Посланник снов

      За столиком царила гнетущая атмосфера, которую Роману отчаянно хотелось разрядить какой-нибудь шуткой или остроумной фразой, но стиснув зубы и повесив на рот воображаемый замок, он продолжал молчать, внимательно наблюдая за спасителем. Яровецкому совсем не по душе было опускаться столь низко, чтобы выяснить правду, но раз уж по-хорошему добиться желаемого не получалось, то другого выбора не было. И хоть весь этот обед был весьма далек от планируемого изначально и не доставлял ровным счетом никакого удовольствия, Роман от всей души надеялся, что сегодня все точки над «i» будут расставлены и ему больше никогда не придется прибегать к подобным уловкам.       Время перевалило за полдень: ветер нагнал облаков, которые теперь лениво проплывали по небосводу, изредка закрывая солнце. Несколько посетителей ушли, а количество новых росло, однако Яровецкий отмечал это машинально, полностью сосредоточившись на настоящем моменте и человеке напротив. Инаев не мигая смотрел на кремового цвета скатерть, будто поставил себе за цель прожечь ее взглядом. Все, что угодно, лишь бы не пересекаться взглядом с собеседником, чтобы не иметь возможности быть втянутым в неприятный разговор — Роман это знал, но великодушно давал возможность спасителю тянуть столько, сколько захочет. Яровецкому спешить было некуда и Инаеву, судя по всему, тоже. В абсолютном молчании они провели все время до тех пор, пока у столика вновь не появился официант.       — Кофе, — он поставил перед Романом чашку с блюдцем и несколькими стиками с сахаром и сливками, — и зеленый чай без сахара.       — Спасибо… А теперь, любезный, можете нести счет.       — Конечно.       За весь этот недолгий диалог Дарий не сделал ни единой попытки потянуться к чашке. Он продолжал сидеть неподвижно, будто статуя самому себе, и лицо его абсолютно ничего не выражало. Роман уже видел эту реакцию не так давно и понимал, что у художника это признак сильной нервозности. Кто-то на нервах грызет ногти, кто-то трет лицо или глаза, некоторые дергают нитки на одежде, перебирают что-то в руках или еще что. А Дарий Инаев просто сидит, втупившись взглядом в одну точку и делает вид, что ничего необычного не происходит.       Роман вздохнул и потянулся к своей чашке. Стук ложки о керамику в вязкой тишине, что витала над ними, был равносилен грому среди ясного неба. Яровецкий щедро наложил сливок и добавил сахара, мысленно поражаясь самому себе. Да любого другого человека, сидящего напротив, он бы уже давным-давно прижал к стенке и выпытал все, что ему нужно, наплевав на любые условности, если бы перед ним стояла такая необходимость. Прав был Сашка, тоскливо думал Роман, задумчиво колотя ложкой, прав тысячу раз как пить дать, когда говорил о предвзятости и о том, что ему чувство благодарности мешало рассуждать здраво. От признания правоты брата становилось тошно, так, словно бы он снова вернулся в детство, в котором Сашка с величественным снисхождением тыкал его в совершенные по глупости ошибки…       — Так, — в какой-то момент не выдержал Роман, оборвав тишину и прервав тем самым затяжную игру в молчанку. Он взглянул на Дария, но тот по-прежнему отдавал все внимание скатерти, наверняка уже выучив все ее узоры наизусть. — Ну так что? Расскажешь, как ты познакомился с Артемом Юрченко? Потому что я не вру и этого правда нет в досье.       Роман подул на кофе и сделал глоток. Взгляд спасителя переместился со скатерти в сторону своей чашки. Очаровательно, думал Яровецкий, справедливо полагая, что если бы мог, спаситель наверняка бы с радостью сейчас утопился в своем чае, лишь бы только это спасло его от необходимости отвечать на вопрос.       Молчание затягивалось. Роман тяжко вздохнул и, звонко поставив чашку обратно на блюдце, запустил руку в волосы.       — Ну в самом деле, Дарий, сколько можно? Что мешает тебе ответить на простой вопрос? В конце концов, я же тебя не покусаю!       — Мне нечего на него ответить, — тихо произнес художник, и у Романа слегка отлегло от сердца — по крайней мере, это уже что-то. Он поджал губы и сложил руки на столе, предусмотрительно отодвинув чашку. Прищурился.       — Так уж и нечего?       Инаев сделал глубокий вдох, и поднял прямой взгляд на следователя.       — Я не дружу с техникой и мне нужна была консультация, поэтому я пришел в магазин электроники в тот день. Так уж вышло, что мне помог менеджер, — ровно отчеканил он, будто по учебнику. С точно таким же видом и интонациями спаситель отвечал на вопросы следователя неделю назад. Роману эта его реакция уже говорила о многом, но он не подал виду. Вместо того, чтобы подловить собеседника на лжи, Яровецкий решил подыграть и просто развел руки в стороны.       — Вот видишь? Абсолютно ничего сложного, — усмехнулся он, отмечая, как дернулся мускул на щеке спасителя. — И стоило так долго молчать? Я ведь просто из любопытства спросил, просто было интересно, с каким типом людей ты предпочитаешь общаться, — Роман сделал еще один глоток из чашки, после чего кивнул на зеленый чай художника. — Ты пей, пей, а то остынет и будет невкусным… Ага, значит, просто за консультацией пришел? Что-то сломалось?       Словно бы последовав совету Романа, Дарий сделал глоток из чашки и аккуратно поставил ее на блюдце.       — Уже все в порядке, — ответил художник. Яровецкий присвистнул.       — Вау, вот это я понимаю консультация! Раз сходил — и уже все в порядке. Чудо, а не менеджер, — Роман рассмеялся, хоть на самом деле ему было совершенно не смешно. — Знаешь, мне наверное тоже не помешает сходить к этому господину Юрченко, а то телевизор что-то барахлит в последнее время… Да и ноутбук не помешало бы проверить. Старый он у меня и слегка глючный: временами такое показывает, что на голову не натянешь… Вот, к примеру, мое первое спасение, — добавил Яровецкий и мог бы поклясться, что в голубых глазах за стеклами очков мелькнул намек на беспокойство. — Я, значит, раздобыл запись с камер видеонаблюдения — через них тебя и сумел найти, кстати, — а там такое… Прям вынос мозга. Вроде как ты начал бежать ко мне еще до того, как машина бедолаги пенсионера вырулила на ту дорогу, представляешь?.. Теперь я думаю, может глюк не только в моем ноутбуке, но и в камерах видеонаблюдения? Интересно, а если бы я предложил господину Юрченко проверить их, он бы согласился?       — Простите, но какое это имеет ко мне отношение? — поинтересовался Дарий, по-прежнему избегая прямого зрительного контакта. — Если вам в самом деле нужна его консультация — вы знаете адрес, а значит можете поехать и задать интересующие вас вопросы в любой свободный будний день.       Роман криво усмехнулся. В самообладании тебе не откажешь, верно?       — И то правда, — деланно удивился Яровецкий. — Странно, что я сам не подумал. Слушай, а давай поедем вместе, мм? Тем более, вы уже знакомы, может мне бы даже скидку какую-нибудь удалось бы выбить?..       — У меня есть дела, к сожалению, я должен готовиться к сессии, — пробормотал Инаев куда-то себе в чашку. Роман тут же театрально поник и страдальчески покачал головой.       — А-я-яй, вот же непруха, даже преподавателям нужно готовиться к сессии.       — Да, я… так уж все устроено, — Дарий выжал из себя для проформы вежливую улыбку. Роман прекрасно видел, что ему не терпелось свернуть беседу и оказаться от этого кафе и своего собеседника как можно дальше, но такую возможность в ближайшем обозримом будущем Яровецкий не собирался ему предоставлять.       — Ну что ж, воля твоя, — блеснул фальшивой улыбкой следователь, и ему казалось, что он почти расслышал облегченный вздох спасителя.       — Я правда был бы рад вам помочь, — начал он, — но сейчас у меня много работы…       — Конечно-конечно, — заверил Роман, — я все понимаю.       — А за обед?..       — Я же угощаю, ты забыл? — подмигнул следователь, и Дарий скованно улыбнулся в ответ.       — Спасибо.       — Да что ты, это тебе спасибо, — Роман дружески хлопнул спасителя по плечу, после чего полез за бумажником. Вытащив из него пару купюр, он положил их в принесенную официантом книжечку, после чего вновь повернулся к художнику и добавил: — Я подвезу тебя, не возражаешь?       Инаев явно хотел что-то возразить — это читалось буквально в каждой черточке его лица, но по каким-то своим причинам он передумал в самый последний момент. Роману было очень интересно, по каким именно, но спрашивать он не стал.       — Если это будет удобно.       — Да вообще не вопрос, — дружелюбно усмехнулся Яровецкий. Они вместе вышли из кафе-ресторана, после чего Роман отключил сигнализацию и оба сели в машину. Пристегнувшись, Яровецкий завел мотор, и они медленно отъехали с парковки. В салоне царило молчание, и следователь знал: это его последний шанс пойти на попятную. Если он сейчас скажет то, что запланировал, то окончательно выбьет почву из-под ног художника, и тогда пути назад не будет. Вполне возможно, что от его дальнейших действий зависело, превратится ли сегодня Дарий Инаев из героя в преступника. Роман вцепился в руль обеими руками и притормозил, когда они подъехали к светофору. На табло горел красный и, судя по отсчету, ждать оставалось не меньше минуты. Как никогда подходящий момент.       — Знаешь, я должен сказать тебе правду, — негромко начал Яровецкий и откашлялся, когда в горле совсем некстати запершило. Он почувствовал на себе вопросительный взгляд художника, но продолжил раньше, чем тот успел открыть рот: — На самом деле я спрашивал об Артеме Юрченко в связи с одним недавним событием. Кто-то хакнул базу данных нашего отдела — такое случается нечасто, поэтому нападение на систему привлекло внимание руководства и нам велели разобраться. Аналитики проверили и определили точное время и место, откуда был совершен взлом. Сейчас идет расследование относительно информации, которая могла быть украдена злоумышленником. К сожалению, все имеющиеся следы ведут к месту работы гражданина Юрченко, с которым ты имел неосторожность познакомиться в тот же день, когда был совершен взлом, поэтому я хотел удостовериться, что ты никак с ним не связан. Однако мне самому действительно придется поболтать с твоим знакомым: может статься, что он имеет опосредованное отношение к нашему недавнему убийству и делу Шевковых, и хотелось бы знать наверняка, так ли это. Прости, что использовал обед, чтобы добыть информацию… Но в любом случае хочу, чтобы ты знал, что я рад тому, что ты ни при чем.       Яровецкий умолк и медленно скосил глаза в сторону спасителя. Тот смотрел на него широко распахнутыми глазами, но стоило Дарию осознать это, как он мгновенно отвернулся. Краем глаза Роман заметил, с какой силой он стиснул ремешок своего портфеля. Для Яровецкого этого было более чем достаточно, и мысленно он покачал головой: что и требовалось доказать. Инаев определенно что-то знал, и слова о причастности Артема Юрченко к делу Шевковых судя по его реакции, были не пустым звуком. Выстрел, совершенный наугад, попал точно в цель. По каким-то причинам художник просил менеджера взломать их базу, чтобы найти адрес Эдуарда Шевкова, и тот, несмотря на криминальную наказуемость подобного действия, сделал это. О чем это говорило? Что между Инаевым и Юрченко была необычная связь. Такое одолжение свидетельствовало как минимум о том, что ранее Дарий оказал Артему услугу куда более значимую.       Роман был готов поспорить на что угодно: когда-то Инаев спас тому жизнь.       — Я… Даже и не знал, что простой менеджер может быть замешан в чем-то подобном, — с трудом пробормотал художник, хмурясь каким-то своим мыслям. — Он не показался мне… плохим человеком.       — О, ну подобное вообще-то встречается сплошь и рядом, — ответил Яровецкий и, когда цвет на табло начал мелькать желтым, медленно поехал вперед. После он свернул налево и поехал в сторону училища. — Работа научила меня тому, что больше всего скелетов в шкафу имеется у тех, кто в обычной жизни совершенно ничем не выделяется.       Дарий хмыкнул.       — Вы и меня сейчас имели в виду?       — Я такого не говорил, — тут же открестился Роман, хотя бог свидетель — именно это он и имел в виду. — И хоть то, что ты познакомился с Артемом Юрченко в такое время — очень странное совпадение — я верю твоему слову и не собираюсь ничего предъявлять. Фантастические совпадения случаются временами — этим и интересна наша жизнь, разве нет?       Дарий ответил себе под нос что-то неразборчиво-утвердительное, но в целом вид у него был неважный. Он заметно побледнел, а взгляд рассеянно блуждал вокруг, ни на чем конкретно не останавливаясь. Роман оставшуюся часть пути молчал, предоставив художнику вариться в собственном соку. Настолько ли в самом деле спаситель толстокожий, чтобы беспрепятственно позволить Артему Юрченко попасть в руки полиции?.. Неужели он ничего не сделает, не признает собственную причастность и роль во всей этой истории? Даже не попытается?.. У Романа не было ни малейших догадок относительно того, какой секрет может стоить поломанной человеческой судьбы. Может быть, даже и не одной. И от того, что Яровецкий никак не мог найти поступкам спасителя какого-нибудь рационального объяснения, ему только больше становилось не по себе. Неужели он был настолько ослеплен своими чувствами, что невольно перепутал героя с чудовищем?..       Остаток пути они провели в молчании. Роман нарочно ехал на грани допустимой минимальной скорости, чтобы дать Дарию время как следует все обдумать. Он держался за руль, смотрел на дорогу и от всей души надеялся, что в любую секунду спаситель откроет рот и скажет, что Артем Юрченко — лишь орудие в руках другого человека. Но секунды утекали в вечность, минуты неумолимо шли одна за другой, а Дарий Инаев, стиснув зубы, молчал как рыба и не предпринимал абсолютно ничего. И надежды Романа таяли, испарялись словно снег под весенним солнцем. Яровецкий с тоской думал о том, что когда он привезет художника домой, все будет кончено. Он больше не сможет закрывать глаза и больше не сможет оправдывать спасителя, когда все факты упрямо твердили ему, что этот человек виновен.       Миновав училище, Роман с тяжелым сердцем поехал по прямой дороге вверх, обогнав трамвай, а потом, припоминая маршрут, повернул направо в первом же пролете. Проехал между рядами пятиэтажек и обогнал несколько детей на велосипедах. А затем свернул влево и остановился на углу нужного дома.       Вот и все, мрачно думал Роман. Конец. Как пути, так и всей этой дико долгой загадочной истории…       — Ну что, — наигранно бодро произнес Яровецкий, — мы на месте. Спасибо за компанию. Было приятным разнообразием пообщаться не в участке и не на месте преступления. Не буду больше задерживать — у тебя, помнится, подготовка к сессии, ну а мне еще нужно заехать за нашим взломщиком…       — Постойте, — вдруг торопливо произнес Инаев, и Яровецкий замер, внимательно разглядывая спасителя во все глаза. Художник смотрел куда-то прямо перед собой, а пальцы крепко сжимали ремешок старого портфеля. Он не сделал ни единой попытки снять ремень безопасности и выйти из машины, из чего Яровецкий сделал вывод, что, возможно, его уловка таки принесла свои плоды. Возможно, Инаев действительно не был человеком, который бы позволил отвечать за свои действия другому. По крайней мере те, что имели отношение к нарушению закона.       