One man show

Герань на окне пыльная и вонючая, само окно — немытое, и по раме медленно, как время, тащится противная муха. Алису передёргивает. Жара. Она утешает себя тем, что ей невозможно повезло. На работу в Москве устроиться и так сложно, Алиса сейчас могла бы размахивать тряпкой в пропахшем мочой и дымом подъезде. Или торчать на солнцепёке на рынке, у грузовика, захлёбываясь вместе с ним в бензиновых парах и тучах пыли, на грудах китайского барахла… От книг пыли не меньше, чем от плохо асфальтированной дороги, зато здесь тихо. Очень тихо. Алисе нравится. Редкие посетители немногословны, как один сутулы, очкасты и как-то безнадёжно серы и печальны. Алиса старательно улыбается, но этого никто не замечает. Изредка за грязным окном проезжают машины, никогда не останавливаясь. В библиотеку на машинах не ездят… Поэтому, когда едва ли не под окнами тормозит непозволительно дорогая импортная, как говорят, «тачка», Алиса не верит глазам. Это всё из-за духоты, решает она. Или я задремала… Из автомобиля выбирается человек, несмотря на жару облачившийся в строгие брюки и рубашку с длинным рукавом, и не спеша направляется в соседний магазинчик. Алиса, задумавшись, не отрываясь смотрит на его широкую спину, крест-накрест перечёркнутую кожаной портупеей — Алиса видела такую на герое иностранного фильма, в кинотеатре «Ударник». Герой был сыщиком и к портупее пристёгивал кобуру с пистолетом… «Перечёркнутая» спина скрывается в магазине и Алиса переводит взгляд на машину — очень уж хороша! И замирает. Из бокового окна прямо на неё смотрит человек. Алиса скорее догадывается, что он смотрит — глаза мужчины скрыты тёмными очками, такими тёмными, что Алиса видит в них своё отражение, даже сквозь немытое стекло окна. Ей становится жутко, но отвести глаза она не может. А мужчина не хочет. Они смотрят друг на друга долго, очень долго. Он довольно молод, но на лбу угадывается суровая складка. Лицо непроницаемо. У Алисы холодеют руки. Неожиданно он улыбается… Нет, просто приподнимает один уголок губ, будто смеётся над застывшей у окна библиотекаршей. «Смешно», — мысленно соглашается с ним Алиса. И улыбается в ответ. Он мрачнеет и отворачивается. Из магазина возвращается человек в портупее — его руки заняты двумя полуторалитровыми бутылками минералки. Автомобиль трогается с места. Муха на раме довольно потирает лапы — ей нравится жара и красные пятна на Алисином лице. Он появляется внезапно, неделю спустя, уже перед закрытием библиотеки. Даже не подумав снять солнечные очки, приближается к стойке и кладёт на неё руки. Алиса внимательно их рассматривает — руки затянуты в кожаные перчатки, кажется, зимние. — Здорово, хозяйка, — тихим низким голосом заявляет посетитель. Алиса хочет поздороваться, но изо рта вылетает другое: — Вам не жарко? На мужчине чёрный свитер с горлом и длинный, застёгнутый на все пуговицы пиджак. Мужчина усмехается. — Как говорится, кому на земле не жарко, тому в аду потом… прохладно будет. Алиса вскидывает голову и встречается с его глазами взглядом. По крайней мере, ей так кажется. Его глаза смеются. — Где это так говорится? Повисает пауза. Мужчина изучает растерявшуюся библиотекаршу взглядом, Алисе неуютно. — Вы записаны к нам? — Алиса вспоминает о своих обязанностях, краем глаза замечает, что роскошная машина припарковалась на том же самом месте. — Не довелось, — голос мужчины был создан для библиотеки — тихий, низкий, густой, — Запиши, хозяйка. — Паспорт, пожалуйста. На столешницу летит бордовая книжечка. Всхлип её падения сопровождается негромкой усмешкой её обладателя. Алиса открывает первую страницу и недоверчиво косится на странного посетителя. Иванов Иван Иванович? Вы серьёзно? Алисе не хочется ни в чём его уличать. Она заполняет свежую, пахнущую типографской краской карточку и протягивает мужчине: — Вот здесь подпишите, пожалуйста. Он неловко зажимает ручку перчаточными пальцами — ему неудобно. — Перчатки можно снять… В Алису сквозь тёмные очки летит металлический взгляд. — Как говорят американцы… Алиса так и не узнаёт, что по этому поводу говорят американцы. На карточке появляется вымученная закорючка. — Что хотите почитать? Он усмехается. — До скольки работаете? Алиса непонимающе неловко тычет пальцем в уведомление, белеющее на стене: — Часы работы — с двенадцати до семи. Он не смотрит туда, он смотрит на Алису. Алиса смотрит на часы. На часах без четверти два. Едва за ним закрывается дверь, Алиса бросается к окну. Рядом с машиной дышат свежим воздухом трое мужчин. Кроме парня в портупее ещё двое, несмотря на жару упакованные в чёрные пиджаки. Странный посетитель усаживается на переднее сиденье, его спутники как по команде запрыгивают