Пещера Чудес

      Солнечный лучик, вырвавшийся из-за горизонта, проник через прозрачное как чистый горный хрусталь окно в комнату, находящуюся на восточной стороне двухэтажного дома, похожего на круглую башню с крышей, напоминающей своим видом белую зефирину со спиральными бороздами, закручивающимися по часовой стрелке. Будто тонкая шпага, кончик которой упёрся в дальнюю стену, он медленно проскользил к зеркалу и, отразившись от серебристой поверхности метрового диска, ударил точно по глазам, скрытым под веками с бархатистой белой шёрсткой.       — Ммм… — недовольно промычала хозяйка комнаты, всё ещё находящаяся в объятиях приятного сна, после чего попыталась скрыться под одеялом… чему не позволил свершиться пронзительный звон будильника, стоящего на прикроватном столике. — Хнык-хнык-хнык… Это не честно!..       Однако же крик души белой пегаски с чёрной гривой, голубые глаза коей сверкнули обидой на вселенскую несправедливость, к её собственному разочарованию остался без ответа. В результате, ей пришлось взбрыкнуть задними ногами, чтобы сбросить с себя тонкое одеяло, после чего тянуться правой передней ногой к кнопке на верхней крышке пыточного устройства, придуманного древним пони-садистом, который, несомненно, получал извращённое удовольствие от осознания того, что из-за его изобретения тысячи жеребцов и кобыл по всей Эквестрии лишаются законных часов отдыха.       «Наверняка, если хорошенько поискать, то в кантерлотском Дворцовом Парке можно найти его статую в натуральную величину. Подобный чудовищный злодей, своей жестокостью превзошедший короля Сомбру, должен стоять где-то неподалёку от Дискорда», — широко зевнув, причмокнув губами, Уайт медленно и неохотно сползла с двухспальной кровати, а затем шаркая копытцами и низко опустив голову… побрела в ванную комнату.       В отличие от большей части обстановки дома, состоящего из облачного материала, ванна у пегаски была пластиковой, а раковина — фарфоровой (всё же эти материалы лучше удерживали воду, нежели даже укреплённые магией твёрдые, либо эластичные воздушные пузырьки). Умывшись, почистив зубы, причесавшись и уложив пёрышки, на что ушло около получаса, летунья вернулась в просторную спальню, занимающую почти треть второго этажа дома, в коей кроме большой кровати находились туалетный столик, шкаф с одеждой, книжные полки, прикроватные столики… ну и портрет семейной пары, с поверхности которого улыбались белая кобыла и тёмно-зелёный жеребец.       — Доброе утро, Клевер, — нежно улыбнувшись, мягким голосом произнесла крылатая пони, во взгляде голубых глаз коей поселилась глухая тоска. — У нас всё хорошо: Файршторму уже четыре, а Баттерфляй скоро будет два… Нам тебя очень не хватает, но… мы будем сильными. Я позабочусь обо всём и смогу защитить наших жеребят. Обещаю.       Ответом ей, как и всегда в такие моменты, была равнодушная тишина. Впрочем, если бы было иначе, то Уайт собственнокопытно сдала бы себя в психушку.       «Вот бы мои коллеги посмеялись», — фыркнула про себя крылатая пони, подходя к туалетному столику, на котором стояли флакончики с духами, ряд губных помад, тени для век и иная косметика.       Ещё десять минут белой пегаске потребовалось, чтобы нанести лёгкий макияж, после чего она бодрым шагом вышла в коридор, откуда можно было попасть в ещё две спальни, либо же спуститься по лестнице на первый этаж. Снизу уже доносились звонкие голоса, так что туда она и направила свои копытца, с удовольствием вдыхая ароматы свежей каши (довольно дорогого продукта, цена на который взлетела в десять раз за один год, что было далеко не пределом).       Грациозно пробежавшись по ступенькам, Уайт миновала коридор и оказалась на кухне, где на облачных креслах (состоящих из эластичных пузырьков разных цветов) сидели красный жеребчик с синей гривой и его младшая сестра, расцветка которой была похожей, но более светлой. В это же время посуду на столе расставлял салатовый пегас с жёлтыми гривой и хвостом, являющийся сыном подруги-соседки, согласившимся подработать нянькой… пока на это место не найдётся кандидатура получше.       «Всё самое постоянное — это то, что когда-то было временным», — мысленно хмыкнула хозяйка дома, уже как два месяца забросившая идею с поисками воспитательницы для своих жеребят.       — Доброе утро, мисс Уайт, — поприветствовал взрослую кобылу старший жеребчик, лучезарно ей улыбнувшись. — Прошу к столу.       — Спасибо, Блиц, — тепло отозвалась мать-одиночка, направляясь к своему месту (периферическим зрением она заметила, как недавний подросток украдкой покосился на её круп… но сделала вид, будто ничего не видела). — Доброе утро, Файршторм, Баттерфляй. Как спалось, мои хорошие?       — Холосо, мам, — радостно ответила дочь, большой для неё ложкой ковыряясь в тарелке с кашей.       — Нормально, — буркнул сын, размазывая свою порцию по краям посуды. — Мам, можно мне не есть… это?       «Ох… Опять?», — мысленно закатив глаза, Уайт благодарно кивнула домработнику, когда он поставил перед ней тарелку, и положив передние копытца на стол внимательно посмотрела на пегасика.       — И почему ты не хочешь есть полезную и вкусную кашу, благодаря которой вырастешь большим и сильным? — в голосе кобылы никто, даже дознаватели Министерства Морали, не услышали бы и тени иронии, а лишь искреннее любопытство.       — Не такая она и вкусная, — проворчал Файршторм.       Блиц, отошедший к кухонному столу, на котором готовил чай, постарался скрыть выражение своей морды, на которой отразилось неодобрение. В конце концов, в этом доме он работал в том числе и из-за того, что хозяйка сквозь перья смотрела на то, что часть продуктов он уносит домой (в общем-то, это было частью уговора о найме).       — Но ведь тебе раньше нравилась эта каша, — заметила Уайт, обратив внимание на то, как Баттерфляй с удовольствием облизывает ложку.       — А теперь не нравится, — хмуро заявил жеребчик, бросая свой столовый прибор в тарелку. — Я хочу как и все жеребята из группы есть овощи с облачных грядок.       «Так вот в чём дело: он просто не хочет выделяться. Глупенький: каждый из его приятелей с удовольствием бы поменялся завтраком… Но разве же ему это объяснишь? Ведь взрослые ничего не понимают, а делают всё назло умным и самостоятельным жеребятам», — с тоской поглядев на свою тарелку, белая пегаска отодвинула её в сторону (аппетит как-то разом пропал, да и разговаривать с сыном требовалось так, чтобы он понял всю серьёзность принимаемых собой решений).       — Хорошо, — произнесла взрослая кобыла, чем вызвала недоумение на мордочке Файршторма. — С завтрашнего дня ты будешь завтракать также как и другие жеребята из твоей группы. Но сегодня ты должен съесть кашу.       — Но… — попытался возразить пегасик, вскинувшийся было на своём кресле.       — Или так, или никак, — строгим тоном припечатала Уайт, в глазах которой сверкнули льдинки, а в голосе лязгнул металл… что она поспешила смягчить следующими словами, произнесёнными с теплотой и заботой: — Файршторм, Блиц уже приготовил завтрак, а других продуктов у нас дома нет. Уверена, что его родня только порадуется дополнительной порции, от которой отказываешься ты, но вот я категорически не согласна с тем, чтобы отправлять тебя в подготовительную группу голодным. Ты ведь не думаешь, что только ради тебя в столовую привезут лишнюю порцию овощей? А ведь мне сегодня придётся договариваться о том, что ты будешь завтракать со своими друзьями. Или же мне сказать воспитателям, что будущий защитник Анклава Эквестрии остался дома, так как захотел покапризничать?..       — Ла-адно, — деланно неохотно протянул жеребчик, возвращаясь к порядком остывшей каше. — Но ты обещала.       — И я своё обещание сдержу, — кивнула Уайт, после чего посмотрела на дочку и спросила: — Может быть хотя бы ты не будешь расстраивать маму?       — Неа, — гордо заявила Баттерфляй. — Не буду.       Остаток завтрака прошёл без эксцессов: взрослая летунья быстро проглотила свою порцию, чмокнула в лоб пегасочку, обняла сердито сопящего жеребчика, поблагодарила молодого пегаса, мимолётно «клюнув» его в щёку (от чего тот заметно покраснел), а затем выбежала на улицу. Набегу она накинула жилет с перемётными сумками, который имел разрезы для крыльев, оттолкнулась от плотного облака всеми четырьмя ногами и взмыла в воздух, тут же ощутив как ветер стал трепать гриву и хвост.       Солнце, поднявшееся над облачной завесой, похожей на скрытую под снежными сугробами степь, окрашивало мир в белое и голубое. Когда-то, ещё будучи жеребёнком, Уайт верила в то, что светилами управляют принцессы: величественные и прекрасные, мудрые и милосердные…       «Ненавижу. Как же я вас ненавижу!», — в порыве чувств хлопнув крыльями, кобыла взлетела выше, из-за чего едва не столкнулась с летуном из почтовой службы, глухо выругавшемся в адрес великовозрастной неумехи.       