В салоне на некоторое время воцарилась тишина, нарушаемая лишь визгами и звонкими голосами детей, что играли в детском саду неподалеку. Яровецкий терпеливо ждал продолжения, наблюдая за тем, как внутри спасителя шла какая-то непонятная отчаянная борьба. Роман уже знал, что художник по большей части всегда очень ответственно подходил к подбору слов, и следователь готов был ждать столько, сколько потребуется, если в конечном итоге это поможет выяснить правду и разобраться до конца в истории с братьями Шевковыми и Артемом Юрченко.       — Это… Может быть, это какая-то ошибка? — в конце концов глухо произнес Инаев и Яровецкий, ожидавший несколько других слов, нахмурился.       — Ты о гражданине Юрченко?       Дарий кивнул, а Роман не сдержал тяжелого разочарованного вздоха. От досады он запустил руку в волосы и растрепал их еще больше.       — Нет, ошибок быть не может. У нас есть свидетельства взлома и, после того как аналитики выяснят, какую информацию он искал или украл, улик против него станет еще больше.       — Но ведь… — начал художник и тут же запнулся. Краем глаза Роман заметил, как сильно он стиснул ремешок. Настолько, что аж костяшки пальцев побелели от напряжения. — Разве что-то подобное нельзя просто подделать?..       Яровецкий в очередной раз громко вздохнул. Нет, этот человек был просто создан для того, чтобы бесить его. Не сдержавшись, Роман едко сказал:       — Что-то ты слишком беспокоишься об этом парне, учитывая, что вы встречались только раз. Или это не так?..       — Да нет, — быстро откликнулся Дарий, и взгляд его вновь прикипел к собственным рукам. — Просто он не создает впечатления плохого человека, способного на преступление…       — Мм… А ты у нас, наверное, эксперт? С одного взгляда можешь определить, есть ли грешки у человека за душой, или нет? И как ты это делаешь, позволь узнать? Смотришь, не пытается ли человек увиливать во время разговора так же, как, например, ты сейчас?.. Господи, — Роман в сердцах ударил по рулю, не заметив, как застыло лицо художника, а сам он весь напрягся, будто в ожидании удара. Какой-то миг в салоне висела звенящая тишина, а затем Яровецкий откинулся на спинку сиденья и невесело рассмеялся. Когда приступ безрадостного веселья закончился, следователь заговорил снова.       — Ты невыносим, ты знаешь? — он косо взглянул на спасителя, но тот смотрел куда-то в пол и не моргал. А может и не дышал. В любом случае в тот момент Романа это не волновало. — Каждый раз, каждый чертов раз стоит сделать мне шаг навстречу — и ты делаешь два назад. Увиливаешь, недоговариваешь и врешь! Врешь, врешь глядя прямо в глаза каждый раз! И я… Я не понимаю. Я честно не понимаю, чем я это заслужил. С самого начала я был на твоей стороне, я был готов помочь, но раз за разом ты только и делал, что вешал мне лапшу на уши!..       — Я не… — начал было Дарий, но Роман прервал его.       — Только не заливай мне о том, что ты «не хотел», «не имел выбора» или еще какую-нибудь чушь в этом роде, потому что теперь у меня нет никаких причин верить твоим словам. А видит небо, я хотел верить. Ведь не я собрал на тебя это треклятое досье со всеми геркулесовскими подвигами и сомнительными знакомствами. Это сделал мой до фанатизма помешанный на рационализме брат. Он даже частного сыщика для этого нанял, ты представляешь? Все потому, что ты ему слишком подозрительным показался. Когда я узнал — я не то слово как обалдел: даже не представлял, что такой анекдот со мной в жизни случится и тут на тебе! Но даже после того, что я прочел в этих бумагах, даже с учетом всех возникших сомнений, я все равно хотел дать тебе шанс все объяснить. Но ты снова не пожелал его принять. Снова навешал мне такой лапши на допросе, что я почти физически ощущал, как она у меня с ушей свисала, черт!..       