sugar glass

      Они собирались заняться любовью, когда Мартин протянул ему вместе с тюбиком смазки ещё и чёрный маркер.       Зная фантазию и то, что Мартин мог позволить с собой делать, надо было уточнить: - Дорогой, что именно ты хочешь, чтобы я с этим сделал?       Мартин также достал тонкий шарф. - Завяжи мне глаза и напиши на мне что-нибудь. Что хочешь. Где хочешь. Действительно, где хочешь.       Для Мирко вторая часть остаётся без вопросов, ладно, с маркером и испанским языком он справится. Но первая часть вызывает вопросы и беспокойство.       После того, что с ним произошло в Банке, Мартин стал иначе относиться к темноте. Он не боялся ночи, какой бы беззвёздной и безлунной она ни была. Он не боялся закрывать глаза. Он боялся больше никогда не видеть, что было абсолютно понятно. Более того, он заметно нервничал, когда в поле его зрения попадали бинты и маски для сна.       И так как Мирко было вообще всё равно на все эти штуки, он просто наслаждался возможностью быть с тем, кого он любит, он соглашается. Если что-то странное и случалось, то обычно это было то, что Мартин предлагал, то, в чём он был уверен.       Но это. - Ты уверен? - Да. Знаешь, я надеюсь, что однажды у меня будет шанс разбить пиньяту на день рождения, так что, по крайней мере, к этому моменту стоит себя подготовить, - он постарался улыбнуться так, чтобы Мирко поверил и продолжил. - Ладно. Но если ты почувствуешь себя плохо, то останови меня, хорошо? - Хорошо. - И так как я знаком с тобой не одну ночь, то я сам остановлюсь, если посчитаю, что ты не в порядке.       Здесь ему не нужен был ответ. Здесь он подчиняется и завязывает Мартину глаза. Спрашивает, не туго ли - нет. Он поцелуями покрывает его шею и наслаждается глубоким неровным дыханием и стонами.       Сейчас поздняя осень, становится холоднее с каждым днём, на работу Мартин надевает свитера с высоким горлом, так что засосы можно было оставлять и на шее. Тем более, Мартину это очень нравилось. С его кожи не сошли ещё те, которые он оставил в прошлый раз.       Он медленно раздевает Мартина. А Мартин к такому не привык. Он привык, что его не любят, его не уважают, на него плевать. Те, кому он позволял лишать себя зрения, рвали на нём одежду (и пару раз он возвращался домой в рваных джинсах и в рубашках без нескольких пуговиц), его доверие обманывали, на нём оставляли следы.       В том числе и писали на нём что-то. Как в порнухе. Всякие пошлости и грубости, конечно, ведь Мартин Берроти не человек, он - общественное место. Но в отличие от общественных мест, он приводил себя в порядок, сидел часами в ванне, пытаясь стереть с себя всё это, по крайней мере, с тех мест, где это мог кто-то увидеть. Если надписи были скрыты, то он позволял им выцвести, потому что то, что было на нём написано, было правдой. Но он никогда не знал, наводят ли порядок в туалетах клубов, (так что он предполагает, что какой-нибудь бар Буэнос-Айреса сохранил память о том, что некий МБ - обладатель глубокой глотки и любитель весело провести время в компании одного или более мужчин).       Мирко аккуратно толкает его на кровать, садится на его бёдра и склоняется к нему, чтобы прошептать прямо на ухо: - Расслабься. Пожалуйста.       Мирко понимает, его просьбу не так-то просто выполнить, Мартин перед ним сейчас более беззащитный, чем когда-либо. И он очень красивый. Шарф был завязан так, что шрамы на щеках не были видны под тканью. Да шрамы вообще ничего не определяли - он будет любить его с шрамами и без, со всеми его странными желаниями, с грузом вины, с ненавистью к себе. Он его любит и принимает.       Он открывает маркер и думает, что бы ему написать? Что-то, что, наверное, на нём ещё никто никогда не писал - но что? Он быстро прикидывает, не: Шлюха Дырка для ебли Пидор Хуесос Легкодоступный Фрик Урод.       Поцеловав Мартина в губы ещё раз, он пишет - от шеи к солнечному сплетению. Старается писать аккуратно, почерк у него не самый идеальный, да. Но он пишет уверенно. Он думает, Мартин это оценит, но позже.       Он входит в него, двигается в нём медленно, делает так, чтобы он кончил первым. На себя ему почти всё равно.       Мартин, восстановив дыхание, стянул шарф с глаз. Какое-то время наслаждался возможностью видеть мир вокруг себя. Затем он вспомнил про надпись.       Он не пытался понять, что Мирко писал на нём, просто наслаждался моментом, потому что кончик маркера влажный и холодный, но по ощущениям похожий на острие ножа. И сколько бы на нём было шрамов, если бы это всегда был нож...       Он смотрел на себя в шоке: от шеи, между пятнами засосов, начинается слово, заканчивающееся на солнечном сплетении: Любимый.