Как приручить Дракона

      Когда я очнулся, то первое, что увидел — белый потолок; в воздухе пахло лекарствами, а в уши словно засунули вату, но даже через этот блок были слышны звуки пикающих приборов. В гортани неприятно саднило от трубки аппарата для искусственной вентиляции лёгких. Я закашлялся и снова вырубился, пока надо мной размытыми пятнами появлялись чьи-то лица и встревоженные голоса. Кажется, там была мама с Бобби.       Не представляю, сколько прошло времени, но, когда я снова открыл глаза и повернул голову — за окном была ночь. Острая боль на лице справа заставила поморщиться, но на то, чтобы поднять руку у меня просто не было сил, словно мое онемевшее тело не принадлежало мне. Голова раскалывалась, будто по ней кувалдой ударили — такого со мной не случалось даже после самых отчаянных потасовок. Я чувствовал себя абсолютно дерьмово, не в силах пошевелиться, а лишь тихо простонать от боли. Чья-то ладонь накрыла мою руку и несильно сжала.       — Майкл, милый, Господи! — голос мамы был тихим и полным боли, словно она уже мысленно успела попрощаться со мной. Я слышал, как она плачет, сжимая мою руку еще крепче и боясь подойти ближе. Ее лицо посерело, вытянулось, а под глазами образовались ввалившиеся черные круги.       — Я давно здесь? — мой собственный голос эхом звучал в ушах, совершенно непривычный — хриплый и обессиленный.       — Вторую неделю, — мама дрожала всем телом. — Ты все это время был без сознания, — она всхлипывала, вытирая ладонью лицо, пытаясь улыбнуться, но получалось крайне неуверенно.       — Черт, Сара, — я сделал попытку приподняться на локтях, но потерпел очередную неудачу: тело не слушалось меня, оставаясь немощным и болезненным. — Где Бобби? — мой голос дрожал, подступающая паника заставляла сердце заходиться в груди, и я слышал, как учащенно стал звенеть кардиомонитор.       — Он придет утром, мы попеременно дежурим здесь, — мама тяжело выдохнула, пододвигая кресло ближе к койке и устало усаживаясь рядом со мной. Она продолжала держать меня за руку, когда меня снова унесло не то в сон, не то в посттравматическое забытье.       Казалось, эта череда моих вспышек сознания никогда не прекратится, но в один день я проснулся с абсолютно ясной головой, по крупицам восстанавливая события почти трехнедельной давности. В большинстве своем на мои воспоминания повлияли два офицера полиции, пришедшие ко мне в палату в то утро.       Из их сухого диалога я выяснил два момента, которые заставили меня пожалеть о том, что я был слишком глуп и не послушал Вишню: от полученных в результате аварии травм, Элис умерла на месте. Мне казалось, что я не способен чувствовать ничего к этой девушке, но эта новость втоптала меня в землю. Она погибла из-за меня. Это я не сделал ничего, чтобы спасти нас. Это я был настолько честолюбив и принципиален, что согласился на условия Хилла, угробив этим Элис и уничтожив свое будущее с Сарой.       И второе, что выбило и без того шаткую почву из-под моих ног: у меня в крови нашли какое-то вещество, название которого я слышал впервые — психотропная хрень, из-за которой якобы затормаживается реакция.       — Что вы хотите этим сказать, офицер? — мама уже не скрывала раздражения и тревоги, практически переходя на повышенный тон.       — Мэм, вашему сыну будет предъявлено обвинение в непредумышленном убийстве второй степени, — дальше я уже просто не слушал, схватившись за голову, которая оказалась практически наглухо забинтованной.       Впервые дотронувшись до лица, пальцами нащупал огромный рубец над бровью, переходящий на щеку. Я дернулся, будто меня прошибла искра статического электричества. Меня вообще не волновал разговор в палате, не волновали рваные раны, зашитые аккуратными стежками на обеих руках, и перебинтованные кисти рук.       — Ему грозит до пятнадцати лет заключения, но точную меру избирает суд по результатам, — снова голоса становились тихими, словно я находился где-то далеко, а вся окружающая меня действительность была лишь миражом в пустыне.       Все будто в дурном сне. Мне нужно увидеть Сару, узнать, что с ней и где она, знает ли она, что произошло, объясниться, дать знать, что я не бросил ее. Черт! Она уже почти месяц в Балтиморе. В голове была полная каша, которая никак не собиралась во что-то удобоваримое.       — К палате будет приставлен круглосуточный патруль, — обрывки фраз доносились гулким эхом, и смысл их оседал где-то на задворках моего все еще мутного сознания.       Желудок предательски скрутило, поселяя черное гнетущее ощущение неминуемо-сужающегося вокруг кольца безнадежности будущего. Внутри словно вырвали кусок души, выкинув на свалку, как отслужившую свой век автомобильную покрышку.       Все еще не обращая никакого внимания на происходящее, я уставился невидящим взглядом в окно: закат подсвечивал охристые грозовые тучи, оповещавшие о скорой смене погоды. Горькая ухмылка сама собой появилась на моих пересохших губах.

Сара, моя маленькая Сара… Кажется, на этот раз я облажался по-крупному, малыш.

