One man show

Проснуться наутро без головной боли — особенная роскошь. Игорь с трудом разлепляет веки — потолок скачет и плывёт перед глазами. Комнатушка поддёрнута странной дымкой, но Игорь догадывается, что это всего лишь похмельные пары, а не туман или что-то другое, более таинственного и загадочного происхождения. Кряхтя, Катамаранов приподнимается и нашаривает на тумбе слева чайник с помятым боком. В чайнике плещется вода, и Игорь с удовольствием прикладывается к нему. Туман потихоньку рассеивается. Следующие полчаса проходят в относительно успешных попытках умыться, почистить зубы полу-лысой зубной щёткой и отыскать туфли. Мутное зеркало над гремящим дачного типа умывальником отражает сизый от отросшей щетины подбородок — надо бы отыскать, куда завалялась бритва — подарок Жилина бог весть к какому из прошлых дней рождения Игоря… Вот зубы он бережёт — не хочет, подобно коллегам, щеголять щербатым ртом. Игорь ещё помнит времена, когда по нему, первому красавчику школы, сходили с ума все девчонки с восьмого по десятый класс… Кота не было слышно. Опять удрал, теперь придётся бегать искать, как тогда… Когда?.. А чёрт его упомнит! Когда-то. — И-игарь! — доносится с улицы, — Ига-арь! Руки безотчётно тянутся к молотку. Привычка… Дверь вагончика скрипит, и, против обыкновения, вваливается грузная рослая фигура. Пальцы на рукоятке молотка разжимаются. Катамаранов, выпустив молоток и, как следствие, потеряв равновесие, со всего маху усаживается на койку. — Серёга… Чё — работать?.. Бригадир — чё? — Нормально… Ты спал вообще? Выходной же, Игорь… Катамаранов трясёт головой. То-о-очно, выходной! Он это и отметил вчера. Перед работой он обычно и ложится раньше, и встаёт более свежим… — Там это., — Серёга мнётся и не находит слов. А слова нужны. Но у Игоря их тоже немного. — Кот ушёл, — задумчиво докладывает он, гипнотизируя недопитую бутылку скипидара взглядом, — По-позавтракаю — искать… пойду… — Зинка пришла, — выпаливает Серёга и перепугано прячет голову в плечи, как страус в песок. Игорю нужно время. Чтобы услышать, чтобы понять, чтобы осознать. На хорошенькую полненькую Зиночку Игорь обратил внимание в десятом классе. Яркая, с рыжими кудряшками, весёлая и бойкая, Зина очень ему понравилась. Она не занудничала по поводу того, что надо меньше пить и больше учиться, она принимала Игоря таким, какой он был и есть… С Кашиной было легко и приятно, всегда и во всём. Её полностью устраивало то, что сразу после школы Катамаранов пошёл работать на стройку, она постоянно прибегала к нему сначала после школы, потом — после института, подкармливала домашней едой, таскала на прогулки и ничего не требовала взамен. Игорь до сих пор помнит, как в ночь её выпускного забрался в чужой сад, наломал без разбору разных роз — прямо с кустов — и весь исколотый, в занозах и кровище явился в школьный двор. Постеснялся заходить, выцепил неизвестно зачем ошивающегося там малолетку, почти вежливо потребовал сходить и найти Зинку… Совершенно ошалел от её вида — в светло-зелёном газовом платье, с начёсанными кудряшками, Зина была похожа на артистку из фильма. Игорь даже постеснялся вручать ей нелепый полуосыпавшийся букет из разномастных краденых роз… В общем, они решили, что на выпускном Зине делать больше нечего, и Игорь повёл её к себе. Тогда у него ещё была квартира. И в квартире в ту ночь жило счастье… Несколько лет спустя квартира сгорела дотла. Естественно, в этом поспешили обвинить Катамаранова, и если бы не вмешательство давнего друга Жилина, на тот момент едва разменявшего погоны старлея на четыре молодые капитанские звезды, Игоря бы непременно упекли бы… Но обошлось. Зинка и слова не сказала ему тогда, только поохала, что он мог пострадать, и начала ходить к нему в вагончик на стройке. . …- Ты на Зинке когда женишься? — походя, не поднимая глаз от протокола, спрашивает Жилин. Игорь даже слегка трезвеет. — Ни… Никогда, — хрипит он немного виновато. Жилин непонимающе вскидывает длинные ресницы. — О как… А чего так? Чего же ты?.. Игорь машет чумазой рукой, недоумевающий тогда уже майор углубляется в составление протокола на бывшего одноклассника… …- Зинка… Чего ты во мне нашла? Кашина, колдующая над крохотной плиткой, на миг отвлекается