Посланник снов

      — Ну, и что тут у нас? — поинтересовался Никоноров у доктора, поочередно глядя то на Романа, то на его спасителя.       — Да в порядке я, — отмахнулся Яровецкий, потому что в последние дни его уже все так слегка подзадолбали, и поэтому в данный конкретный момент хотелось только немного покоя. — Моя голова все равно что чугунная, ей все нипочем.       Он самодовольно ухмыльнулся, но никто из присутствующих определенно не купился ни на его пренебрежительный тон, ни на уверенный вид. На лицах Никонорова и Инаева одинаково забавно сквозило что-то очень похожее на скептицизм, а девушка из «Скорой», превратившая его голову в поле для своих экспериментов, тут же поспешила внести ясность, пока сам следователь не воспользовался моментом и не убедил всех собравшихся в своей непрошибаемости одной только кривой ухмылкой.       — Им обоим нужно на медосмотр и это не обсуждается, — скрестив руки на груди, с деловым видом произнесла она и Роман, попытавшийся было возмутиться, проглотил заготовленную речь в зародыше, едва доктор обернулась, чтобы еще раз оценивающе взглянуть на него. Выдавив самую милую улыбку из своего арсенала в ответ, Яровецкий понял, что сопротивляться бесполезно. Его все равно не оставят в покое так просто.       — У вашего начальника серьезная травма головы, не говоря уже об остальных увечьях, которые ему нанесли во время драки. А у господина Инаева, не считая шишки, очень сильный отек на колене. Вообще удивительно, как он столько времени смог продержаться на ногах.       Роман, мгновенно вскинув ту самую пресловутую голову, практически сразу перевел взгляд на художника. Тот смотрел куда-то перед собой и не выглядел ни раздосадованным, ни сердитым, ни страдающим, ни каким бы то ни было еще. Будто просто смирился со всем происходящим, позволяя событиям течь своим чередом. Яровецкий же практически сразу ощутил прилив злости и стыда и на себя, за то, что не сумел ничему помешать, и на обстоятельства, и на самого спасителя, который, будучи взрослым и вроде бы куда более здравомыслящим человеком, чем сам Роман, так легкомысленно относился к своему здоровью.       — Хорошо, — понятливо кивнул Никоноров и Яровецкий, все еще сверля взглядом художника, мысленно выругался, самую чуточку завидуя его спокойствию. — Отвезите их в поликлинику, а обо всем остальном я позабочусь.       Едва Алексей это произнес, как и следователь, и художник, среагировали одновременно.       — Не стоит…       — Да нормально все со мной!..       Осекшись на полуслове, они взглянули друг на друга. Яровецкий закатил глаза.       — Тебе в любом случае нужно ехать, потому что с ногами шутки плохи.       — С головой тоже, — на удивление твердо парировал Дарий и у Романа на секунду перехватило дыхание от тона, которым он это произнес. — Мне не так сильно досталось, а ноге просто нужен отдых. Я уже говорил — я спас вам… тебе жизнь не для того, чтобы ты пускал ее под откос из-за разных глупостей.       «А для чего тогда?» — так и порывался едко спросить Роман, но Дарий к тому моменту уже обернулся к доктору и Никонорову. Улыбнулся самым краешком губ и поправил сломанные очки так непринужденно, будто был на лекции в классе и объяснял простейшие вещи своим студентам.       — Прошу вас, позаботьтесь о господине Яровецком, а я был бы счастлив просто поехать домой, если можно. Все действительно не так плохо, как выглядит, да и мне правда уже намного лучше.       Наблюдая в этот момент за тем, как аккуратно и профессионально Инаев вешал им лапшу на уши, Роману в какой-то миг даже захотелось ему поаплодировать. Ведь он видел, что нога болела у него адски — стоило только вспомнить, как шумно он сопел, стискивая зубы, когда помогал ему самому встать, и позже, когда согласился связать Шевкова, и потом, когда Лешин уводил его из сарая на свежий воздух. Стоило художнику оказаться в вертикальном положении, как он на глазах начинал бледнеть, чудом не теряя сознание. А сейчас же, опираясь на медицинский костыль (его трость криминалисты конфисковали как улику), он для наглядности поднялся, сделав несколько шагов к Лешке и доктору, с вежливой улыбкой и совершеннейшей честностью во взгляде. Яровецкий вынужден был признать, что на их месте он бы и сам купился на разыгрываемое представление, и это откровение неожиданно неприятно царапнуло что-то внутри него. Он уже понял, что Дарий Инаев не ходил с душой нараспашку несмотря на приветливость, но Роману хотелось верить, что в разговорах с ним спаситель был действительно искренен хотя бы отчасти.       Никоноров вопросительно взглянул на молодую женщину, и та, поколебавшись, пожала плечами.       — Если вы действительно уверены…       — Я обязательно обращусь к врачу, если нога побеспокоит сильнее обычного, — проникновенно заверил он и Роман отдал должное мастерству художника. Они оба уже были у него на крючке.       Яровецкий, какой-то момент еще наблюдавший за сомнениями Никонорова и доктора, невесело усмехнулся и махнул рукой.       — Оставьте его. Пускай едет домой. Вам его все равно не переупрямить, уж я-то знаю.       Пока Алексей и доктор отвлеклись на него, сам Роман посмотрел на своего спасителя. Он ни на что не намекал, просто говорил, как было, но во взгляде художника странным образом смешались стыд и признательность, когда он взглянул на него в ответ. Сейчас это было меньшее, что Яровецкий мог для него сделать, потому что сам не любил больниц и врачей, и при любой возможности старался их избегать.       — Хорошо, — Никоноров отвернулся, выискивая кого-то взглядом в толпе. — Тогда я скажу кому-нибудь вас отвезти. Мы вам позвоним, когда нужно будет явиться в участок для дачи показаний.       Роман подметил, что Инаев сильнее вцепился в свой костыль, в то время как выражение его лица оставалось все таким же вежливо-ровным.       — Конечно, спасибо.       Он бросил на Романа еще один взгляд и тот в ответ только с улыбкой поднял перебинтованную руку в знак прощания. И глядя вслед удаляющемуся художнику, Яровецкий снова думал о том, каким же чудным был его спаситель.       Чудным и весьма интересным.       — Так, а теперь ты, — Никоноров обернулся к Яровецкому, который все еще пребывал в легкой задумчивости. Заметив, что на него смотрят в ожидании, Роман вскинул бровь. — Давай я помогу тебе забраться внутрь, нужно отвезти тебя в больницу.       Алексей аккуратно взял его под локоть, чтобы помочь встать. Яровецкий показательно сопротивлялся, отказываясь двигаться с места.       — Вообще-то это несправедливо. Инаева ты даже не попытался остановить.       — Ты же сам сказал, что спорить с ним бесполезно. И я уж точно не могу указывать ему, что делать с его собственным здоровьем.       — А мне значит можешь? — хмыкнул Роман, покачав головой.       — Тебе — могу, потому что знаю как облупленного. Сейчас ты язвишь и плюешься сарказмом, а в следующий момент валяешься на земле без сознания.       — Это только один раз было, может хватит вспоминать уже?..       Никоноров страдальчески возвел очи горе.       — Чего ты от меня хочешь, Ром?       — Прямо сейчас? Покончить с делом было бы неплохо, но в отдел я уже понял мы все равно не поедем… судя по тому, как красочно ты скривился на слове «делом». И раз уж мне все равно придется ждать до утра, то я бы предпочел эти пару часов проспать дома.       — Даже не надейтесь, — строго произнесла доктор, вдруг снова возникшая в его поле зрения, — эту ночь вы проведете под присмотром медиков, хотите вы того или нет.       Яровецкий, в душе лелеющий слабую надежду обойтись без шумихи вокруг своей персоны, вновь вскинул на товарища умоляющий взгляд. Никоноров только вздохнул.       — Так же будет лучше, Ром, сам знаешь.       Помрачнев и пробубнив себе под нос что-то нечленораздельное, Яровецкий выдернул локоть из пальцев Алексея и рывком забрался в кабину микроавтобуса без чьей-либо помощи. Обошлось ему это резкой болью в мышцах и легким головокружением, зато со стороны выглядело эффектно и поделом им всем.       Перед тем, как кто-то из медперсонала закрыл дверь, Никоноров успел сказать:       — Твой внедорожник пригонят в участок.       В ответ Роман только хмыкнул, но вряд ли Алексей услышал. Яровецкий понимал, что сердиться на друга бессмысленно — тот и правда знал его очень хорошо и в подавляющем большинстве случаев не велся на показательную браваду, которая на всех прочих действовала практически безотказно. Еще он понимал, что они все были правы и ему просто необходимо немного перевести дух — неделька выдалась богатая на события. В конечном итоге, легкая обида и раздражение ушли, оставив место чувству глубокой признательности за спасенную жизнь и благодарности за то, что кому-то было не плевать на его здоровье, даже если иногда проявленная этими товарищами забота становилась у него поперек горла.       