Посланник снов

      Той ночью спал Роман плохо, все время ворочаясь, безуспешно пытаясь заснуть то на одном боку, то на другом. В какой-то момент, после долгих бесплодных попыток заставить мозг отключиться, он лег на спину и раздраженно выдохнул, уткнувшись в потолок невидящим взглядом. Сна не было ни в одном глазу, и когда он вытащил из-под подушки телефон, чтобы посмотреть, сколько еще мучиться до утра, то едва не застонал в голос — цифровые часы на желтоватом дисплее оповестили его о том, что едва перевалило за два часа ночи. Засунув телефон обратно под подушку, он сложил руки на животе и принялся созерцать застывшие тени на потолке.       Он чувствовал себя немного бодрее, чем днем — по крайней мере, голова уже не трещала так сильно, да и перебинтованные пальцы слушались не в пример лучше. В какой-то момент ему надоело просто лежать и Яровецкий, поднявшись, немного походил по палате, осторожно разминая мышцы, попутно прислушиваясь к ощущениям. Тело на его движения реагировало не слишком охотно, но боль была вполне терпимой. Про себя Роман даже порадовался тому, что завтра уж точно никто не помешает ему свалить отсюда, даже если придется пробиваться с боем и удирать в одном только больничном халате.       Размявшись, он присел на койку и взял с тумбочки, где лежала гора принесенных Никоноровым фруктов, ведерко с клубникой. Роман рассеянно бросал в рот ягоду за ягодой, слегка морщась от кисло-сладкого вкуса и мысли его хаотично перескакивали с одного на другое: от отношений с семьей до расследования и вечернего разговора с Инаевым, которым Яровецкий, положа руку на сердце, остался слегка разочарован. Сашка может и поднимал бурю в стакане, но то, что он рассказал, Роман все же не мог просто проигнорировать. Спасать жизни — не преступление и Яровецкий яростно цеплялся за эту мысль, как утопающий за соломинку, игнорируя снова прорезавшиеся в сердце ростки сомнений. Это было утомительно, доказывать самому себе, что спаситель был хорошим человеком, когда профессиональные инстинкты упрямо твердили, что что-то тут нечисто, да еще и подкреплялись доводами брата. В какой-то момент Роман поймал себя на том, что очень хотел бы присутствовать на допросе Инаева, чтобы иметь возможность увидеть и изучить его реакции на те или иные вопросы. «Мне сказали прийти в три часа», — раздался фантомный голос художника в голове Яровецкого, и следователь машинально поднял голову на настенные часы. В темноте положение стрелок угадывалось не так отчетливо, но Роман и так знал, что до озвученного времени осталось около двенадцати часов.       Во что бы то ни стало, он выйдет отсюда к тому времени.       Под утро Роману все же удалось ненадолго уснуть, а после пробуждения и планового осмотра, на котором Яровецкий пустил в ход все свое красноречие и обаяние, раз за разом пытался растопить сердце строгой Оксаны Степановны.       — Я и правда замечательно себя чувствую, а все благодаря вам. Ваши умелые руки творят настоящие чудеса!       Уголки ее губ дрогнули, когда она заполняла медицинскую карту, и Роман, вдохновившись, решил закрепить успех.       — Обещаю, что буду следовать всем вашим рекомендациям и спать строго по режиму, и не буду таскать тяжести, и на медосмотр буду вовремя приходить… Я ведь был паинькой все это время, потому что знаю, насколько утомительно иметь дело с упрямыми людьми, которые просто не видят, что им искренне хотят помочь.       — В самом деле? — она скептично приподняла бровь, и Роман на мгновение растерялся.       — Ээ… Ну да, да, я тоже из таких, но я также понимаю и вас, поэтому позволил вам продержать себя здесь так долго. Ведь это ваша благородная и ответственная работа — лечить, точно так же как моя сажать плохих людей за решетку. Мы с вами занимаемся такими важными вещами, чтобы остальным жилось хоть чуточку лучше и легче. И без вашего профессионализма и должного подхода я бы не поправился так быстро! За это я вам очень благодарен.       Девушка вздохнула и подняла взгляд на него. Роман состроил самое ангельское выражение лица, на которое только был способен, мысленно склоняя Оксану к принятию нужного ему решения.       — У вас хорошо подвешен язык, господин Яровецкий, — сказала она, совершенно не поддавшись на провокацию. Роман про себя чертыхнулся. — Но вам все еще нужен отдых. Вы пережили нападение, которое едва ли не стало для вас смертельным, а это большой стресс для организма. Если я отпущу вас сейчас, вы наверняка не будете лежать дома в тишине и покое, а первым же делом вернетесь на работу, чтобы разобраться со своим расследованием. Хотя прекрасно знаете, что ваши коллеги смогут справиться и без вас.       У Яровецкого так и вертелось на языке язвительное замечание о том, что вгоняет его в куда больший стресс в данный конкретный момент, но все же сумел сдержаться.       — Пожалуйста, — с нажимом произнес он, пристально заглядывая ей в глаза. — Я должен сегодня присутствовать на допросе свидетелей, это очень важно!       — Нет, — отрезала врач, показательно захлопнув его карту. — Я уже поняла, что вы из тех людей, кто живет работой. Нерегулярно спите, нерегулярно питаетесь, ведете нездоровый образ жизни и вдобавок ко всему испытываете постоянное напряжение. Вам всего тридцать лет, но выглядите на все сорок.       — Я просто марафет не навел, — с невеселым смешком вставил Роман, на что доктор только тяжко вздохнула.       — Будете со мной спорить и пролежите здесь еще неделю. Это мое последнее слово, — Оксана встала со стула и твердым шагом пошла к дверям. Яровецкий смотрел ей вслед, буквально наблюдая за тем, как рушатся его надежды. Наплевав на собственную гордость, он попытался в последний раз.       — Ладно! Ладно, я пролежу здесь сколько скажете, но… дайте мне хотя бы один час. Я должен быть на допросе одного человека. Просто послушаю его показания и вернусь обратно, обещаю.       Врач остановилась у выхода и обернулась, смерив Романа долгим нечитаемым взглядом. Он был в тот момент готов даже головой об пол биться, чтобы получить желаемое и надеялся, что ей видно, насколько решительно он настроен.       — Прошу, — голос слегка дрогнул. — Возможно то, что я услышу, поможет засадить за решетку не только убийцу, но и организатора преступления. И… может быть, это спасет еще кого-нибудь. Мои коллеги смогут справиться со всем остальным, но эти показания я должен услышать сам.       Он умолк, поняв, что привел самые веские аргументы, которые только были у него в арсенале, попутно воззвав к ее чувству долга, и добавить ему больше было нечего. Оксана должна была понимать, насколько важно было поймать и засадить истинного виновника за решетку. Роман не был уверен в том, что Инаев располагал нужными зацепками, но ему нужно было убедиться в этом самому. Убедиться, что художник случайно стал жертвой обстоятельств, что ему действительно было нечего скрывать. Увидеть это своими глазами. После позавчерашнего представления, которое Инаев разыграл перед доктором и Лешкой, чтобы не ехать в больницу, Роман был уверен, что сумеет распознать его ложь, если увидит ее.       Как бы трудно и неприятно это ни было.       — Ладно, — в конце концов выдохнула доктор, предупреждающе вскинув указательный палец. — Один час. Но я сама позвоню в отделение, и сама поговорю с вашим старшим лейтенантом. Он мне показался человеком куда более ответственным.       — Спасибо большое, я ваш должник, — Яровецкий расплылся в благодарной улыбке. — Скажете лейтенанту Никонорову, что я хочу приехать к трем.       — Хорошо, а теперь лягте на кровать.       Роман мгновенно послушался, и улыбка не сходила с его лица, пока за Оксаной Степановной не закрылась дверь. Оставшись в одиночестве, он снова вернулся мыслями к вчерашнему разговору с художником. Даже несмотря на то, что они вроде как нашли общий язык, Яровецкому казалось, что его все равно будто бы держали на расстоянии вытянутой руки. Будто бы все его попытки поладить просто вежливо терпели и также терпеливо ждали, когда ему надоест пытаться. Видеть это в таком свете было неприятно, и Роман просто отмахивался от подобных мыслей, когда они приходили к нему в голову.       К половине третьего, умытый, причесанный и переодетый в заблаговременно оставленный Сашкой темно-синий костюм, глядя на себя в зеркало Яровецкий не мог отделаться от чувства, что выглядит нелепо и глупо. Он терпеть не мог все эти официальные тряпки, в которых всю жизнь расхаживали его отец и брат, и ранее вырядиться во что-то подобное его сумели заставить только раз на свадьбу Саши. Роман тогда пообещал себе, что в следующий раз наденет костюм только на чьи-нибудь похороны и теперь, мрачно вспоминая свое давнишнее заявление, вдруг подумал, что если бы он умер в том сарае, то его действительно вырядили бы во что-нибудь подобное.       За ним приехал Станислав на служебной машине и, когда они встретились в фойе под пристальным наблюдением Оксаны Степановны, Кузьмицкий окинул начальника с ног до головы весьма многозначительным взглядом.       — Рад, что вы в порядке, шеф, выглядите… прикольно, — пробормотал он с натянутой улыбкой и Яровецкий, снова остро ощутив себя ряженым клоуном, поспешил вытолкнуть нагло ухмыляющегося подчиненного за дверь.       — Хватит глазеть, идем уже.       — У вас один час, господин Яровецкий, — бросила ему вслед доктор с суровым видом, на что Роман в ответ лишь шутливо отдал честь.       Оказавшись на воздухе, Стас вдруг прыснул и рассмеялся. Роман не преминул отвесить ему легкий подзатыльник.       — Вот только попробуй мне что-нибудь сейчас сказать, — пригрозил он долговязому Кузьмицкому указательным пальцем.       — Простите, шеф, просто никогда не видел вас в костюме.       — И не увидишь больше, — процедил Яровецкий сквозь стиснутые зубы, забираясь на пассажирское сиденье — все равно вести бы ему не дали. — Можешь считать, что тебе повезло стать свидетелем восьмого чуда света.       Плюхнувшись рядом на водительское сиденье, Стас захлопнул дверь и, снова мимолетно взглянув на Романа, вставил ключ в замок зажигания. Он старался придать лицу более серьезное выражение, но уголки его губ все равно предательски подрагивали. Яровецкий откинул голову назад и решил просто не обращать внимания. Глупо ведь было рассчитывать, что Сашка привезет ему его нормальную одежду. Тот при любых обстоятельствах будет пытаться наставить на путь истинный, даже в такой мелочи, так что сейчас Роман мог досадовать только на себя и на то, что вовремя не проверил содержимое принесенного братом пакета.       