Как приручить Дракона

      Я никогда не забывала то чувство абсолютного и тотального опустошения, стоя на вокзале Сентфора, в ожидании того, кого, тогда казалось, я любила до забытья. Пока я заламывала руки, кусала губы и пыталась сдержать дикий вопль, раздирающий грудную клетку, жизнь другого человека неслась под откос с астрономической скоростью.       Моя же жизнь разделилась на «до» и «после» за тот злосчастный год, проведённый в захолустном городишке в компании весёлых подростков и грозных мужчин. И как бы я ни хотела избавиться ото всех воспоминаний о последнем годе в школе, обрывки памяти преследовали меня, влачась бестелесными призраками и проникая в мою жизнь.       Первое время в Балтиморе я страдала и каждый божий день умывалась собственными слезами, давясь истерикой и не находя себе места в новом и таком желанном городе. Моя жизнь, казалось, рухнула, когда я узнала о том, как сложилась судьба Тёрнера.       Но рядом оказался отец, которому, в отличие от матери, было не всё равно на меня и мою дальнейшую судьбу. Он был единственным человеком, поддержавшим меня тогда, когда я переставала существовать. Удерживая мою юношескую спесь, папа направил моё горе в иное русло, заставляя поверить, что жизнь без «уголовника» подарит мне гораздо большие перспективы. И если мой мозг был полностью согласен со всеми доводами о том, что я не обязана ломать свою жизнь, которая, по сути, только началась, то внутри всё пылало. Я теряла свою душу, тлеющую и умирающую от нестерпимой боли. Мне было безумно страшно. Пять лет были для меня запредельным сроком, и я не была к такому готова.       Каждую ночь, зарываясь в подушку и заливая её своими слезами, я прокручивала в голове возможные сценарии, как я могу вернуться к Майклу, но всё разбивалось в прах при осознании того, что всё безнадежно потеряно. Мы потеряны. Наша любовь потеряна и погребена в окружной тюрьме штата Мэриленд на пять долбанных лет.       Папа не знал об этом, но, когда прошло шесть месяцев с момента, как Майкла посадили, я приезжала к зданию тюрьмы. Я глушила мотор доджа и стояла на парковке, закуривая одну сигарету за другой, выдыхая дым в золотистый рассветный воздух, так и не находя в себе смелости зайти внутрь и поговорить с ним.       Моё сердце рыдало, руки тряслись, обжигаясь о тлеющий фильтр, а тело парализовывали ужас и страх. Как я должна всё это пережить? Что нам делать? Пять лет — это долгий срок, мучительный и пугающий молодую студентку колледжа.       В свой последний приезд туда я решила больше не мучить себя и быть честной — я не готова к такой жизни в ожидании. И самое сложное, что мне предстояло — попытаться простить себя за этот тяжёлый, невыносимый выбор.       В тот вечер долго кружила по городу, бесцельно сжигая бензин, пока машина не остановилась возле тату-салона. Недолго думая, решила оставить частичку той наивной и слишком сильно любившей Сары, оставляя своего Дракона навсегда в своём сердце. Спустя два часа я выходила из одноэтажного кирпичного здания с неоновыми вывесками, а на подъёме стопы был приклеен пластырь, закрывавший оскалившегося грозного дракона, разинувшего пасть в атакующем рыке.       Когда села в машину, то слёзы снова застилали мои глаза, даже не собираясь останавливаться. Это была панихида по нашей любви и нашему будущему с Майклом Тёрнером.

Я училась заново дышать, заново жить без Майкла-мать- его-Тёрнера.

      Жизнь в колледже захлестнула бушующей волной, унося меня с головой в учёбу. Решив, что это лучший выход из состояния, граничащего с помешательством и нервным срывом, я уделяла своему образованию максимально возможное время, игнорируя личную жизнь. Меня скорее можно было встретить на дополнительных лекциях или библиотеке, нежели на университетских тусовках.       Сара О’Нил старательно грызла гранит науки, пока всё веселье проходило мимо. Каждый раз, когда соседка по комнате в общежитии возвращалась с рассветом, еле волоча ноги и заполняя пространство вокруг ядовитым перегаром, я ловила себя на мысли, что всё это мне было не нужно. Очень многое стало не нужно без любимого человека, который каждую ночь снился мне.       Каждый раз, во сне, мы были в доме у озера, на пирсе, и Майкл держал меня за руку, крепко сжимая её и притягивая к себе, целуя в макушку и шепча, что мы будем вместе, и всё наладится. Наступающее утро разбивало мою хрупкую иллюзию на миллион осколков, раня каждый раз, как в первый.       За упорство и жажду знаний я достаточно быстро прослыла любимицей преподавателей, а будучи на третьем курсе и любовницей одного из них. Мистер Стоун, преподаватель социологии, молодой специалист в своей области, красивый и статный мужчина тридцати лет, а также женатый подонок, вравший мне на протяжении двух лет. Мои вторые серьёзные отношения в жизни закончились болезненным разрывом и полным разочарованием в мужчинах. Конечно, напившись до чёртиков после получения диплома бакалавра, я снова переспала с этим козлом прямо в аудитории для лекций, но этот раз был последним для нас обоих.       В свои двадцать три года я была дипломированным магистром в области маркетинга, работала в крупной компании по производству металла, снимала квартиру в центре Балтимора и участвовала в ночных гонках на своем Шевроле Камаро. Вот, что я имела в виду, когда говорила о призраках прошлого: жажда скорости и желание почувствовать себя свободной хоть на доли секунд, пока нога жала на педаль газа, делали меня живой. Я вспоминала свой единственный вечер на байкерских гонках: как блестели борта байков, отражая горевший в высоких баках огонь, как в воздухе пахло бензином и грёбаным морем, которого мне не хватало до боли в сердце.       Мне потребовалась вся сила воли, чтобы заглушить в себе эти чувства, которые всё равно, даже спустя пять лет, тлели где-то глубоко внутри и согревали одинокими вечерами. Тачки стали моей слабостью и отдушиной. Все заработанные деньги я вкладывала в запчасти и всевозможные улучшения своей малышки, доводя её до совершенства. С появлением такого неженского хобби, по мнению моего отца, личная жизнь тоже перестала быть серой и мрачной. Я познакомилась с Адамом — обаятельным брюнетом с лёгкой небритостью, спортивным телом и абсолютно обезоруживающим мастерством гонщика. Его отчим владел сетью автомастерских, что было мне более чем выгодно.       Одна ночь, проведённая вместе после очередного заезда, где он пришёл первым, обогнав меня, плавно переросла в недо-роман без обязательств, и это устраивало нас обоих. Мы периодически встречались, утоляя физиологические потребности друг друга, и так же спокойно разбегались каждый по своим делам. Периодически, после секса, Адам загонял мой Шеви в мастерскую, экономя мне тонну денег. Наши отношения можно было назвать взаимовыгодным сотрудничеством, скреплённым качественным трахом раз в два дня.       Иногда я сама удивлялась своему приобретённому панцирю и цинизму, но в голове прочно засела мысль о том, что больше никогда и никого не буду любить так сильно и так самоотверженно, как когда-то в тихом маленьком городке, забравшему всё, что у меня было. Любить больно, терять любовь — невыносимо. Я завязала с этим дерьмом, предпочитая холодный расчёт без эмоций.

