Разные судьбы

Рядом с пожилой леди было не так страшно. Она, похоже, совсем не боялась ни странного города, ни его обитателей, и чувствовала себя здесь в своей тарелке. Милли сама не заметила как взяла её за руку. Старушка не возражала — наоборот, ласково улыбнулась, как Милли уже давно никто не улыбался. Пока они добирались до безопасного места — о котором Милли не знала ничего и стеснялась спрашивать, — она украдкой разглядывала старушку. Странная она была: казалась сгорбленной и немощной, но вымотавшаяся Милли едва успевала за её бодрым шагом. И зачем ей трость? Разве что ударить кого-нибудь — как раз пригодился бы тяжеленный набалдашник в форме оскаленной звериной морды. А ещё старушка была очень сильной. Милли чувствовала это — будто под балахоном скрывался не живой человек, а чёрная воронка, в которую втягивались всё новые и новые щупальца тёмной энергии. Когда на пути попадались тени, они бледнели и истончались, а шаг старушки становился ещё более пружинистым и быстрым. Как будто она… подпитывалась ими? Будто угадав, о чём думает Милли, старушка снисходительно посмотрела на неё. Её жёлтые глаза неярко светились, будто на золото навели лампу. — Что, дитя, за мертвых переживаешь? Зря. Им твоя жалость уже не поможет. А старухе Таввиме даже капелька их не-жизни — как глоток воды. Старая я стала, деточка. Очень старая. Откуда могу, оттуда силы и черпаю. Споткнувшись, Милли едва не упала.  — Вы видите их?! И… едите?! Старушка хрипловато и визгливо захихикала. Из-под слоёв ткани, закрывавших её грудь, блестнуло золотом и драгоценными камнями, но Милли не успела разглядеть украшение. — Ем… Смешной ты ребёнок, что думаешь, то и говоришь. Ем… Ну, может, оно и так. В застрявших ещё остались крупички силы, а она ой как мне нужна… Не жалей их, это не люди давно — так, воспоминания, которые мир никак не может забыть. Милли отвела взгляд. Она давно поняла, что тени — это даже не призраки, а что-то ещё менее живое, но то, что делала старушка Таввима… Это было похоже на людоедство. От этих бедняг и так немного осталось… — Что личико морщишь? — Таввима легонько щелкнула Милли по макушке. — Считаешь, злая я? Страшная? Тебя вот так же съем? А помогла тебе, кудряшка бестолковая, я тогда зачем? Милли боязливо потупилась. От испуга задрожали коленки, а краска залила щёки от стыда. Молодец, нечего сказать — злить женщину, которая ей помогла и наверняка может убить щелчком пальца! — Нет-нет, госпожа… Я не думаю, что вы плохая. Простите, пожалуйста, я не хотела вас обидеть. Старушка растянула в улыбке бледно-красные губы. Нет, всё-таки она была не совсем беззубой: из её дёсен ещё торчали гнилые, почерневшие пеньки зубов. Милли едва не скривилась. — Обидеть она меня не хотела… И откуда ты только взялась на мою голову, а? Нет-нет, дыхание пока побереги, потом всё расскажешь, — замахала она руками, увидев, что Милли уже собралась ответить. — Почти пришли уже… Вот кто меня дёрнул из-за тебя в дикие места тащиться, а? — Из-за меня?! — охнула Милли. — Вы за мной?.. — Круглые глаза свои прибереги до дома. Сказала же, потом всё! — Она несильно, но чувствительно стукнула Милли по голове набалдашником трости. — Вот же любопытная кудряшка! Милли послушно притихла, хотя у неё в голове роились и жужжали очень беспокойные мысли. Старушка Таввима вроде не желала ей зла, но всё это было так странно… Может, не стоило с ней идти? Тем более Ремис всё ещё не нашёлся. А вдруг он попал в беду? И как его потом найти? Милли совсем не хотела бросать его одного в этом страшном городе! — Госпожа, послушайте, пожалуйста… Я же не одна здесь, со мной друг. Мы потерялись… Я не могу его просто так бросить! Таввима хмуро посмотрела на неё. — И что, кудряшка, ты предлагаешь мне его поискать? Твой дружок не такой яркий, как ты, не вижу я его. Сама-то хоть знаешь, где его носит? — Нет, но… — Ну и? Привести меня к дружку не можешь, а от