Когда они отъехали от больницы, Яровецкий решил забить на бытовые неприятности, переводя все внимания на Стаса.       — Ну? Как дела, что сейчас происходит в отделе?       Станислав, внимательно глядя на дорогу, пожал плечами.       — Трудимся, Роман Юрьевич. Все сейчас со свидетелями по делу работают, а Алексей Валерьевич все еще бодается с Эльдаром Шевковым — тот так до сих пор и не сказал ничего, мы уже все перепробовали. Даже с братом ему встречу утром устроили, типа эксперимент. Эдуард Шевков целую драму разыграл, прям со слезами… Ну или что-то вроде. Я, честно говоря, не видел, мне стажер рассказал. О, кстати, — лицо Станислава буквально просветлело, — Паша тут недавно нашел следы вторжения извне в нашу базу данных.       — Чего? — Роман уставился на Кузьмицкого во все глаза и тот, мельком взглянув на него, извиняюще передернул плечами.       — Простите, шеф, я не знаю подробностей, вам лучше будет у него спросить, когда мы приедем.       — Обалдеть, — констатировал Яровецкий. — Стоило мне на денек отлучиться, как нас уже хакеры взламывают!       — Это было несколько дней назад, насколько я понял, но Пашка только сейчас заметил, потому что был занят. Да мы все были очень заняты, вот и проворонили.       — Ладно-ладно, — Яровецкий устало потер переносицу. — Будем разбираться с проблемами по мере их поступления…       Роману хотелось, чтобы это было так, но на него сейчас навалилось так много всего, что не удавалось спокойно перевести дух. Даже на больничной койке мозги продолжали работать и собственные мысли, которым не было покоя, изматывали не хуже среднестатистического рабочего дня. Теперь еще и хакеры какие-то непонятные объявились, чтоб им неладно…       В районе затылка вдруг стало неприятно пульсировать и Роман, стиснув зубы, потер переносицу. Его усталый жест не скрылся от мимолетного взгляда Стаса.       — Вы в порядке, шеф?       — Да. Просто бесит, что не успеваю разобраться с чем-то одним, как тут же появляется что-то другое! Не хочешь вместо меня в начальники, а, Кузьмич? Зарплата побольше, премии, собственное парковочное место и всякие бонусы в отпуск, типа оздоровительных.       — Нет, — с улыбкой протянул Станислав, протирая глаза, — реклама отличная, но ответственности слишком много, не стоит оно того. Да и не будет времени резаться на турнирах по Crossfire.       Яровецкий понимающе хмыкнул.       — Хорошая отмазка. И часто ты на этих самых турнирах зависаешь?       Кузьмицкий снова неопределенно повел плечами.       — В последнее время нет — работы в реальности хватает, пора взрослеть уже… Да и сестру нужно на ноги ставить. Этим летом сдает экзамены в универ, а с ее мозгами шансы поступить на бюджет примерно такие же, как у меня полететь в космос.       — Ух ты, а не слишком ли жестко говорить так? — вскинул бровь Яровецкий, на время позабыв о своих тяготах. Обычно он нечасто трепался с подчиненными не по делу — в основном, до его сведения всегда все доводил Лешка, так что взглянуть со стороны на чужие проблемы было довольно познавательно.       — Если бы вы видели ее Инстаграм, то были бы того же мнения.       Яровецкий не стал спорить и предпочел не говорить, что соцсети — это еще не показатель успешности и успеваемости в реальной жизни. Но, по правде, он, выросший в эпоху, когда иметь жабку-раскладушку с полифонией было верхом крутизны, очень смутно представлял себе, что сейчас считается модным среди девочек-подростков. Может, популярность в соцсетях была важнее образования… Поэтому он подумал, что Стасу наверняка виднее и далее решил не углубляться в эту тему. Однако разговор о сестре Кузьмицкого, внезапно навел Яровецкого на другую мысль.       — Слушай, что касается девочек. Ты нашел что-нибудь о спутнице Инаева, которая была с ним тогда, во время аварии?       — Ээ… — сосредоточенно протянул Стас, делая поворот на кольцо. — Да, нашел немного, вся информация в папке у меня на столе лежит. Ткач Кристина… Викторовна, если я не ошибаюсь. Ей тридцать один или тридцать два, не помню точно. Она коллега Инаева. Преподает компьютерные технологии на дизайнерском факультете в том же училище, что и он.       — Коллега? — Роман громко присвистнул. — Я думал она студентка. Что-то еще?       Станислав снова повернул. По прикидкам Яровецкого, ехать им до отдела осталось не больше десяти минут.       — Мм… да вроде бы ничего необычного. Не замужем, братьев и сестер, по-моему, нет.       — Ага, то есть, что она не замужем ты запомнил, а во всем остальном что-то не так уверен, — не удержался от подколки Яровецкий. Стас громко фыркнул, игнорируя посмеивающегося начальника, но его щеки все равно окрасились в нежный румянец.       — Да ну вас, больше ничего не скажу, будете сами читать. Между прочим, я крутился как белка в колесе, между нашим официальным расследованием и вашим поручением. Так что с вас причитается, шеф. Конечно, когда вас выпишут.       — Хорошо-хорошо, я помню, я тебе обещал. Молодец, спасибо. Заберу почитать твои бумажки в больницу, когда буду возвращаться.       — Здорово прижала вас эта доктор, да? — заметил Станислав и Яровецкий, собиравшийся что-то съязвить, передумал. Чувствовалось, что Кузьмицкий говорил по-доброму, с нотками сочувствия, и не было никаких причин для ехидства. Особенно если брать во внимание тот факт, что Стас просто констатировал очевидное.       — Ай, — махнул рукой Роман, чувствуя, как разом его приподнятое настроение ухнуло куда-то вниз. — Фигня. Так или иначе, осталось только потерпеть до завтра.       — А что будет завтра? — тут же полюбопытствовал Станислав, на что Яровецкий только громко вздохнул.       — А завтра, Кузьмич, меня ждут девки, музыка и бухло… Или, другими словами, мне вынесут мозг так, что поможет только все вышеперечисленное одновременно.       Стас, видимо, не нашелся что на это ответить, а Роман для себя принципиально не мог решить, что же все-таки хуже: торчать целый день в больнице, ненавидя всех и вся, или поехать домой и обречь себя на мучения другого рода. Маму и Лиду можно было смело не брать в расчет — от них обеих он ждал только искреннего участия. Сашка на семейном воссоединении, скорее всего, просто вставит пять копеек в нужный, с его точки зрения, момент. Так сказать, для поддержания градуса напряжения. Что ждать от отца Роман и так прекрасно знал и иллюзиями себя не тешил. Если продержится хотя бы час под градом обвинений в неблагодарности и лекций на тему правильной жизни, то это уже станет великим достижением.       Когда они подъехали к участку, Роман выбросил из головы картинку завтрашнего ада, которое нарисовало воображение, и сосредоточился на настоящем. Он заметил внедорожник на своем законном месте и мягко похлопал по капоту машины, когда они со Стасом прошли мимо.       В отделе было оживленно. Марина висела на телефоне, слушая собеседника, и что-то сосредоточено записывала: даже когда они вошли, она ни на секунду не отвлеклась от своего занятия. Женя был полностью поглощен чтением стопки бумажек, гору из которых можно было уже смело назвать критической. Напротив стола Марины сидели три гламурных барышни, за ними — пара мужчин среднего возраста. Девушки были полностью поглощены своими телефонами, мужчины — девушками. Они о чем-то едва слышно шептались, явно отвешивая какие-нибудь пошловатые комментарии в адрес девиц. Обе комнаты для допросов, как успел заметить Роман, были заняты.       — Ого, давненько мы не были так популярны, — широко усмехнулся Яровецкий, привлекая к себе внимание всех собравшихся. — Здравствуйте, красавицы. Чего такие грустные?       — Мы торчим здесь уже целую вечность, — недовольно откликнулась крайняя из них, эффектно откинув назад длинные блестящие волосы. — У меня маникюр на четыре часа, мне нельзя опаздывать!       — Не опоздаете, — хмыкнул Женя, вдруг возникший рядом. Он повернулся к Яровецкому и, смерив его неуверенным взглядом с ног до головы, широко улыбнулся, очевидно в последний момент проглотив все неуместные комментарии по поводу необычного внешнего вида начальника. Он протянул руку. — Рад вас видеть, шеф, вы нас очень напугали!       — Не преувеличивай, — отмахнулся Яровецкий с улыбкой, мысленно поблагодарив парня за тактичность. Ответив на рукопожатие, он обвел всех присутствующих незнакомцев неопределенным жестом. — А это…       — Свидетели, — устало вздохнул Евгений. — У Макса сейчас кассирша с автостанции, что видела Эльдара Шевкова, а у Влада — Николай Лешин.       — Что, до сих пор? — воскликнул Стас и тут же прикусил себе язык, слегка виновато покосившись на Яровецкого.       — До сих пор, — многозначительно откликнулся Женя и тут же поник с угрюмым видом. — А меня оставили показания сверять, предатели. Роман Юрьевич, остановите этот беспредел, за что мне наказание этими бумажками, а?       — Так, а Никоноров где? И стажер? — спросил Роман, игнорируя паренька. Он осторожно прошелся рукой по перебинтованной голове, чувствуя, как в затылке снова начинает неприятно пульсировать.       — Алексей Валерьевич в следственном изоляторе, — ответил Женя, — все еще не теряет надежду что-нибудь вытянуть из Эльдара Шевкова. Но как по мне, это бесполезное занятие. Как посмотришь в эти пустые глаза, сразу куда подальше сбежать хочется. Брр. А стажер в сервисном центре зависает на пятом этаже уже пару часов как. Разбирается с последствиями взлома наших систем.       — Ладно, — Роман вздохнул, приняв услышанное к сведению. — Ладно, ребята, работайте. Я буду у себя, раз тут все занято… Когда придет Инаев, проводите его ко мне в кабинет.       — Все сделаем, — заверил начальника Кузьмицкий, после чего повернулся к свидетелям, а Евгений с понурым видом опять поплелся к своему столу возиться с бумажками.       Оказавшись у себя в кабинете — в родных стенах, в своей стихии — Роману будто даже стало легче дышать. С остервенением стянув с себя синий пиджак, едва закрылась дверь, он без зазрения совести швырнул его на диван. Открыл окно, чтобы впустить свежего воздуха, и расстегнул пару верхних пуговиц на рубашке. В голове на секунду мелькнула соблазнительная мысль покурить, но Роман знал, что если сделает это, то тем самым подпишет себе смертный приговор. Уж лучше просто подождать до завтра, когда над ним не будут довлеть чересчур бдительные медсестры.       