Скрип несмазанных роликов железных ворот приятно ласкал слух, будучи самым желанным звуком во Вселенной. Тем более сегодня, в день моего освобождения, в день, когда обратный отсчёт пяти грёбаных лет за то, в чём был невиноват, достиг нуля, и я мог сделать вдох полной грудью, в которой вместо сердца теплился обугленный комок плоти.
Мои лёгкие, кажется, состояли из никотиновых смол, а жизнь текла своим чередом, проходя мимо меня. Кто-то жил за меня, и этот человек, которому я искренне желал смерти и вечно гореть в адском котле — Аарон Хилл. Правду говорят, что предают не враги, а те, кого ты считал самым близким.
За пять лет заключения в окружной тюрьме города Балтимор вместо того, чтобы исправляться и становиться ещё более сознательным членом общества порядочных граждан, я лишь оброс большим количеством криминальных знакомств, большим количеством мышц и большим количеством узоров на своём израненном во всех смыслах теле. Новый Майкл Тёрнер — это бесчувственный и жестокий, озлобленный одиночка с разбитым сердцем, потерявший веру в людей, как биологический вид.
Часы, проведённые в камере за чтением книг или же бесцельным вглядыванием в покрытый жёлто-коричневыми разводами потолок, научили меня смирению и тихому ожиданию. Первые полгода моя вспыльчивость и грозный внешний вид сыграли мне на руку: я зубами вырывал своё место под солнцем среди убийц и жестоких ублюдков, заставляя запомнить моё имя, как Библию. Через шесть ёбаных месяцев все знали и обходили Майкла-мать-его-Тёрнера стороной. Я был чем-то вроде священной коровы, которая могла втоптать своими мощными ногами лицо любого косо смотрящего отморозка в бетонный пол общего зала.
Смешно становилось от мысли о том, что я рассчитывал и даже наивно поверил в то, что у такого, как я, может что-то получиться в этой жизни: любимая женщина, новый город, тонна бабла и жизнь с ебучим белым забором вокруг небольшого дома и барбекю по воскресеньям.
Ничто не разбивается так, как сердце и надежды на светлое будущее. Разве что лицо какого-нибудь идиота, посмевшего неудачно пошутить насчёт моего шрама на лице. Да, определённо, зубы и лица разбивались эффектнее. Обустроившись в этом аквариуме с пираньями, я был акулой, которую если не уважали, то нихреново боялись, что меня вполне устраивало.
И если первые несколько месяцев я был частым гостем в одиночных камерах, то после я просто жил по расписанию каждый долбанный день, выжигая из памяти образ девушки, которая не давала мне покоя — Сара О’Нил — как яд просачивалась и текла по венам, отравляя рассудок. Каждый мой день превращался в войну с самим собой, где я ставил на холодный рассудок, а побеждало тупое сердце.
За все пять лет я не получил от неё ни единого намёка о том, что всё произошедшее между нами было всерьёз. Со временем эти отношения длиной в год стали выцветать, словно старая потрёпанная фотография, воспоминания стирались, а ощущения от пережитого притуплялись, превращаясь в ноющую болезненность где-то за грудиной. Я прошёл все стадии от злости до смирения и теперь мог со спокойной душой сказать, что не чувствовал к ней ровным счётом ничего. Но она настойчиво являлась ко мне каждую ночь сизым привидением во снах, от которых я вскакивал и просыпался в ледяном поту.
Я шёл по белому коридору в сопровождении конвоя, провожавшего меня на долгожданную свободу. Справа, сквозь решетки, ко мне тянулась вереница рук моих закадычных приятелей, мотавших сроки от десяти лет до нескольких пожизненных. Эти парни с дурными помыслами, плохими зубами и отвратительным прошлым выкрикивали моё имя, скандируя его, будто я в президенты баллотировался, а не откидывался, отсидев своё от звонка до звонка.
Звук перешёл в гомон, чем вызывал негодование охраны, и по рукам стали заходить резиновые дубинки, будто бы они могли хоть кого-то успокоить. Этим головорезам за решёткой было плевать, и они лишь ещё больше скалились, брызжа слюной и заходясь в этой секундной коллективной истерике, выкрикивая имя Майкла-мать-его-Тёрнера.
Получив свои немногочисленные личные вещи пятилетней давности в пластиковом пакете, я направился к выходу, зарекаясь больше не переступать порог этого казённого дома. Мне бы всё-таки этого не хотелось.