меня чего ждёшь? Милли совсем растерялась. Нет, она не то чтобы рассчитывала, что Таввима кинется искать Ремиса, но… Но он же там пропадёт! — Послушай, глупый ребенок. — Таввима, крепко сжав плечи Милли, слегка встряхнула её. — Ты своего друга искала? — Искала… — Нашла? Милли в ответ только шмыгнула носом. А то не видно! — То-то же. Вот сейчас передохнёшь немного, поешь, я с твоей ногой сделаю что-нибудь, чтоб ты не хромала, как шваса колченогая, тогда пойдёшь своего друга искать. Если мозгами не пошевелишь и не поймёшь, что нечего тебе тут шататься. А пока — цыц! У меня уже голова от тебя болит. Милли собралась было возразить, но не смогла даже открыть рот — под пристальным, немигающим взглядом Таввимы её будто сковало по рукам и ногам, отнялся язык и даже сердце практически замерло, едва-едва трепыхаясь в груди. Чем дольше она смотрела в золотые глаза старухи, тем более слабой и потерянной чувствовала себя. Она так устала… И шёпот, снова этот шёпот! Милли старалась не обращать внимания на него, но он опять стал сильнее… Таввима вдруг нахмурилась и так сильно впилась ногтями в ладонь Милли, что та вскрикнула. — Не пищи! И пошли быстрее. Некогда мне тут с тобой препираться. Она практически потащила Милли за собой. Её лицо, совсем недавно доброжелательное и улыбчивое, стало мрачным и сосредоточенным, на нём будто бы прибавилось морщин. Наверное, она тоже почувствовала это — со всех сторон потянуло холодом, а голоса теней зазвучали, казалось, со всего города, так много их было. Но они словно доносились через толстую стену… А ведь и правда через стену: посмотрев через Силу, как учил повелитель Танатон, Милли увидела вокруг них с Таввимой тонкий мерцающий барьер. Что-то похожее на клочья плотного тёмно-серого тумана скользило по нему, стучалось призрачными щупальцами, но не могло пробиться. Милли, сдавленно охнув, прижалась к Таввиме, вцепилась в её ладонь мёртвой хваткой. — Ч-что это? — с трудом выдавила она. — А, увидела наконец, значит, — фыркнула Таввима. — Вот это, кудряшка, поопаснее застрявших будет. Намного опаснее. Двигай ножками шустрее, если опять в припадке валяться не хочешь! Долго идти не пришлось: очень скоро впереди показалась стена, кое-как сложенная из того же камня, что и окрестные дома. Над ней виднелись неказистые, но надёжные на вид дозорные вышки. Таввима решительно зашагала прямо к тяжёлым деревянным воротам, на ходу откидывая капюшон. Тускло-серые волосы старушки оказались заплетены в простой пучок, зато украшал их красивый золотой гребень — очень похожие Милли видела на тенях знатных дам и у некоторых богатых горожанок из нормальной части Дженати. Остановившись перед воротами, Таввима степенно, словно и не было вокруг страшного чёрного тумана, кивнула охранявшему их воину. Тот низко склонился перед ней, совсем как перед ситской леди: — Zeon, — произнёс он, не поднимая взгляда. — J'us vik'dyt mus su tu'iea akiva. Хрупкая Таввима едва доставала воину — татуированному краснокожему гиганту с не по-человечески большой челюстью, — до плеча, но его голос благоговейно дрожал, когда он обращался к ней. Так Ремис говорил с повелителем Танатоном. — Pradzia. — Таввима отмахнулась от воина, как от надоедливого ребёнка. — Anga tave sutjaza. Воин, мигом распрямившись, что-то гаркнул на своём языке, и ворота стали медленно, со скрипом открываться. Таввима, всё ещё держа Милли за руку, повела её внутрь. Едва они оказались за стеной, чёрный туман рассеялся и вмиг замолкли шепчущие голоса. Стало так тихо и хорошо… — Сюда мороку хода нет, можешь выдохнуть. — Таввима потрепала её по плечу. — Вот, смотри пока, как мы тут живём. А потом, как ко мне придём, расскажешь, кто ты и откуда. Милли ошалело заозиралась по сторонам, во все глаза глядя на островок жизни посреди мёртвого города. По обветшалым, но чисто подметённым улицам ходили люди и ситхи. Одеты они были просто и бедно; вещи явно