Пыльно-розовый

Тогда даже солнце казалось другим, запахи чувствовались ярче, а предметы, в особенности дома, ощущались больше. Юнги отчетливо помнил свою беспомощность и детский страх пред огромным открытым миром. Ему вовсе не хотелось его изучать, было лишь желание спрятаться. Свою родню он помнил едва ли, поэтому семьей считал обитателей детского дома и воспитательниц. Его первым воспоминанием был серый двор с обшарпанным бетоном и плесенью на стенах. Тогда это не казалось плохим или неправильным: влажный пол пах домом, а растительность приобретала разные облики. Юнги представлял в своей голове волшебных зверушек, которые вырисовывались на стенах, каждый раз новые, совсем не похожие на предыдущих. Шершавый бетон приятно щекотал ладони, а в дождевых сливах иногда заводились головастики. Альфа мог часами наблюдать за зелено-чёрными существами, но никогда не трогал их, как бы сильно не хотелось. Он знал, что мог сделать крошечным существам больно. Так же больно, как было ему самому, когда по знакомому серому полу разбрызгивались капли крови, такими же странными узорами, что и плесень. Только представлять из них зверушек от чего-то совсем не хотелось. Следующем в памяти был грязный линолеум в прихожей детского дома, полки с множеством одинаковых черных ботинок разного размера, и крючки с однообразными ветровками. Плесень тоже была, только не во дворе, а в углу узкой комнаты, и выглядела она не как мифическое существо, а скорее как осьминог, тянущий свои щупальца к кровати мальчика. Юнги даже пририсовал ему глаза ручкой, за что потом красил стены в коридоре. С самого первого дня Юнги понял, что единственная его цель — это выбраться из такой жизни. Она окрепла с появлением Хосока. На тот момент Юнги было уже около восьми, а младший ещё плохо разговаривал, и своей тёмной макушкой даже не доставал до плеча Мина. Но главным отличием их друг от друга было то, что Хосок помнил. Помнил ту жизнь, что было до детского дома, свой дом, маму и как попал сюда. Она пообещала, что это временно, что заберет его через неделю. И мальчик, каждый день без исключения, выходил к тяжелым воротам, подрывался при каждом звуке со двора и до бесконечности долго смотрел в окно, ожидая увидеть знакомый силуэт. Но она не вернулась… Чуть позже Юнги нашел частного сыщика, чтобы вернуть Хосоку то, что он так жаждал опять получить, но всё было хуже, чем могло бы. Мать Чона оказалась наркоманкой, закончившей свои последние дни в колонии и, по видимому, приведя сына на порог приюта за пару дней до суда. Юнги заплатил всем детективам в городе, чтобы никто из них не раскрыл Соку эту правду. Хосок светился дружелюбием, именно он и познакомил Юнги с Мёнболем и Тэсоном. Они были старше Мина на целых два года и потому казались ему авторитетами. В четырнадцать лет им впервые разрешили без взрослых покинуть территорию детского дома, чтобы найти подработку. В то время никто не смотрел на возраст и опыт, особенно если это касалось автомеханики, куда и попали ребята. С того самого момента, когда в его руки попала первая зарплата, Юнги упорно шёл к своей мечте выбиться в люди и разбогатеть. Всё сильно поменялось за год до выпуска: они вчетвером копили деньги, чтобы выкупить тот самый автосервис, в котором работали уже несколько лет. Юнги не помнит тех дней, потому что всё, что было в его жизни — это школа, в которой он по большей части спал (особенно на химии), запах моторного масла и перепачканные в нём же, затекшие руки. Вокруг всегда вились друзья, тоже грязные и уставшие. Хосок убирал желтой несуразной банданой свои выжженные дешёвым осветлителем и покрашенные в ярко-красный волосы. Тэсон по большей части общался с клиентами и чистил салоны, в перерывах убегая курить на крышу. И только Мёнболь уже год как приходил лишь вечерами. Он был совершеннолетним и учился на спасателя, с гордостью представляя