Ставни ворот противно скрежетали, медленно раздвигаясь и прокладывая мне путь к моей новой жизни. Солнце было уже в зените, ослепляя своим светом, отчего я прикрыл ладонью глаза, словно козырьком, вглядываясь в мутную фигуру, стоящую недалеко от выхода. Чёрный силуэт приближался, расставляя худощавые руки для объятий, голубые глаза с лёгкими морщинками по углам всё так же озорно смотрели на меня, а кудрявые смольные волосы были аккуратно уложены назад.
— Вот ты и на свободе, старик! — Вишня вцепился в меня стальной хваткой, буквально запрыгнув на меня, повисая на моём теле, как маленькая обезьяна. — Ты такой огромный, Тёрнер, ты там чё жрал? Анаболики?
— У меня было много свободного времени и гантели, — я всё ещё ощущал цепкие пальцы на своей шее.
— Как же я рад тебя видеть, Майкл! — Вишня, наконец-то, оторвался от меня, поправляя свою причёску и одёргивая полы кожаной куртки.
— Взаимно, бро, — я потрепал его по волосам, смеясь, а тот замахал руками, пытаясь отбиться от меня и пригладить непослушные кудри. — Давно ты стал таким прилизанным?
— Ох, Тёрнер, нам есть, о чём поговорить, дружище, поехали, — Вишня кивком указал на машину, всё это время стоявшую позади нас. Вишнёвого цвета кабриолет, Роллс-ройс корниш, отражал от бортов солнечные блики.
От удивления я присвистнул и поднял брови под довольную ухмылку старинного друга, который поднял руку в приглашающем жесте, как долбанный швейцар в гостинице.
— Мало того, что ты постарел за пять лет, так ещё и щёголем стал, — раскатисто рассмеявшись, я уселся на пассажирское, закинув вещи назад и вдыхая дневной прогретый воздух своей свободной осени. Мир вокруг, как и люди, которых знал, изменились за время, которое я провёл за решёткой, и мне нужно было как-то привыкнуть к простой мысли — всё не так, как раньше. Принять новые правила игры и снова попытаться встать на ноги, обретая почву под собой.
Перед тем, как отправиться в бар, Вишня силой запихнул меня в какой-то молл, под предлогом того, что ходить в казённых майке и штанах мне совершенно не идёт. И если в свои ботинки и джинсы я влез с лёгкостью, то футболка и толстовка буквально трещали по швам на массивных плечах и руках. А я-то думал, что раньше был качком.
Стоя в сортире автомобильной заправки, я смотрел на своё отражение в зеркале, на котором кляксами и белёсыми пятнами засохли брызги воды. С небритого подбородка ещё тонкими струйками стекала влага. Из мутного зеркала на меня смотрел грубого вида бугай, с грозно сдвинутыми бровями, отчего между них образовалась мимическая морщинка. Казалось, что в некогда ярких, изумрудных глазах будто выключили внутренний свет, и они потемнели, стали какими-то болотными. Я снова инстинктивно дотронулся до белого рубца, проходившего через бровь, продолжающегося под глазом и доходящего практически до щетинистой щеки.
Я отёр ладонями лицо, ополоснул шею и шумно выдохнул, не веря в то, что, наконец-то, свободен. Странное ощущение разрывало изнутри: я так мечтал и рвался из той клетки, но вот я здесь, волен делать всё, что захочу, но внутри пусто настолько, что нет даже мысли чего-то хотеть. Меня не тянуло домой в Сентфор, не тянуло уйти во все тяжкие и промотать всё, что осталось в загашнике. Я был растерян, одинок, опустошён и не знал, куда двигаться дальше.
Вишнёвый роллс-ройс привёз нас к какому-то бару, внешне напоминавшему «Адские ворота»: тот же красный кирпич, обвалившийся по углам на фасаде, массивная металлическая дверь и пара вышибал на входе. Я думал, что Балтимор — большой город, где всё иначе, нежели в Сентфоре, но сейчас это место давало ясно понять — меняются лишь декорации, внутри всё одинаково до злого веселья.
Внутри помещение оказалось более приятным на вид: по стенам висела атрибутика бейсбольных болельщиков — флаги, фотографии, биты и мячи за стеклянными витринами. В воздухе пахло влажным деревом, табачный дым даже в столь ранний час наполнявший бар, создавал плотную дымовую завесу, сквозь которую прорывались лучи дневного света. Официантка — женщина средних лет, устало держа между зубами сигарету, опускала деревянные стулья со столов. Худой морщинистый бармен невидящим взором уставился в телевизор, вещавший дневные новости, замерев на месте, стоя с высоким бокалом в одной руке и белой салфеткой в другой.