следом. Жара… Алиса воровато выглядывает из дверей библиотеки в 19:15. Машина стоит на прежнем месте, словно и не уезжала. Но теперь в ней только один человек. Мимо пройти невозможно, Алиса делает шаг. Он не спеша выбирается с водительского сиденья, прямо перед её лицом оказывается букет из синих крашеных роз. — Здравствуйте, Иван Иванович, — помолчав, выдаёт Алиса. Он усмехается и называет другое имя. — Я знаю, — отмахивается он, когда девушка представляется. Розы отвратительны, но Алисе никогда не дарили цветов. Тем более таких. Садиться в чужую машину нельзя, но это, кажется, «Мерседес»… Хотя какое это имеет значение? — Я с Вами никуда не поеду. … Проститутками он брезговал, найти девчонку на пару недель было несложно. Дорогой машины оказывалось достаточно, чтобы мечтающая продаться повыгоднее студентка запрыгнула на переднее сиденье и помчалась с ним куда-угодно. Дешёвенькой отечественной машинки или дорогой шубки было достаточно, чтобы любая поняла, что роман окончен. Одного его желания, одного слова всегда было достаточно… Что значит — не поеду? Чёрт его дёрнул выбрать эту девчонку из библиотеки! Неужели ей не хочется повеселиться? Да была бы честь предложена! Ему нельзя отказывать! — Цветочки возьмите. Он до конца держит лицо. … Карман пиджака оттягивает тяжёлый пистолет, ещё один — за поясом брюк. Расслабляться не стоит. Сегодня он один, и даже без машины. Не поедет она… Пойти с ним в ресторан она соглашается. Он так давно не передвигался по Москве пешком, что уже отвык от прямых лучей солнца, он живых улыбающихся людей вокруг, от запаха сирени и вкуса мороженого, на котором почему-то настаивает Алиса. Отвык от женских глаз без алчного блеска. Привык к отлаженной схеме: цветы — кормёжка — секс — подарок — расставание. Эта девчонка не может порушить всё с первого раза! — Чем Вы занимаетесь? Он усмехается — уголком губ, она улыбается в ответ. Чёрт, это уже похоже на ритуал… — Серьёзными делами. На кого он пытается произвести впечатление? — А, Вы бизнесмен? Алиса произносит это так просто и буднично, что у него перехватывает дыхание. Обычно девчонки чуть ли не из трусов выпрыгивают, лишь бы получить от него всё и побольше. И поскорее. А тут… Будто ей просто нравится проводить с ним время. В такие глупости он не верил давно… Никогда. Она отказывается принимать подарки, отказывается посещать дорогие рестораны, отказывается ехать к нему домой. Ему нельзя говорить «нет», девочка, ты разве не поняла? Недели тянутся, а он продолжает играть под её дудку. … — Я знаю, чем ты занимаешься. Сирень отцвела, но жасмин пахнет умопомрачительно. Ему словно нипочём московский смог спального района. Алиса говорит спокойно, не нервничая, не упрекая… Или?.. — Осуждаешь? — Разве я могу? Такое время… Кажется, это называется женской мудростью, но он не верит в женскую мудрость. Ни во что, кроме силы. Своей силы. Она впервые у него дома. Ему перед ней неудобно — слишком много шлюх побывало здесь до неё. Квартира кажется ему грязной, несмотря на утренние труды домработницы. На зеркале — узкий красный флакон мужского парфюма в форме перьевой ручки. Алиса без спроса берёт его в руки и вдыхает терпкий аромат. Он смотрит не дыша. — Нравится? Она аккуратно возвращает флакон на место, поворачивается. Он не снимает очки даже у себя дома. Забавно. — Нравится, — твёрдо отвечает она, думая не о парфюме. Этот голос. Невероятный, спокойный, завораживающий. Он хотел такой голос, он годами его вырабатывал… Так говорила Ирина Павловна, его учительница русского языка, тридцатилетняя красавица, его первая любовь… И последняя. Последняя? Её отражение в его очках увеличивается, искажается, мысли искажаются, он держит их в узде. До поры. Любопытство сгубило кошку. Алиса решительно тянется к очкам. Люди лишались пальцев, конечностей, жизней за меньшее. Она в гостях, но ведёт себя, как хозяйка. «Хозяйка» — так он назвал её в первую встречу. Алиса не кошка. — Привычка, — зачем-то оправдывается он. Глаза — усталые, серо-стальные, красные, глаза человека, в которые давно никто не смотрел. Алиса смотрит. Алиса не боится. Тяжёлые веки опускаются, и он чувствует на них её губы. Неужели, это конец? Губы перемещаются на его губы. Это конец, твёрдо понимает он. Хуже быть не может, но теперь ему хочется… Нет, ему жизненно необходимо узнать, какова она не только на вкус, но и на ощупь. Сейчас! Соединив руки за её спиной, не открывая глаз, он сдёргивает с правой ладони перчатку и запускает руку Алисе под рубашку. Алиса беззвучно выгибается. Рука жжёт ей спину, и Алиса вспыхивает, как факел. Теперь точно всё… Немного погодя вторая перчатка, застряв в рукаве свитера, оказывается на полу рядом с разорванной