по многу раз перешивали и сшивали заново, пока ткань не приходила в негодность окончательно. На фоне остальных Таввима в её скромном балахоне выделялась, как знатная госпожа среди нищих. Она и держалась важно: шла так уверенно, будто владела всем городом. Встречные уступали ей дорогу и кланялись, а некоторые — чаще всего те, кто были одеты беднее прочих, — опускались на колени. Все, мимо кого она проходила, отвлекались от дел, чтобы выразить ей почтение. А дел у местных явно было невпроворот. Там, где когда-то были приусадебные сады, жители устроили что-то вроде плантаций, безжалостно выворотив старую брусчатку, чтобы освободить побольше земли. Женщины гнули спины, скашивая мясистые красные злаки и собирая плоды с каких-то желто-зёленых кустов; худые, жилистые дети таскали корзины с плодами и подбирали упавшие колоски. Группа мужчин, одетых в потрепанные кожаные доспехи, тащила тушу здоровенного зверя с гладкой полосатой шкурой, тяжёлыми копытами и рогатой головой. Между домами были натянуты верёвки, провисающие под весом мокрого белья. Невдалеке слышались резкие выкрики, топот и звон оружия — обычные звуки тренировочной площадки. Здесь было… слишком нормально. Настолько, что Милли стало не по себе. Она больше не слышала голосов, а на пути не попадалось ни одной, даже самой бледной и слабой тени. «Сюда мороку хода нет… Так вот что Таввима имела в виду! Но почему морок? И почему он обходит поселение стороной?» Таввима предупреждающе глянула на неё — строгое «молчи!» было слышно без слов, — и Милли послушно прикусила язык. Нечего злить эту старушку глупым непослушанием. Жила Таввима в доме, на первый взгляд не отличавшемся от прочих. Это был каменный двухэтажный особнячок с плоской крышей и широким закрытым балконом, не очень большой и не слишком богато украшенный. Его стены заросли каким-то вьющимся растением с ярко-красными цветами, некоторые окна были заколочены или заложены кирпичом. Несмотря на это, дом казался достаточно опрятным и ухоженным, особенно на фоне остальных. В центре каменной выходной двери виднелась круглая нажимная панель. Когда Таввима коснулась её, та на секунду засветилась тускло-алым, и дверь отъехала в сторону. Миновав просторный тёмный холл, Таввима провела Милли в полукруглую комнату, бывшую, по всей видимости, обеденным залом: в центре располагался приземистый стол из металла и камня, стены украшали выцветшие, порядком истершиеся росписи с едой и пирующими людьми. У широкого окна, забранного узорчатой решёткой, стояла жаровня; в нишах прятались изящные вытянутые сосуды для благовоний. Таввима хлопнула в ладоши, и настенные светильники загорелись приглушённым оранжевым светом. — Садись. — Таввима ткнула пальцем в один из стульев. — И ногу, на которую хромаешь, вытяни. Посмотрю, что там у тебя. Милли послушалась. Таввима стянула с неё сапог, задрала штанину и вдруг крепко схватила за больную лодыжку. Милли сжала зубы, чтобы не вскрикнуть, но вскоре выдохнула от облегчения: под прикосновениями Таввимы быстро спадал отёк, уходила противная пульсирующая боль. — Так-то лучше. — Таввима ударила ладонью об ладонь и с натужным кряхтением поднялась. — Что сказать надо, кудряшка? — Спасибо, госпожа. — Милли склонила голову. — Вы очень добры. — А вот доброй меня называть не торопись, раз не знаешь обо мне ничего. — Она тяжело уселась на другой стул, вытянула руки на подлокотниках. — Имя своё хоть назови, пора бы уже. — Милли, госпожа. Таввима прищурилась. — Просто Милли? Ни рода, ни общины у тебя нет, надо понимать? — Ну… Моя фамилия — Белавара, а ещё я послушница повелителя Танатона из Темного совета. Общины у меня нет. Я не с Дженати, госпожа. У нас всё по-другому. Если Таввима и удивилась, то виду не подала — только смотреть стала ещё внимательнее. — Хочешь сказать, ты не просто диковинка, а диковинка из другого мира? Ох, давненько мы вестей извне не получали… Тысячу