свою будущую карьеру. Появлялся на пороге он тоже уставший, но чистый, в своём странном сером костюме и вечно соскальзывающими с носа очками. Его темные волосы проскальзывали между пальцев, когда он, смеясь, зачесывал челку со лба пятерней. А пухлые губы, будто накрашенные, ярким розовым пятном выделялись на коже. Юнги не мог не смотреть. И всё обострилось, когда он тоже съехал в маленькую комнату, предоставленную ему государством. Это была бетонная узница с квадратным окном посередине стены и выгоревшими синими обоями. Юнги чуть ли не физически ощущал, как давили на него стены, и как звал ветер через распахнутое настежь окно. Он давился сигаретным дымом, кутаясь в синтепон дешевого одеяла, и мечтал о красивой жизни. В ней они все были богаты, у каждого был дом и машина, может даже не одна, деньги и всё, что они хотели. А у Юнги был Мёнболь. Теплый и улыбчивый, с растрепанными по простынке каштановыми волосами и глазками-щелочками. Юнги засыпал с улыбкой и просыпался в холодной реальности, с запахом рыбных консервов и сигаретных бычков. Но, в какой-то момент просто эфирной мечты стало не хватать: острая боль и беспомощность резала горло, а желание бороться сменилось апатией. Юнги впервые в жизни не вышел на работу без причины. Он сидел на полу в своей бетонной клетке, которую ему подарили дядечки в дорогих костюмах, и смотрел на свои мозолистые руки. В восемь вечера Мин вышел на улицу и долгие десять минут всматривался в шумную трассу. Дойдя да небольшого киоска, он купил две бутылки соджу и какие-то дрянные закуски. Потом он не помнил ничего, кроме пола своей комнаты и звона зеленого стекла. Нашел он себя в ванне, наполненной горячей до пара водой. Он ненавидел себя и свою жизнь, ненавидел свои мечты, которые казались несбыточными. Мёнболь пришёл потому, что Юнги не было на работе, хотя тому казалось, что старший услышал его тихие рыдания вперемешку с жалобным «хён». Он ругался матом, перевязывая чужие истерзанные руки, пока Юнги в бреду смеялся и из последних сил рисовал на белой плитке сердечки кровью. Не такую любовь он хотел подарить ему. Мёнболь был выше на голову и сложен куда крепче, потому поднять альфу ему было не сложно, как и избавить от испачканной мокрой одежды. Юнги жался к нему, как ребенок: вцеплялся пальцами в рубашку крепко и не хотел отпускать. Они провели всю ночь на узкой неудобной раскладушке, и Мин ни на секунду не отпустил хватки. Наутро он проснулся с головной болью, перемотанными жесткими бинтами руками и жгучими порезами. Он был один. Юнги ел рис из небольшого контейнера, удобно усевшись на шине от самосвала, когда Мёнболь вошел в гараж привычно улыбаясь. — Я женюсь, — радостно объявил он, и Юнги выронил еду из рук. Все настигло его слишком быстро, мысли звучали в голове громче, чем внешний мир, чем гул прохожих и машин. И все остановилась на одном единственном осознании. «Я его люблю». Они не виделись ещё около месяца, до того как старший не появился в квартире альфы вновь. Юнги смотрел на него молча, не слушал ни одной попытки хёна понять его. — Просто скажи, если я тебя обидел или сделал что-то не то? Я знаю, что предал вас с нашей мечтой, но мне нравится моя профессия, нравится помогать. И я не хочу, чтобы ты чувствовал себя покинутым, не хочу чтобы закрывался в себе, — его голос звучал встревоженно, и всего на одну секунду Юнги показалось, что всё его море внутри, все ярко синие с серебренным заросли бутонов роз в сердце не безразличны старшему. Что тот, хоть на одну десятую, чувствует то же самое. Еще Юнги показалось, что Мёнболь не будет против, если он поцелует его. И Юнги поцеловал. Своим детским, совсем неуверенным и неумелым поцелуем. И всё его море бушевало, розы сверкали, а кончики пальцев кололо. Но, всё это рухнуло. Альфа отстранился также резко, прижал руки к губам и смотрел на него широко раскрытыми