Пока Роман рассеянно наблюдал из окна за качающимися в такт ветру деревьями, раздался деликатный стук в дверь.       — Да, — гаркнул он и обернулся.       — Роман Юрьевич, — в кабинет вошла Марина, как всегда в форме, очках и тщательно зачесанными назад темными волосами, собранными в короткий хвостик. В руках она держала несколько папок. — Здесь последние отчеты криминалистов, по найденному вчера бруску древесины, а здесь заявление Ярослава Шевкова на отказ от вскрытия Дольниковой, он подал его вчера.       Яровецкий смотрел на девушку какой-то момент, а затем громко выдохнул.       — Ему сказали, что отказ в этом конкретном случае невозможен?       — Сказали, на что он ответил, что раз мы можем установить причину смерти его дочери без вскрытия, значит делать его необязательно. И он пригрозился подать на нас жалобу.       — Пусть катится со своими жалобами лесом. Его дочь доставили в СМЭ, хочет он, не хочет — вскрытие пройдет так или иначе.       — Уже прошло, — сказала Марина, и Яровецкий какой-то момент просто хлопал глазами, не совсем понимая, и чего она сейчас от него хочет.       — Тем более. И если уже все прошло, то зачем ты мне об этом говоришь?       — Хотела, чтобы вы были в курсе из-за чего на нас все-таки написали жалобу, — Марина всучила обе папки ему прямо в руки с непроницаемым выражением лица и Роман, глядя на них, только и делал, что беспомощно хватал ртом воздух. Теперь он начинал понимать, почему Ярослав Шевков не понравился Никонорову.       — Твою мать, — в сердцах ляпнул следователь, откинувшись на спинку кресла. — И это меня один день не было на работе!       Марина укоризненно взглянула на него поверх стекол очков, но не успела ничего сказать, потому что в дверь снова кто-то торопливо постучал. Яровецкий страдальчески махнул рукой, и девушка поспешила открыть. В проем просунулась кудрявая голова Евгения.       — Шеф, Дарий Инаев пришел.       — Пусть заходит, — с тяжелым вздохом ответил Роман и бросил вдогонку Мухановой, мрачно помахав принесенными ею папками. — Спасибо за информацию.       Небрежно отодвинув их на край стола, Яровецкому вдруг очень остро захотелось закрыться от всего мира руками и стать кем-то другим. Он устало прикрыл глаза и нахмурился. Внутренний голос яростно вопил: так нечестно! Он дважды чуть не умер за неделю, а проблем и на работе, и в жизни стало за это время только больше. Теперь еще и выволочка от Ковалева наверняка нагрянет… Может, теперь их всех распустят даже еще быстрее, если Шевков-старший как следует подсуетится…       Пребывая в легком душевном раздрае, Роман даже не сразу услышал, что в кабинет кто-то вошел. Очнулся он только тогда, когда о дверь снова деликатно постучали.       Открыв глаза и увидев гостя, Яровецкий тут же вернул себе нормальное положение, возвращаясь к реальности и прогоняя прочь все посторонние мысли. В конце концов, он приложил столько усилий ради того, чтобы провести этот допрос и не простит себе, если отнесется к нему пренебрежительно.       Инаев неуверенно стоял у открытой двери в сером костюме и полосатом галстуке, со все тем же медицинским костылем в одной руке и старым портфелем в другой. Только секундой позже Роман отметил, что очки у художника были новыми и почувствовал легкую досаду, когда понял, что его кто-то опередил.       Яровецкий непринужденно улыбнулся и приветливо помахал рукой.       — Хэй, давно не виделись! Пожалуйста, присаживайся, — он любезно указал на стул по другую сторону своего стола, на котором чаще всего засиживался Никоноров. Инаев определенно был слегка растерян и Роман мысленно поздравил себя с тем, что сумел-таки добиться нужного эффекта. Художник явно не ожидал увидеть его сегодня и сейчас наверняка пытался взять себя в руки, чтобы справиться с этим маленьким потрясением.       — Я… — поставив портфель у ножек стула и прислонив костыль к столу, Дарий суетливо поправил очки и взглянул на Яровецкого своими большими голубыми глазами. — Я не ожидал, что вы… ты будешь здесь.       Роман показательно развел руки в стороны.       — Жизнь — штука непредсказуемая. И, скажем так, я убедил своих строгих соглядатаев в том, что мне уже намного лучше.       — А тебе и правда лучше? Или ты все же сбежал, устроив саботаж с помощью графина и шкафной дверцы?       Он спросил это абсолютно серьезным тоном, и смотрел с вежливым любопытством, ожидая ответа. Роман спустя секунду рассмеялся, доверительно прошептав:       — Соблазн был велик, но я все же сдержался. Я ведь начальник и должен подавать пример своим людям.       Инаев улыбнулся краешком губ.       — Очень ответственно.       Роман в ответ сверкнул своей самой дружелюбной улыбкой от уха до уха. Со стороны они могли выглядеть как два старых приятеля, встретившихся случайно и непринужденно болтающих о пустяках, чтобы скоротать время, но на самом деле Яровецкий всем своим нутром ощущал, что все это было какое-то напускное, ненастоящее. Хрупкая иллюзия взаимопонимания, от которой очень скоро не останется и следа, стоит ему перейти к делу.       — Что ж, ладно, — Яровецкий машинально прошелся рукой по волосам, после чего скрестил пальцы в замок, пытливо уставившись на художника. — Начнем?       