, декламировал отрывки из стихов, которые читал и изучал вместе с Лили, и волновался. Однако всё чаще он обнаруживал, что его главным источником развлечения становится сам Поттер – избалованный, тщеславный мальчишка, считающий себя слишком хорошим, чтобы следовать правилам. По крайней мере, так он когда-то думал. Снейп всегда гордился своим одиночеством и комфортом в собственном обществе. Но даже этот дурак Петтигрю, выдававший себя за любимца мальчиков Уизли уже более десяти лет, имел больше общества, чем Снейп сейчас. Единственный голос, который он теперь слышал (по крайней мере, с какой-то ясностью), принадлежал Поттеру, и Снейп начал предвкушать возвращение мальчика каждый вечер с нетерпением и облегчением, в которых он не осмелился бы признаться даже самому себе. Через размышления Поттера о его друзьях, врагах, идеях и амбициях Снейп начал различать, сначала неохотно, но со временем охотно, то, что Дамблдор пытался заставить его осознать всё это время – что наряду с безрассудством Джеймса Поттера, упрямством, отсутствием тонкости и склонностью к нарушению правил, этот мальчик обладал также состраданием Лили, преданностью, всепрощающей природой и подавляющей способностью любить перед лицом жестокого обращения. Снейп также подозревал кое-что, о чём даже Дамблдор, возможно, не догадался бы... что склонность мальчика к скрытности и нарушению правил проистекала не из тщеславия или высокомерия, как он думал, а из глубоко укоренившегося недоверия к взрослым - которые, действительно, никогда не давали ему особых оснований доверять. Каким бы прозрачным он ни казался, Гарри Поттер никогда бы не попал в Слизерин. Слабость? Возможно. Когда Снейп услышал мысли Поттера о Драко, о том, как он презирает своего школьного врага, но в то же время сочувствует ему, он понял, что мальчик Малфой никогда не будет так щедр к врагу. Но он также знал, что Поттер разделял, сам того не зная, способность Дамблдора заставлять людей любить его - силу, которую, если бы он захотел, он мог бы использовать, чтобы управлять их жизнями. И всё же было ясно, что у мальчика слишком много смирения, чтобы сделать такое, даже если он и знал об этом. Это делало его уязвимым, возможно, даже глупым в целом – но также демонстрировало целостность, намного превосходящую даже Дамблдора. Неудивительно, что старый волшебник так нежно любил этого мальчика. Снейп понял, что он сам научился, будучи обиженным мальчиком, держать свои карты близко, ревниво охранять своё сердце. Поттер либо не мог, либо не хотел научиться этому. Вместо того, чтобы быть свидетельством слабости, как первоначально думал Снейп, была ли это та сила, которая, в конце концов, уничтожит Волдеморта? Но из всех вещей, о которых Поттер говорил со "Спартаком", Снейп заметил, что он никогда не говорил о Дурлсях, кроме нескольких своевременных замечаний: "мне лучше поторопиться и приготовить завтрак, или я приведу сюда тётю Петунию"; "мне нужно закончить подстригать живую изгородь к тому времени, как он вернётся домой, или дядя Вернон спустится на меня"; "я рад, что миссис Уизли прислала эти мясные пироги – я не получил достаточно за обедом сегодня вечером, потому что Дадли взял дополнительные порции". Снейп находил эти упущения особенно тревожными, потому что мальчик продолжал появляться с незначительными травмами: синяк на запястье в один день, порез губы на следующий. Однажды он появился с красным отпечатком руки на лице. След не потемнел, превратившись в синяк, но Снейп подумал, что это могли сделать длинные тонкие пальцы Петунии. В эти дни Поттер не был особенно разговорчив по вечерам, хотя обычно в ту же ночь ему снился кошмар. Разговор его после этих снов был неизменно угрюм. Его собственное непонимание этого сурового обращения (наряду с очевидным согласием мальчика с ним) заставило Снейпа задуматься, были ли Вернон и Петуния Дурсли так же суровы к своему сыну, как и к своему племяннику... вполне возможно, что Поттер был не единственным несовершеннолетним в этом доме, чья семейная жизнь нуждалась в более тщательном