sugar glass

- Я не верю, что ты собираешься к этому ублюдку! - воскликнула Найроби, - ты же слышал его! - Слышал. Не вижу ничего плохого в том, чтобы сбросить эмоциональный багаж, как он сказал. Завтра такой день... - Хельси! Не надо. Ты ведь не такой. Ты достоин лучшего. Не стоит связаться с ним только потому что он тоже гей. Потерпи немного, после этого ограбления ты непременно встретишь того, кто будет достоин тебя.       Но он пошёл к нему. Он по дороге думал: он сможет уйти, потому что он сильнее и выше Палермо, физически он его не удержит, если что-то не понравится или пойдёт не так. Хотя, что там может не понравиться или пойти не так...       Он смотрел на Палермо с самого первого дня: как тот говорит, жестикулирует, в каких джинсах он ходит, что ест, сколько пьёт. Видел и презрение, и азарт в его глазах. Видел в них боль и желание перестать казаться кем-то другим, кем он никогда не был.       Так что он шёл к нему, зная, чего ожидать, шёл туда с твёрдым намерением "починить" его, "вернуть в норму". Ведь, возможно, за закрытыми дверями Палермо будет другим.       Он был. - Ты не посмеешь, - пригрозил ему Серхио, - к тому же, он не твой типаж. - С чего бы? Он - мужчина, а это значит, он уже в моём вкусе. - Хельсинки - один из немногих людей в этой команде, в ком я полностью уверен. Ты можешь испортить его. - С чего ты вообще взял, что я делаю это ради толстяка? - Мартин. Я не слепой. Он смотрит на тебя, как ты смотрел на Андреса. И ведёт себя так же. Вспомни, чем такое кончается. И не смей. Делать то. Что ты собрался делать. Он не такой. - Значит, знаешь, чем это кончается? Он и это тебе рассказал?       Серхио непонимающе моргнул, а Мартин, по пути прихватив бутылку вина, вернулся к себе в комнату. Еле дождался, пока Хельсинки придёт, чтобы не начать пить одному.       Он был расстроен и чувствовал, что вот-вот сорвётся. Да, это далеко не самое худшее, что он о себе слышал. Ему тыкали и в ориентацию, и в национальность, в комплекцию, внешность, характер - а он ухмылялся и старался пошутить. Со своими ориентацией и национальностью он поделать уже ничего не может, а его внешность его вполне устраивала, что же до характера, ну, кто не без греха.       Но слова Серхио его действительно задели. А ведь не должны были.       Так что когда пришёл Хельсинки, он первым делом налил ему и сказал: - Не стесняйся делать со мной что-то грубое. С этим всё в порядке. Но никаких поцелуев в губы, никаких засосов на шее и лице. Будь грубым. Пожалуйста.       Раз он не заслуживает Хельсинки. Раз он такой плохой и мерзкий. Раз это не его типаж. Раз он испортит его.       Мартин убеждал себя: Хельсинки пришёл к нему добровольно, он предупредил его при всех, кого ни спроси, все подтвердят, он не будет его удерживать, если тот захочет уйти.       Но Мартин, расстегивая на себе рубашку и ремень на штанах Хельсинки, уже уверен, что нет, здоровяк не захочет уходить раньше времени. А может, даже захочет остаться. - Серьёзно? Думал, исправить меня? - Мартин смотрел на него с презрением, - починить. Как щедро с твоей стороны! - каждое слово пропитано ядом, - помочь бедняге, он ведь наверняка не такой мудила, каким кажется!       Мирко стоял перед ним, опустив голову. А потом поднял её и решился посмотреть Мартину в глаза.       Да, возможно, неправильно было думать так. Но в итоге же он оказался прав. Просто сейчас такой момент, когда Мартин опять намерен сделать себе плохо и больно.       Мирко заметил это за ним: он не делает себе больно своими руками - он заставляет кого-то делать это с ним, провоцирует.       И порой Мирко хотелось поддаться, дать ему то, чего он так хочет. Но он понимает, если он это сделает, он покажет, что ему плевать.       А ему не плевать.       Он какое-то время продолжает слушать, а потом, когда Мартин устаёт от своего голоса, подходит и обнимает его.       Тот, кого он любит, не виноват в том, что не знает, как справляться с проблемами иначе. В конце концов, он здесь для того, чтобы показать ему другие способы.       А так же он знает то, что Мартин тоже хочет, чтобы всё было по-другому.