Посланник снов

      Покинув квартиру спасителя и сев в машину, какое-то время Роман просто сидел, прокручивая в голове только что услышанные откровения. В голове не укладывалось, что Инаев сказал правду, но в то же время он вынужден был согласиться с тем, что это признание многое объясняло. Оно объясняло и первое спасение, и, наверное, даже второе, хотя на этот счет не помешало бы услышать больше подробностей. В сотый раз мысленно повторив про себя, что его ангел-хранитель оказывается был еще и провидцем, Яровецкий от облегчения рассмеялся, прикрыв глаза. Вот это поворот! Романа так и подмывало позвонить брату и швырнуть ему в лицо эту правду, прямо заявить, что художник не был мошенником. Крикнуть во все горло «я же говорил!», но он усилием воли сдерживал себя зная, что ничего хорошего из этого не выйдет. К тому же, он обещал. И Роман поклялся себе, что сдержит слово несмотря ни на что, даже если в дальнейшем это решение ему еще как-то аукнется.       Выкурив одну сигарету, следователь завел мотор и тронулся в путь. И пусть он был слегка зол на то, что ему пришлось на время отложить расспросы спасителя, на душе у Яровецкого было хорошо. Впервые за долгое время он чувствовал себя в ладах с самим собой и даже с миром вокруг. Темные тучи сомнений, что отравляли его сердце, развеялись как дым, не оставив по себе и следа. Он наконец-то получил правду. Да, пусть сделал это и не слишком красиво, прибегнув к уловкам, да, пусть совесть слегка за это попрекала, но все это были мелочи, в сравнении с масштабами открывшейся правды. Его спаситель был самым настоящим супергероем! И пусть Дарий хоть тысячу раз будет это отрицать, сути вещей это все равно не меняло. От одной только мысли, что ему, самому простому обывателю в мире, повезло встретить этого удивительного человека, губы сами собой расползались в улыбке.       В клинику Роман попал к пяти вечера, и его приподнятое настроение чудным образом резонировало с раздражением от того, что ему пришлось приехать сюда вместо того, чтобы продолжить интересную беседу со своим новым лучшим другом.       — Господин Яровецкий, — Яна Ивановна уже привычно встретила его в своем кабинете и с порога указала на бежевое кресло напротив того, в котором сидела сама. — Рада, что вы смогли приехать. Присаживайтесь, пожалуйста.       — Будто у меня выбор был, — хмыкнул Роман. Он пересек небольшую светлую комнату с диваном, парой пуфов и небольшим журнальным столиком в пару шагов, после чего шумно плюхнулся на кресло и, не отдавая себе в этом отчета, принялся барабанить пальцами по подлокотникам. Его переполнял удивительный наплыв энергии: невероятно остро хотелось куда-то идти и что-то делать, и Роману приходилось прикладывать максимум усилий, чтобы продолжать сидеть на месте и не выглядеть откровенно скучающим. Он взглянул на большие круглые часы, что висели на противоположной стене, мысленно поторапливая стрелки ползти быстрее.       — Мне кажется, вы чем-то взволнованы, — сказала Яна Ивановна и Роман, опустив глаза, заметил, что она оценивающе изучала его. С блокнотом в руке, ручкой в пальцах, больших очках и этой несколько старомодной пышной прической из эпохи 60-х, она неуловимо чем-то напоминала ему нахохлившуюся сову. — Что-то случилось?       Яровецкий поджал губы и состроил самое невинное выражение лица, на какое был только способен.       — Да нет. С чего вы взяли?       Психолог некоторое время молчала, а затем сложила руки на коленях и приняла свой привычный всезнающий вид, который за предыдущую неделю уже успел набить следователю оскомину.       — Обычно вы приходите сюда с мрачным лицом, грызете палец и все полтора часа пытаетесь просверлить дырку в моих настенных часах.       — Никто не идеален, — откликнулся Яровецкий с невинной усмешкой, продолжая отбивать незамысловатый ритм пальцами.       — Но сегодня, видимо, случилось что-то хорошее? — предположила Яна Ивановна, потянувшись к очкам. — У меня складывается впечатление, что вы едва ли способны усидеть на месте. Думаю, скажи я сейчас, что вы можете уйти — и вас уже бы след простыл.       — Мы можем это хоть сейчас проверить. Я бы точно не возражал, — доверительно поделился своими соображениями Роман, но женщина, конечно же, не повелась. Даже в лице не изменилась: можно сказать, она профессионально не велась на его шутки и всякие двусмысленные намеки, предпочитая пропускать их все мимо ушей. Впрочем, ожидать иного было бессмысленно. Яна Ивановна мило улыбнулась ему. Яровецкий трактовал эту улыбку как «никуда ты не денешься, дорогуша, пока не истечет время, даже и не мечтай».       — Вы как всегда верны себе, господин Яровецкий. Давайте на время оставим шутки и вернемся к тому, на чем мы закончили в прошлый раз…       Роману казалось, что более длинного сеанса у него еще не было. Все встречи проходили довольно медленно и до этого — особенно, когда приходилось сквозь стиснутые зубы рассказывать о своих отношениях с семьей или о разводе с Леной. Тогда Яровецкий выдавливал из себя слова с болезненным скрипом под мерный цокот секундной стрелки, которая растягивала его полуторачасовое мучение на целую вечность. Но сегодня, как оказалось, понятие «вечности» заиграло для Романа новыми красками. Он едва высидел до половины седьмого и, как только психолог сказал, что он свободен — пулей выскочил из кабинета, даже не потрудившись закрыть за собой дверь.       Оказавшись на улице под теплым солнцем и прохладным вечерним ветерком, Роман сел за руль и первым его порывом было немедленно отправиться обратно в квартиру спасителя, чтобы расспросить того обо всем поподробнее. Но стоило вставить ключ в замок зажигания и завести двигатель, как порыв внезапно столкнулся с совестью и здравым смыслом. У человека есть дела. Ему нужно готовиться к занятиям, грядущей сессии и вообще — мало ты ему стресса сегодня доставил? Это может подождать до завтра. Он никуда не денется. Какое-то мгновение Роман сидел в машине на парковке, взвешивая все «за» и «против» и в конце концов пришел к выводу, что совесть все же была права. Как бы ни хотелось наплевать на все и вытрясти из художника все ответы в самое ближайшее время, тот этого не оценит. А Роман слишком дорожил с таким трудом завоеванным доверием, чтобы так неосторожно разрушить его из-за своего неуемного нетерпения.       