Разные судьбы

Милли потерялась. Совсем. Ремис надеялся, что она добежала до ближайшей развилки и там остановилась, но этой глупой девчонки нигде не было. Он звал, а она не откликалась. Сначала Ремис злился. Теперь — понемногу начинал паниковать. Вокруг не было ничего, кроме покинутых домов. В некоторых мелькали неяркие огни, и это напрягало даже больше. Район явно был заброшен, а от тех, кто селится в заброшках, добра не жди. И Милли осталась здесь совсем одна… Из-за того, что он повёл себя как мудак. Ремис до сих пор не мог понять, что на него нашло. Набросился на Милли, комлинк разбил… Как псих какой-то. Ремис зябко потер ладони. Чем больше он об этом думал, тем страшнее становилось. Это же… Не он. Это не мог быть он. Никогда в нём такого дерьма не было! Ещё и погода как специально испортилась. Только недавно они с Милли чуть не помирали от жары и солнцепёка, а сейчас набежали тучи. То и дело с неба срывались мелкие капли, падали на нос, за шиворот, на макушку… Ремис встряхнулся, как злобный кот. По сравнению с дождями в столице это был вообще не дождь, но такая морось бесила даже сильнее ливней. И холодно сразу стало… Ветер шелестел по пустым улицам сухими листьями и мусором. Совсем рядом что-то шебуршалось и скреблось. «Крысы, — твердо сказал себе Ремис, стискивая кулаки в карманах. — Однозначно крысы. Или что тут вместо крыс». Царапалось внутри мерзкое ощущение, будто за ним наблюдают. Из каждого слепого окна. Из каждого переулка. Из каждого тёмного угла. Ещё не начинало вечереть, но здесь почему-то были ненормально густые тени. Даже там, где их вроде бы быть не должно. И в каждой мерещилось движение — будто что-то шевелилось, когда Ремис смотрел в другую сторону, и замирало, едва он оборачивался. «Ерунда. — Ремис нервно облизнул губы. — Это всё Милли со своими привидениями. Накрутила, малявка. И куда её унесло?» Ремис осмотрелся. Прикрыв глаза, попытался почувствовать мелкую в Силе. Как там Учитель говорил? Нужен образ. Как можно более чёткий. Представить и позволить Силе вести себя… Это просто. На тренировках вообще без напряга получалось. Поначалу он чувствовал только то, как противно липнет к коже мокрая, продуваемая ветром одежда. Потом в нос ударил сильный запах гнили. Что-то холодное и склизкое коснулось его руки. Ремис дёрнулся, рефлекторно отшатнулся и чуть не упал — ноги одеревенели и едва двигались. Поднял ладонь к глазам — ничего. И вокруг никого. Только почему-то ужасно похолодало. Вздох обжёг глотку и лёгкие, словно Ремис решил подышать полной грудью возле ледника. «Бред. Мне всё кажется. Мне всё кажется». За спиной отчётливо слышалось чьё-то дыхание. Ремис с трудом сдержал вопль — в последний момент прикусив язык, издал сдавленный писк вместо крика. Скосил глаза. Никого. Осторожно глянул через плечо. Чисто — только ветер качал ветви старых деревьев и тревожил заросшие травой сады и клумбы. Мозолила глаза дурацкая баррикада — неказистая, но надёжная, с этой стороны не перелезть. А ещё был запах. Долбаный запах гнилья, который только усилился, когда ветер сменил направление. «Милли. Глупая ты мелочь. Куда ты делась?!» Ремис не чувствовал её. Он ощущал Силу, мог, поднапрягшись, почувствовать, как та течёт сквозь него и пронизывает всё вокруг, но не мог найти ниточку, тянущуюся к Милли. Чем сильнее Ремис старался, тем холоднее ему становилось и тяжелее давались движения, будто он шёл по пояс в ледяной воде. От запаха гнилья мутило. Ремис зажимал нос и рот, но это не помогало. Здесь воняло ещё сильнее, чем на Таларме, в том задрипанном уголке Старого города, где жила тётка Эйга. Даже дом напротив был чем-то