Уайт ненавидела Селестию за её слабость и трусость; она ненавидела Луну за глупые решения, которые привели страну к краху; её ненависть распространялась и на министерских кобыл, занимающихся совершенно не своими делами (разве что Твайлайт Спаркл была исключением, так как углубилась в науку и практически не влияла ни на что иное). Но отдельное место в сердце крылатой кобылы занимала Рэйнбоу Дэш, из-за безрассудства коей погиб Клевер…       «Это уже не важно», — зажмурившись и мотнув головой, пони заставила себя успокоиться, а затем стала планировать прочь от вершины башни ПОП, которая выступала из-под облаков посреди овощной плантации.       Ей нужно было оставаться сильной, если не ради себя, то хотя бы для жеребят, которым больше не на кого опереться. А это означало, что сегодня после работы она полетит договариваться о том, чтобы Файршторма внесли в списки кормления теми ужасными безвкусными продуктами, которых едва-едва хватает для всех обитателей облаков.       «Главы Анклава явно не рассчитывали, что за первый же год родится столько жеребят, что общая численность пегасов увеличится на четверть… Пустоголовые вояки, совершенно забывающие о реакциях пони на резкое снижение численности населения», — Уайт оставалось только досадливо хмуриться, представляя себе весь масштаб проблем, ну и с удвоенными усилиями браться за свою работу.       Крылатая кобыла за считанные минуты покинула территорию облачного городка, приблизившись к бледно-серому сооружению, похожему на купол с одним-единственным входом. Официально, это место являлось лечебницей для душевнобольных, но все те, кто имели между своими ушами мозги, прекрасно понимали всю бредовость данной версии…       «Стали бы наши генералы тратить столько ресурсов на психов», — фыркнула про себя белая пегаска, приземляясь перед входом в широкий коридор.       Своды серого облачного материала сомкнулись над головой Уайт, а впереди показалась проходная с улыбчивым охранником, сидящим в будке из пуленепробиваемого стекла.       — Как всегда, доктор Уайткилл, минута в минуту, — поздоровался красный пегас, одетый в чёрную форму с фуражкой. — Прекрасно выглядите сегодня: неужели собираетесь на свидание?       — Боюсь, Кло, у меня нет на это времени, — сверкнув льдинками голубых глаз, кобыла приложила магнитный пропуск к датчику и, когда загорелся зелёный свет, молча проскользнула внутрь комплекса.       — Вот ведь стерва, — фыркнул охранник, возвращаясь к наблюдению за монитором. — Занятую недотрогу из себя корчит…       …       Ей было жарко… Ей было настолько жарко, что воздух при каждом вдохе заставлял лёгкие вспыхивать болью, а пересохшие губы растрескались, тем самым наполняя рот вкусом крови…       Ей было холодно… Холод был столь сильным, что тело непрерывно знобило, а зуб не попадал бы на зуб, даже если бы челюсти не сжимали эту проклятую деревяшку, не позволяющую откусить себе язык. Впрочем, хватило ли бы ей на это смелости?..       Глаза слезились и болели от яркого мигающего белого света, уши нервно дёргались от громких «Тик» и «Так», а крылья то и дело конвульсивно подрагивали из-за слабых разрядов электричества, не позволяющих погрузиться в беспамятство.       «Ненавижу… Как же я вас всех ненавижу!», — выл в голове внутренний голос, в то время как мысли путались, а реальность и вымысел менялись местами.       Внезапно свет погас, часы затихли, а электричество прекратило терзать ноющие нервы. Только вот это был далеко не конец мучений, а лишь краткая передышка между физической и моральной пытками.       С потолка, через закреплённые на уродливой металлической конструкции трубки, в истощённую пегаску ударили струи сперва холодной, затем — горячей, а под конец — вновь холодной воды. Стоило же «душу» выключиться, загудели два больших фена, горячим воздухом высушивающие мелко дрожащее тело, прикованное к столу широкими ремнями.       Краткие мгновения облегчения, вызванные возможностью поймать ртом немного влаги прошли, оставив после себя ощущение мерзкого привкуса на языке, и ничуть не более приятный запах от шёрстки (всё же мыли её таким образом каждый день, заставляя справлять нужду в ведро, установленное между задними ногами).       