лет одни мы были, если не больше. И каким же тебя ветром сюда занесло? Подумав, Милли начала: — Мы с Учителем и моим другом прибыли из Империи. Понимаете, тысячу лет назад не всех ситхов истребили… Таввима вскинула сухонькую руку: — Куда погнала? Ну-ка расскажи мне, что с нашим народом после старой войны приключилось? Пришлось рассказывать — всё, что Милли помнила по теме из курса истории. Училась она хорошо, поэтому, наверное, ничего не упустила и не напутала. По крайней мере, Таввиме было интересно: она слушала очень внимательно, даже немного подалась вперёд, будто недостаточно хорошо слышала. Несколько раз она останавливала Милли, чтобы переспросить что-нибудь или узнать подробнее. Наконец Милли дошла до нового открытия Дженати Империей, исследований и дипломатической миссии Учителя, дурацкой прогулки Ремиса и невесёлых приключений, к которым та привела. Пока она говорила, в комнату вошла девочка лет семи, одетая в скромное тёмно-серое платье. Обычная человеческая девочка — разве что жёлтые раскосые глаза и слегка красноватый оттенок кожи выдавали близкое родство с чистокровными ситхами. У порога она почтительно поклонилась, держа на вытянутых руках поднос, едва не прогибавшийся под тяжестью блюд, и не поднималась, пока Таввима ей не позволила. — Моя младшая ученица, — небрежно пояснила она, пока девочка накрывала на стол. Милли бросилось в глаза, что ладони обеих рук у неё перебинтованы. — Смышлёная, но егоза и лентяйка. Родные мать с отцом мне на порог привели, чтобы прислуживала за еду и кров, а я в ней потенциал разглядела. Ох и мучаюсь я с ней… Не была б ты занята, взяла бы тебя вместо этой негодницы. Tach'kaj! — Таввима махнула рукой, отгоняя девочку. Та вздрогнула, втянула голову в плечи и попятилась к выходу, не смея повернуться к наставнице спиной. Таввима зачерпнула ложку супа и настороженно понюхала. — Хм-м-м… Кажется, девчонка даже не испортила еду на сей раз. Хорошо… — Она посмотрела на Милли. — Ну, кудряшка? Ничем больше не порадуешь? Милли опешила. Если бы ей рассказали столько нового и невероятного, она бы… Наверное, ошарашенно молчала и пыталась уложить всё это в голове. А Таввима будто утренние новости прочитала, и те её не слишком удивили. — Нет, госпожа. Мне кажется, я всё рассказала. — Тогда ешь. Моё любопытство ты потешила, а твои вопросы немного подождут. На сытый желудок лучше думается. От запаха супа — мясного и чуть пряного, — у Милли уже давно слюнки текли. Она набросилась на еду, как оголодавшая катская гончая. Этикет, предписывавший есть неторопливо и с достоинством, был без зазрения совести забыт. Покончив с супом за пару минут, Милли поблагодарила Таввиму за угощение. Та благосклонно кивнула: — Так-то лучше, да? Ну, теперь можем и поговорить с тобой. Гадаешь, наверное, куда попала? Почему тут такие страшные вещи происходят и как тебе теперь быть? — Да, госпожа. И мне было бы очень интересно узнать, кто вы. Простите за вопрос. — Милли склонила голову. Таввима улыбнулась: — Ох, и сколько же мне ещё розог об мою младшую обломать, чтобы она такой же вежливой стала? Прощаю, как такую лапочку не простить? Я, дорогая моя, зеон этой общины. Госпожа или хозяйка, если тебе так привычнее. Была матерью троих вождей и каждого из своих сыновей пережила. Я наставляю молодежь, не даю ей забыть старые законы и нашу историю… Хотя бы такую, какой помним её мы. А ещё я храню общину от тьмы, приходящей из древнего города, и обучаю тех, кто придёт мне на смену. — Тьмы? Это… — Да. Это то, что ты видела и чувствовала. То, что завело тебя сюда. Тьма давно здесь, появилась задолго до моего рождения и будет ещё сотни лет после того, как я умру. Таввима прикрыла глаза и глубоко вздохнула, словно набираясь сил перед тяжёлым делом. Милли почтительно молчала, хотя ей хотелось ёрзать на стуле от любопытства. — Дженати умерла тысячу лет назад, девочка. Враги, пришедшие в наш мир, уничтожили