Стоило отдать ему должное: если Дарий и нервничал, то ничем этого не выдал.       — Конечно.       — Хорошо. Тогда расскажи все с самого начала.       — С… Начала?       — Можешь начать со вторника, когда ты приходил к нам, чтобы составить фоторобот. Ты набросал нам портрет Шевкова — кстати, отдельное за него спасибо, я потом объясню, — и ушел. Что дальше?       Инаев поправил очки и снова поднял на него глаза. Когда он заговорил, то голос его был тверд и спокоен.       — Я… поехал домой. В тот день был сильный ливень, я по глупости не взял зонт и промок до нитки. Вернувшись, я больше никуда не ходил до следующего дня. В среду утром немного прогулялся по парку, а потом позвонил Николаю Петровичу.       Роман склонил голову, нахмурившись.       — Николаю Петровичу? Это Лешину, что ли?       Дарий кивнул.       — Да, он… он ведь приглашал меня на ночную рыбалку, и я подумал, что было бы неплохо отдохнуть на природе.       Яровецкий какой-то момент просто смотрел на художника и понять никак не мог, то ли тот просто издевается, то ли от природы мазохист. Он смутно помнил что-то такое: старый рыбак тогда был в восторге от своего нового знакомого и вполне вероятно, что найдя свободные уши, которым были интересны его давние воспоминания, не мог не воспользоваться возможностью на время занять их. Роману и в голову не могло прийти, что Инаев всерьез мог принять приглашение человека, которого видел впервые в жизни с энтузиазмом, и что он действительно рассматривал вариант поехать в тот злополучный поселок. И не из банальной вежливости, а потому что ему и правда захотелось. Как-то странно это выглядело для человека, который ранее на невинное предложение довезти до дома, удирал с больной ногой едва ли не на первой космической.       — А что, отдыхать лежа на диване и плевать в потолок больше не модно? — выразил свое сомнение Яровецкий, решив пока замолчать очевидное и не обижаться на то, что на приглашение непонятного старика художник согласился без раздумий, а на его собственное — после целого шоу, устроенного на дороге средь бела дня. — Трястись в автобусе несколько часов, потом идти пешком… Там ведь дофига идти до той речки, ты в курсе?       Инаев на мгновение замялся, а Яровецкий не мог отделаться от впечатления, что его попросту водят за нос и говорят не всю правду. Но все же в чем-то обличать художника было рано: для начала Роман хотел услышать от него всю историю целиком.       — Я всю жизнь прожил в городе и редко куда выезжал. Я постоянно дома и знакомых загородом у меня нет, так что пока я на больничном, то решил воспользоваться шансом. А что касается длины пути и моей травмы… Как я уже неоднократно говорил, с моей ногой все не так плохо, как кажется. И я в состоянии оценить, сколько могу пройти пешком, прежде чем боль снова даст о себе знать, — без запинки произнес Инаев, совершенно никак не изменившись в лице, будто заранее репетировал.       Яровецкий слегка прищурился, силясь найти хоть какой-нибудь намек на неискренность, но художник не отводил взгляд, не сжимал ладони в кулаки, не перебирал ничего в руках, не отстукивал пальцами какой-нибудь ритм. Время от времени он только тянулся к очкам, но Яровецкий уже был знаком с ним достаточно, чтобы понять: это была такая же въедливая привычка, как у него — грызть большой палец при раздумьях. Вот и сейчас, Роман запустил обозначенную часть руки в рот, неотрывно глядя на своего собеседника. Как ни посмотри, внешне Инаев казался абсолютно спокойным и расслабленным, но Яровецкий был готов поспорить, что все это — всего лишь видимость, как и дружеская беседа перед тем. Вопрос был только в том, сумеет ли он выбить почву из-под ног художника и заставить его говорить всю правду.       — Ладно, — Роман улыбнулся, вытащив палец. — Хорошо, ты меня убедил. Что было потом, после того как ты приехал?       Все последующие события Дарий описывал очень подробно, будто рассказывал по памяти заученный наизусть текст, но Роман его не перебивал. Конечно, проходить свидетелем по делу — это тоже стресс для нормального человека и не было ничего удивительного в том, что Инаев наверняка готовился, наверняка не единожды все прокручивал в голове и именно поэтому его рассказ сейчас выглядел как результат длительной и кропотливой зубрежки по учебнику. И он ни разу за все то время, что говорил, не упомянул о том, что заметил кого-нибудь подозрительного. А ведь за ним следили два человека! Впрочем, это тоже можно было объяснить — обычные люди не страдают манией преследования, потому что знают, что никому не интересны и не нужны настолько, чтобы тратить на них деньги и время частных сыщиков. Роман не знал, считал ли себя Дарий Инаев обычным или просто хотел, чтобы другие так думали. И шанс это выяснить у Яровецкого был.       — … потом я попросил Николая Петровича позвонить в полицию, а сам побежал к коттеджу, у которого был припаркован твой автомобиль. Не знаю, о чем я думал. Скорее, я просто боялся, что человек, оглушивший меня, попытается и тебе причинить вред и хотел предупредить… Или хотя бы отвлечь его внимание, если получится.       Дарий умолк и Роман усмехнулся.       — Ну, ты ему здорово вмазал, так что твой план по отвлечению определенно сработал.       — Я даже подумать ни о чем не успел, — едва слышно добавил Инаев и Яровецкий каким-то шестым чувством понял, что это правда. — Как и тогда на дороге. Просто увидел, что происходит, а потом все случилось само по себе.       Он опустил взгляд вниз, на свои переплетенные руки и добавил еще тише, с какой-то печальной полуулыбкой:       — Я всегда слишком много думаю. Анализирую, сопоставляю, взвешиваю, прежде чем что-то сказать или сделать. Рад, что это отключается, когда кто-то в беде, иначе я был бы совсем бесполезен.       Инаев поднял взгляд на Романа улыбнувшись чуть смелее и у Яровецкого на миг совершенно неожиданно отчего-то сжалось сердце. Что бы там ни накопал на художника Сашка, что бы ни твердило ему собственное чутье, а не поверить в подобное признание было просто невозможно. И поэтому произнести следующее для Романа оказалось несколько сложнее, чем он рассчитывал.       — А ты знаешь, почему преступник вообще оказался там той ночью?       Дарий отрицательно покачал головой, и вид у него стал слегка озабоченный.       — Вообще-то нет, мне и самому было интересно. Я ведь… Я ведь нарисовал портрет подозреваемого и его арестовали в тот же день, да?       Роман невесело усмехнулся.       — Ты и правда нарисовал нам подозреваемого. И мы правда в тот же день задержали Эдуарда Шевкова, который был почти один в один с твоим рисунком. Но ключевое здесь слово «почти». Тогда мы еще не знали, что у задержанного товарища Шевкова есть брат-близнец по имени Эльдар, и что это именно его портрет ты нам набросал. И в поселке той ночью он оказался потому, что следил за тобой.       После произнесенных слов глаза Дария широко распахнулись от неподдельного изумления, и Яровецкий понял, что его замысел удался. Но, вопреки ожиданиям, не испытал ничего кроме легкого сожаления.       — Следил… за мной? — пробормотал Инаев и нервно потянулся к очкам. — Почему за мной?       — Не знаю, — Яровецкий пожал плечами. Он откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди, и внимательно наблюдал за реакцией художника. — Эльдар Шевков нам этого пока не сообщил, и я подумал, может, ты мне скажешь? Может, ты знаешь, откуда ему стало известно о том, что ты участвуешь в деле и что именно ты нарисовал его, а не брата, тем самым дав нам подсказку, что в этом преступлении все не так просто?       — Я… Я не… — взгляд Инаева лихорадочно метался из стороны в сторону ни на чем конкретно не задерживаясь. Если бы у них были показания Эльдара Шевкова, разобраться с этой историей было бы в разы легче и быстрее, но с этим пока было глухо. А сейчас, наблюдая за метаниями художника, Роман в глубине души молился только о том, чтобы ему в конце концов сказали правду.       — Я не знаю, как так получилось, — кое-как выдавил из себя Дарий и выглядел он сейчас совершенно потерянным и беспомощным. Роман, в сердцах хлопнув по подлокотникам кресла, рывком подался вперед.       — Слушай, я не имею в виду, что ты выдал себя нарочно, или что ты в сговоре с преступником, но как-то же Эльдар Шевков о тебе узнал! Узнал и решил, что ты представляешь для них с братом угрозу. Я в том сарае подвернулся ему под руку совершенно случайно — просто так сложились обстоятельства, изначальной его целью был ты.       Дарий поднял на него растерянный, какой-то абсолютно беззащитный взгляд и некоторое время они просто смотрели друг на друга. Роман толком и сам не знал, чего ждал — он видел, что Инаев был искренен в своих последних словах, но все же надеялся, что художнику еще было что добавить.       — Я… Я правда не знаю, как… но, — Дарий тут же взял себя в руки и нахмурился, слегка склонив голову набок, будто что-то тщательно обдумывая. — Постой, а как ты узнал, что он следил за мной?       Роман уже собирался было заявить, что в данном случае это не слишком важно, как вдруг краска мгновенно схлынула с лица Инаева. Только широко распахнутые в удивлении голубые глаза стали выделяться на бледном лице еще отчетливей, чем до того.       — Подожди, ты… Ты приехал той ночью в поселок, потому что узнал, что Эльдар Шевков меня преследует?       Дарий произнес это одними губами с таким ошарашенным видом, будто только один этот факт был самым важным из всего, о чем они говорили до этого. Роман не был уверен, как именно ему трактовать мгновенно изменившееся настроение спасителя, и не знал, почему это обстоятельство вдруг так сильно его взволновало.       — Я тебе звонил, хотел предупредить, но ты не брал трубку, да и позже не перезвонил… Я тогда еще не был на сто процентов уверен, что это второй Шевков, но и просто проигнорировать не мог то, что узнал. Так что… — Яровецкий пожал плечами, — в итоге имеем то, что имеем. И, как ни странно, а имеем мы мое очередное спасение.       Роман усмехнулся, чтобы немного разрядить атмосферу, но усмешка медленно сошла с его лица, потому что его показательного веселья сидящий напротив художник абсолютно не разделял. И смотрел он так, словно не мог поверить в то, что следователь вообще может найти в этой ситуации хоть что-то смешное.       — Я… Прошу прощения, — глухо произнес Инаев, разрывая зрительный контакт и Яровецкий, моргнув, несколько озадачено почесал голову — чертовы бинты ему уже порядком надоели, — но сейчас он едва ли обратил на них внимание.       — За что?       — Если бы я не поехал за город, Эльдар Шевков не увязался бы за мной, и вы бы не… — он осекся на полуслове и Роман, совершенно потерявшись в непонятной логике своего спасителя, продолжал недоуменно наблюдать за тем, как на глазах Инаев терял свое самообладание.       — «И вы бы не» что?       Дарий поднял на него глаза и прикрыв их, выдохнул.       — Не пострадали.       Он явно намеревался сказать что-то другое — Яровецкий нутром чуял, что на самом деле было это что-то «другое», но на ум ничего конкретного ему самому так и не пришло, а художник больше ничего не добавлял. И пусть Роман не знал, как в действительности должна была закончиться фраза спасителя, этот странный допрос и без того дал ему куда больше пищи для размышлений, чем он рассчитывал. Инаев смотрел на свои руки, брови сошлись к переносице, образовав некрасивую складку, и выглядело все так, будто сейчас художник мысленно корил себя за то, что никак не мог предусмотреть, никак не мог предугадать. Действительно ли не мог? Сейчас Роман был склонен верить в это куда больше, чем сегодня утром. Он не понаслышке знал, как выглядит настоящее сожаление и раскаяние, и видел, что может сделать с человеком чувство вины. И сейчас наблюдал это собственными глазами снова.       — Эй, — когда молчание начало затягиваться, Роман ободряюще улыбнулся и неловко похлопал спасителя по плечу. — Все ведь обошлось. Посмотри на это с другой точки зрения. Если бы ты не поехал в поселок, то Эльдар Шевков не поехал бы за тобой. Я бы в таком случае не узнал, что тебя преследуют и тоже не поехал бы никуда, а это значит, что я не смог бы его поймать! И в таком случае, ты бы наверняка пострадал сильнее. Так что хорошо, что все случилось так, как случилось. Я ведь полицейский и должен защищать мирных граждан, вроде тебя, да и шрамы, к тому же, украшают мужчину. Так что завязывай с самобичеванием и не вини себя, окей?       Дарий поднял на него затравленный взгляд исподлобья.       — Как вы можете так легко относиться к подобным вещам? К своей жизни? Я… Я успел в самый последний момент, вы разминулись со смертью всего на какую-то секунду!       — Ну, для начала ты не можешь знать этого наверняка, — натянуто усмехнулся Роман, настороженно глядя на своего взвинченного собеседника. Едва он это произнес как Инаев вскинул голову и посмотрел на него так пронзительно, будто собирался что-то сказать. Собирался, но вдруг передумал и взгляд его мгновенно потух.       — Мне очень жаль, что все так вышло, — тихо пробормотал он и, когда через мгновение снова поднял взгляд на следователя, в нем угадывалась какая-то непонятная глухая боль. Яровецкий пристально уставился на художника, пользуясь случаем. Обычно Инаев очень неплохо владел собой, но сейчас что-то будто грызло его изнутри, мешая вновь натянуть на себя привычную маску вежливой отстраненности. На заметно побледневшем выразительном лице Яровецкий видел искреннее сожаление, вину и что-то еще, что не мог распознать. — Простите. Я правда не знаю, как Эльдар Шевков узнал обо мне и… если вдруг вспомню что-нибудь, что поможет выяснить это, то обязательно сообщу.       — Я верю, — просто сказал Роман и вдруг с небольшим запозданием понял, что действительно верил. Такому взгляду нельзя было не поверить.       В этот момент раздался торопливый стук в дверь. Яровецкий, не сводя внимательного взгляда с художника, разрешил войти. В проеме показалась голова Стаса.       — Шеф, уже время.       — Я понял, спасибо.       Воспользовавшись тем, что Роман отвлекся, Дарий неловко схватился за свой костыль и, подняв портфель, встал и поковылял к выходу, стараясь не смотреть ни на кого вокруг. Евгений перехватил художника прямо на выходе, чтобы тот написал свои показания и Яровецкий, велев пареньку позаботиться о спасителе, на секунду подумал, что стоило бы его подождать и подвезти. Подумал и тут же отбросил прочь эту мысль. Почему-то сейчас ему казалось, что спаситель точно не согласится.       Пока Яровецкий в задумчивости надевал ненавистный пиджак обратно, снова явился Стас с материалами по Кристине Ткач. Всю дорогу обратно до больницы они провели в молчании: Роман рассеянно теребил бумаги, прокручивая в голове весь разговор с художником от начала до конца. Дарий определенно готовил свой рассказ и выглядел уверенным, пока дело не дошло до разоблачения Эльдара Шевкова. Инаев не знал, что за ним следили, теперь Роман был в этом уверен точно, и уж тем более не знал о преступниках-близнецах. Он выглядел искренне подавленным тем фактом, что фактически сам привел убийцу к Роману, едва сумев помешать свершиться еще одному преступлению. Ему действительно было не все равно и вопреки всем оставшимся еще вопросам, Яровецкому это грело душу. Это было еще одно очко в пользу того, что он изначально не ошибся в оценке спасителя. Дарий Инаев был хорошим человеком. Просто… на редкость замороченным.       — И я это докажу, — едва слышно пробормотал он, наблюдая из окна автомобиля за тем, как проносились мимо улицы города.