Цок-цок Цок-цок… Цок-цок Цок-цок…       Неторопливые размеренные шаги, приближающиеся к лежащей на животе пегаске, которая не могла даже голову повернуть, вызвали у пленницы нервное подёргивание ушами. Снова загоревшийся белый свет, от коего глаза болели и слезились, совершенно не облегчал ситуацию…       — Здравствуй, дорогая, как ты себя чувствуешь? — мягкий, обманчиво добрый голос резал слух, заставляя сердце в груди лихорадочно биться, а в глубине души зарождаться искренний ужас. — Сейчас мы это уберём и ты кое-что выпьешь… Хорошо?       Не дожидаясь какой-либо реакции, появившаяся в поле зрения пони, вставшая напротив пленницы, правой передней ногой взялась за нижнюю челюсть невольницы, а левым передним копытцем извлекла деревяшку, мешавшую сжать зубы. Тут же в растрескавшиеся губы ткнулось горлышко бутылочки, в которой находилось отвратительное на вкус зелье, которое прокатилось по горлу успокаивающей прохладой, достигло желудка и растеклось по всему телу, унимая дрожь и жар.       — Вижу, что тебе стало лучше, — заботливо улыбнулась белая пегаска с холодными голубыми глазами, на отвороте белого халата коей находился бейджик с надписью «Доктор Уайткилл». — Это было лечебное зелье из моих личных запасов: терпеть не могу заполнять бумажки, которые требует канцелярия за расходование казённого имущества.       — Просто убейте меня, — прошептали сухие губы рыжей летуньи, чувствующей как разум постепенно проясняется, позволяя вспомнить все минувшие дни… декады… месяцы.       — За то, что ты сделала с первым стойлом… стоило бы, — без тени злости или укора в голосе отозвалась врач, переводя взгляд со своей подопечной на экраны мониторов оборудования, подключённого к пыточной установке. — К сожалению, моя дорогая, решения принимаю не я. Генералы же считают, что одна из основательниц «Стойл-Тек» принесёт больше пользы живой.       — А ты так не считаешь? — попыталась ухмыльнуться Скуталу, чем вызвала ироничный изгиб бровей собеседницы.       — Твоё сотрудничество уже принесло нам немало информации, — всё же ответила белая пегаска, после чего её губы тронула лёгкая улыбка. — Пусть стойла столичного сектора нам и недоступны из-за ЭСС, открытое столкновение с которой принесёт слишком много вреда всем пони, но ведь остаются и другие области. Когда ты расскажешь нам всё, что о них знаешь, то я обещаю поговорить с командованием о том, чтобы тебя выбросили под облака. Ты ведь этого хотела, когда подговаривала сослуживцев на дезертирство?       Заботливый тон, участливое выражение мордочки… равнодушные голубые глаза. Как же Скуталу ненавидела свою мучительницу, подвергающую её физическим и душевным пыткам, при этом не переходя к откровенному вредительству (ни одного перелома или вывиха — это о чём-то да говорило). Но в то же время она боялась Уайткилл, так как она одними словами умела вскрыть старые раны и ощутить себя так, будто в них ковыряются ржавыми железками…       А ещё, и это было особенно страшно, рыжая пегаска боялась того дня, когда белая «подруга» не придёт. За всё время заключения это случалось единожды, и в тот день основательница «Стойл-Тек» ощущала себя особенно паршиво…       — Хочешь конфетку? — с этими словами доктор протянула на правом переднем копытце розовый кругляш, от которого одуряюще сладко пахло. — Я сама готовила.       «Не хочу», — промелькнула мысль в голове, когда тело снова начало трясти, а взгляд буквально впился в таблетку, обещающую несколько часов забытия…       — Умница, — произнесла Уайт, когда её подопечная осторожно взяла губами «угощение», тут же начав его рассасывать. — А теперь, если хочешь добавки, расскажи мне о следующем стойле. Кажется… мы остановились на номере сорок четыре.       …       Вернувшись домой глубоким вечером, усталая и морально опустошённая, белая пегаска уделила какое-то время на игру в монополию, в которую учились играть её жеребята. Потом она уложила Файршторма и Баттерфляй спать, спев им колыбельные, половину слов из коих бессовестно переврала.       На последних остатках сил крылатая кобыла приняла ванну, старательно смывая с себя ощущение прилипшей к шёрстке грязи… пусть шкурка и сияла девственной чистотой. В постель же она забиралась уже на ощупь, мыслями находясь в совсем другом месте и времени…