глазами, — Юнги, ты что?.. Мин понял, что у Мёнболя не было для него ни волн, ни цветов, да и его собственное море любви превратилось в океан боли. Он больше его не видел до того самого дня, когда внезапная тоска вырвала его из обычной рутины. Придя домой с работы, он распахнул окно нараспашку, сел на подоконник и закурил. На горизонте облака переливались чёрным и красным, несколько зданий горели, и клубы дыма танцевали в воздухе. Юнги вдруг подумал, что наверное Мёнболь сейчас там, на смене, спасает чью-то жизнь, тушит чужое имущество, вместо того, чтобы быть тут и потушить юнгиево полыхающие море. Он затушил сигарету о то место, где кривой белый рубец выступал над кожей. Через два дня его позвали в детский дом, он думал, что это будет очередной вечер памяти с просмотром глупых фотографий и байками из жизни там. Но здание встретило его большими поминальными венками и фотографией с черной лентой. Мёнболь погиб в тот самый день, в горящих складах, когда Юнги мирно курил, разглядывая пламя издалека. Его невесту так и не смогли найти, а может и не хотели искать, Юнги уж точно. Хосок говорил, что видел её однажды, но имени не знал. В любом случае жениха она не искала, либо уже знала о происшествии, но на похороны так и не пришла. Только сейчас Юнги мог догадаться, что уже тогда она была беременна Чимином. В тот год, они наконец-то выкупили мастерскую, но это не принесло Юнги тех эмоций, что он ожидал. Как и то, что через пару лет они с Хосоком на пару купили свою первую компанию. За пять лет они подняли небольшое производство машин для сельских работ, до известной марки элитных автомобилей. Их клиенты были до неприличного богаты, они были жадны и не раз покупали сразу несколько машин премиум класса. Ещё через год Хосок открыл свой собственный сабхолдинг с продажей и производством яхт. Они начали с небольшого салона на окраине, но теперь крепко обосновались в собственном большом здании. А потом пришёл контракт на импорт, и в тот момент они сами превратились в тех самых богатых дядечек. Тэсон, который когда-то высмеял их идею с покупкой компании и ушёл добровольно служить, смотрел на них с завистью. В то время они купили лофт недалеко от центра, где жили вдвоем, пока оба возводили для себя жильё мечты. Юнги выбирал участок для постройки дома, а Хосок нашел квартиру в строящемся районе. Все было так, как когда-то хотел Мин. Но он не чувствовал удовлетворения. Даже в костюме, сшитом на заказ, в часах за целое состояние и своей собственной новенькой машине, он все ещё чувствовал себя маленьким нелюдимым мальчиком и боялся мира. Точнее сказать — людей. Хосок ходил по клубам, приводил омег или друзей, мог сорваться на море с первым встречным или на неделю уехать в другую страну и обзавестись там огромным количеством знакомых. В то время как Юнги не выходил дальше дома и работы. Он любил быть в одиночестве и тишине, и ему никого не надо было, кроме Сока с его успокаивающими феромонами. Юнги мог прийти к нему среди ночи, залезть под одеяло и обнимать столько, сколько нужно. А потом в какой-то момент, пьяные и уставшие, они лежали уже в новой хосоковой квартире, еле помещаясь на тот самый абсурдный желтый диван. По телевизору шло тупое американское шоу про невест, и Чон говорил, что оно ему не нравится, но сам шикал на старшего, призывая не отвлекать. Юнги до ужаса хотелось целовать такого Хосока: увлеченного и растроганного чужими историями. Но он не лез - помнил тот взгляд Мёнболя. Правда, Юнги не учел, что Сок знал его лучше, чем альфа сам себя. И когда серия кончилась, а за ней начались вечерние новости, Хосок сам притянул его к себе. Его губы были со вкусом вина, а язык Юнги горчил табаком, но обоих это не смущало. Они целовались ещё пару раз, неловко, словно дети, до того дня, когда к Юнги пришел гон. Хосок не захотел оставлять его в одиночестве, и они оба