Машина слегка подпрыгивала на ухабах и Романа, лежащего на койке, немного качало из стороны в сторону. В какой-то момент он запустил перебинтованную ладонь в карман куртки и извлек из нее свой побитый смартфон. С тяжелым вздохом покрутил его в пальцах и вновь уставился в потолок микроавтобуса невидящим взглядом. Он обещал Сашке позвонить маме, когда расследование закончится и технически оно вроде как закончилось, но все же… Куда проще было вести допрос преступников, чем поговорить с ней, потому что мать была единственным человеком, с которым он не мог притворяться кем-то другим. На кого не действовали ни его ужимки, ни беспечный тон, ни вечные заверения в том, что с ним все в порядке. Ни черта ведь на самом деле не было в порядке, но Яровецкий просто закрывал глаза или отодвигал все, что тревожило, куда-то на задний план, как несущественное. И меньше всего на свете ему это «несущественное» хотелось зазря ворошить.       Размеренная тряска вырубила Романа через полчаса езды — он так и уснул со смартфоном в руке и с тяжелым сердцем, на котором камнем висело обещание, данное брату. Он благополучно проспал всю ночь и большую часть утра, а проснувшись, вновь первым делом выхватил размытым взглядом беленые стены больничной палаты и чей-то силуэт, сидящий на стуле совсем рядом с его койкой. Логично было предположить, что он очнется в больнице, а вот когда взгляд на госте сфокусировался достаточно, Роман даже не попытался подавить долгий протяжный стон.       — У меня дежавю, — насилу ворочая языком произнес Яровецкий, переворачиваясь на спину. У него ломило все тело, голова казалась в самом деле чугунной — поднять ее сейчас самостоятельно у него не было ни единого шанса. Даже собственный голос неприятно бил по барабанным перепонкам и открытие это было не самое радужное.       — У меня тоже, — согласился Сашка и Роман кожей ощущал на себе его пристальный взгляд, пока старался устроиться на койке поудобнее. Пострадавшие конечности отзывались с трудом и единственное, на что хватило усилий следователя, так это чтобы перевернуться на спину и прощупать свою голову, на которой по его прикидкам стало еще больше бинтов. Смирившись, Яровецкий тяжко выдохнул, прикрыв глаза.       — Лешка сволочь… Прибью, когда выйду.       Во рту было сухо как в пустыне. Снова разлепив глаза, Роман нашел взглядом графин с водой, стоявший на прикроватной тумбочке, но тот казался таким далеким, что взять его самостоятельно, и уж тем более налить себе воды в стакан, стоявший рядом, не представлялось возможным.       Видимо, брат проследил за его взглядом, поскольку в следующий миг встал и, обойдя кровать, налил воды и протянул стакан Роману. Когда Саша оказался рядом, Яровецкого обдало легким свежим ароматом его одеколона.       — Вот, выпей.       — Новый парфюм? — вопросительно вскинуть бровь получилось гораздо лучше, чем совладать с негнущимися перебинтованными пальцами, но стакан из рук брата Рома все же взял сам и, выпив содержимое едва ли не залпом, даже самостоятельно умудрился поставить его на тумбочку.       И после этого движения он практически выдохся.       Саша стряхнул невидимые пылинки со своего манжета и снова устроился на стуле по правую сторону кровати.       — Лида подарила. У нас вчера была годовщина свадьбы.       Роман нахмурился, глядя на брата. В облике Сашки с годами совершенно ничего не менялось — все та же аккуратная прическа, гладковыбритое лицо, неизменные костюмы, галстуки в тон, дорогие часы. Разве что морщин прибавилось, но Яровецкому в последние годы не приходилось наблюдать брата вблизи достаточно часто, чтобы рассмотреть эту деталь.       — В самом деле? Это было вчера? — растерянно спросил Роман, поражаясь собственной забывчивости. У него было неплохо с важными датами, но вчера… Он был слишком поглощен расследованием, тревогой и беспокойством, чтобы вспомнить о такой мелочи, как годовщина свадьбы брата. К тому же, тот и сам даже не упомянул, когда звонил…       — Да, вчера, двадцатого мая.       — Поздравляю, — не слишком уверенно выдавил из себя Роман, против воли чувствуя себя пристыженным и слегка виноватым.       — Спасибо, — нейтрально ответил Александр и Яровецкому вдруг отчетливо показалось, что такими любезностями могли бы обмениваться дальние знакомые, которые по воле случая могли видеться раз в год, не особо вникая в личные жизни друг друга. Роман вдруг вновь остро ощутил, насколько на самом деле они были чужими друг другу и ему ничего другого не оставалось, как принять то, что это уже никогда не изменится.       — Так э… Который час? — прочистив горло, с преувеличенным интересом спросил Яровецкий, чтобы немного сбавить градус неловкости, повисший после скудного поздравления. Мысленно Роман поставил себе заметку позвонить Лиде и извиниться за свою забывчивость, потому что вот она точно этого заслуживала.       Саша взглянул на часы.       — Уже почти двенадцать. Неудивительно, что ты проспал так долго.       Роман, услышав цифру, едва не подавился воздухом. Он рывком повернул голову в сторону окна, чтобы удостовериться, и тут же тихо охнул, когда внутри черепной коробки все нервные окончания, казалось, разом полыхнули огнем.       — Не дергайся. Тебя все равно раньше завтрашнего дня отсюда не выпустят, я уже спрашивал.       — Чего? — взвыл Роман, недовольно морщась. — Какое «завтра», я соглашался только на ночь!       — Успокойся и ляг нормально, иначе проваляешься здесь до конца недели как в прошлый раз.       С чувством выругавшись сквозь стиснутые зубы, Яровецкий шумно вздохнул, невидящим взглядом уставившись в потолок. Просто блеск. Пока ребята развлекаются с подозреваемыми, он вынужден валяться здесь. Разумеется, теперь закрыть дело смогут и без него, но в глубине души Роман все же надеялся поучаствовать в процессе. Было бы просто замечательно наконец выяснить все в этой истории с близнецами, послушать, что скажет отец Дольниковой и наконец-то увидеть картину целиком. Смириться с тем, что придется пролежать в неведении до вечера, пока к нему не заглянет Лешка с подробностями было трудно, но ничего другого все равно не оставалось.       — Ты сказал родителям? — глухо поинтересовался Роман, после небольшой паузы, взглянув на старшего брата краем глаза.       — Да, они знают. Я пообещал им, что буду здесь, пока ты не очнешься, — Саша скрестил руки на груди и сурово взглянул на него. Яровецкий, заметив этот взгляд сразу понял, что с лирикой покончено. Теперь последуют нравоучения и проповеди. Со всем своим строгим внешним видом брат сейчас не дотягивал до отца лишь самую малость. — Тебя могли убить, Рома, о чем ты только думал?       — А ты о чем? — хмыкнул Яровецкий и тут же саркастично добавил: — А, ну да. Ты мне уже объяснял. Все исключительно ради благих намерений.       — Не переводи тему, пожалуйста, — отрезал Александр, на что в ответ Яровецкий только фыркнул. — Ты как никто другой должен относиться к сообщениям о преследователях серьезно, а вместо этого сам полез на рожон. Снова.       — Прости, у меня не было времени вызывать спецназ, ведь твое откровение оказалось для меня маленько неожиданным.       — Твой сарказм здесь неуместен. Я собирался рассказать накануне вечером, но ты не пожелал слушать. И я не думал, что в конечном итоге ты поведешь себя так беспечно.       Роман с легким хрипом рассмеялся и почти сразу же закашлялся, не веря своим ушам.       — А откуда мне было знать, что ты можешь отколоть такой номер? Да я даже в самой смелой фантазии предположить не смог бы, что тебе такое может взбрести в голову! Заподозрить в преподавателе живописи мошенника и нанять частного сыщика, чтобы проследить за ним. И все это тайком от собственного брата, который — на минуточку — и сам сыщик. Это даже не анекдот, это целая комедия! Причем не слишком смешная, учитывая, что все могло кончиться очень плохо, если бы Инаев не появился в том сарае. Вот бы ты на моих похоронах потом посмеялся…       Представив на секунду эту картину, Роман только страдальчески покачал головой. Это была бы та еще умора…       — Ты совершенно зря так легкомысленно относишься к этой ситуации.       Яровецкий вскинул руку.       — Ты только не обижайся, но с моей точки зрения как раз вся эта твоя… вовлеченность выглядит очень странной. Когда я впервые рассказал тебе про свои подозрения касательно Лены, ты даже в ус не подул. А здесь… Поднял такой шум и из-за чего? Только из-за одних голых подозрений основанных на… Кстати, а на чем собственно? На его отказе от твоих денег и помощи? Или у тебя какие-то личные предубеждения против учителей или художников, о которых я не знаю?..       Сашка склонил голову, слегка прищурившись.       — Знаешь, странно здесь как раз другое. Что ты, принимая во внимание твой род деятельности и опыт, совершенно не замечаешь очевидного.       Роман показательно развел руки в стороны, решительно не обращая внимания на протестующую боль в мышцах.       — Просвети меня.       — Он что-то скрыл, когда говорил с нами — ты не мог этого не заметить. И я не поверю, что после ты не просмотрел запись своего спасения.       Роман, не мигая глядя на брата, машинально засунул в рот краешек большого пальца, не перевязанного бинтом. Теперь, принимая во внимание все факты, логично было предположить, что лично для себя Сашка первым делом раздобыл именно запись с места происшествия. И если он ее видел — а сейчас Яровецкий ни секунды в этом не сомневался, — у него тоже должны были возникнуть вопросы. И если относительно Инаева собственное профессиональное чутье Романа было слегка притуплено огромным чувством признательности и благодарности за спасенную жизнь, то вот Александр ничем подобным обременен не был и размышлял как обычно расчетливо и рационально.       — Просмотрел, — в конце концов пробормотал Яровецкий, и с тяжелым вздохом высунул палец изо рта, рассеянно вытерев его о простыни.       Александр участливо покивал головой, слегка подрастеряв свой суровый вид.       — Я понимаю, что тебе сложно в чем-либо подозревать Дария Инаева — особенно теперь, когда он дважды тебя спас, но этот человек, вполне возможно, совершенно не тот, за кого себя выдает.       Яровецкий уставился на старшего брата во все глаза. Сердце в груди вдруг предательски зачастило.       — Ты это о чем?       — О том, что ты не первый, кого он вытащил буквально с того света, — пояснил Александр с такой интонацией, которой теряющие терпение родители пытаются втолковать простые истины несмышленому малышу. — Я не успел просмотреть всю информацию, которую мне прислали, но кое-что помню. Шесть лет назад Инаев похожим образом спас велосипедиста, который из-за наушников не услышал приближающийся автомобиль. А двумя годами позже он вытащил из загоревшейся машины мать с ребенком. Даже случайно попал в прицел чьей-то камеры — но запись была плохая, поэтому его не разыскали. Уверен, где-нибудь на YouTube при великом желании ты и сам сможешь ее найти.       Яровецкий тяжко вздохнул. Звучало действительно подозрительно, если посмотреть под определенным углом. Тем самым, под которым Роман принципиально не желал видеть спасителя.       — И что ты хочешь этим сказать? Что он сам все это подстраивает, все эти случаи? Как? И зачем? Чтобы привлечь внимание? Или ты думаешь, что он какой-нибудь адреналиновый наркоман, которому не терпится получить новую дозу острых ощущений? Не слишком ли сложный и замороченный способ добиться желаемого, не говоря уже о сопутствующей опасности ненароком лишиться жизни?       Саша нахмурился, поджав губы.       — Я и не говорил, что во всем разобрался. Просто прошу тебя быть с ним осторожнее.       Роман покачал головой.       — Я прекрасно знаю, что и как мне делать, спасибо. Да, ты прав, у меня есть к нему вопросы — много вопросов и не только касающихся аварии. И я согласен с тобой в том, что он действительно чего-то недоговаривает, но… — Яровецкий на секунду запнулся, понятия не имея, какими словами донести до старшего брата то, что он чувствовал. Ехидный голосок внутри услужливо посоветовал даже не пытаться начать — все равно его слова напрочь проигнорируют. Но после недолгих раздумий Роман все же плюнул на него и решил попробовать объяснить. — Интуиция подсказывает мне, что он хороший человек и пока что я склонен ей верить. Инаев не только спас меня, он помог мне найти настоящего преступника, которого я сам, сложись обстоятельства иначе, вполне мог бы упустить или поймать не так быстро. Поэтому… Я по жизни всех во всем подозреваю, хоть один раз мне можно поверить в человека, не оглядываясь на мнения других?       — Можно, — кивнул Саша, глядя куда-то на свои скрещенные руки. — Конечно можно. Ты можешь не прислушиваться к словам людей, но не игнорируй факты. Я искренне надеюсь, что ты прав относительно своего спасителя, потому что я не перестану искать дальше и говорю тебе это сейчас, чтобы ты имел в виду.       Роман громко выдохнул, устало прикрыв глаза на секунду. Этот недолгий разговор вымотал его едва ли не сильнее, чем предыдущая ночь.       — Как же с тобой сложно… А, делай что хочешь, — он вяло махнул рукой. — Я сейчас не в том состоянии, чтобы с тобой спорить.       — Ладно, — Александр достал из кармана брюк смартфон и протянул брату. Яровецкий косо смотрел на протянутый гаджет какой-то момент, но потом все же взял его. Гладкий металлический корпус был прохладным на ощупь.       — Позвони маме.       Роман кое-как выдавил из себя в ответ кривоватую усмешку: казалось, прошла целая вечность с тех пор, как Саша просил сделать то же самое, находясь в его квартире. Теперь уж от разговора точно никуда не деться, но в отличие от того раза Яровецкий не ощущал раздражения и легкого страха. В конце концов, он был взрослым человеком и, пусть и не сразу, но умел признавать свои ошибки.       