похож — такая же разваливающаяся конура с дырами в каменных стенах, кое-как прикрытыми железными листами и фанерой. Всё та же драная занавеска прикрывала дверной проём, из которого несло затхлостью, старой канализацией и тухлой едой. «Твою мать! — Ремис едва не хлопнул себя по лбу. — Забыл мусор выкинуть. Опять она орать будет…» Ремис помотал головой. Нет, бред какой-то! Это не мог быть тот же дом. Тётка Эйга с её выводком осталась на Таларме. Грёбаный мусор он не вынес, потому что сбежал от своей приёмной семейки, едва ему исполнилось семь. «Это всё не по-настоящему. Какой-то глюк. Это не…» — Ремис! На пороге, придерживая ветхую занавеску, стояла Милли. Мордашка у неё была обеспокоенная, большущие светло-голубые глаза вытаращены, кудряшки окончательно растрепались — похоже, мелкая где-то посеяла завязку для волос. Ремис шумно выдохнул. С груди будто камень свалился. Вот она где! Чего сразу не вылезла, поганка бледная?! Придушил бы, если б сам не накосячил так, что теперь извиняться надо! — Ремис, иди сюда! — Милли беспокойно оглянулась через плечо, всмотрелась в тёмный коридор. — Тут такое… — Миль, не дури. Вылезай оттуда, нам выбираться надо. Что ты вообще там забыла?! Милли надула губки: — Опять ты на меня кричишь! Может, хватит вести себя как придурок? Я тут важное нашла. Или мне с этим самой разбираться? — Что ты важное в этой халупе нашла? Миль, мы в жопе, если ты забыла! Там что, нашла подкоп под эту криффову баррикаду? Если нет, то вылезай. Надо валить отсюда. Ты же сама хотела! Милли демонстративно отвернулась. — Ну и оставайся, без тебя разберусь! Вредина! — бросила она через плечо и скрылась в коридоре. Занавеска осталась приглашающе отодвинута. Ремис смачно выругался. Услышал бы Учитель — придушил бы. Похоже, Милли по мозгам ударила та же дрянь, что заманила Ремиса сюда и потом заставила наброситься на малявку. И что она там такое нашла? Хорошо бы просто мусор какой-нибудь… А вдруг что-то опасное? Ремис глубоко вздохнул, и его снова едва не вывернуло от запаха гнили. Будто сдохло что-то… И запах, казалось, шёл из дома. Ну какого Милли туда понесло?! «А меня какого за баррикаду несло? Мелкая не виновата. Надо её вытаскивать оттуда, пока какая-нибудь жопа не случилась». У порога Ремис замешкался. Страшно было. И… странно. Точно так же он сопляком мялся у входа, не решаясь зайти. Он провёл пальцами по стене. Тот же крошащийся камень, знакомый до последней щербинки. Даже выемка на том месте, где было крепление для старой двери, осталась. Ремис вечно залеплял её жвачкой, а потом тётка Эйга орала на него и остальных детей, требуя признаться, кто это сделал. Сейчас жвачки не было. Отодрали, наверное. Набрав в грудь побольше воздуха, Ремис вошёл в дом. Запах гнили ударил в нос с такой силой, что перехватило дыхание, но вскоре сменился обычной вонью старой трущобной халупы. До тошноты знакомый запах. И не только запах. — Что за хрень? — Ремис дрожащими пальцами поворошил детскую одежду, грудой сваленную в углу. Это была его одежда — его и других ребят, которых нарожала или подобрала с улицы Эйга. Вот куртка, которую Ремис стащил из магазина, — красивая, новенькая, с раскрасом под камуфляж. Её Эйга отобрала и своему любимчику Нойри отдала… Этого не могло быть. Но вот же куртка! И дом… Это был дом Эйги, в точности такой, каким Ремис его запомнил! — Милли! — крикнул Ремис. — Ты куда подевалась, мелкая?! Его трясло. Он старался вообще не задумываться о том, что здесь происходит. Не смотреть по сторонам, не приглядываться к старой мебели и раскиданным повсюду убогим игрушкам. «Надо найти Милли и убраться отсюда. Пофиг