пропали с работы на долгую неделю. Юнги впервые почувствовал, каково это, быть настолько во власти другого человека и доверять себя и своё тело. Но они всё ещё были просто друзьями и коллегами. За всю свою жизнь Юнги ни разу не засматривался на омег, и думал, что они и не интересуют его, пока не появился Чимин. Маленькая копия лучшей стороны Мёнболя, со звонким смехом и сладким запахом молока и клубники. Альфа внутри Юнги сошёл с ума и впервые просил оберегать, а не подчиняться. Юнги влюбился в тот день, когда увидел сонного омегу на кухне, в одной футболке и с пачкой мармелада в руках. Парень сидел на кухонной тумбе в пять утра и выставлял на столешницы сладких мишек, рассказывая им что-то. Юнги не мог разобрать слов, но то детское сосредоточенное лицо, с которым омега играл с мишками, а потом ел их, было чем-то, что заставило Юнги чувствовать, как распускаются новые цветы внутри него. На этот раз море было не тёмным и угрюмым, а пыльно-розовым: на место роз пришли полевые сухоцветы и нежные пионы. *** Бутоны набухли и были готовы зацвести, когда Юнги покидал домик в горах. Его гон был не таким мучительным и прошёл за четыре дня. Всё это время Чимин был с ним рядом, в его голове. И, как бы стыдно альфе не было за свои фантазии, он представил омегу во всех позах, в которых хотел. А хотел он много. Это заставляло его краснеть и нервно прикусывать губы, когда он ехал обратно в город. По пути он заехал в торговый центр, чтобы купить Чимину и Тэхёну подарки и сладости. Уже на выходе он заметил небольшой цветочный магазин и, в нерешительности, свернул к нему. Въехать во двор дома, из которого он несколько дней назад так стремительно уезжал, было волнительно. Машина Марко была припаркована у въезда в подземный гараж, что значило, что Чимин, скорее всего, дома. Юнги вылез, захватил с собой пакеты и цветы и спешно пошёл к дому. Его встретила Чэхве, помогая скинуть с плеч пальто, а вслед за ней выбежал и Чимин. Его волосы были слегка растрепаны, домашняя футболка скомкана снизу и испачкана красками, но то тепло, что исходило от мальчика, разлилось по груди альфы. Он даже не успел ничего сказать, как Пак накинулся на него с объятиями, повисая на шее. Это не было просто приветствием, мальчик не отпускал ни через тридцать секунд, ни через минуту. Чэхве осторожно забрала из рук Юнги пакеты и цветы, и они вместе с Марко, что тоже вышел поздороваться с начальником, но неловко застыл на входе в прихожую, удалились вглубь дома. Теперь руки Юнги были свободны, и он мог осторожно уложить их на поясницу младшего. Чимин был хрупким и теплым, его запах легким шлейфом оседал в легких альфы, но сейчас не сводил с ума, а дарил комфорт. До этого Юнги чувствовал такое рядом с Хосоком и не в такой же степени, что и сейчас. Чимину приходилось стоять на носочках, чтобы плотно обвить его шею руками, и это было очаровательно. Когда омега отстранился, его руки всё ещё были на том же месте, он посмотрел в глаза визави и смущенно улыбнулся. Юнги до ужаса хотелось поцеловать его, и казалось, что этот момент так идеален для этого. Но с другой стороны, альфа боялся, что это всё испортит. Им нужно было ещё о стольком поговорить, чтобы предотвратить все риски. — Я соскучился, — тихо сказал Чимин, что прекрасно видел, как взгляд опекуна блуждал от его глаз к губам и обратно. — Я тоже, — кивает Мин и вновь обнимает его, чуть приподнимая в воздухе. Тэхёна дома не оказывается, и Юнги даже не удивлён, когда Чимин говорит, что тот уже неделю обитает у Хосока. Они вместе идут в гостиную, куда Чэхве приносит им чай. Чимин рассказывает о своих успехах на учебе и в омуте этих разговоров, смехе, том, как в какой-то момент они все вместе с Марко и Чимином устраивают бой подушками, Юнги наконец-то ощущает на все сто процентов одну истину: Что бы ни было в прошлом и ни будет в будущем, сейчас он дома.