Роман выдохнул и отвернулся, на миг прикрыв глаза. Он не собирался кричать, но накопленная за последние недели злость нуждалась в выходе. Как-то безрадостно в голове промелькнула мысль, что его психоаналитик бы даже одобрила. «Вы прячете свои настоящие эмоции за остроумием, господин Яровецкий, — сказала она на одном из сеансов. — Это совсем нездоровая позиция». Еще какая, блин, нездоровая, но по-другому он не умел, а учиться каким-нибудь иным методам справляться со стрессом считал пустой тратой времени. Поздно уже, Романа Яровецкого так просто не переделаешь.       Художник хранил гробовое молчание. Следователь невидящим взглядом созерцал улицу за окном и чувствовал себя шариком, из которого выпустили весь воздух.       — Я бы никогда так не поступил, — надтреснуто сказал Роман, разбив тишину. Дарий продолжал молчать и тот добавил: — Никогда. У меня, чтоб ты знал, и в мыслях не было копать под тебя, что-то вынюхивать или в чем-то подозревать. Потому что человек, рискнувший ради меня своей головой дважды, заслуживает моего доверия несмотря ни на что. Но, вполне возможно, я был просто ослепленным благодарностью идиотом, как считают мои отец и брат. И, в таком случае, справился ты на отлично. Так долго водить следователя за нос — это надо уметь. Я впечатлен. Обязательно снял бы шляпу, если бы она у меня была… — короткий невеселый смешок, который Роман насилу выдавил из себя, быстро увял, и снова в салоне повисла гнетущая тишина. Хватит, мысленно велел себе Яровецкий, покачав головой. Просто хватит.       — У меня нет оснований задерживать тебя сейчас, — в конце концов произнес Роман, так и не дождавшись от спасителя какой-нибудь показательной реакции. — Но в будущем я бы не отрицал такой возможности. Поэтому сейчас я отпускаю тебя с чистой совестью — иди и делай что хочешь, пока еще есть время. Считай это моим прощальным жестом за все, что ты сделал для меня.       Роман ожидал, что Инаев выйдет из автомобиля так и не сказав ни слова, но вопреки ожиданиям тот продолжал сидеть на месте. И вдруг сказал:       — Все не так.       Яровецкий непонимающе моргнул.       — Что?       — С Артемом Юрченко и… всем остальным, все не так, как вы думаете.       — Господи боже, ты опять начинаешь? Не надоело? — тоскливо протянул Роман, закатывая глаза и чувствуя, что еще чуть-чуть — и он снова начнет закипать, а потом и орать во всю глотку словно забытый на огне чайник. А у следователя больше не было сил. Даже на то, чтобы дать волю своему гневу еще раз.       — Это правда, он… — художник запнулся и, прикрыв глаза на мгновение, вновь продолжил: — Это не… Это просто не то, что вы думаете.       — Тогда, может, прекратишь этот цирк и скажешь мне, что я должен думать? — сердито рявкнул Роман. — Было бы очень интересно услышать!       — Я… — следователю показалось, что художник в самом деле хотел сказать, но в последний момент, что-то вновь встало у него на пути. Взгляд его потух, и он почти прошептал: — Я не могу.       — Какая новость! — не удержался от сарказма Яровецкий и в тоне его голоса царил лед: — Почему?       — Потому что кроме неприятностей и… и опасностей это ничего хорошего не принесет, — быстро пробормотал Дарий так тихо, что Роману, сидящему рядом, потребовалось напрячься, чтобы расслышать его слова. Он громко фыркнул и покачал головой.       — Как удобно!.. Не хочешь говорить — не говори. Можешь забрать все свои секреты с собой в могилу — мне плевать. Больше не хочу иметь с тобой ничего общего. Хватит с меня.       — Я правда не хотел, чтобы все так вышло, прошу, поверьте… — начал было Инаев, но Роман закрыл глаза, не желая и дальше поддаваться этим словам и этому человеку. Все, финиш.       — Выметайся, — глухо произнес Яровецкий, насилу узнав собственный голос. Ему казалось, это произнес кто-то совершенно чужой. Дарий умолк, но не послушал. Роман ощущал на себе его взгляд и это только больше его злило. Разве он неясно выразился?       — Я сказал — выметайся! — на этот раз гаркнул Яровецкий, гневно зыркнув на спасителя. Голубые глаза за стеклами очков были широко распахнуты то ли от неверия, то ли от удивления, то ли еще отчего — сейчас следователю в самом деле было плевать. Всему должен быть предел. В конце концов, у него еще имелась какая-никакая гордость.       Инаев растерянно хлопал глазами какое-то мгновение, а затем отвернулся и рассеянно снял ремень безопасности. Каждое его движение получалось каким-то дерганным, будто мозг был занят чем-то другим и совсем не контролировал движение мышц. Яровецкий наблюдал за ним краем глаза, хотя это было почти невыносимо. Одна его часть хотела вытолкать художника из автомобиля и из своей жизни как можно скорее, а другая… Один черт знал, чего хотела другая. Яровецкому недосуг было в этом разбираться и все, чего он хотел, так это чтобы все закончилось.       Дарий потянулся к ручке — раздался щелчок и дверца открылась.       — Простите, — тихо произнес спаситель, но Роман даже не подумал взглянуть в его сторону. — Все не должно было так случиться и мне на самом деле очень жаль. Хотел бы я, чтобы обстоятельства были другими, но… это моя вина и только мне нести ответственность за последствия своих решений. Вы… Ты хороший человек, и должен поступать так как должно. Я знаю и понимаю это, и если так случится, что в будущем мы окажемся по разные стороны… — тяжелый вздох, — это не страшно. Это не должно никоим образом тебя волновать. Даже в этот момент — я ни капли не жалею, что спас тебя. Если бы было нужно — попытался бы спасти и в третий раз, даже если бы мне пришлось для этого сбежать из тюрьмы или из любого другого места…       Роман моргнул и слегка повернул голову в сторону спасителя. Тот смотрел куда-то прямо перед собой, но взгляд его казался отрешенным, а рука все еще лежала на ручке, хоть и дверца была уже открыта.       — Просто живи, — тихо добавил Инаев. — И поступай по совести — этого будет достаточно. А все остальное… Все остальное пройдет.       Замолчав, какое-то мгновение Дарий колебался, а затем отвернулся и уверенно толкнул дверцу, будто боялся, что если задержится еще хоть на секунду — неминуемо сболтнет лишнего. Художник вышел и толкнул дверцу назад — та захлопнулась, а Яровецкий со смешанной гаммой чувств наблюдал за тем, как слегка прихрамывая спаситель преодолевал оставшееся расстояние до двери своего подъезда. Один короткий шаг, другой, третий… Романа внутри разрывали на части противоречивые ощущения: твою мать, разве так можно?.. Разве можно сказать такое и просто уйти, будто ничего не случилось?..       — А чтоб тебя!.. — рыкнул следователь. Злясь на себя, Яровецкий выдержал не больше десяти секунд и, прежде чем осознал, что творит, уже вылетел из машины и бросил вдогонку художнику:       — Я не хочу, чтобы однажды мы оказались по разные стороны.       Дарий остановился у двери подъезда, а через мгновение обернулся. Роман с неким запозданием понял, что несмотря на свое негодование и всю злость, это было правдой, с которой он ничего не мог поделать. Он смотрел на спасителя, а тот смотрел в ответ. Яровецкий сделал несколько шагов навстречу, не прерывая зрительного контакта, и, остановившись в каком-то шаге, попросил от всего сердца:       — Прошу, расскажи мне. Расскажи все. Пожалуйста.       Роман ни на что не рассчитывал и не знал, что будет делать в случае очередного отказа. Но это был отчаянный, последний рывок, крик души, который он больше не в силах был ни сдержать, ни проигнорировать. Они смотрели друг на друга еще какое-то мгновение, укрытые от солнца ветками деревьев с молодой листвой, а затем Дарий едва уловимо кивнул.       — Хорошо.