***

      В зале суда было невыносимо душно. Достаточно просторное помещение с пустующими скамьями, предназначавшимися для зрителей и прессы. По правой стене шла вереница больших окон, впуская в этот храм правосудия дневной свет, рваными полосами ложившийся на деревянные стены и мебель внутри.       Вершитель моей судьбы: женщина средних лет с копной рыжих волос, походивших на жесткую мочалку, с губами цвета прокисшей малины, скривленными в пренебрежительной ухмылке. Она выглядела, как чертов Пеннивайз, отчего я невольно издал громкий смешок под не одобряющий взгляд моего адвоката: довольно приятного внешне мужчины, лет на 10 меня старше, в строгом полосатом костюме. Черные, как смоль, волосы на его голове уже тронулись легким серебром седины на висках, но это добавляло ему солидности.       Пока я валялся в отключке, шло полицейское расследование, по итогу которого мне предъявили обвинение за вождение в нетрезвом виде, а также вменяли простое непреднамеренное убийство второй степени. При самом плохом раскладе мне грозило порядка 15 лет без права досрочного освобождения, лишение прав и гребаный денежный штраф.       Пока в зале суда шла перестрелка юридическими терминами, я просто изучал свои руки, на которых белыми шрамами зарубцевалась ткань.       — Мистер Тёрнер, признаете ли вы свою вину в предъявленном вам государственным обвинителем деянии? — ее голос, как скрипучая железная калитка за нашим домом.       — Нет, уважаемый суд, — я встал, посмотрев этой женщине прямо в глаза. И я хотел, чтобы она увидела: я не виновен ни в чем, кроме того, что оставил Сару одну с разбитыми надеждами и сердцем.       — Тогда суд вынужден назначить дату судебного разбирательства с участием большого жюри присяжных, мистер Тернер, а также назначить залог в размере двухсот пятидесяти тысяч долларов. Стороны будут извещены о дате и времени процесса в порядке, предусмотренном законом штата. Предварительное слушание окончено.       Пока судья произносила эту речь, мои руки сами собой прощупывали подушечками пальцев немое доказательство, разделившее мою жизнь на до и после — шрам на лице уже не саднил, но периодически тупая дергающая боль пронзала, напоминая о том злосчастном вечере, когда не стало Элис и, кажется, прежнего Майкла Тёрнера.

***

      Мой арест был продлен, потому что отказался выплачивать залог — нет смысла свободно шататься по городу, где тебя ничто и никто не держит. Теперь я понимаю тебя, Сара.       Перестать дышать и чувствовать — вот, что мне хотелось больше всего на свете. Все это время я так отчаянно пытался и искал дорогу к тебе, Сара. Желая лишь одного — повернуть время вспять и снова вернуться в тот день, когда встретил тебя.       В этой серой камере с жесткой кроватью я каждую ночь, глядя в потолок, спрашиваю себя, что мне, черт возьми, делать со всем этим? Наверное, лучше было просто не влюбляться в тебя, без памяти, как сумасшедший. Не рвать душу, не смотреть в твои глаза, не целовать твои губы, не вдыхать запах апельсина и мяты, не быть рядом и жить своей поганой жизнью дальше. Но твой образ упорно следует за мной, улыбаясь так, как могла только ты, маленькая. Сердце переворачивалось и падало каждый чертов раз, стоило мне просто приблизиться к тебе.       Ты все, что у меня было, а теперь не осталось ничего.

