В заботе о

Гарри сидел на заднем дворе, делая столь необходимый перерыв в стрижке травы. День был пасмурный, прохладный, облачный, и высыхающий пот на теле пронизывал его насквозь. Внезапно солнце прорвалось сквозь облака и стало так чудесно тепло, что он снял рубашку, чтобы более полно подставить свою липкую кожу его успокаивающим лучам. Поначалу это было великолепно... он быстро согрелся. Слишком быстро... внезапно его спину охватило пламя, словно раскалённое железо прижалось к его плоти. Он посмотрел вниз и, к своему удивлению, увидел снег на земле у своих ног. Он подумал, как хорошо будет чувствовать снег на своей обожжённой коже, и тут же опустился на заснеженную траву и перекатился на неё – – только для того, чтобы проснуться с визгом, когда грубые простыни на его кровати соприкоснулись с его повреждённой плотью. Полностью проснувшись сразу же, Гарри быстро сел. Он заснул прямо в одежде поверх одеяла. Взглянув на починенные часы на полке, он увидел, что уже 2:24 ночи. Он бросил тоскливый взгляд на стакан с водой, стоявший на прикроватном столике, но тот был пуст – он осушил его несколько часов назад. Он не хотел рисковать разбудить своего дядю, чтобы получить больше, и поэтому предпочёл вместо этого испытывать жажду. Вздохнув, Гарри встал. Его спина горела огнём, а кожа казалась слишком тугой, как будто она съёжилась на его теле, пока он спал. Двигаясь медленно, чтобы не напрягать затекшие мышцы и измученную плоть, он подошёл к гардеробу, осторожно снял джинсы и натянул выцветшие синие пижамные штаны. Затем он очень-очень осторожно стянул с себя футболку. Он не потянулся за пижамной курткой, потому что даже мысль о том, что этот легкий слой потёртого хлопка давит ему на спину, была невыносима. На внутренней стороне одной из дверей шкафа висело слегка искорёженное зеркало, но Гарри даже не потрудился повернуться, чтобы осмотреть повреждения, нанесенные дядей Верноном. Он мог видеть часть широкой красной полосы, проходящей через его левое плечо и ключицу, в то время как ещё несколько рубцов вились вокруг его туловища над рёбрами. Он знал по опыту, что от затылка до талии эти следы пересекали его спину, оставляя синяки в нескольких местах, но в основном темно-красные рубцы, которые отбрасывали тени в тусклом свете прикроватной лампы, настолько они распухли. Он уже видел это раньше. У него не было ни малейшего желания снова смотреть на них. Позади себя он услышал почти отчаянный скрежет. Гарри обернулся. Спартак казался очень взволнованным, карабкаясь по проволочной сетке, которую Гарри прикрепил к клетке Хедвиг. - Что с тобой? - с любопытством спросил Гарри у летучей мыши. Он подошёл к клетке. К его удивлению, летучая мышь опустилась на газетную подкладку и посмотрела на него странно вопросительным взглядом – Что я могу для тебя сделать? Есть ли вообще что-нибудь? казалось, он говорил. Гарри долго смотрел на это существо, размышляя. Затем, сам того не осознавая, он внезапно открыл дверцу клетки, протянул руку и вытащил Спартака наружу. Он отнёс мышь к кровати и положил её рядом с подушкой. Затем он осторожно лёг на бок, повернувшись к ней лицом. На какое-то мгновение летучая мышь, казалось, застыла от шока, и Гарри был уверен, что она вот-вот отскочит. Затем какой-то инстинкт, казалось, велел ей расслабиться, и она улеглась на простыни, не моргая, глядя на Гарри в ответ. Через несколько мгновений Гарри заговорил: - Иногда я думаю, - медленно начал он, - что подумали бы обо мне люди, если бы узнали об... этом. - Он обвёл рукой всю комнату, весь дом в целом. -Я имею в виду, какова моя жизнь здесь на самом деле. Я никогда не смогу им сказать. С минуту он молчал. - Мне кажется, Гермиона иногда что-то подозревает, - наконец продолжил он. - Она видела, как в позапрошлом году мой набор зелий отправлялся домой, и задала несколько вопросов... что,тоже выглядели