— Эй, босс, одну кровавую Мэри, а вот этому милому красавчику, — Вишня указал большим пальцем на меня, усаживаясь на высокий барный стул. — Что ты пьёшь вообще сейчас?
— Просто томатный сок подойдёт, — я плюхнулся рядом, опираясь руками о полированную столешницу.
— Сок? Ты вот сейчас серьёзно? — Вишня бросил на меня удивлённый взгляд голубых глаз.
— Абсолютно. Больше не пью алкоголь с Драконами, бро, — я по-дружески пнул брюнета в плечо кулаком.
— Я тут как твой друг, а не член банды, говнюк, — Вишня прекрасно понял мою горькую шутку, сделав вид, что тоже посмеялся.
Когда наши напитки были готовы и выставлены на стойку, разговор сам собой потёк в расслабленном и тёплом ключе, будто бы мы и не расставались на пять долгих лет. За то время, пока в моей жизни не происходило ровным счётом ничего, Вишня успел жениться на Стэф, и они ждали появления на свет своего первенца зимой. Никогда бы не подумал, что этот раздолбай сможет запрыгнуть на одну-единственную женщину и не слезать с неё всю свою жизнь добровольно, но друг сумел приятно удивить.
— Мы перебрались в Балтимор, я периодически мотаюсь в Сентфор по некоторым поручениям, — он на секунду замялся, словно не решаясь произносить имя этого подонка вслух. — Главного. Я открыл своё казино здесь, так что на него уходит практически всё время и силы.
— Ах, вот, откуда такая тачка, босс, — я сделал акцент на последнем слове, от души порадовавшись тому, как складывается жизнь этого обаятельного парня.
— Если нужна работа, ты всегда можешь на меня рассчитывать, бро.
— Боюсь, я больше не хочу иметь дел с околозаконными предприятиями. Хочу просто жить, работать, зарабатывать на мраморный камень на кладбище.
— Как-то не слишком радужно, не находишь? — Вишня отпил из стакана и посмотрел на меня встревожено. — Всё это время она не писала тебе?
Вишня знал меня слишком хорошо, не произнося её имени вслух. Чувство жгучей несправедливости и обиды вытеснили светлый образ Сары О’Нил из моего сознания и сердца, а я в свою очередь делал всё, чтобы стереть её из памяти навсегда.
— Нет. Не хочу об этом.
На несколько минут воцарилась достаточно комфортная тишина, прерываемая голосом диктора прогноза погоды на фоне. Достав из кармана смятую пачку сигарет, подкурил и облегчённо выдохнул всё то дерьмо, что годами копилось в груди. Затяжка освобождения. Я горько улыбнулся этой своей мысли, но внутри стало гораздо спокойнее.
— Мне нужно домой, чтобы собрать все вещи, оставшиеся бабки и, наверно, перебраться сюда, — задумавшись и глядя на тлеющую сигарету, произнёс куда-то в воздух.
— Я отвезу тебя, сделаем это вместе, потом решим вопрос с жильём тут.
— Спасибо тебе, друг.
— За твоё новое начало, Тёрнер, — мы отрывисто чокнулись стаканами и, улыбнувшись, опустошили их.
***
Спустя неделю я перебрался в Балтимор и снял квартиру в рабочем квартале, неподалёку от металлургического завода Спэрроуз Пойнт. Дыра ещё та, но я был не в том положении, чтобы выбирать: впервые увидев меня на пороге, хозяйка — сухощавая старушка лет ста на вид, потянулась за дверной косяк, где хранила бейсбольную биту. Мне пришлось врубить оставшееся обаяние на полную мощность, чтобы объяснить, что я пришёл не вычищать её жильё, а заплатить ей денег и обзавестись своим углом в этом городе.
Оставалось решить вопрос с работой, потому что возвращаться в Драконы не было ни малейшего желания. Об этом времени в моей жизни чёрной печатью напоминал оскалившийся китайский дракон на всю спину и чёрная потёртая куртка с вышитым чешуйчатым змеем. Накинув её на спинку стула, я уселся на бежевый мягкий диван посреди комнаты, откупоривая банку с ледяным пивом и глядя на мудрое и могущественное существо на вышивке. Отпив из банки, я прислонился лопатками к мягкому изголовью, пытаясь собрать мысли в кучу. Пару минут просидев так с закрытыми глазами, я вырубился и проснулся лишь тогда, когда что-то холодное полилось по щиколотке. Чертыхнувшись и резко встав с дивана, я схватил банку и поставил её на кухонный стол. Не удивительно, почему мой организм решил отключить меня от реальности. Слишком много мыслей и событий окружали и не давали продыху ежедневно.