изучении. Только когда он начал свою третью неделю под присмотром Поттера, Снейп получил окончательное доказательство несоответствия между Поттером и его кузеном, насколько это касалось родителей Дурслей. Было воскресенье - Снейп знал это и потому, что Поттеру разрешили поспать немного дольше обычного, и потому, что он видел дату на Ежедневном Пророке, над которой Поттер корпел в перерывах между лечением ран своего питомца и подготовкой к новому дню. Дурсль, оторвавшись от работы, очевидно, смотрел по телевизору какое-то магловское спортивное событие (Снейпу показалось, что он слышит звуки продолжающейся игры, когда Поттер открыл дверь, чтобы выйти из комнаты). Поттер, очевидно, сделал что-то, что расстроило его дядю где-то днём, потому что Снейп внезапно был вырван из крепкого сна голосом маггловского человека, поднявшегося с яростным акцентом. Настолько пораженный, что едва не потерял хватку на проволочной сетке, на которой висел, Снейп подтянулся на здоровой передней ноге и внимательно прислушался. Сквозь брезентовый покров, закрытую дверь и целый этаж он уловил слова, которыми Дурсль воспользовался в ту ночь, когда разбил нос своему племяннику: ненормальный. Урод. Снейп с беспокойством подумал, что же такого сделал Поттер, чтобы вывести этого человека из себя. Он с опаской ждал грохота, как и в прошлый раз, но на этот раз услышал только топот ног мальчика, поднимающегося по лестнице. Он упал на пол клетки, когда мальчик ворвался в комнату. Поттер подошёл прямо к клетке, отодвинул ткань и открыл дверцу. Снейп был слишком поражен, чтобы отпрянуть или запротестовать, когда Поттер схватил его, быстро пронёс через комнату и бесцеремонно бросил в давно заброшенную клетку для хомячков, которая стояла пустой на полке со сломанными игрушками, моделями и электроникой рядом со шкафом. Снейп в изумлении уставился на Поттера, когда мальчик закрыл дверь клетки. Она была намного меньше совиной клетки, так что тело его фруктовой летучей мыши едва хватало места, чтобы развернуться. - Прости меня, Спартак, - мрачно сказал мальчик. Он был очень бледен, и выражение его лица говорило о страхе, гневе и мрачном смирении одновременно. Он поднял клетку за ручку сверху. - Мой дядя пришёл... поговорить со мной. Я не хочу, чтобы ты был здесь из-за этого, и я не хочу рисковать тем, что он увидит тебя. Я не знаю, как он отреагирует, или как ты отреагируешь, и я не хочу рисковать. Прежде чем Снейп успел отреагировать, Поттер быстрыми бесшумными шагами вышел из комнаты в коридор. У Снейпа возникло краткое, головокружительно волнующее впечатление от широкого, покрытого ковром зала с закрытыми дверями по обе стороны, тускло освещённого окном в дальнем конце. Поттер быстро прошёл в дальний конец коридора, бесшумно открыл дверь и пересёк ярко освещенную солнечным светом комнату, в которой Снейп болезненно щурился. Поттер поставил клетку на землю. - Здесь ты будешь в безопасности, Спартак, - прошептал мальчик. - Это комната моего кузена, он проводит весь день со своей бандой. Я вернусь за тобой позже. Он пересёк комнату и проскользнул в дверь, закрыв её за собой и оставив за собой тишину. Какое-то мгновение Снейп просто сидел совершенно неподвижно в тишине комнаты, его сердцебиение грохотало в ушах. Его вырвали из крепкого сна и вытолкали из комнаты, где он провёл последние две недели и даже больше. Он был совершенно сбит с толку. Несколько мгновений глубокого дыхания и успокаивающих техник, и мозг Снейпа прояснился достаточно, чтобы он смог оценить свое новое окружение. Он находился в большой, просторной комнате, по меньшей мере вдвое больше комнаты Поттера, стены которой были выкрашены в глубокий, но весёлый синий цвет. Они выглядели свежевыкрашенными, и Снейп вдруг подумал, не сам ли Поттер их красил... он почувствовал запах скипидара и краски на руках мальчика в начале месяца и увидел пятна той же краски на его выцветших, мешковатых синих джинсах. У одной из стен стояла огромная кровать с толстым матрасом, покрытая пушистым серо-голубым полосатым одеялом. Занавески из того