рубашкой. Невелика потеря. Он теряет больше. Уже потерял… … — Не вздумай… звонить… Лепила есть… свой. Ему набери… Алиса набирает. Спокойно, по-деловому сообщает адрес. Её любимый мужчина заливает кровью шерстяное покрывало цвета топлёного молока. Она садится рядом. Не скулит, не плачет, не причитает. Молча держит за руку. Нет, не молча. — Я с тобой. Он благодарно сжимает её пальцы, чувствуя, как из раны потихоньку, пульсируя, выходит из него жизнь. Так глупо подставиться… Уже второй раз… Он знает, что не выберется. Она знает, что не отпустит. «Свой» доктор, молодой, серьёзный, строго выгоняет Алису из комнаты, заливает рану спиртом и неаккуратно выуживает пулю. Медленно зашивает рану, унимая кровь. Алиса старается заглушить крики из комнаты, сделав телевизор погромче. Ей помогает певец Всеволод Старозубов и его концерт. Врач деловито ломится на кухню, принимает слова благодарности, застенчиво просит покушать… … Алиса не принимает извинений и заявляет, что они могут собираться у неё дома сколько угодно, всё равно ей надо на работу. Трое парней практически селятся у неё, неусыпно карауля идущего на поправку главаря, забивают холодильник Алисы продуктами, которые она позволяла себе только на Новый год. Она привыкает к виду оружия, при ней не понижают голоса, обсуждая «серьёзные дела»… … Это что? Алиса морщится. Ей не хочется его тревожить, но разорванный плащ красноречив. — Всё обошлось, — и это, слава богу, правда. Но ему этого мало. Он запрещает парням демонстрировать Алисе доказательства того, что она отомщена. Ей достаточно будет его слова. И ещё… … — Я не умею водить… — А я не умею терпеть, когда моей женщине угрожает опасность. Это больше не повторится. Я хочу знать, что ты в безопасности. Она покорно принимает ключи от машины и врёт на работе, что жених одолжил ей денег… Точнее, она и сама копила, он только добавил… Ей завидуют. Пусть. … — Опасно. Ты должна понимать. Она кивает. Она понимает. — Заляжем на дно в небольшом городе… Есть связи… Ты со мной? Он знает ответ, но она не колеблется. Она удивляет. — Я с тобой. … — Нельзя её с собой тащить. — Ты боссу об этом скажи, посмотрим, что от тебя останется. Он больной до этой Алисы. — Одни беды от баб… Что решать будем? Повисает молчание. — Ну… Есть у меня один умелец… Фотки на компе может сварганить такие, что не отличить… — Смотри, погорим — будем вместе рыб кормить. Будет у них первое, второе и компот… — Ну что, ты её завалить предлагаешь?! — Не ори. Звони умельцу своему… … Он не верит никому, но не верить собственным глазам глупо. Выгнав всех, он мечется по квартире, как раненый лев. Раненый в сердце… Глупая метафора. Это Алиса научила его слову «метафора». Будь она проклята. Будь проклят день, когда они встретились. Будь проклят день, когда она ему изменила. Правы были парни, она такая же как все, ничем не отличается от всех лживых продажных баб… Он никогда больше не допустит такой ошибки. Полбутылки коньяка обухом бьёт по голове, он засыпает мёртвым сном без слов. Наутро он вызванивает «коллег», требует их к себе, лечится оставшимся коньяком. Отключает телефон. Хватит. Ему не хочется наказывать Алису, но иначе он не может — перед парнями неудобно. Положение обязывает. Он не хочет крови — слишком больно. Слишком много их связывало… Да, именно так, в прошедшем времени. Он не хочет смотреть на отводящих глаза парней. Не их вина. Только его. Потерял нюх. Не имел права. Не имел! Теперь надо исправлять. — Свяжешься с тем спецом из НИИ, — тычет он пальцем в парня с неизменным телефоном в руке — тот кивает, понимает, о ком речь, — Жива ещё его разработка? Ну, которой он хвалился. — А если не выйдет? — робко интересуется мужчина, нервно стягивая очки. Он морщится, встречая этот жест болезненным стоном сквозь зубы. Ноет старая рана… Старые раны. — Выйдет, — он произносит это так, что возражать не смеют. … Алиса не боится — он иногда пропадал на несколько дней. Она смирилась с его «работой» и смиренно ждала. Её ждали. Алиса даже немного опешила он неожиданности, когда в свете вспыхнувшей лампочки она увидела трёх знакомых мужчин. В следующую секунду пришло понимание — что-то случилось. Спросить она не успела. Сбоку вынырнул ещё один человек диковатого вида. В руках он держал небольшую чёрную коробочку и моток проводов. Из Алисы горохом посыпались вопросы, которых словно никто не слышал и на которые никто не собирался отвечать. Всё заняло не более нескольких секунд. Локти свели за спиной. В лопатку впилась кобура болтающегося на портупее пистолета. Последнее, что услышала Алиса перед тем, как в её предплечье вонзилась игла шприца, был тихий, словно извиняющийся шёпот над ухом: — Больно не будет…