Прошедшая неделя была безумной: мой недолгий визит в Сентфор, встреча с мамой, которая заметно постарела, выглядела несчастной и потерянной, из-за того, что все её дети покинули отчий дом. Но пока я пролёживал бока на нарах, Бобс благополучно учился в Калифорнийском на политтехнолога. Всегда думал, что этот интеллигентного вида очкарик подастся в Масоны и будет управлять массовым сознанием. Он приезжал ко мне раз в месяц и каждый раз удивлял своими метаморфозами: Бобби становился моей умной копией в выглаженных рубашке и брюках, спорт плавно вошёл в его жизнь, как и секс, я полагаю, потому что он выглядел роскошно. Будь я девчонкой, как минимум, засмотрелся бы.
На его фоне я выглядел тупым громилой, чьё тело было покрыто разноцветными татуировками от самых кистей до шеи, и чей внешний вид внушал благоговейный ужас, нежели желание девушки запрыгнуть в койку.
Поднявшись в свою комнату, я окинул взглядом чёрный интерьер и улыбнулся. Мама ничего не трогала и ничего не меняла, словно я ушёл из дома буквально на пару часов. На письменном столе аккуратной стопкой были сложены мои ежедневники, в которых я записывал какие-то номера телефонов, имена должников и прочую хрень.
Открыв первый из стопки на сильно проглаженном сгибе листов, я сразу же поспешно его закрыл, понимая, что к горлу подступает ком и непрошенные, спрятанные под коркой льда чувства. Внутри лежала полароидная фотография, на которой застыли в моменте смеющиеся я, Сара, Вишня и Стэф в наш последний день в доме у озера.
Я хотел стереть из памяти её образ, словно застарелую тату шершавым кирпичом, оставляя саднящий шрам, как напоминание о том, что любви не существует, а ты, дурак, поверил в неё.
Закрыв глаза, пару раз глубоко вздохнул и прошёл к кровати, извлекая из-под застарелых скрипучих половиц пару чёрных спортивных сумок, набитых наличкой. Этого пока должно было хватить на то, чтобы обосноваться в Балтиморе первое время и начать уже с чистого листа.
***
Моё утро понедельника, как и каждое утро до этого, вот уже месяц, теперь начиналось в автомастерской «у Тони». Непритязательное название, но приемлемые цены и сервис для клиентов всех уровней, а также лояльность руководства к наличию судимости делали это место идеальным для меня. Физическая работа, близость к машинам и байкам, постоянный поток работы и хорошие чаевые от слишком довольных клиенток при приемке — кажется, я нашёл то, что мне по душе. Я делал то, что умел, при этом, не размазывая лица людей по асфальту и получая белую зарплату, бонусом шли восхищённо-похотливые взгляды клиенток, стоило мне только вылезти из смотровой ямы без футболки. Обычно, эти знакомства заканчивались в ближайшем баре после моей смены и быстрым сексом в туалете. Всех устраивал такой расклад, а Тони радовался увеличивающемуся потоку постоянных клиентов.
Я занимался очередным автомобилем, скручивая болты защиты, когда услышал приближающийся голос Адама — сына босса, главного менеджера по совместительству.
— Тёрнер, мне нужны твои золотые руки, приятель, — он присел на корточки и, глядя в просвет ямы, продолжил. — Шевроле Камарро, чувак, — он улыбнулся во все свои тридцать два белоснежных зуба. — Нужно, чтобы летала быстрее пули, посмотришь?
Я вытер перепачканные машинным маслом ладони серо-чёрной тряпкой и уже было собирался вылезать, чтобы осмотреть новый заказ, как на уровне моих глаз возникла пара стройных щиколоток, обутых в красные туфли на шпильке. На изящном подъеме ножки красовалась небольшая, но заметная татуировка с изображением чёрного дракона. В точности, как у меня на спине.
— Сара, твоя малышка попадёт в самые заботливые руки, поверь мне, милая, — Адам хищно оглядел стройные ноги, уходя взглядом вверх и поглаживая одной рукой девушку под коленом.
Сердце пропустило удар, а в голове каруселью понеслись мысли:
«Нет, это не может быть ОНА».