Твердо убедив самого себя, что на сегодня ему хватит откровений, Роман, против воли испытывая легкую досаду, поехал домой. В дороге ему пришлось некоторое время простоять в пробке: что ни говори, а в этом плане вечерний понедельник был ничем не лучше пятницы. Все то время, что Яровецкий вынужден был простаивать, он постоянно возвращался воспоминаниями к моменту истины и признанию, которое так внезапно перевернуло его мировоззрение с ног на голову. Роман особо никогда не верил в высшие силы, разве что в карму, которую не единожды наблюдал в действии. Но чтобы вот так, чтобы кому-то там наверху было настолько не все равно на жизни букашек, что тут копошились… И конкретно на Романа Яровецкого — ну это было просто за гранью его собственного представления и о высших силах, и о себе самом. Конечно, любой человек был бы счастлив узнать, что он пришел в этот мир не просто так и что он особенный, но все же вместе с тем от подобного недвусмысленного внимания становилось немного страшно. Роман думал конкретно про себя самого и в упор не понимал, за какие такие заслуги его грешную тушку жизненно необходимо было спасать аж два раза. Пусть следователь и считал себя неплохим человеком, но до святого ему было как от луны до солнца, и это была чистая правда без каких-либо приукрашиваний. Он просто неплохой. Как и подавляющая часть людей этой планеты. Ничего особенного, типичный твердый середнячок, так почему же?.. Почему он, а не, скажем, сосед в квартире напротив? Почему Кристина Ткач или Артем Юрченко?.. Знал ли художник ответ на этот вопрос? Роман громко выдохнул и покачал головой, а потом задумался: интересно, а раньше Дарию приходилось спасать одного и того же человека дважды?.. Добавив и этот вопрос к воображаемому списку, Роман рассеянно проехал полметра и снова остановился, запустив в рот большой палец.       Домой он попал почти к половине девятого вечера, по дороге затарившись небольшим количеством еды, которая тут же ушла в холодильник. За минувшие часы он получил только пару сообщений — одно от Сашки, а другое — от Никонорова. Ответив на оба, Роман взял ноутбук, жестяную баночку пива и, усевшись на диване, в который раз включил запись своего спасения почти трехнедельной давности. На видео за все это время ничего не изменилось: спаситель по-прежнему бежал так же заранее, как и десятки раз до этого. Что только лишний раз подтверждало его слова о том, что он был в курсе того, что эта авария случится. Роман на прошлой неделе вдоль и поперек изучил биографию старика, который едва не сбил его, но не нашел никакой связи с художником. Они точно не были знакомы, и точно не сговаривались его убить. Яровецкий и так это знал, но все равно проверил всю логическую цепочку снова, чтобы убедиться, что ничего не упускал.       Черт возьми, все это действительно правда!       Громко вздохнув, Роман в пару глотков допил пиво, отставил ноутбук на столик и, закинув руки за голову, лег и уставился в потолок. Нахмурился. И что теперь? Он так долго доискивался правды, столько усилий приложил, чтобы услышать ее, и совершенно не думал о том, что будет после. Но теперь это самое «после» настало, и Роман поймал себя на том, что несколько растерялся. Как ему теперь жить дальше с этим знанием, не имея возможности никому рассказать? Как относиться теперь к собственной жизни? Что-нибудь изменить? Или ее уже изменили так, что больше не нужно?.. Мозги Яровецкого закипали от вопросов и предположений — он это ощущал почти физически. Он пытался отвлечься, листая каналы на телевизоре, потом думал, что легче будет просто уснуть, но в конечном итоге оказался слишком возбужден и взбудоражен. Мозги никак не желали отключаться, и Яровецкий в какой-то момент осознал, что ему нужно было хоть с кем-то обо всем поговорить. Почти жизненно необходимо. До одиннадцати Роман бесцельно блуждал по квартире, будто загнанный в клетку зверь, не в силах ни на что переключиться, а затем плюнул на все, схватил со стола ключи, погасил везде свет и выскочил из квартиры.       Ночной воздух остудил пыл следователя, но все же не настолько, чтобы он решил повернуть назад. Сна не было ни в одном глазу и Роман, вновь оказавшись за рулем, завел машину и поехал самым известным ему коротким путем в сторону пятиэтажки, одна квартира в которой сегодня стала путеводным маяком в непроглядном мраке. По пути ощутив, что неплохо было бы таки что-нибудь перекусить, Роман на пару минут заскочил в круглосуточный «Макдональдс», после чего вновь сел за руль и поехал дальше. Мысленно признавая тот факт, что малодушно проиграл самому себе, Яровецкий стоически отмахивался от доводов совести и старался не думать о реакции спасителя на свой внезапный поздний визит. Он настолько был поглощен своими бесконечными внутренними спорами, что даже слегка удивился, когда понял, что уже остановился у нужного дома. Роман не сильно ориентировался в расположении окон нужной квартиры, но ему за глаза хватило и того, что дом полностью тонул в темноте. То есть, все нормальные люди там давно спали. Яровецкий на мгновение закусил губу, вновь поддавшись сомнениям. Повернуть назад?.. Все же, ночь на дворе, скоро вообще полночь, да и спасителю завтра на работу с утра…              Роман с силой уткнулся затылком в кресло и запустил руку в волосы. Представил, как уезжает обратно и тут же тихонько взвыл от бессилия. Нет. Еще как минимум двенадцати часов ожидания ему не выдержать.       — Боже, надеюсь я не собью своим появлением никакой вещий сон, — тихонько пробубнил Роман себе под нос. Он закрыл машину и с пакетом в руке направился к ближайшему подъезду. Металлическая дверь оказалась не заперта, что Яровецкий воспринял как хороший знак, после чего он в пару прыжков преодолел один лестничный пролет и оказался у заветной двери. Вздохнув, попутно чувствуя себя слегка виноватым, следователь постучал. Подождал пару секунд, а потом постучал снова. И стучал до тех пор, пока не услышал слегка сиплый после сна голос по ту сторону.       — Кто там?       — Это я, — голос от волнения слегка подрагивал, и Роман поразился самому себе. В конце концов, ну не побьют же его, правда? Ну, может ему и достанется от художника пара сердито-недовольных взглядов, а может и не одна, но спаситель ведь должен понимать, правда? Он должен понимать, какое сильное впечатление производят на простых смертных слова «я вижу будущее». Да после такого сон потерять вообще ни разу не зазорно!       Дверь открылась с тихим щелчком. Яровецкий тут же улыбнулся во все тридцать два, надеясь, что улыбка не вышла слишком уж виноватой. Он ожидал увидеть досаду, раздражение или на худой конец злость, но в слегка заспанных голубых глазах за стеклами очков отчетливо плескались лишь беспокойство и тревога.       — Что ты здесь делаешь? Что-то случилось?       — Ээ… — на мгновение Яровецкий растерял все слова, осознав, как глупо выглядит сейчас со стороны и испытал еще один острый укол вины. Хотелось от души влепить затрещину самому себе, но вместо этого он насилу выдавил пару бессвязных фраз, разбавив их лучезарной улыбкой, а потом со всей присущей наглостью — все равно терять уже было нечего — напросился войти. И с каждым словом, и с каждым движением, чувство нереальности происходящего только усиливалось, но Роман был не в силах воспротивиться желанию быть в этом месте здесь и сейчас, и рациональная часть его разума просто тихо офигевала от того, что он вытворял. Дарий, в противовес взвинченному Яровецкому, проявил неслыханные чудеса выдержки и молча впустил гостя внутрь. Роман мог только по-белому завидовать его терпению: если бы это его самого разбудили посреди ночи, требуя каких-то ответов, то Яровецкий не церемонился бы и просто не глядя спустил бы несчастного с лестницы.       Вот еще одно наглядное доказательство в пользу того, что боженька не ошибся, наградив Дария его способностью.       — Прости еще раз, пожалуйста. Правда, я думал, что мне хватит сил дотерпеть до завтра, но… — Роман снял обувь и с удовольствием переобулся в цветастые тапочки, которые стояли рядом с теми, что принадлежали Кристине. Выровнявшись, он улыбнулся виновато и развел руки в стороны. — Но не вышло. Ты должен понять — то, что ты рассказал, это… Об этом не так уж легко перестать думать, знаешь ли! Особенно кому-то вроде меня. Не сердись, ладно? Обещаю, это в первый и в последний раз, больше я так делать не буду.       Роман выдал еще одну милую улыбку из своего арсенала. Дарий какое-то мгновение смотрел на гостя без выражения, а затем снова вздохнул и, поправив очки, сказал бесцветно:       — Проходи.       — Спасибо, — ответил довольный Яровецкий одними губами, одновременно стыдясь и радуясь тому, что судя по всему на него не собирались злиться или обижаться.       — Что-нибудь будешь? — нейтрально поинтересовался Дарий, свернув на кухню. Яровецкий секунду подумал и пожал плечами.       — Обычно я пью кофе, но если его у тебя нет, сойдет и чай.       — Кофе есть, я держу для Кристины, — откликнулся художник, и Роман мысленно поблагодарил девушку.       — О, ну отлично!       Какое-то время следователь стоял с пакетом за спиной у художника и молчаливо наблюдал за его действиями: как тот ставил чайник, как доставал чашки, тарелки, банку с кофе и пачку заварного чая. У Яровецкого невольно создавалось странное впечатление, будто просыпаться посреди ночи или принимать полуночных гостей было для него в порядке вещей. И только сейчас Роман обратил внимание на то, что обычно всегда аккуратно уложенные волосы художника стояли торчком, а светло-сиреневая пижама, несмотря на ситуацию, придавала ему весьма добродушный вид. Разливая кипяток по чашкам, он был похож на мило взъерошенного воробушка, которому хоть и не понравилось, что его разбудили, но который понимал, что причина такого поступка была веской, и только поэтому не клевался в гневе. От возникшей в голове ассоциации Яровецкий невольно прыснул и рассмеялся в кулак. Дарий повернулся и смерил его вопросительным взглядом.       — Почему ты смеешься?       — Извини, просто до этого мне не приходилось видеть тебя ни в чем, помимо костюмов, — Роман усилием воли заставил себя прекратить. — Я… кхм, извини.       — Ты разбудил меня посреди ночи. Было бы странно, застань ты меня в чем-нибудь другом, — Дарий поставил чашки на стол и Роман, отлипнув от стены, поставил пакет на стол и сел на тот же стул, на котором сидел и днем. Дарий присел с правой стороны от гостя и, обхватив чашку руками, слегка подул на содержимое.       — И то верно, — ответил Роман, усмехнувшись. Но стоило ему потянуться к пакету, как Дарий спросил:       — Ты руки помыл?       — А-ээ… — выдавил из себя застигнутый врасплох Яровецкий, но художник на него не смотрел. Он сделал небольшой глоток из чашки и продолжил:       — Через гостиную направо первая дверь. Желтое полотенце на змеевике.       — Спасибо, — чувствуя себя слегка пристыженным, Роман проследовал указаниям хозяина квартиры. Он вымыл руки, и через минуту пошел обратно, по-прежнему ощущая какую-то странную неловкость. Возможно, из-за слегка царапающего внутренности чувства вины за свое позднее вторжение, а может, из-за поведения спасителя: Дарий никоим образом не показывал того, что ему не нравилась вся эта ситуация, но и никакого особого радушия не выказывал. «Ну а чего ты хотел? — скептически пронеслось в голове. — Чтобы он на каждом шагу любезностями расшаркивался? Мало кому по душе, когда их будят посреди ночи из-за всякой ерунды. Вот ты сам, например, вообще этого не выносишь!». Роман в принципе был согласен с внутренним голосом во всем, кроме «ерунды» — его интерес к происходящему уж никак нельзя было обозначить этим словом.       Вернувшись, Роман застал спасителя за все той же чашкой с чаем. Вновь сев за стол, Яровецкий достал из пакета картошку фри и пару чизбургеров.       — Угощайся, — Яровецкий деловито разложил еду на тарелке и тут же принялся таскать картошку. Дарий покачал головой.       — Спасибо, но я не буду. Не ем вредную пищу на ночь.       Яровецкий перестал жевать, не зная, был ли это намек на что-то, констатация факта, или еще что, поэтому неуверенно усмехнулся и продолжил жевать как ни в чем ни бывало.       — Ну… ладно, — Роман продолжил таскать картофель с тарелки, наблюдая за спасителем. В голове вертелась масса вопросов, готовых сорваться с языка в любой момент, и Яровецкий понял, что дальше тянуть бессмысленно. Если он еще хотел успеть поспать сегодня, пора было приступать к делу. Он откашлялся. — Так и это… Ты сегодня мне такое рассказал, что я до сих пор в себя до конца прийти не могу. Я тут много думал и в общем… По поводу первого своего спасения мне вроде бы все понятно: ты увидел свой вещий сон и в нужное время предотвратил его. А что насчет второго раза? Если я правильно помню, ты говорил, что видишь только несчастные случаи, но ведь… Тогда, в сарае, это было самое настоящее нападение, к тому же далеко не случайное. Так, я что-то недопонял или?..       Дарий какой-то момент просто смотрел на свою чашку, от которой шел едва заметный пар, а затем сделал глоток и бесшумно поставил ее назад, по-прежнему не поднимая глаз.       — Я… Не знаю, почему так случилось, — он вновь рассеянно обхватил чашку руками и смотрел куда-то перед собой расфокусированным взглядом. — Со мной такое произошло впервые и, если честно, я совершенно не был к этому готов. В том сне я не видел нападавшего — только руку с ножом, который вонзили тебе в спину. Это… было ужасно.       Роман не мигая уставился на спасителя, неожиданно почувствовав острую потребность извиниться, хотя он и не был до конца уверен, за что именно.       — Прости.       Дарий наконец-то поднял глаза, а затем грустно улыбнулся краешком губ.       — Это не твоя вина. Мне никогда раньше не приходилось предотвращать убийства, тем более людей, которых я знаю. И говоря по правде, у меня не было ни малейшего представления, с чего я должен был начать — а тут еще мы снова встретились, когда я пришел в отдел рисовать портрет подозреваемого. Я ведь не мог просто сказать, что тебя в ближайшие пару дней убьют в каком-то сарае, — он тяжело вздохнул, продолжая задумчиво греть руки о чашку. — Ты бы мне не поверил, а если бы вдруг и поверил, то начал бы задавать вопросы, на которые мне тогда совсем не хотелось отвечать.       Роман рассеянно отпил из чашки, вспоминая тот день. Хмыкнул.       — Да, я помню, ты держался весьма прохладно.       — Мне было не по себе, — на одном дыхании произнес Дарий, и следователь внимательно посмотрел на него. — Я не слишком люблю быть в центре внимания и больше всего на свете хотел, чтобы ты оставил меня в покое, чтобы все это наконец-то закончилось. Но после того как я увидел твое убийство, оставаться в стороне было невозможно. Прошу прощения, если тогда ненароком обидел тебя своими словами или действиями. Я… должен был защищать себя.       Яровецкий поджал губы и рассеянно запустил в рот большой палец. Он помнил свою глухую обиду, которая еще до недавних пор временами давала о себе знать, а теперь казалась сущим пустяком, не стоящим даже упоминания.       — Все нормально. Не бери в голову, — произнес Роман и громко выдохнул. Он немного помолчал, а затем вновь потянулся за картошкой и добавил: — Что ж, могу представить, как после всего этого тебя панически трясло от мысли, что меня придется спасать еще раз. Наверное, ты тогда с десяток раз пожалел, что вытащил меня из-под колес.       Дарий бросил на него укоризненный взгляд, от которого Роман сразу же капитулировал с примирительно вскинутыми руками.       — Прости-прости, конечно же ты не жалел. Но признай — досада была неслабой.       — Возможно, — уклончиво ответил художник, и Яровецкому это сказало достаточно. — Но у меня не было времени долго сетовать на обстоятельства: до твоего убийства оставался день или два, а я понятия не имел, где находился тот сарай. Тогда я подумал, что скорее всего, это как-то связано с делом, которое ты вел. Мне нужна была информация, и я не придумал ничего лучше, чем обратиться за помощью к одному старому знакомому.       — Артему Юрченко, — уточнил Роман и Дарий кивнул.       — Я спас его два года назад — его чуть не убил его же дипломный проект… Длинная история, — отмахнулся художник на вопросительно вскинутую бровь следователя. — Я знал, что Артем дружит с компьютерами, и что если попрошу, он мне поможет. Так и случилось. Он достал для меня адрес поселка, снимки коттеджа и сарая. А также адрес Эдуарда Шевкова, — голос Дария постепенно стих, и он сделал глоток чая, чтобы промочить горло. Роман наблюдал за ним, попеременно грызя то картошку, то собственный палец, и хмурился. Дарий немного помолчал, а затем продолжил: — Когда я увидел сарай на снимках, мне немного полегчало — он полностью совпадал с тем, что я видел во сне, так что теперь я знал точный адрес, время суток и жертву. Мне не хватало только сведений о нападавшем. Я знал лишь, что он левша — во сне он замахивался на тебя левой рукой. Но в тот день Эдуарда Шевкова арестовали, а это означало, что во сне я видел не его. Я мог бы не упорствовать так сильно, мог бы не идти к нему домой, но на самом деле меня гнал страх, что того, что я уже знаю, будет недостаточно. Ведь, как я уже говорил, до этого мне никогда не приходилось предотвращать никаких убийств. Или спасать ранее спасенного еще раз. Все это было для меня слишком.       Роман сделал глоток кофе, раздумывая над услышанным. После последних слов спасителя у Яровецкого пробежал мороз по коже: так все же он был первым, кого художник спас дважды… Следователь мысленно покачал головой, решив, что лучше сейчас не думать о том, что бы это значило. Вместо этого он воспоминаниями вернулся к прошлым событиям. И хоть теперь наконец-то все кусочки головоломки складывались правильным образом, но Яровецкий не испытывал облегчения, даже наоборот: он ясно видел, что своими действиями художник создал немаленькую такую проблему, которую по-прежнему нужно было как-то решить и это тяготило следователя.       Спаситель тем временем продолжал:       — Я хотел удостовериться в своих выводах, найти какое-нибудь подтверждение того, что он левша, и что вы в самом деле арестовали нужного человека. Но в квартиру я не попал, что наверное, было к лучшему, и просто вернулся домой, успокаивая себя тем, что я и без того сделал все, что мог. Но когда сон повторился, выбора у меня не осталось. Я по-прежнему не знал, кто нападет на тебя, поэтому воспользовался предложением Лешина и поехал в поселок. А дальше… Дальше ты и сам знаешь.       — М-да… — протянул Яровецкий, запустив руку в волосы и от души растрепав их. Он хмыкнул, а затем невесело рассмеялся. — Такие показания судье лучше не слышать.       — Прости, — тихо ответил Дарий, вновь уделяя внимание только своей полупустой чашке. — Я доставил тебе неприятностей.       Роман вздохнул и отмахнулся.       — Это… Ой, не думай об этом сейчас, ладно? Главное, что все хорошо закончилось и мы оба живы. Что ж, а теперь послушай мою часть истории. Она не абы как дополнит твою.       Дарий заинтересованно поднял голову, и взгляды их встретились. Яровецкий откашлялся.       — Значит, ты уже в курсе того, что Сашка, мой неугомонный старший брат, нанял частного сыщика, чтобы следить за тобой. И знаешь об Эльдаре Шевкове и о том, что он тоже за тобой следил. Но знаешь ли ты, почему?       Дарий покачал головой, и Роман довольно усмехнулся. Приятно было для разнообразия единолично вставить последний кусочек мозаики на место.       — Эльдар Шевков слегка не дружит с головой. Он наблюдал за участком и видел тебя, когда ты выходил из него, а потом вы «удачно» пересеклись снова в доме, в котором жил его брат и которого мы к тому моменту арестовали. Наверняка он подумал, что ты один из нас — полицейский, расследующий убийство Дольниковой. По-своему сложив два плюс два, он следил за тобой пару дней, а потом увязался следом в поселок и Сашкин следователь это видел. Он сообщил об этом Сашке, а Сашка сообщил мне. Поэтому я приехал туда той ночью… И поэтому теперь я понимаю, почему тогда, во время дачи показаний, ты был так шокирован, но послушай, — Роман подался вперед, заметив, как стремительно побледнел спаситель после его слов, — ты не мог знать, что так все обернется. Ты видел преступление и хотел предотвратить его из лучших побуждений. Что, собственно, и сделал!..       — Да, при этом собственными руками сделав все для того, чтобы оно вообще состоялось, — хмыкнул Дарий, и Роман громко прищелкнул языком.       — Ты знаешь больше других, но все же не все, — ответил Яровецкий, не имея ни малейшего понятия, как убедить художника перестать бичевать себя. — И даже несмотря на ошибки, ты сделал все, что от тебя зависело и спас меня. Этого ничто не отменяет!       — Ничего из этого вообще бы не случилось, если бы только я… — он осекся, покачал головой и отвернулся, вновь уставившись на содержимое своей чашки. Страдальчески закатив глаза, Роман вновь потянулся к картошке, чувствуя легкое раздражение. В самом деле, неужели он не понимал, что был не властен над обстоятельствами? С точки зрения самого Яровецкого, все могло закончиться гораздо хуже и то, что спаситель отказывался это видеть, его слегка бесило.       — Если бы ты проигнорировал свой сон? Или если бы решился рассказать, какая опасность меня ждет? Брось, тогда ты не мог сделать ни того, ни другого и я это понимаю, — фыркнул Роман. — Тебя от одного моего присутствия рядом передергивало, думаешь, я не замечал? Теперь-то я знаю, почему, а тогда, ну… Не знаю, сложно предугадать, как бы все сложилось, расскажи ты мне правду. Может, все стало бы только хуже. Так что заканчивай винить себя в чем бы то ни было, когда все закончилось хорошо. Раздражает.       Прожевав, Роман вновь взялся за кофе. Тот был немного горьковат и, подумав секунду, Яровецкий потянулся за сахарницей и бросил в чашку пару ложек сахара.       — А Артем? Из-за меня он тоже оказался вовлечен. На это тоже прикажешь мне закрыть глаза?       Роман подул на чашку, ощутив легкий укол стыда за свое маленькое вранье.       — Ээ… Ну, я вообще-то слегка преувеличил масштаб неприятностей, — уклончиво сказал Яровецкий, ощущая на себе чужой взгляд и старательно избегая его.       — Что ты имеешь в виду?       — Ну… На самом деле, официально в отделе известно только о самом факте взлома. Твой друг профи — он не оставил никаких следов, так что на самом деле у нас есть только догадки, что хакер что-то мог искать по делу Дольниковой, но никаких надежных улик, — пробормотал Роман и стыдливо поднял взгляд на спасителя. Тот смотрел на него широко распахнутыми глазами, полными неверия и удивления. Яровецкий виновато улыбнулся. — Прости, что я солгал, но иначе прижать тебя к стенке и узнать правду у меня бы не вышло. Я ведь знал, что ты довольно изобретательный и если захочешь выкрутиться, то обязательно сделаешь это, но также мне казалось, что не в твоем характере позволить кому-то другому отвечать за твои проступки, так что…       Дарий фыркнул и невесело рассмеялся, а затем снял очки, и устало протер руками лицо. Роман немного помолчал, неловко поерзав на стуле, а потом добавил:       — Правда, прости… Но в свое оправдание скажу, что ты сам меня вынудил! — в отчаянной попытке оправдаться, воскликнул Роман, но спаситель ничего не ответил и он добавил: — Так что, за Артема Юрченко можешь не волноваться. Я узнал о нем от Сашкиного сыщика и никому не рассказывал… А даже если, вдруг, наши что-нибудь найдут, то… то я с этим как-нибудь разберусь. Не переживай.       Дарий отнял руки от лица и посмотрел на него сердито.       — Не вздумай. Ты следователь, тебе нельзя так рисковать и покрывать кого бы то ни было!..       — Уж позволь мне самому решать, что мне можно делать, а что нельзя, — отрезал Роман, слегка повысив голос. — Есть вещи поважнее должностных обязанностей. Долг перед самим собой — в первую очередь. Если расследование каким-то образом приведет к Артему Юрченко, то потом оно так или иначе приведет к тебе и все станет только сложнее. Сейчас вас обоих мне будет защитить проще.       — Ты… Ты… — начал было Дарий, но потом решительно оборвал сам себя и отвернулся. Вновь нацепил очки на нос и тихо засопел, уставившись куда-то перед собой. Брови сошлись у переносицы, образовав глубокую складку. Пальцы судорожно вцепились в чашку: спаситель явно сердился, но на себя или на твердолобость гостя — сложно было сказать. Роман изучал его какой-то момент, а затем вздохнул и сказал:       — Просто смирись и позволь мне разгрести весь бардак.       — Разве я могу просто сидеть в стороне, когда…       — Можешь, — с нажимом произнес Яровецкий, не мигая глядя на спасителя. — И будешь. Не усложняй мне жизнь еще больше, пожалуйста.       Дарию это явно не нравилось, но возразить ему было нечего. Роман испытал крохотный прилив удовлетворения, поняв, что этот раунд остался за ним.       Некоторое время они провели в молчании, думая каждый о своем. Яровецкий уплетал за обе щеки чизбургер, пока Дарий рассеянно обновлял кипяток в чашках себе и гостю. В какой-то момент бросив взгляд на часы, Роман с удивлением обнаружил, что стрелки перескочили за час ночи. Время здесь текло удивительно быстро. Не то, что в кабинете психолога.       — Кстати, по поводу дела Шевковых, — начал Роман, вытерев губы салфеткой, — у меня к тебе есть еще один вопрос.       Дарий взял чашку в руки и поднес ее ко рту. Подул на содержимое, слегка хмурясь каким-то своим мыслям.       — Какой?       — Как ты все-таки нарисовал тот портрет?       Художник сделал глоток и замер. Роман сложил руки на столе, внимательно его рассматривая. Спаситель медленно поставил чашку на стол и машинально покрутил ту в пальцах.       — Я же тебе рассказывал.       — Ну да, — Яровецкий поджал губы, припоминая то дивное объяснение, которое на самом деле мало что объясняло. — Но, ты меня извини конечно, но в твою «науку о памяти» как-то… Не особо верится. Хотя распинался ты убедительно, признаю. Я почти купился.       Спаситель потянулся к очкам.       — Это… Сложно объяснить, — произнес он после небольшой паузы. — Если сильно сосредоточиться, то иногда, при достаточной вовлеченности собеседника, я могу уловить какие-то образы, которые он видел или представлял недавно. Это довольно трудоемкий процесс и отнимает много сил, так что я крайне редко к нему прибегаю. С Лешиным у меня не было выбора и я рад, что тогда все получилось.       Роман поджал губы.       — Понятно, — протянул он, а затем усмехнулся. — То есть, ни черта непонятно, на самом деле, так что я буду считать, что это еще одна твоя суперспособность, хорошо?       Дарий страдальчески покачал головой. Яровецкий отметил, что Инаев так реагировал на все слова с приставками «супер», если они применялись для его характеристики. Забавно. Следователь немного помолчал, сделав глоток из чашки, а затем слегка подался вперед и, мгновение поколебавшись, спросил:       — С чего это все началось? Твое предвидение.       