В пару касаний набрав домашний номер телефона, он приложил смартфон к уху. Саша тем временем поднялся и тактично скрылся за дверью, бросив напоследок какой-то неопределенный взгляд. Роман решил не заморачиваться по этому поводу и просто сосредоточился на гудках, которые доносились до него с другой стороны провода. Конечно, ему в любом случае не удастся заверить мать, что все хорошо — если уж Сашка сообщил родителям о нападении, то вполне мог обмолвиться еще и об аварии, так, к слову. Развод на фоне всего этого мог казаться для кого угодно сущей мелочью, но Екатерина Яровецкая в этом плане была приверженцем несколько иного принципа. «Являясь мужчиной, ты будешь получать много ударов — не только от людей, но и от самой жизни. И если физическая боль однажды пройдет, то с другими ранами, порой, не расстаться и до старости», — часто говорила она в пору его юности, когда присоединиться к банде байкеров, чтобы продемонстрировать бросившей его девочке, насколько он крут и чтобы она еще пожалела о своем решении, было апогеем изобретательности Романа. С годами пыла заметно поубавилось — сейчас идти на какие-либо подвиги, чтобы кому-то там что-то доказывать он совершенно не собирался, даже если обида вкупе с раненой гордостью грызли его изнутри. Яровецкий научился не обращать внимания, научился отвлекаться, научился забивать голову другими вещами, чтобы это заглушало то, что он не хотел слышать и ощущать внутри себя.       Этот разговор грозил все разворотить, но Роман успокаивал себя тем, что был слишком вымотан для того, чтобы чувствовать еще что-то, кроме раздражающей ломоты во всем теле.       В динамике раздался едва слышный щелчок и Яровецкий мгновенно вернулся мыслями к настоящему.       — Алло? — прозвучал слегка взволнованный женский голос на той стороне провода и Роман вздохнул, сразу же опознав знакомые интонации. До этого момента он еще лелеял робкую надежду на то, что трубку поднимет Лидия, но, когда услышал материн голос, только в тот момент понял, что действительно очень скучал и был невероятно рад ее слышать.       — Привет, мам, — слегка виновато улыбнувшись, сказал он, пусть даже она не могла сейчас его видеть. — Это я, Рома.

***

      Разговор с матерью не отнял у Романа столько душевных сил, сколько он боялся, однако в том, что это случится в ближайшие выходные, когда ему придется встретиться со всем многоуважаемым семейством, включая невестку и племянницу, он был более чем уверен. У Яровецкого никак не получилось отделаться от этого милого семейного воссоединения, на котором настояла мама и которое полностью одобрил Саша, когда Рома, досадно насупившись, протянул ему телефон, чтобы тот сам прослушал все мамины наставления. Просто смирившись с тем фактом, что проваляться на диване под какой-нибудь остросюжетный фильмец в грядущий уикенд ему не грозило, Яровецкий решил посмотреть на ситуацию с другой стороны, куда более положительной. Он сможет увидеться с мамой, поиграть с Юлей и вдоволь наесться вкусной халявной еды. Так или иначе, визит домой все равно был неизбежен, пусть Роман и не представлял, что обстоятельства сложатся настолько не в его пользу.       Когда Саша ушел, к нему заглянула знакомая доктор из «Скорой», чем вызвала бурю негодования со стороны Яровецкого, который не преминул напомнить ей о том, что они так не договаривались, и что он должен уже быть на ногах, на работе, чтобы закрыть дело. Оксана Степановна же (как теперь Роман удостоился чести ее величать) даже бровью не повела и предупредила, что если он и дальше будет так сопротивляться, то пролежит в больнице и всю следующую неделю. Яровецкому ничего не оставалось, как недовольно пробурчать себе под нос что-то нечленораздельное.       День плавно перетек в вечер. Медсестры время от времени сменяли одна другую, чтобы осмотреть его раны и поменять повязки. Роман во время этих визитов старался быть паинькой и вести себя смирно, но сдержать свою обаятельную от природы натуру все же не мог, поэтому время от времени по инерции отвешивал девушкам комплименты, перемежавшиеся с шуточками. Не имея под рукой телефона, он мог развлекать себя только таким способом и мысленно поторапливал стрелки на круглых настенных часах ползти быстрее, стоило им только попасть в поле его зрения. Но даже когда он умудрялся задремать, убаюканный мерным цоканьем и приглушенным шумом, доносившимся из коридора, по пробуждении мало что менялось. Телефон ему никто из медперсонала решительно не давал, мотивируя это тем, что ему нужен покой и ровное эмоциональное состояние, а уж про кофе или курево вообще речи и быть не могло. И никому из этих милых людей, кажется, совершенно не приходило в голову, что из-за всех этих вынужденных ограничений его пресловутое эмоциональное состояние с немыслимой скоростью приближалось к катастрофической отметке.       В итоге, к вечеру Роман был очень раздражительным из-за отсутствия какой бы то ни было информации, а также законной дозы кофеина и никотина. Поэтому появление Никонорова на пороге его палаты к восьми вечера Яровецкий воспринял как знак того, что боженька все уже услышал его немые молитвы.       — Ну наконец-то, Лех, я тут скоро на стенку полезу! — сердито воскликнул Роман, едва голова Алексея показалась в дверном проеме. Никоноров, обвешанный пакетами, локтем закрыл дверь и извиняюще пожал плечами.       — Чтоб ты знал, время для посещений окончено, так что я буквально на пару минут.       — Э! Какие еще к черту «пару минут»?! Ты разве не забрать меня приехал?       Роман во все глаза разглядывал товарища, на время решив зарыть топор войны и устроить Никонорову головомойку попозже, когда выйдет отсюда, а еще лучше, когда окажется в спасительных паре километров от больницы, чтоб наверняка. Алексей и без того выглядел слегка виновато и не слишком уверенно, что заставило Яровецкого тут же заподозрить неладное.       — Прости, Ром, но тебя еще немного хотят понаблюдать, на всякий случай.       Витиевато выругавшись сквозь зубы, Роман шумно выдохнул через нос.       — Интересно, за чем именно они хотят «понаблюдать»? Как я тут со скуки на плафоне повешусь? Или удавлюсь веревочкой от жалюзи?       — Рома, — укоризненно произнес Алексей, но Яровецкий только прищелкнул языком.       — Что? Я в порядке. В порядке, разве не видно? Ну не будь хоть ты садистом, вытащи меня отсюда, а?       Он вложился по максимуму в умоляющий взгляд, потому что Лешка сейчас был его единственным шансом, единственным, кто в данный момент мог спасти его из этого адского места и прекратить все мучения одним махом.       Алексей какой-то момент еще стоял в нерешительности посреди комнаты, а затем, отмерев, прошел к стулу, на котором ранее сидел Саша и, поставив свои пакеты, принялся выкладывать на тумбочку содержимое, напрочь игнорируя говорящий взгляд начальника.       — Ребята просили передать привет и накупили тут всякого… э… — невозмутимо начал он и Роман мрачно откинулся обратно на свои подушки, в немом негодовании ударив кулаком по кровати, особенно остро осознавая свое бессилие. Впрочем, у него не было времени показательно злиться и Яровецкий это прекрасно понимал. Пока Алексей был тут, из него нужно было выжать максимум информации.       Скосив глаза на друга, Роман, присмотревшись внимательнее, только сейчас заметил, насколько вымотанным тот был. Алексей рассеянно выкладывал из пакета фрукты на тумбочку и Яровецкий, решив-таки сменить гнев на милость, несколько озадаченно разглядывал принесенные им презенты.       — Это что еще за тропический коктейль? — фыркнул Рома и вытянул шею, чтобы получше разглядеть весь ассортимент принесенных Никоноровым вкусностей. Связка бананов, корзинка с киви, несколько апельсинов, помело, сетка с яблоками и небольшое ведерко первой клубники. Для полного счастья не хватало только какого-нибудь ананаса или кокоса. — Я же не гриппом болею!       Никоноров, казалось, был озадачен не меньше и Рому это даже немного потешило.       — Вообще-то они просто всучили мне пакет, а я слишком спешил, чтобы в него заглядывать, — с легким смешком ответил Никоноров, качая головой, и Яровецкий тоже не сдержал улыбки. Раздражение слегка поутихло, и он почувствовал слабый прилив признательности.       — Мне этого на неделю хватит, — хмыкнул он, оценивающе глядя на разноцветную гору, которую устроил ему на тумбочке Алексей. — Надеюсь, так надолго я здесь не задержусь… Что ж, давай, рассказывай. Что там с делом? Братцы-кролики уже сознались? А родители Дольниковой прилетели? И что с орудием убийства? Нашли?       Никоноров смял пакет и, засунув его в карман куртки, уселся на стул с протяжным вздохом.       — В общем, если коротко, то ты был прав — один из братьев действительно мог иметь отношение к несчастному случаю, который случился с их матерью. Единственная загвоздка заключается в том, что у Ярослава Шевкова нет прямых доказательств собственной теории, поэтому несчастный случай в документах так и остался несчастным случаем. Никто ничего не смог доказать. Дело в том, что младший из близнецов слегка аутичен и временами ведет себя не вполне адекватно. Я сейчас говорю об Эльдаре Шевкове, с которым у тебя прошедшей ночью состоялось очень тесное знакомство.       Он кивком указал на голову Яровецкого и Роман нахмурился.       — То есть… Он психически нездоров?       Никоноров неуверенно пожал плечами.       — Сложно сказать. Я ни звука от него не добился за весь день, впрочем, Эдуард Шевков тоже не испытывал сегодня особой тяги к болтовне. Родители Дольниковой прилетели, и ее отец рассказал мне, что после смерти первой жены отправил Эльдара лечиться за границу, но тот постоянно сбегал. В конце концов Шевкову-старшему все это надоело, и он вообще отказался иметь с ним хоть что-нибудь общее. Знаешь… Очень неприятный он человек и общаться с ним мне было довольно сложно, — Алексей утомленно потер переносицу и Роман в тот момент не мог ему не посочувствовать. Некоторое время Никоноров молчал, будто заново собирал разбегающиеся мысли в кучу от усталости. А когда заговорил снова, то стал выглядеть еще более разбитым, чем казался до этого. — Я практически уверен, что организатором всей этой затеи был Эдуард Шевков и, думается мне, если он все же заговорит, то спихнет всю вину на больного брата. Ведь технически у нас ничего на него нет, его алиби на момент убийства подтверждено и фоторобот, составленный Инаевым, тоже служит тому подтверждением. Дольникову убил Эльдар Шевков, и он же едва не отправил на тот свет тебя…       — Ну это еще не факт, что ему бы удалось, — не преминул с ухмылкой вставить Роман, на что тут же получил в ответ затравленный взгляд исподлобья. Улыбка медленно сползла с лица и Яровецкий жестом попросил друга продолжить.       — Как бы там ни было, даже со смягчающими обстоятельствами в виду отклонений со здоровьем, срок ему светит приличный. И если он и дальше будет молчать… — Никоноров выдержал приличную паузу, за которую Яровецкий без труда угрюмо додумал все остальное сам. — Эдуарда Шевкова привлечь к ответственности мы не сможем. Даже тот факт, что он не рассказал нам о близнеце раньше, сможет сыграть ему на руку.       — Скажет, что хотел защитить брата от подозрений, потому что не верил в его вину, — мрачно выдохнул Роман и невесело хмыкнул. — Очень хитро.       — Да, и я о том же… Кстати, ты спрашивал об орудии убийства. Криминалисты нашли его сегодня под утро — это был брусок древесины, вероятно из сарая. Сейчас он в лаборатории, ребята Гаврилиной работают с тестами. Если будет совпадение по отпечаткам или найдутся частички кожи, волоса, да любой след ДНК Эльдара Шевкова, то ему конец. И ожидать от него содействия или того, что он скажет, что его подговорили или подставили… — Алексей повел руками и Роман задумчиво запустил в рот большой палец.       — Бесполезно? — подытожил он.       — Примерно так.       Повисло тягостное молчание, во время которого Яровецкий беспокойно обдумывал возможности. Он был уверен, что когда они поймают настоящего преступника, дело закроется по щелчку пальцев, однако… Они и правда ничего не смогут сделать без показаний Эльдара Шевкова, ведь улик против него достаточно, в то время как организатор убийства, отделавшись парой продуманных предложений, выйдет сухим из воды. Роман, после всего услышанного, испытывал глубочайшее омерзение к Эдуарду Шевкову. Такого брата он бы и самому злейшему врагу не пожелал.       — Ты спрашивал у Эльдара Шевкова, почему он преследовал Инаева? — спросил Роман, по-прежнему нервно грызя палец.       — Конечно. И про нападение тоже. Но, как я тебе уже сказал, никакой реакции не добился. Я сегодня весь день занимался этой развеселой семейкой, устал как собака. А завтра мне еще придется и со свидетелями возиться — показаниями таксистов, кассирши с автостанции, подруг Дольниковой, Лешина… Спасителя твоего, к слову, я тоже завтра жду, — Алексей протер лицо. — Веселый будет денек. По правде, я тебе сейчас даже слегка завидую. Лежишь себе тут, в тишине и покое…       — Охотно могу поменяться, — тут же предложил Роман и Никоноров рассмеялся.       — Ну уж нет, у меня аллергия на больницы.       Он достал из кармана старый кнопочный телефон и протянул Яровецкому.       — Нам передали твой смартфон и он, в общем, сдох. По крайней мере, по словам стажера и я в принципе склонен ему верить — там походу, кроме фонарика ничего не работает. Женька порылся в своих закромах и велел отдать тебе. Советую спрятать, а то меня больше не пустят, если узнают, что я тебе пронес.       Роман, взяв в руки телефон, расплылся в блаженной улыбке.       — Валерьевич, чтоб я без тебя делал! Еще чуть-чуть и я бы подумал о том, что придется своровать телефончик у какой-нибудь сестрички, — он подмигнул с многозначительной усмешкой, на что Никоноров только закатил глаза.       — Ладно, Петросян, пора мне уже, — сказал Алексей, взглянув на часы и поднялся с места, похлопав начальника по плечу. Роман разочарованно откинулся назад на подушки, провожая товарища одним только тоскливым взглядом. — Я попробую ускорить твою выписку, но ничего не обещаю.       — Спасибо.       — Поешь фруктов, ребята старались, — напоследок произнес он уже у двери и Роман усмехнулся.       — Всенепременно.       Кивнув на прощание, Никоноров вышел за дверь, оставив начальника и друга на растерзание его собственным невеселым думам. Вопреки всему, полученные новости совершенно никак не улучшили ему настроение.       Роман задумчиво крутил в пальцах старый синий Siemens, не в силах смириться с тем, что на этот раз его сумели обвести вокруг пальца.