от сковороды, на которой аппетитно шкворчит жареная картошка, стреляет в Игоря густо накрашенными глазками. — Не знаю. Люблю тебя. Игорю ответ не нравится. Хорошо, что Зинка не требует от него тоже признаваться в любви. А он Зинку любит… Ох как крепко любит. Но не скажет. Не хватало ещё привязать её навсегда… Она и так, как приклеенная… Игорь всё ждёт, что она однажды скажет ему, что полюбила другого, хорошего человека, учителя, врача или инженера, с собственной квартирой, машиной, зарплатой, непьющего, при шляпе и зовущего её, Зинку замуж… Не сказала. Его любит. А потом происходит чудовищная история с трубой. Игорь виноват, он знает. Дело резонансное, а он спьяну даже не сразу может добраться к месту происшествия… А когда добирается, тут же попадает под раздачу. Помочь Зинке он не может, и Жилин под предлогом задержания увозит его в отделение. Игорь ему даже благодарен — невозможно смотреть… Невозможно слушать и говорить… Катамаранов готов наброситься на каждого, кто скажет, что он виноват… что из-за него… Теперь он сидит в отделении и не реагирует на окружающий мир. Мир ждёт новостей. Игорь ждёт. Он готов. Если выяснится, что произошло непоправимое, он готов наложить на себя руки. Стоит только Жилину на минуту отлучиться. Дверь КПЗ всегда открыта, а воткнуть в горло карандаш, валяющийся у полковника на столе — секундное дело… … Операция по спасению Зины затягивается, но проходит успешно. Игорь краем уха улавливает это из передачи ненормального репортёра и требует у Жилина подробностей. Полковник нехотя объясняет. Нет, экстремальным выпуливанием Кашину не доставали, журналист, как всегда, сгустил краски. Да, просто разрезали трубу. Да, цела и относительно невредима. Да, убытки большие, но Жилин старается… Нет, сразу отмазать Игоря не получится, но, скорее всего, Катамаранова не посадят… Нет, твою мать, прямо сейчас не выпущу! Да, пожалуйста, можешь врезать, только после этого дверь КПЗ закроется. Да, прямо ключом и прямо на замок. Игорь сидит спокойно. Главное, с Зинкой всё в порядке. Это только потом он узнаёт, что она уехала, почти сразу, как выписалась. Журналист гонит в своей передаче какой-то бред, что, мол, Зинку прямо из трубы выпулило в Чехословакию… В Чехословакию её выпулил самолёт Москва-Прага и инстинкт самосохранения. …Серёга испаряется раньше, чем Катамаранов осознаёт, что происходит. Игоря подбрасывает, молоток летит на пол… У входа топчется молодая женщина, полная, короткостриженная, в строгом костюме, с нелепой гигантской плоской сумкой в руке. Игорь смотрит и не узнаёт. — Привет, — неуверенно здоровается она, — Ты… не изменился. — А ты к… капец… изменилась… Ему трудно поймать её в фокус, а ведь он фактически трезв… — Войти пригласишь? — холодно спрашивает она. Он кивком головы указывает на вход, стыдясь, предлагает руку. Руку Зина, помедлив, принимает. — Я собственно, ненадолго, — начинает Зина, оглядываясь в потёмках. — Света нет, — глупо сообщает Игорь. Кашина без приглашения усаживается на застеленную уже койку. Хозяин торчит посреди вагончика, неприкаянный, как зуб во рту деда Бориса, местного сторожа. Некоторое время они оба молчат. — Я тут тебе привезла, — спохватывается Зина и, как за спасательный круг, хватается за свою сумку. На свет божий показывается свёрток. — Там свитер, — угрюмо поясняет Зина, — Зима скоро… — Как живёшь? — хрипит Игорь, сжимая нераспечатанный свёрток в руках. — Хорошо, — помолчав отзывается Зина с каким-то вызовом и добавляет: — Я замуж выхожу. — За… За чеха? — За чеха. Последние слова Зина произносит с ненавистью. Игорь молчит. Он рад, а неё, но сказать боится. — Да, вот ещё, — порывшись в сумке, Кашина добывает оттуда яркую коробочку. — Не знаю, зачем тебе, — она задумчиво ставит одеколон на тумбу, — Хочешь — душись, хочешь — выпей. Игорь оскаливается, но упорно молчит. — Может, скажешь что-нибудь? — не выдерживает Зина. В её голосе — истеричные нотки. Броня дала трещину. — Простила меня? Зина опешивает. — Д-да… Давно., — неуверенно отвечает она, словно никогда об этом не задумывалась, — Да ты и не виноват… — Чего тогда сбежала? Это звучит безжалостно, но она терпит. — А если бы я осталась — что было бы? Она ждёт какого-то определённого