Интегрированный попаданец

      Фотошоп предупредил, что его талант — гипноз: при помощи взгляда и голоса он может погружать живых существ разной степени разумности в состояние транса, когда они становятся бездумными исполнителями команд. Дар находится в категории опасных, а потому ему пришлось проходить специальные курсы, получать лицензию на работу, а также перед применением навыка требуется предупреждать пациента обо всех «подводных камнях» (заключающихся в угрозе раскрытия секретной информации, в случае столкновения с недобросовестным гипнотизёром).       Земнопони было запрещено применять свой талант на ком-либо без свидетеля, в роли которого мог выступать друг, родственник, либо же стражник того, кто подвергается воздействию. Впрочем, как он заметил, его случай не уникален, да и в отличие от единорогов, обучающихся заклинаниям со схожим эффектом — гипноз действует не мгновенно и требует некоторой помощи со стороны пациента.       Не могу сказать, что был совершенно спокоен, соглашаясь на процедуру: чувство беспомощности пугало не хуже свободного падения с дирижабля. Однако же нахождение рядом как Фригги, так и Баттерфляй, а также понимание того, что при желании та же Селестия десяток раз могла бы провести подобную процедуру… помогли смириться с риском. Кроме того перед Луной, что и вовсе посещала мои сны, словно кинотеатр и библиотеку, мой разум был даже более открыт и уязвим.       …Не уверен, сумел бы я столь же спокойно доверяться другим, полагаясь на их порядочность, если бы имел реальные и действенные способы защитить свои секреты. Во всяком случае меня изрядно успокаивает то, что до сих пор пони демонстрировали себя весьма тактичными в этом плане, что не может не радовать.       Когда сеанс начался и Фотошоп погрузил меня в гипноз, на что ему потребовалось порядка десяти минут, мной овладело чувство абсолютного безразличия ко всему. Наверное, если бы он в этот момент попросил подписать на него дарственную на всё своё имущество, то я бы сделал это без каких-либо колебаний… что, если подумать, действительно страшно. Впрочем, в те минуты подобные мелочи казались столь же далёкими и незначительными, как погода где-нибудь в Австралии для жителя центральной Европы.       А потом, задав мне несколько проверочных вопросов, которые должны были дать убедиться в том, что моя память работает гораздо лучше, чем в нормальном моём состоянии, земнопони стал протягивать по одной пластинке из белого кристалла, шириной в десять и высотой в восемь сантиметров. От меня требовалось сконцентрироваться на прямоугольнике и вспомнить один из образов, которые мы обговорили заранее: отдых на песчаном карьере всей семьёй, когда я был ещё маленьким и у меня нормально видели оба глаза; празднование нового года; день рождения тёти… Последним из десяти шёл образ крольчихи из фильма про баскетболиста, которую звали Лола Банни (основными причинами были желание проверить возможности моей памяти, ну и энтузиазм одной оборотницы, уже пытавшейся превращаться в человекоподобную кошку при помощи совмещения образов Сабиры и Бэби).       Невзирая на то, что всё это звучит просто, да и после завершения процедуры и возвращения в нормальное состояние кажется, будто только что проснулся от лёгкой дремоты, в реальности прошло больше часа. Гипнотизёр, коему приходилось всё это время сидеть в шлеме-колоколе, заявил о хорошем результате и предложил ознакомиться с полученными фотографиями, после чего можно будет обсудить возможность продолжения, либо же назначение нового сеанса. Сам же он отправился промочить горло и передохнуть, оставляя меня и моих спутниц в кабинете одних, при этом явно излучая удовлетворение от своей работы.       