его. Стёрли в пыль города, обратили в прах живых. Лишь маленький кусочек столицы остался цел — тот, что сильнейшие из вождей того времени смогли укрыть иллюзией, спрятать от тех, кто желал нам гибели. Но нельзя, нельзя жить там, где столько горя, боли и смерти. Наш народ никогда не боялся Тьмы, всегда жил с ней в согласии, но Тьма — она как сок камуры. Сделаешь глоток — обретешь небывалую ясность мысли, но если выпьешь слишком много — мозг у тебя в голове превратится в кашицу. Даже для нас то, что творится в этом мире, невыносимо. Мы все словно живём в теле, гниющем заживо. Мертвецы зовут нас каждый день, хотя почти никто не видит это так, как мы с тобой. Старая боль, старые раны отравляют нас много поколений, и от них нет спасения. А те иллюзии, что когда-то сохранили жизнь нашим предкам, теперь превратились в наш кошмар. Старое колдовство не исчезло, оно всё ещё здесь — вот только суть его исказилась, как и всё вокруг. То, что должно было защищать, стало сводить с ума. Убивать людей их же собственными помыслами, надеждами и страхами. Вот, дорогая моя, как мы живём. Вот чем платим за то, что наши пращуры когда-то обманули смерть. Она пристально посмотрела Милли в глаза. Её тонкая, шершавая, словно давным-давно иссохшая ладонь легла поверх ладони Милли. — Поначалу всё было не так страшно. В первые годы выжившие держались вместе, не отгораживались друг от друга стенами. Но вскоре тьма начала наступать, поглощая улицу за улицей. Всё меньше земли оставалось свободной от кошмара. Тот городок, откуда ты пришла, — последний безопасный островок, но и его тьма со временем накроет. Не помогут его жителям стены, которыми они отгородились от нас, — от тех, кому не хватило места. Но и мы, как видишь, как-то выживаем. Благодаря таким старухам, как я, которые знают старые обряды и достаточно сильны, чтобы проводить их. На сколько лет ещё нас хватит, я не знаю. Наш народ упрям, но, чую, догонит нас смерть, получит спустя века своё. Если только вы, дальние наши родственники, не придумаете, как нам помочь. Хорошо будет, если придумаете. Но что-то не уверена я, что такую силу можно победить. Только обмануть, и то лишь на время. Плечи Таввимы грустно поникли. Милли, не отдавая себе отчёта, взяла её ладонь в свою и нежно, с благоговейным трепетом погладила. Такая отважная старушка… Милли не могла представить, каково это — жить вот так, в постоянном кошмаре, да ещё и защищать всю общину от страшной силы, которую невозможно победить. И представлять не хотела. Милли долго не могла заговорить: любое слово, приходившее на ум, тут же казалось неуместным, почти оскорбительным. Но там, в городе, остался Ремис — совсем без защиты, один-одинешенек. Пока она тут ест вкусный суп и запивает его сладким настоем на ягодах, он… Да кто знает, что с ним?! Может, он сошёл с ума? А вдруг он сбросился со скалы или разбил себе голову камнем, или ещё что-то с собой сделал?! Решившись, она выпалила: — Госпожа, это значит, что мой друг в большой беде! Мне нужно поскорее его найти. Пожалуйста, помогите мне, умоляю! Наш Учитель — очень влиятельный человек. Он наверняка найдет, как вам отплатить, когда узнает, что вы нам помогли! Таввима посмотрела на неё, как на дурочку, — снисходительно и немного грустно: — Забудь про своего друга, малышка. Нет его больше. Или тьма до него добралась, или кто-то из других общин. Нас — тех, кто за стенами живет, — пока ещё довольно много, но не все, ой не все были бы так добры с тобой, как я и мои люди. Милли похолодела, замерла на стуле. Ложка, которую она крутила между пальцев, со звоном упала в тарелку. — Что… Что вы имеете в виду, госпожа? — Не поняла ещё, деточка? Мы все тут выживаем, как можем. Не всем хватает земли и людей, чтобы растения выращивать и скот разводить. А год выдался очень сухой и скудный на урожай… Сиди, девочка, у меня, пока Учитель твой тебя не найдёт. Хоть ты уцелеешь.