Художник тяжело вздохнул и опустил голову, уткнувшись взглядом в свою чашку. Похоже, ему было проще отвечать не глядя на собеседника и Роману подумалось, что это наверное было в самом деле тяжело для него — таскать всю жизнь груз ответственности за сохранение этой тайны, чтобы принести ради нее в жертву себя и свое будущее. И должно быть, спасителю не менее тяжело было решиться эту тайну открыть кому бы то ни было. Яровецкий хотел ему помочь, но пока не знал как. И надеялся, что узнав подробности, сумеет что-нибудь придумать.       Дарий молчал довольно долго. За окном едва слышно шумел ветер, изредка стуча кабелями по крышам подоконников и балконов. Роману казалось, что весь мир сузился до них двоих, сидящих на омытой светом уютной кухне, в то время как все остальные находились где-то невообразимо далеко, были скрыты в мраке ночи, глухие и слепые, блаженные, не ведающие ни о чем. Яровецкий почти не думал о позднем времени, или о сне, и если бы его кто спросил в тот момент, не устал ли он, то Роман бы ответил, что мог бы просидеть так хоть целую вечность.       — Мне было пять лет, — в конце концов тихо начал Дарий, по-прежнему уделяя все свое внимание чашке, и следователь, положив голову на руки, весь обратился в слух. — И мне часто снились кошмары, которые я не помнил наутро. Но однажды мне приснился сон, который запомнился мне на всю жизнь: в нем я видел, как гибли мои родители. Как их машина падала с моста, пытаясь избежать столкновения со встречным автомобилем.       Роман нахмурился, припоминая газетную вырезку об этом ДТП, которую достал Андрей Лавров, собирая информацию об Инаеве для брата. Яровецкий смотрел на спасителя, и в голове у него не укладывалось, что тот знал об этом заранее. Разве это не слишком жестоко, показывать гибель родителей ребенку? Следователь был не удивлен, что художник в конечном итоге не сумел это предотвратить: он наверняка рассказал о том, что ему приснилось, но ему, ожидаемо, не поверили.       — Они мне не поверили, конечно же, — сказал Дарий, будто в подтверждение догадок Романа. — Сколько бы я ни умолял их остаться, но они меня не послушали. Сейчас мне кажется, это было неизбежно. И что даже будь я старше тогда, все равно не сумел бы ничего изменить.       — Ты не можешь этого знать, — покачал головой Яровецкий. Дарий взглянул на него и грустно улыбнулся краешком губ.       — Нет, могу. Это ощущение — словно я должен был пережить эту трагедию и навсегда ее запомнить — на самом деле никогда меня не покидало. Ведь если бы они спаслись тогда, сейчас я был бы другим человеком, и все было бы иначе. Но думать об этом бесполезно. Все уже случилось так, как случилось. К добру или к худу.       Роман поджал губы. Дарий едва слышно вздохнул и вновь потянулся к чашке. Повисла тишина, нарушаемая лишь периодическим шумом ветра да цокотом секундной стрелки на настенных часах. Яровецкий размышлял об услышанном, о судьбе и роке, и не знал, что сказать. Для него это были эфемерные высшие материи, до которых ему особо никогда не было дела. Единственное, в чем он был уверен наверняка, так это в том, что бог, или кто там жил на небе, был к его спасителю слишком жесток.       — Мне жаль, — искренне сказал он. Дарий слабо усмехнулся.       — Это было давно. С тех пор мне пришлось пережить множество приятных и не очень приятных моментов. Каждый раз, стоит мне выиграть у смерти, и я думаю, что моя жизнь не напрасна, что оно того стоит. Стоит полубессонных ночей, расшатанных нервов, полученных травм и прочих неприятностей.       Роман фыркнул.       — Знаешь, вот после таких слов я не знаю, что думать — что ты просто невероятно самоотверженный или попросту ненормальный.       — Думаю, — Дарий моргнул и потянулся к очкам — всего понемногу?..       Яровецкий задумчиво засунул в рот большой палец и принялся его грызть.       — И сколько людей ты спас? — поинтересовался он, стрельнув в спасителя изучающим взглядом, отчего тот сразу заметно стушевался. — Ты ведь должен это знать.       Повисла еще одна долгая неопределенная пауза. Как и всегда перед каким-то сложным для него вопросом, художник медлил, будто не мог определиться, стоит отвечать или нет. В итоге он ответил так тихо, что следователю пришлось прислушаться.       — Сто тринадцать.       Роман от неожиданности вытащил палец изо рта и тихо присвистнул.       — Ого! Сто тринадцать, серьезно?       Дарий кивнул.       — Ты был сто тринадцатым. Кристина — тридцать первой, Артем — девяносто шестым.       — Нифига себе как ты всех нас помнишь! — удивленно воскликнул Яровецкий и рассмеялся. — Обалдеть! Да ты работаешь эффективнее всех наших отделов правоохранительных органов вместе взятых!       — Это вряд ли, — чопорно отозвался Дарий, но Роман уже понял, что у того просто случился очередной наплыв ложной скромности. — Сто тринадцать людей за двадцать семь лет — это не много.       — Фух, боже ты мой, — ворчливо протянул Яровецкий, разглядывая художника во все глаза, — помимо всего прочего ты еще и слишком к себе критичен, вот, что я скажу.       — У меня есть на это причины.       — Причины? — Яровецкий недоуменно прищурился. — Какие причины?       Стоило вопросу сорваться с губ, как до Романа внезапно дошло. «Иногда получается, иногда — нет», — так спаситель сказал, когда объяснил природу своей тайны. Если существовали спасенные, то, естественно, были и те, кому повезло не так сильно. Человеческий фактор — банально, но, тем не менее, не всегда даже продуманные до мелочей планы идут как по маслу. Яровецкий уже невольно пожалел, что поднял эту тему.       — И… — неуверенно начал он, когда пауза стала затягиваться, — и многих ты не успел?..       Дарий вздохнул. Гораздо тяжелее, чем прежде, и Роман тут же дал себе мысленный подзатыльник. Знал ведь, что лучше не спрашивать и все равно не сдержал свой длинный язык и неуемное любопытство.       — Не отвечай, — тут же бросил следователь, едва художник открыл рот. — Не отвечай, если не хочешь, не надо. Наверное, некоторых вещей мне все же лучше не знать.       Роману показалось, что спаситель посмотрел на него с благодарностью. Чувствуя себя слегка не своей тарелке, Яровецкий поспешил перевести разговор на другую тему.       — И… как это происходит? — преувеличенно бодро начал он, схватившись за чашку, остаток кофе в которой, уже успел остыть. — Ты просто ложишься спать и все? Или, может, медитируешь перед этим, или устраиваешь ритуальные танцы с бубнами?..       — Просто ложусь спать, — художник пожал плечами, ожидаемо проигнорировав шутку. — Обычно после каждого пророческого сна меня выдергивает в реальность около трех-четырех утра. Тогда я встаю и сразу зарисовываю то, что увидел. В первую ночь это в основном всегда местность и общая картинка происшествия, на вторую в основном упор на раскрытие подробностей, а на третью — личность самого пострадавшего. После третьей ночи обычно я рисую портрет. И именно после третьей ночи происходит само происшествие.       — Как интересно, — искренне сказал Яровецкий и внезапно кое-что вспомнил. — Что ж, это объясняет, почему ты держал в руках альбом на той записи с моего ДТП. Наверное, сравнивал меня со своим портретом?       Дождавшись утвердительного кивка, Яровецкий вновь прищурился, с любопытством разглядывая художника. Что ни говори, а такую захватывающую историю услышишь далеко не каждый день.       — И что, оно всегда так работает? Три ночи и все? Со мной тоже так было?       Дарий отчего-то замешкался и, вновь потупив взгляд, поправил очки. Кивнул.       — Угу.       — Ничего себе, — несмело усмехнулся Роман. — То есть, это реально очень мало времени. Даже представить себе не могу, насколько хорошей должна быть твоя зрительная память, чтобы запомнить столько деталей и в точности перенести их на бумагу. Думаю, из тебя в самом деле вышел бы отличный криминалист.       — Нет уж, спасибо, — пробормотал Дарий. — Мне хватает и тех смертей, что я вижу по ночам.       — Да ладно, не можешь же ты видеть только одни свои вещие сны? — уверенно произнес Яровецкий, но заметив затравленный взгляд спасителя, умолк и озадачено моргнул. В голове неожиданно прозвенел тревожный колокольчик, и следователь недоверчиво уставился на художника. — Да быть не может! Ты… Тебе больше ничего другого не снится что ли?..       Дарий отрицательно покачал головой и Роман, ошарашено хлопая глазами, не был уверен, как ему реагировать на это открытие. Если спаситель видел только все эти несчастные случаи, когда ложился спать, тогда было совершенно неудивительно, что он постоянно был таким… замороченным и закрытым, и при этом старательно пытался в эмоциональном плане держаться на расстоянии от людей. Да любой нормальный человек, узнав все эти подробности, уже сдал бы его в психбольницу и дело с концом.       — Удивительно, что ты до сих пор не двинулся мозгами, честное слово. Видеть одни эти смерти… Да это кого хочешь доведет до ручки, я не… — у Яровецкого в голове не укладывалось то, что он только выяснил. — Я просто не представляю, как ты живешь с этим.       Художник небрежно пожал плечами, будто Роман спросил о том, как он справляется с пылью в труднодоступных местах.       — Я привык. Я вижу эти сны, сколько себя помню. Да и… Я стараюсь не зацикливаться на том, что все увиденное однажды станет реальностью. Для меня эти сновидения сродни фильмам, в которых я знаю концовку и имею возможность ее переснять. Наверное, именно это и помогает держать мне мозги в нормальном состоянии так долго. Мои сны — это своего рода инструкция к действию, а не показ окончательного приговора. Только я решаю это. Только мне под силу изменить ход вещей.       Дарий умолк и улыбнулся краешком губ, будто бы все нормально и словно для того, чтобы следователь ничего не принимал из услышанного близко к сердцу, но у Романа от этого ответа наоборот вся душа ушла в пятки, а по спине пробежали мурашки. С этой точки зрения он совершенно не смотрел на ситуацию, а ведь… Имей эту способность не Дарий Инаев с его прошлым, принципами и силой духа, а кто-то другой — и жизнь Романа вполне могла бы оборваться по трагической случайности еще три недели назад. Только на миг представить такой исход было страшно. Яровецкий думал, что имей он сам такой дар — и то не был уверен, что ему хватило бы смелости и решимости спасти всех этих незнакомцев из своих снов, а ведь он был следователем. Человеком, имеющим непосредственное отношение к рискам и большим шансам однажды лишиться головы. А Дарий Инаев?.. Сто тринадцать, следом пронеслось в голове, он рискнул своей головой как минимум сто тринадцать чертовых раз, твою мать!       — Ты в порядке? — спросил Дарий обеспокоенно, но Роман даже не сразу его расслышал, пребывая далеко в своих мыслях. Спасителю пришлось повторить еще раз, прежде чем Яровецкий сумел придать своему взгляду осмысленность и вернуться к настоящему.       — Да… Да, наверное… Хотя, не знаю, все это выше моего понимания, — он попытался улыбнуться, но улыбка получилась какой-то дерганой и тут же сползла с лица, будто не могла на нем удержаться. — То, чем ты занимаешься… И то, как относишься к этому, будто… У меня такое впечатление, будто ты думаешь, что не делаешь ничего особенного. Будто спасать этих людей не сложнее, чем выйти в магазин за хлебом. Я знаю, что тебе не все равно, ты переживаешь — за меня, за Артема, за Кристину, я в этом уверен, и наверняка за исход каждого своего нового сна, — но в то же время в тебе столько спокойствия и хладнокровия… И даже в том, как ты говоришь обо всем этом… С таким, я не знаю, смирением, что ли?..       — А разве у меня есть выбор? — глухо откликнулся Дарий. Он глубоко вздохнул и развернулся к Роману всем корпусом, соединив руки на коленях. — Ясное дело, что я хочу жить — в этом я ничем не отличаюсь от всех нормальных людей. Это инстинкт, его не переборешь так просто. Но в то же время я хочу, чтобы и другие люди тоже имели эту возможность. Очень давно я понял и принял как факт то, что моя жизнь никогда не будет принадлежать мне. И, по правде, это меня не особенно тревожит. Я рад возможности встретить каждый новый день, услышать щебет птиц, ощутить прикосновение ветра, увидеть новый восход и закат. И вся разница между мной и остальными людьми в том, что для меня каждый восход и каждый закат — по определению последний, потому что так легче. Только и всего.       Роман долго смотрел на него и чувствовал, как глаза стало предательски пощипывать. Яровецкий судорожно потянулся к ним и протер, удивляясь и злясь на самого себя за не вовремя накатившие эмоции, и на спасителя тоже за то, что продолжал смотреть: Роман чувствовал на себе этот заглядывающий в душу взгляд и хотел, чтобы Дарий просто отвернулся.       — Твою мать… Прости, — убрав руки от лица, Яровецкий неловко усмехнулся, стыдливо пряча глаза. — Не знаю, что на меня нашло…       — Все нормально, — откликнулся Инаев и тут же спохватился: — Хочешь воды?       — Да, было бы неплохо, — признал Роман и спаситель, тут же поднявшись с места, подошел к кувшину, что стоял на тумбочке недалеко у плиты. Через минуту хозяин квартиры вернулся уже со стаканом и протянул его Яровецкому.       — Держи.       — Спасибо.       Роман был несказанно рад этой небольшой отсрочке. Пока он пил, Дарий молча убрал со стола и вымыл чашки. Воспользовавшись моментом, следователь украдкой взглянул на часы, на которых перевалило за полтретьего ночи, и слегка обалдел. Ему казалось, что прошло намного больше времени…       Покончив с посудой, Дарий вытер руки и вновь сел на стул.       — Есть еще что-то, что ты хочешь спросить у меня?       