***

      Этим утром всё пошло настолько не по плану, насколько было возможно. Сначала я проспала на работу впервые за долгое время, судорожно носясь по квартире, впрыгивая в офисный наряд, состоящий из юбки-карандаш, белой блузки и пиджака. Уже спускаясь по ступенькам подъезда, впрыгивала в туфли на шпильке.       По пути на работу мой Шевроле стал барахлить, что вообще не входило в повестку дня, потому что на неделе намечался очередной заезд на новой трассе, и моя малышка должна была порвать там всех в пух и прах.       За эти пять лет мир так стремительно изменился, что я никак не могла привыкнуть к тому, что сотовый телефон всегда был под рукой и решал множество проблем.       Позвонив в офис, предупредила, что сегодня задержусь и, скорее всего, буду после обеда, затем набрала Адама — тот с похотливой интонацией оповестил, что я могу заехать в мастерскую прямо сейчас, пока там появился какой-то новый чудо-мастер.       Добравшись до гаража Тони, я заглушила двигатель, докуривая в салоне машины и допивая остывший кофе, ощущая вязкое молочное послевкусие во рту. Отчего-то сердце билось чаще, чем всегда, но я списала эту несвойственную мне тахикардию на утренний стресс. Поправляя макияж, я взглянула на себя в маленькое прямоугольное зеркальце в козырьке. Вот уже пять лет, как я была платиновой блондинкой с неизменно алыми губами — неуверенная в себе, депрессивная и зажатая ботаничка О’Нил была похоронена мною собственноручно сразу же после окончания вуза, и я не хотела больше её возвращения в свою жизнь.       Стать максимально непохожей на себя прежнюю, жить яркой и насыщенной жизнью, не изменяя себе и своим желаниям. Эгоцентризм стал моей новой религией.       Я бросила окурок в урну, стоявшую неподалёку от входа в мастерскую, слегка поёжившись от нервно пробежавших мурашек, хотя на улице было достаточно тепло и солнечно.       — Привет, красотка, — Адам почти вприпрыжку бежал ко мне, и как только мы оказались достаточно близко, он приобнял меня за талию. — Твой рыцарь в сияющих доспехах спешит тебе на помощь.       — Привет, Адам, — я буднично чмокнула его шершавую небритую щеку. — Сегодня весь день какая-то чертовщина творится.       — Я знаю, что поможет снять с тебя проклятье, принцесса, — он по-хозяйски схватился за мой зад, крепко сжимая ладонь, отчего я слегка возбудилась.       — Давай сначала разберёмся с машиной, и потом я уделю твоей волшебной палочке пару минут, — я с вызовом посмотрела в его карие глаза и закусила нижнюю губу, проведя указательным пальцем линию от его груди до края ремня на брюках.       — Я мигом, — он прикусил мочку моего уха, обжигая шею горячим дыханием.       Он отошёл куда-то в сторону смотровой ямы, разговаривая с возившимся там механиком. Я стояла, скрестив руки на груди, когда до моих ушей донеслась всего одна фраза, перевернувшая моё нутро: «Тёрнер, мне нужны твои золотые руки, приятель».       Сначала я решила, что у меня галлюцинации и пора начинать снова пить курс тех расслабляющих таблеток, которые мне выписал психотерапевт. Но затем я решила сама подойти ближе к смотровой яме, вслушиваясь в голоса, стараясь не упустить ни единого слова. Адам уже хищно гладил мою лодыжку, пока почва уходила из-под моих ног при виде мужчины, который взбирался наверх.       Мне показалось, что я разучилась дышать, и моё сердце остановилось, не желая больше перегонять кровь. Прямо на меня из-под насупленных бровей смотрели тёмно-изумрудные глаза, удивлённо и испытующе. В следующую секунду я почувствовала то, о чём забыла очень давно, но вспомнила в момент, теряясь и прикрывая глаза, — запах долбанного табака, бензина и моря. Запах Майкла-мать-его-Тёрнера.