же материала трепетали на трех больших окнах, два из которых выходили на задний двор, а другое - в сторону дома. Большую часть деревянного пола покрывал толстый ковер в серых крапинках. В углу между окнами стояло большое мягкое кресло с кожаной обивкой. На тяжелом высоком комоде из орехового дерева напротив изголовья кровати стоял огромный телевизор с медиаплеером и игровой приставкой. Полки сразу слева от комода были забиты дисками с фильмами и играми. Справа от стола, между двумя рядами окон, стоял большой ореховый стол, на который Поттер поставил свою клетку. Перед ним стояло мягкое офисное кресло с дорогой кожаной курткой на спинке. На стене слева, под третьим окном, стоял второй комод, на этот раз длиннее, чем он был в высоту. К нему было прикреплено зеркало. Справа от комода до самого потолка тянулся ряд из пяти полок. Полки, два прикроватных столика, письменный стол и комоды были завалены всякой всячиной: большой стереосистемой, музыкальными компакт-дисками, портативными электронными играми, портативным CD-плеером, часами, фотографиями в рамках, журналами и прочими безделушками, разбросанными повсюду. Вокруг маленькой клетки Снейпа на столе громоздились учебники и другие книги, ни одна из которых не выглядела тронутой. Хорошая настольная лампа, высокий торшер и лампы на каждом ночном столике гарантировали, что комната будет освещена так хорошо, как её владелец любил с наступлением темноты. На дальней стене справа от кровати была приоткрыта дверь, ведущая в большую гардеробную. Казалось, он был битком набит одеждой. Один взгляд на их размеры сразу же подсказал Снейпу, чью одежду Поттер был вынужден носить. Почти каждый свободный дюйм стены был покрыт магловскими плакатами, картинками и школьными вымпелами с надписью "Смелтингс". Медленно выдохнув, Снейп опустился на пол клетки. Ну что же, у него был свой ответ на вопрос, относятся ли к этим двум мальчикам одинаково. Голос Поттера, низкий и мягкий, разбудил его сразу после заката. - Привет, Спартак. Снейп медленно поднялся на ноги. Комната была погружена в полумрак. Он был удивлен, что ему удалось задремать – он чувствовал себя очень неуютно в этой роскошной комнате, как будто что-то могло войти в любой момент и схватить его. Но это был всего лишь Поттер, выглядевший в сумерках призрачно бледным. -Прости, что я не пришёл за тобой раньше, Спартак, - пробормотал мальчик. - Ну же... давай вернёмся в мою комнату, - он поднял клетку, осторожно и бесшумно вышел из комнаты и направился по коридору в свою спальню наверху лестницы. Снейп, такой же привередливый, каким он, естественно, был в зрелом возрасте, испытал странное чувство глубокого облегчения, вернувшись в тесную, убогую комнатушку. Поттер поставил клетку для хомячка на свой маленький шаткий стол, затем протянул руку, чтобы вытащить Снейпа. Мальчик слегка улыбнулся, когда летучая мышь подошла к нему, ожидая, когда её поднимут. -Да, я тоже рад, что этот день закончился, - сказал он летучей мыши. Мастер зелий заметил, что его голос звучал слегка хрипловато. Вернувшись в большую клетку, Снейп обернулся, чтобы хорошенько рассмотреть Поттера. За исключением двух высоких красных пятен на каждой щеке, лицо мальчика было белым как мел. Под покрасневшими слезящимися глазами у него были тёмные круги, но никаких следов слёз на щеках не было. Его нижняя губа выглядела ободранной, как будто он терзал её зубами. С глубоким вздохом Поттер опустился на стул за своим столом и откинулся назад. Он внезапно напрягся, втянул воздух сквозь зубы и быстро наклонился вперёд, поморщившись. Сменив позу так, что он наклонился вперёд, упершись локтями в колени, он уронил лицо в ладони. Примерно через пять минут мальчик снова поднялся. Он криво улыбнулся летучей мыши. - У тебя есть немного еды и воды, Спартак, и делай то, что ты делаешь, когда я сплю, - мягко сказал Поттер. - На сегодня с меня достаточно. Когда он подошёл к кровати, огромная футболка, которую он носил, слегка сползла на одно плечо, и Снейп увидел широкий тёмно-красный рубец, портивший бледную кожу.