на остальное. Пофиг». Ремис стал крадучись пробираться по коридору и осторожно заглядывать в комнаты. Спальня, где он когда-то жил вместе с пятью детьми, оказалась пуста — за исключением сваленных на полу матрасов, одеял и подушек. Никого не обнаружилось и на грязной кухне, и в ванной, и в гостиной, где всё так же стояли три потрёпанных кресла и старенький голопоектор. Кто-то из ребят не убрал за собой бутылки из-под газировки. Опять Эйга истерить будет. Оставалась последняя комната — спальня Эйги. Ему, как и всем остальным, запрещалось туда входить. Но какая разница? Он больше здесь не живёт и не обязан подчиняться её дурацким правилам. И вообще всё это глюки! Ремис толкнул дверь. Та с противным скрипом провернулась на ржавых петлях. — Милли? — негромко позвал он и замер. Эта комната не могла быть спальней Эйги. Детали скрывал неестественно густой мрак, будто здесь вообще не было окон. Ремис даже контуров мебели рассмотреть не мог. Зато женский силуэт был виден отчетливо, вплоть до строгого геометрического узора на платье. Нет, не платье — ситской мантии, какие носили только леди не из последних. Длинные тёмно-каштановые волосы, перехваченные золотым обручем, красивой волной ниспадали на плечи и доходили почти до тонкой талии. У женщины была горделивая осанка и — Ремиса бросило в жар — очень изящная, соблазнительная фигура. — Избавься от него, — ледяным голосом приказала женщина кому-то стоявшему перед ней. Имперский акцент у неё был выражен почти до карикатурного. — Так, чтобы никто не узнал. Найди самую ничтожную дыру и брось его там, пусть сгинет в нищете. Не хочу иметь с ним ничего общего. — Будет исполнено, миледи, — почтительно ответил мужчина, которого Ремис не мог толком разглядеть. Откуда-то послышался детский плач. Ремис заозирался, но не увидел ни самого младенца, ни кроватки, в которой тот мог бы лежать. Женщина вскинула руки в истерично-беспомощном жесте: — Унеси это отродье отсюда, немедленно! И заткни его седативами, не хочу лишних вопросов! Если кто-нибудь спросит, скажешь, что рабыня нагуляла. Живее, живее, убирайся отсюда! Тень мужчины почтительно поклонилась и растворилась в темноте. Детский плач затих. Последней медленно истаяла женщина. Одновременно с этим рассеялась темнота, и Ремис вдруг оказался в просторной полукруглой комнате. Сквозь витую оконную решётку проникал тусклый свет. На каменных стенах ещё угадывались следы росписи с каким-то бытовым сюжетом. В потолке шипел и посвёркивал электричеством древний разбитый светильник. Судя по толстенному слою пыли, покрывавшему пол и останки мебели, сюда никто не заходил уже много лет. Запах гнилья тоже исчез. Пахло спёртым воздухом, плесенью и пылью. Ремис ошалело огляделся по сторонам. Ни женщины с её слугой, ни Милли. И этот дом точно ничем не напоминал халупу Эйги. Коридор, видневшийся за дверным проёмом, был широким, с высоким сводчатым потолком. — Что за… — выдохнул Ремис и не закончил, поперхнувшись руганью. Его словно схватили за горло. Трясущейся рукой, едва попадая по кнопкам, он набрал частоту Учителя. Хватит. Давно надо было это сделать, права была Милли. Он здесь не останется и малявку не оставит. Любое наказание будет лучше этого… Комлинк мигнул красным: вызов сбросили. Ремис, коротко взвыв, ударил кулаком по стене. Заседание Совета, будь он неладен! Учитель может целый день с другими повелителями гавкаться, а о нём с Милли вспомнит хорошо если к вечеру! «Во что мы вляпались, Миль? — Ремис ухватился за оконную решётку, не обращая внимания на пачкающую пальцы ржавчину. Улица снаружи всё так же была мертвее мёртвого. — Во что мы вляпались?..»