довольно подозрительно. Гарри улыбнулся, но в его сердце и в самой улыбке была боль. - Рон довольно невежествен. Ни о чём не подозревает. Он снова отвернулся к стене и долго молчал, почти забыв о летучей мыши. Когда он снова заговорил, то обращался скорее к самому себе, чем к Спартаку, и его тихий голос слегка понизился. - Интересно, подозревает ли об этом Дамблдор? Он знает, что мне здесь тяжело. Он так и сказал, в конце прошлого года. Ещё одна долгая пауза. -Но я уверен, что он не знает, что мой дядя бьёт меня, - продолжал Гарри. Он с трудом сглотнул. - Вот только... он так много знает. Еще одна пауза, самая длинная из всех. Затем: - Может быть... может быть, он думает, что мне это нужно, - теперь его голос звучал почти шёпотом, и он смотрел на стену, чувствуя, что не может даже смотреть в лицо летучей мыши, пока делает это признание. Он снова сглотнул. - А может быть ... может быть, он думает, что я... я этого заслуживаю. Иногда... иногда мне кажется, что я этого заслуживаю. Давняя привычка позволила Гарри подавить боль от этих мыслей и накрыть их ментальным полотном. Вместо этого он обратился мыслями к своему опекуну. - Он... мой дядя, я имею в виду... злится, потому что я не кричу и не плачу, - глухо сказал он Спартаку. Его глаза посуровели, как и голос. - Я бы не доставил ему такого удовольствия. Затем он вздохнул и прижал пальцы к переносице. - Но я не смог бы, даже если бы захотел, Спартак. Забавно, правда... когда я был маленьким, меня наказывали за то, что я плакал... "ныл и скулил", как они это называли. Они сказали, что дадут мне повод для слёз. Теперь он злится, когда я не плачу. Убрав руки от этого лица, Гарри посмотрел в глаза летучей мыши. - Я вообще больше не плачу, Спартак. С тех пор, как я был совсем маленьким. Я перестал задолго до того, как попал в Хогвартс. Я не могу плакать, - зелёные глаза на мгновение закрылись, потом снова открылись. - Я был близок к этому...кажется, дважды. В первый раз это было, когда Дамблдор рассказал мне, как моя мама умерла, чтобы спасти меня. А потом, когда Седрик умер... ну, миссис Уизли обнимала меня, и... никто никогда не обнимал меня так раньше, - его голос упал до шёпота. - Так или иначе, - продолжал Гарри, - я думал, что сейчас расплачусь. Во всяком случае, мне так захотелось. Но что-то... Гермиона, наверное... отвлекло меня. Я даже немного обрадовался. Рон смотрел на меня, и... ну, я не хотел плакать перед ним. Или эта женщина - Скитер, которая притворялась жуком, чтобы подслушать разговор. Жаль, что Гермиона не раздавила её, подлюку..., по крайней мере, она не дала ей вставить его в Пророк! Гарри вздохнул, снова замолчал, а потом сказал: - Я даже никогда не плакал по Сириусу. Не думая об этом, он сделал то, что часто делал с Хедвиг: протянул руку и начал нежно почёсывать затылок летучей мыши и гладить её по спине. Сначала она напряглась, и на мгновение Гарри показалось, что он зашёл слишком далеко с этим диким существом – что оно снова укусит его, или попытается убежать, или, по крайней мере, отодвинется. Затем она, казалось, решила терпеть это прикосновение, потому что медленно расслабилась. Гарри был этому рад. Спокойствие зверя предоставляло ему утешение, заставляло чувствовать себя более... более активным, каким-то образом, в этой ужасной, вышедшей из-под контроля ситуации. Конечно, он не мог бы быть таким беспомощным, как чувствовал себя, если бы мог уделить немного внимания другому живому существу, даже если это была всего лишь сова... или, в данном случае, раненая летучая мышь? Гарри долго и нежно гладил Спартака. - Я бы хотел, чтобы это было возможно, - прошептал он наконец. - Плакать, я имею в виду. У меня есть узел... вот здесь, - он коснулся своего живота. Летучая мышь молчала. Через несколько минут Гарри вздохнул, встал и отнёс мышь обратно в клетку. - В любом случае, - сказал он, возвращаясь к