Он смотрел прямо, а Роман, задумчиво потерев подбородок, поймал себя на том, что совсем не был уверен в своем ответе. Но все же кое-что еще неплохо было бы выяснить.       — Сколько людей знает… — Яровецкий неопределенно взмахнул руками, — вот это все о тебе?       — Только Кристина. Теперь еще ты.       Роман моргнул.       — И все?       Дарий многозначительно хмыкнул.       — Как ты уже мог заметить, я крайне осторожно отношусь к людям и обычно не рассказываю о себе все, кому попало, при первой встрече.       — О, так я не «кто попало», — блекло улыбнулся Роман. — Это радует. Значит, Кристина и я… А Артем Юрченко?       Художник отрицательно покачал головой.       — Нет. Хотя он проявлял некоторый интерес, но, кажется, я сумел внушить ему мысль, что чужое личное пространство нужно уважать.       — М-да, ну со мной у тебя изначально не было шансов, — усмехнулся Яровецкий и Дарий, немного поразмыслив, кивнул.       — Да, теперь я это понимаю.       — Жалеешь? Что рассказал мне?       Карие и голубые глаза скрестились. Дарий поправил очки, а Роман ожидал его ответа затаив дыхание. Конечно, художник мог солгать, но Яровецкому казалось, что он в случае чего сможет это понять.       — Не знаю, — в конце концов, ответил спаситель и слегка нахмурился. — С одной стороны я рад, что ты больше не будешь в чем-либо подозревать меня, с другой же… Я могу только надеяться, что правда тебе не навредит. И что тебе никогда не придется идти на сделку с совестью, чтобы сохранить ее в секрете от прочих.       Роман поджал губы и тяжело вздохнул, устало потирая глаза. Он тоже на это надеялся.       — М-да, ночка выдалась та еще, — слабо усмехнувшись, сказал он и поднялся, понимая, что пора бы уже и честь знать. Голова казалась непомерно большой и тяжелой, и просто гудела от количества новой информации, требующей тщательного обмозгования. — Что ж, я это… Спасибо, что не спустил меня с лестницы, когда я так нагрянул неожиданно, и что рассказал все… И прости, если сильно тебя доставал в процессе. Просто мне все еще сложно осмыслить столько неожиданных откровений.       — Все в порядке. Я… хоть и не ожидал этого ночного визита, но я понимаю. И не сержусь, правда. В какой-то степени мне даже стало немного легче.       — О, это хорошо, — Роман неловко развел руки в стороны. — Что ж, тогда я пойду и не буду больше тебе досаждать…       — Уже так поздно, ты уверен, что доберешься без приключений? — спросил Дарий и Роман, собираясь снять тапочки, взглянул на него озадачено.       — Ээ… Ну, я выпил две чашки кофе, да и ты мне такого рассказал… Не знаю, засну ли я вообще сегодня.       Спаситель смотрел на него некоторое время и хмурился каким-то своим мыслям. Как забавно, подумалось Роману, он в самом деле переживал за других намного больше, чем за себя самого. У Яровецкого против воли сжималось от этого сердце.       — Может, останешься? — спросил Дарий. Обеспокоенное выражение никак не сходило с его лица. — Мне так будет спокойнее.       Яровецкий удивленно вытаращился на него, и от неверия едва ли не расхохотался в голос. Если бы ему кто две недели назад сказал, что убегающий от него как от огня хромой художник вскоре сам предложит остаться на ночевку, он бы ни за что не поверил. Да что говорить о двух неделях — он бы еще вчера утром в ответ на подобное предположение только бы громко расхохотался.       — Ты… Уверен, что это удобно? Мне не хотелось бы злоупотреблять твоим гостеприимством дольше положенного.       — Все в порядке. К тому же у меня есть свободная комната. Я дам тебе все, что нужно. Поспишь здесь, а завтра вернешься к себе на свежую голову.       Предложение было неожиданным и в принципе заманчивым, но Роман все еще имел некоторые сомнения относительно мотива художника. Не пытается ли он просто усыпить бдительность своего гостя, как раньше? Не делает ли просто вид, что ему не все равно, чтобы потом в нужный момент просто захлопнуть дверь перед носом? Яровецкий не знал наверняка, да и он был слишком вымотан, чтобы размышлять об этом сейчас. Поэтому он плюнул на все и решил сделать вид, что друг просто оказал ему услугу.       — Ладно, спасибо. Это очень любезно с твоей стороны.       Дарий кивнул и поманил его за собой.       Светло-зеленая комната, в которую привел Романа спаситель, судя по всему, когда-то принадлежала его бабушке. Здесь был старый и массивный шкаф из светлого дерева с полуметровым зеркалом, раскладной диван, швейная машинка, накрытая кружевной скатертью и небольшая книжная полка, заполненная старыми книгами о домоводстве, кухне и вязании. Затесалось среди них и несколько энциклопедий, вперемешку с изрядно потрепанными книгами сказок. Роману вдруг живо представилось, как маленький Дарий зачитывал их до дыр.       — Сейчас принесу тебе во что переодеться, — сказал художник, после того, как разложил диван. Яровецкому было крайне неловко, но прежде чем он успел что-либо возразить, спаситель уже исчез за дверью. Для человека, который еще недавно щеголял с тростью, передвигался по своей квартире он с удивительной скоростью.       — Вот, — через минуту вернувшись, Дарий протянул Роману темные штаны, футболку и еще поверх зубную щетку, чем еще больше смутил Яровецкого.       — Ээ… спасибо, правда, ты не обязан так стараться, — неловко ответил следователь, на что художник только поправил очки. Он немного помолчал, а затем ответил, пряча глаза:       — Ранее я доставил тебе множество неприятностей, к тому же, был не слишком приветливым, да и честным тоже… Я не хочу, чтобы ты думал, будто я забыл об этом. Так что меньшее, что я могу сделать сейчас, так это не выставлять тебя на ночь за порог. В конце концов, ты приехал сюда из-за меня.       Роман какой-то момент озадачено хлопал глазами в ответ на эту недолгую отповедь, а затем прыснул и рассмеялся в кулак. Ему было неловко и в то же время неописуемо приятно, что кто-то еще помимо мамы мог без вопросов приютить его у себя.       — Спасибо, — искренне произнес Яровецкий. Дарий кивнул.       — Не за что… Спокойной ночи.       — Да, тебе того же, — многозначительно пробормотал Роман. Инаев ответил ему едва заметной усмешкой, после чего вышел и тихо закрыл за собой дверь. По-прежнему не веря, что все это происходит на самом деле, Яровецкий переоделся, выключил свет и улегся, заложив руки за голову. Он задумчиво созерцал росчерки теней на потолке, и не отдавал себе отчета в том, что иногда хмурился, а иногда расплывался в улыбке в ответ на собственные мысли. Ветер шумел ветвями за окном, и Роман наблюдал за тем, как тени от них танцевали у него над головой в свете уличного фонаря. Он подозревал, что отныне его жизнь кардинально изменится, но не чувствовал страха перед переменами. Ведь знал, что встретит их не один.