***

      Бобби приходил почти через день, чтобы увидеться и просто поддержать — он как-то незаметно враз повзрослел, возмужал, очки эти свои идиотские сменил. На меня стал похож, только хиловат немного.       — Что-нибудь узнал про нее, Бобс, — я нервно крутил сигарету в пожелтевших от табака пальцах.       — Нет, Майкл. Ее мамаша кошмарная стерва, каких еще поискать, — Бобби пальцем водрузил чуть съехавшие очки обратно на переносицу. — Я постараюсь что-нибудь разведать, правда.       — Только давай без нарушения закона, Тёрнер-младший, — ладонью ласково потрепал его по волосам, отчего он смутился и отмахнулся рукой.       — Эй, Тёрнер, к тебе опять посетитель, ты сегодня нарасхват, — чернокожий высокий смотритель подошел к столу для свиданий, держа свои огромные широкие лапищи на кожаном поясе форменных брюк.       — Я понял, сваливаю, — Бобби с вымученной улыбкой пошел прочь.       Мое удивление было искренним и, наверное, слишком сильным, потому что, когда туша Хилла плюхнулась на прикрученный к полу железный стул, с его щетинистого лица не сходила лисья ухмылка.       — Неожиданный визит, — я смерил его взглядом, нахмурив лоб.       — Прости, не мог собраться с мыслями раньше, дружище, — он скрестил руки на груди, откидываясь на спинку стула, поправляя угольные волосы. — Ты должен меня выслушать, Майкл.       Мои плечи и спина напряглись, челюсть сомкнулась, а кулаки по инерции сжались.       — Выкладывай, Хилл, как видишь, я никуда не тороплюсь.       Пару мгновений он замялся, потирая подбородок и глядя куда-то сквозь меня, затем начал свой монолог, открывающий для меня все новые и новые сюрпризы.       — Я не хотел такого итога, видит Бог. План был прост и незатейлив, я хотел заставить тебя остаться в городе, — он горько усмехнулся. — Ты должен был выбить из должника бабки, ну чуть пресануть его, а я уже позвонил знакомым копам, которые должны были немного припугнуть вас там, на месте. Может, задержать в участке на пару суток, потом бы я все решил в обмен на твое возвращение, явившись как твой спаситель.       Я чувствовал, как начинаю закипать, а на смену зияющей внутри дыре пришла слепая ярость и злость, граничившая с безумием, и лишь наличие охраны останавливало меня не разбить морду Хилла в хлам, дабы не усугублять и без того шаткое положение с этим судом.       — Скажи мне, что это тупая шутка, Аарон, — голос сел и перешел в зловещий шепот, пока я еле сдерживался, кроша пальцами сигарету на мелкие частицы, опадающие на стол.       — Мне бы хотелось, чтобы это было именно так, Майкл, но вот мы здесь.       — Элис гниет в земле, долбанный ты ублюдок, а моя жизнь рушится с каждым днем до основания, — я закусывал внутреннюю часть щеки, чтобы просто не взорваться к чертям.        — Я могу внести залог и решить пару вопросов со сроком, касательно запрещенных веществ и не только, — Хилл отодвинулся от стола, оставив лишь лежащие на нем ладони, ожидая от меня уже чего угодно.       — А я все думал, откуда эта хрень взялась в крови, а это все ты! Ебаный ты мудак, Хилл! — голос переходил на крик.       — Прости меня, Майкл, я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты вышел как можно скорее отсюда, парень, — Аарон медленно поднялся, провожаемый моим налитым кровью взглядом, наполненным презрением и ненавистью к этому недочеловеку.       Когда его фигура скрылась за решетчатой дверью зала свиданий, я заорал от боли и злости, что было сил, впечатывая кулаки в стол снова и снова, пока охрана пыталась скрутить меня и надеть наручники.

***

      Мучительный месяц ожидания тянулся как жвачка, брошенная на раскаленный зноем асфальт. Никаких вестей о Саре, больше никаких посещений Хилла, просто пустое бесцельное ожидание неизбежного. Мои будни превратились в череду одинаковых дней с четким расписанием. Спасали лишь книги, которые я буквально ненавидел в детстве. Мир иллюзий спасал от удушающей реальности, унося мой разум далеко от этого места, унося от мыслей о Саре, хотя это казалось совершенно невозможным. Она снилась мне каждую ночь. Я гладил бархат кожи, заправлял за ушко ее развевающиеся на ветру каштановые волосы, целовал сладкие и мягкие губы, слышал буквально ее голос, ее шепот, ее стоны, от которых кружилась голова и сжималось сердце. Я был по-настоящему счастлив с ней. Был.       Снова утро в зале заседаний, изучающие взгляды незнакомцев-присяжных, та же судья — Пеннивайз, мудак — окружной прокурор, с залысинами на своей яйцеголовой черепушке и очками в роговой оправе. Вокруг какое-то оживление, представление доказательств, огромное фото с моим разорванным на части байком и трупом Элис на обочине: ее красные волосы пропитались багряной кровью, разлившийся огромной лужей под нею, пока ее искалеченное тело лежало на земле в неестественной позе.       А мне уже было просто плевать, что будет дальше. Наверное, было бы лучше, будь я на ее месте. Мне было бы проще.       Мы дважды уходили на перерыв, процесс был долгим и нудным, не вызывая во мне совершенно никакого интереса — абсолютная пустота внутри взяла верх, погружая в апатичное состояние.       Спиной я чувствовал чей-то тяжелый взгляд, устремленный, по ощущениям, прямо мне в затылок. Повернувшись, встретился с глазами Хилла, наблюдавшего за ходом процесса. Он коротко кивнул мне, пока лицо его не выражало никаких эмоций. Я кивнул в ответ и отвернулся.       — Подсудимый, встаньте, — снова эта скрипучая калитка вместо человеческого голоса. — Жюри присяжных вынесло свой вердикт. Вы признаны виновным в части непреднамеренного убийства второй степени мисс Элис Роджерс и приговариваетесь к пяти годам лишения свободы без права на условно-досрочное освобождение, а также приговариваетесь к штрафу в размере, — дальше мое сознание выключило звук происходящего вокруг. Я снова повернулся на Хилла, который удовлетворенно кивал, будто бы приложил руку к тому, что мое наказание оказалось более мягким, чем я предполагал. Зато сторона обвинения что-то злобно шипела, пока рыжая призывала к порядку. — Вы будете помещены в тюрьму города Балтимор, штат Мэриленд до полного отбытия, назначенного судом, срока. Вы можете обжаловать приговор в порядке и сроке, указанном в законе.       Я никогда не верил в судьбу и не был фаталистом. Но какая-то внешняя сила вела меня по этому тернистому, полному боли и разочарований пути. Пути к моей Саре. Пути к нашему счастью. Но обо всем по порядку.