своей кровати и устраиваясь лицом вниз на матрасе, - у меня осталось только одно лето после этого, а потом я достигну совершеннолетия и смогу навсегда покинуть Тисовую Улицу. Если я проживу так долго. Когда Снейп увидел, какой урон этот ублюдок-маггл нанёс его собственному племяннику, он не смог сдержать волнения. На спине мальчика едва виднелся дюйм незапятнанной кожи – некоторые рубцы даже касались его предплечий. В нескольких местах на поясе виднелась кровь. Снейп хотел сделать... что-то... но он был в клетке, безмолвный и беспомощный. Даже если бы это было не так, он не был уверен, что смог бы сделать, кроме как уничтожить маггла и исцелить мальчика. Он был очень удивлён, когда мальчик вытащил его из клетки и положил на кровать, и на мгновение задумался о том, чтобы преобразиться прямо там. Его пожизненная привычка к осторожности, к тому, чтобы не позволять эмоциям диктовать свои действия, всё же сработала... инстинкт велел ему оставаться на месте, и он так и сделал. Когда Поттер начал гладить его, Снейп уже почти отполз в сторону. Он не любил, когда к нему прикасались. Его мать была единственной, кто касался его с любовью, когда он был маленьким мальчиком, и он не привык к добрым прикосновениям от кого-либо ещё. Даже объятия Лили, как бы сильно он их ни лелеял и как бы ни ждал в детстве, оставляли его неуверенным и смущённым. И как бы сильно он ни любил Дамблдора, он не мог удержаться от того, чтобы немного не напрячься, когда старый волшебник время от времени клал руку ему на плечо. Именно по этой причине, как он знал, проницательный старый волшебник редко делал такие вещи. В конце концов, однако, он заставил себя не двигаться, видя, что мальчик, казалось, успокоился от этого повторяющегося движения. И Снейп вынужден был признать, что это было не совсем... отвратительно, как он думал. Его сердце было разбито сильнее, чем ему хотелось бы признать, когда Поттер признался, что его никогда не обнимали и не утешали. В конце концов, собственная мать Снейпа обнимала его, когда он был маленьким. Она умерла, когда он учился на втором курсе Хогвартса, но в какой-то момент он почувствовал успокаивающие объятия вокруг себя, и казалось, что Поттер никогда этого не испытывал. Снейп знал, что никогда не сможет утешить мальчика так, как его собственная мать утешала его после одного из наказаний отца, так что, возможно, позволить мальчику получить утешение от поглаживания летучей мыши было лучшим, что он мог сделать. После того, как Поттер уснул, Снейп осторожно потянул его плечо и крыло. Они заживали медленно, но хорошо. Если он преобразится сейчас, то сможет действовать достаточно хорошо, чтобы вернуть их обоих в Хогвартс. Он предпочёл бы подождать, пока Поттер объявит его достаточно здоровым, чтобы освободить его; тогда он сможет трансформироваться вне дома и вернуться, чтобы забрать мальчика, так что Поттер не узнает о способностях анимага Снейпа. Это уже не было недоверием, которое заставляло Снейпа скрывать свою двойную личность от Поттера, хотя, конечно, знание Поттером этого факта поставило бы его под угрозу обнаружения Волдемортом, если тёмный волшебник снова попытается проникнуть в сознание мальчика. Теперь же Снейп чувствовал себя... почти виноватым из-за своего новообретённого знания о жизни мальчика. Он содрогнулся от мысли, что Поттер узнает, что его новый питомец, которому он доверял свои самые сокровенные мысли, был его ненавистным Мастером Зелий. Он с болью представил себе, как велико будет беспокойство мальчика о том, что Снейп никогда не будет считать их священными. Однако мастер зелий знал, что у него может и не быть выбора. Если этот маггл снова попытается причинить вред мальчику, Снейпу наверняка придётся воспользоваться своей следующей возможностью свободы, чтобы трансформироваться. На следующее утро был понедельник. Несмотря на трёпку, которую Поттер