Меня самого терзало нетерпение, а ещё из глубины души поднимался страх, причин у которого был целый воз и маленькая тележка. В конце концов из-за проблем со зрением лица родственников и друзей я помню очень плохо: на улице, конечно, не спутал бы, но вот описать словами сколь-нибудь подробно не смог бы. Однако же хотя бы эти тревоги оказались беспочвенными…       …       «Удивительно ли, что лучше всего я запомнил именно фотографии, которые когда-то рассматривал в альбоме? А ведь если подумать, то фотоаппараты в мобильных телефонах и карты памяти, способные сохранять тысячи снимков и видеороликов, лишили нас возможности посмотреть и вспомнить события прошлого. По крайней мере я не помню, чтобы кто-то во время застолья доставал электронный планшет со словами: «А помните…» или: «А вот таким ты был в детском садике», — сидя скрестив перед собой ноги на одной из подушек в том же кабинете, где проходила процедура создания картинок-фотографий, с лёгкой ностальгической улыбкой изучаю взглядом пластинку, с которой на меня смотрит мальчик, одетый в тёмно-синие плавки и девочка лет четырнадцати-шестнадцати в голубом купальнике.       — Это кто? — спросила Баттерфляй, подобравшаяся сзади для того, чтобы устроить передние копытца у меня на плечах, грудью навалиться на спину, а затем вытянуть мордочку справа от моей головы.       — Вы же всё слышали, когда мы разговаривали с Фотошопом, — отвечаю с ехидством в голосе, но вовсе не из-за того, что не хочу объяснять.       — Так не интересно, — надула щёки чейнджлинг, маскирующаяся под пегаску.       — Хм… — Фригга, устроившаяся слева от меня, сунула голову вперёд, чтобы рассмотреть изображение получше. — У ваших самок, как у минотавров, вымя крупное и на груди?       — Гхм… Да, — прямота грифонши, интересующейся этой темой тоном, будто обсуждает отличия одной породы собак от другой, вызвала некоторое недовольство в груди.       — Лысые, худые, ещё и вымя маленькое на фоне минотавров… — покачала головой грифина. — И что вы в них находите?       — Без комментариев. А то я начну перечислять «плюсы» грифоньих самцов, — отвечаю с намёком на весёлую угрозу в голосе, левой рукой отодвигая голову птицы-тигрицы, чтобы самому вернуться к рассматриванию фотографии. — Не всем же быть такими, как ты.       — Это да, — согласно кивнула хищница, выпрямляя спину и выпячивая пушистую грудку. — Я — совершенство.       — И вообще… это моя сестра, — добавляю после короткой паузы, вспоминая летний день в песчаном карьере, где в нескольких углублениях били ключи, из-за чего образовались неглубокие и чистые озёра.       …Фотографию специально делали так, чтобы белый песок и склон края котлована создавали впечатление, будто мы находимся на пляже где-то у гор. Для полноты впечатлений даже пришлось построить небольшой замок, слепленный кое-как, так как работать приходилось только руками.       «Тогда я хоть и знал, что зрение у меня не идеальное, но видел довольно хорошо и даже не задумывался, что может случиться потом. Да и кто бы на моём месте поступал иначе? Солнце, жара, прохладное озеро в пяти минутах ходьбы от дома, семья рядом…», — ловлю себя на том, что в большей степени вспоминаю не события того дня, а собственные ощущения, возникавшие гораздо позже во время просмотра фотоальбома, из-за чего в эмоциях появляется грусть.       Убрав пластинку в сторону, беру в руки другую фотографию, где изображён накрытый белой скатертью стол, заставленный бутылками, вазами, салатницами с разной едой. Во главе стола сидит немолодая уже, но ещё и не старая женщина с чёрными волосами, собранными в шишку на затылке, на которую надета сеточка, вызывающая ассоциации с новогодней мишурой. Рядом с ней высокий мужчина с залысинами, с худым вытянутым лицом… а с обоих краёв устроились другие гости, среди которых и тучный подросток, не так давно выписавшийся из больницы после очередной операции на глазу.       — День рождение у старшей сестры моей мамы, — отвечаю прежде чем кто-то из подруг задаёт вопрос.       — Вы с ними не ладили? — спросила перевёртыш, реагируя на изменения моего настроения.       — Наоборот: они нас любили, да и мы им всегда были рады, — невесело улыбнувшись, провожу большим пальцем по гладкой поверхности пластинки, с горечью осознавая, что практически не узнаю лиц, которые на ней запечатлены. — Часто ездили друг к другу в гости на праздники, а иногда и просто гостили. Своих детей у них… не было, а потому мне, как самому маленькому, доставалось больше всего заботы.       — С ними что-то случилось? — спросила Баттерфляй, но тут же добавила: — Не говори, если не хочешь. Это не моё дело.       — Здоровье, — пожимаю плечами и поясняю: — Медицина у нас не настолько хорошая, чтобы вернуть слепому зрение, попутно восстановив повреждённую на всём теле кожу. Но не в этом дело. Просто… я чувствую себя виноватым.       — Я не верю, что ты мог им навредить, — убеждённо заявила чейнджлинг, на что грифина проворчала нечто утвердительное.       — Ты для этого слишком мягкотелый, — добавила птица-тигрица, а на возмущение со стороны Баттерфляй воскликнула: — Разве я говорю, что это плохо?       — Вот спасибо, — криво усмехнувшись, возвращаю своё внимание к фотографии. — Но… вы обе правы. Осознанно я ничего плохого не хотел, но будучи подростком, уверенным в своей правоте… поступил очень мерзко.       — Неужели что-то украл? — вскинула брови грифина, на что уже перевёртыш шыкнула, вынуждая подругу-соперницу закатить глаза. — Молчу.       — Если бы, — отложив фотографию к первой, скольжу взглядом по следующей картинке, но из-за взбунтовавшихся эмоций изображение кажется каким-то блёклым. — Дело в том, что у тёти было не самое крепкое здоровье, и она являлась всерьёз верующим человеком. Как-то раз у нас состоялся разговор, во время которого она говорила, что молится, чтобы у меня выздоровели глаза, ну а я заявил, что одним глазом вообще не вижу. Глупый, импульсивный и эгоистичный поступок… за который мне так и не хватило смелости извиниться, ну или хотя бы просто поговорить об этом. А потом уже стало поздно извиняться… И я до сих пор чувствую себя виноватым, так как именно это моё «взрослое признание» могло стать последней каплей, что переполнила ведро. В конце концов сложно придумать что-то хуже для человека, чем пошатнуть его уверенность и лишить надежды.       Перед глазами всё стало мутным, а потом по правой щеке скатилась тяжёлая капля, которую на половине пути к подбородку перехватила маскирующаяся под пегаску кобыла. В горле образовался горький ком, а из глубины души поднялись злость на себя и стыд за то, что расклеился…       «Даже и не думал, что эти воспоминания меня так заденут. И зачем только вспомнил?», — чувствую, как прижавшаяся к моей спине Баттерфляй приподнимается выше, чтобы обхватить меня передними ногами, попутно укрывая крыльями справа и слева, устраивая подбородок на моей макушке, в эмоциях фоня спокойствием и желанием защищать.       Однако же не успел я что-либо на это сказать, как мне под левую руку поднырнула Фригга, правой передней лапой хватая мою ладонь, чтобы положить её уже на свою голову. При этом посмотрев на морду грифины, я ощутил, как у меня пропадают всякие вопросы, так как взгляд у неё был слишком уж выразительным.       — Если ты кому-нибудь об этом расскажешь — я тебе круп надеру, — пообещала птица-тигрица совершенно серьёзным тоном. — Тебя, жучиха, это тоже касается.       — Хи-хи… — тихо рассмеялась перевёртыш. — Можешь не бояться за свою репутацию грозной воительницы. Её всё равно уже ничто не сможет испортить сильнее.       — Не буди во мне хищника, — предостерегла собеседницу моя охранница.       — Я не боюсь цыплят, — невинно констатировала чейнджлинг, явно провоцируя Фриггу.       — Смейся-смейся, — прикрыв глаза, грифина устроила голову у меня на колене. — Ещё посмотрим, кто будет радоваться последним.       — Ха-ха-ха-ха… — нарочито фальшивым тоном посмеялась Баттерфляй, на что оказалась удостоена пренебрежительного фырка.       Проскользив пальцами по голове крылатой хищницы, опустившись ладонью на шею, осторожно зарываюсь пальцами в мягкие пушистые пёрышки. Подруга спокойно продолжила лежать, не выдавая недовольства ни поведением, ни эмоциями, отчего мои действия стали несколько более смелыми. В то же время перевёртыш начала тереться подбородком об уже мою макушку, вызывая странные ощущения и ассоциации.       — Спасибо, девчонки, — поняв, что грусть и горечь отступили, благодарно улыбаюсь и, отложив пластинки-фотографии, второй рукой накрываю скрестившиеся у меня на груди копытца. — Не знаю, что на меня нашло.       — Не говори, — проворчала Фригга.       — Нет, правда… — мою попытку что-то добавить прервала лапа крылатой хищницы, опустившаяся поверх ладони, пальцами зарывшейся в перья на шее.       — Никому… ни единого слова, — твёрдо потребовала Фригга.