ответа. — Ничего, — подтверждает Игорь. Неизвестно почему, Зина вскакивает и делает шаг к нему. Игорь зажмуривается. Она пахнет розовым маслом — совсем, как тот букет из чужого сада, сильный, сшибающий с ног запах, запах юности и настоящей первой любви. А Игорь пахнет скипидаром, кошками, болотом и мазутом — запах одиночества и безнадёги. — Я скучал. — А я нет, — лихо врёт Зина, и тут же оказывается в кольце жилистых, но сильных рук. На костюме появляются пятна, но их это не заботит. Они целуются жадно, страстно — никогда в их отношениях не было ничего нежного, по-детски наивного — всё всегда резко, страстно, нахрапом, и чертовски, чертовски взаимно. По полу стучит, закатываясь под кровать, оторвавшаяся пуговица. Запах роз становится всё сильнее. Кровать узкая, тесная, но они справляются — не впервой. Всё, что будет после Зины, будет другим. Всё, что было без Зины — было неправильным. Игорь впервые в жизни в чём-то уверен… Лежать молча, в полузабытьи гораздо приятнее, чем валяться в лесу, на полусыром дёрне, в скипидарном кумаре. Ладонь Зины прожигает кожу где-то в районе сердца. Хорошо бы лежать так долго-долго, всю жизнь! И чтоб ни стройки, ни Чехословакии, ни трубы, ни скипидара… Ничего! Но так быть не может. Игорь вспоминает, как несколько лет спустя после окончания школы он почти случайно пересёкся с Зинкиной лучшей подружкой, Танькой. Они в школе всегда таскались парой. Танька считалась красивой и даже получила в подтверждении этого какую-то бумажку на каком-то конкурсе. А потом ездила в Москву и снова получила бумажку. Игорь был с этим не согласен — на его вкус Танька была слишком мосластая и высокая, как жердь, да и блондинки Катамаранова никогда не привлекали. Вот Зинка другое дело… Танька тогда что-то долго впаривала Игорю, а тот, как на грех, был подшофе и не сильно понимал, что Танька от него хочет. Да ещё говорила она, как обычно невнятно, там никто бы не уразумел. Но кое-что Игорь сообразил — подружка пыталась объяснить, что Зинке он не пара, что та окончит институт и ждёт её, Зинку, большое будущее. А он, Катамаранов, что может ей, Зинке, дать? Совсем забыла Танька, как Игорь ради Зинки бил морду Танькиным обидчикам… Сейчас под обжигающей Зинкиной ладонью, в облаке розового масла Игорь как никогда понимал, насколько Танька была права. Сделав над собой огромное усилие, он поднимается, босиком бредёт к окну — на подоконнике валяется полупустая пачка сигарет — подгон Жилина, спасибо ему — и старательно затягивается. Вонючий дым безжалостно разбавляет запах роз. Зина приподнимается и потягивается, одновременно прикрываясь засаленным покрывалом. — Хочешь, я останусь? Он знал, что она спросит. Он готов… Почти готов. Ещё одна затяжка… Главное, не смотреть. — З-зин… Ты… Возвращайся к своему чеху. Он на тебе женится. — А как же ты? — А я не женюсь… Она молчит. Потом встаёт и начинает одеваться. Игорь чувствует это спиной. Сигарета предательски заканчивается. Закуривать новую Катамаранов не спешит — они ему ещё пригодятся. — И не надо, -решает Зина, — Я так останусь. Хочешь? Это «хочешь» звучит так жалко, так по-детски, что Игорю невыносимо жаль её. И заодно себя. И их вместе… Но — нельзя! Он собирается с силами, оборачивается. Хлебнуть бы для храбрости, но скипидар сейчас в горло не полезет. — Езжай, Зина. Она не двигается. Хорошо. — Я тя не люблю. Игорю нравится, как это звучит — нагло, немного пьяно, твёрдо, развязно. Очень правдиво. Даже в темноте видно, как она бледнеет. — Я н… никогда не люб-бил. Должна поверить! Зина не подводит. Миг — и у неё начинается истерика. В Игоря летят вещи, попавшие Зинке под руку, сковородка, его собственная каска, что-то ещё. Он радостно отмахивается. В Игоря летят самые обидные, истекающие слезами и кровью слова. Всё, что должно было быть брошено уже давно. Всё верно. Всё правильно. Зина выдыхается и успокаивается. Деловито чешет к умывальнику, брызгает водой на лицо. Затем подхватывает сумку и уже менее уверенно идёт к выходу. — Прости, — еле слышно шепчет Игорь. Она не смотрит. Запах розового масла уносится в раскрытое окно. Нераспечатанный одеколон торчит на полке. У Игоря не хватит окаянства его выпить. И воспользоваться им тоже. Передарить надо. Чёрт с ним. Чёрт со всем…