получил накануне, он, как обычно, быстро встал, чтобы накормить тётю и дядю завтраком. Потом он принёс Снейпу блюдо с киви, так что Мастер Зелий решил, что он больше не был лишён еды. Не успел мальчик закрыть совиную клетку, как в комнату без стука вошла Петуния. Снейп увидел её сквозь щель в накидке, когда она протягивала список Поттеру. - Мне нужно кое-что купить, - сказала она мальчику. -Мне нужно, чтобы ты сходил на рынок и кое-что купил. Сегодня у нас ужин в честь Дня Рождения Дадди, и я хочу, чтобы всё было идеально. - Да, тётя Петуния, - бесцветным голосом ответил мальчик, беря список. -Я тоже хочу, чтобы ты сегодня подстриг живую изгородь рядом с домом, - продолжала Петуния. - Друг Дадди, Пирс. приедет сюда, чтобы провести день, и останется на ужин. Делай свою работу по дому и держись подальше от них, слышишь? Снейп услышал, как мальчик фыркнул, и мрачно улыбнулся про себя. Да, я уверен, что Поттер очень разочарован тем, что не участвует в этой маленькой болтавне, подумал он, ухмыляясь. Петуния, очевидно, решила не обращать на это внимания и, напоследок предупредив мальчика, чтобы он закончил свои дела к тому времени, когда она вернётся домой около пяти, ушла. Через несколько мгновений Поттер тоже ушёл, и Снейп, свесившись с сетчатого навеса в верхней части клетки, приготовился проспать весь день, как это делают летучие мыши. Было около часа дня, когда его снова вырвали из крепкого сна громкие звуки, на этот раз в коридоре. Вернувшись в несколько вертикальное положение, он нервно подумал: Мерлин, что теперь?! Он услышал мальчишеский голос – не голос мальчика Дурсля или Поттера: -Ну же, большой Дэ, заканчивай свой обед, мы играем в видеоигры или как?! Он был совсем близко, прямо за дверью Поттера. Снизу донесся голос кузена Поттера: - Подожди, Пирс, ладно? Только дай мне доесть мой торт! Другой мальчик - Пирс - застонал за дверью. - Жирный комок, - пробормотал он себе под нос. Снейп услышал, как он прислонился к двери. Очевидно, Поттер не запер её плотно, потому что она внезапно распахнулась, и мальчик ввалился внутрь. Снейп замер на месте, не желая привлекать внимания ни малейшим звуком или движением. - Ого... Дадли. Эй, Большой Дэ! - закричал мальчик. Мгновение спустя Снейп услышал, как мальчик Дурслей поднимается по лестнице. Он остановился в коридоре перед комнатой Поттера, явно не желая входить. - Пирс, это комната моего кузена... выходи оттуда! - Твой ненормальный кузен спит здесь? - фыркнул второй мальчик. - Ну и дыра! - Ну же, Пирс, убирайся оттуда! - Дадли Дурсль определённо нервничал. - Что с тобой, большой Дэ, ты ведёшь себя так, будто боишься этой тощей маленькой креветки! - Потребовал ответа Пирс. - Ты что, забыл наши дни "охоты на Гарри"?" Теперь голос Дадли звучал угрюмо. -Я не боюсь этого урода, я просто хочу попасть на наши игры. Ну же! Но Пирс не ушёл, и Снейп напрягся, услышав приближающиеся к клетке шаги. - Дад... что это такое? У Гарри есть попугай или что-то в этом роде? Голос Дадли звучал ещё более неохотно, чем обычно. - Нет... это сова. Давай, Пирс, я хочу играть в Megadeath IV. - Нет, подожди...это так круто, я хочу взглянуть на это! - Мальчик казался взволнованным. - Неужели это сова? Где он её взял? Теперь в комнате появился и Дадли. - Нет, оставь это, я не знаю. В этой его дурацкой школе, понятно? Вероятно, её там даже нет; он использует её, чтобы отправлять сообщения своим странным друзьям и все такое. - Как почтовый голубь? Почему этот святой Брут или кто там ещё позволил ему держать сову? А затем, с внезапным рывком, от которого клетка закачалась, Пирс сорвал брезентовую крышку. Снейп в ужасе вздрогнул, когда два мальчика, один толстый и нервный, а другой тощий, прыщавый и зачарованный, уставились на него, разинув рты. Тощий вдруг хмыкнул. - Эй, чувак... не хочу тебе говорить, приятель, но это не сова. Это летучая мышь!