Разные судьбы

      Ремис уже сто раз пожалел, что вышел на крыльцо. Ему так обрыдло сидеть взаперти, что на воздух он буквально вырвался, отпихнув с дороги цеплявшуюся за него Милли и сердито зыркнув на мелкую дикарку. Прилипла к ним, как репей… Ремиса уже тошнило от её писклявого звонкого голоска и тупых фразочек на ломаном Основном.       Вот только на улице было ещё хуже. Каждый дикарь, проходивший мимо, пялился на него так, будто человека впервые увидел. Так, будто раздумывал, сожрать чужака или просто пришить, на всякий случай. Милли бы сказала, что это бред, и ничего такого у них на уме нет, но её розовые очки вообще было кувалдой не разбить. Не бывает хороших людей среди тех, для кого пережить день — задачка не из простых. Не выживают.       Ремис нервно оправил ветхую застиранную рубашку. Как и штаны, сидела она на нём безнадёжно криво, но хотя бы не была изгваздана кровью. Малявка сказала — можно не возвращать… Больно нужно было ему это тряпьё. Отправится в мусоросжигатель, как только они вернутся на базу. Жаль только, что воспоминания об этом дне туда же не запихнуть.       Ремис не мог дождаться, когда же Учитель заберёт их отсюда. Плевать, что потом. Лишь бы подальше отсюда. О чём вообще можно так долго говорить с дикой ведьмой?!       За его спиной проскрежетала входная дверь. Ремис мельком скосил глаза на Милли и её дикую прилипалу. Опять эта девчонка трещала без умолку…       — …Я слышать, зеон с твой Учитель про ты говорить. Сказать, у ты дар большой, редкий, но мы помнить про таких. Знать, как учить. А потом я ничего не понять. Слова трудные. Но они не ругаться. Всё хорошо. Казаться.       Последнее слово девчонка произнесла после паузы, глупо наморщив лоб. Кажется, сама не была уверена, что всё так уж хорошо. Ремис с трудом подавил злость от мысли, что какая-то старая ведьма вздумала указывать повелителю Танатону, как учить Милли. Странно, что она до сих пор живая после этого.       Они уселись рядом с Ремисом. Милли украдкой сжала его ладонь и, тут же смутившись, сложила руки на коленях. Девчонка — как там её, Кьяра? — уселась на ограждение крыльца и принялась весело болтать в воздухе ногами.       — Друг Милли, ты хотеть есть?       Ремис поморщился. Кьяра спрашивала об этом раз эдак в десятый.       — Нет.       — Зря. Воин надо хорошо есть. Убивать — много сил тратить. Я знать.       Ремис едва не рявкнул на неё. Что эта мелкая дура могла знать?! Но Милли нежно тронула его за плечо, и Ремис с трудом выпустил пар. Это просто глупая девчонка. Можно сделать вид, что её нет. Как он делал почти всё это время.       — Кьяра, не надо об этом, — мягко попросила Милли, и девчонка тут же согласилась:       — Ага. Ты хорошая. Заходить к нам ещё? Гость зеон?       «Вот уж нет!» — хотел ответить Ремис, но вовремя прикусил язык под взглядом Милли. И откуда у мелкой взялась эта способность его вот так затыкать? Раньше не было.       Милли с грустной улыбкой потрепала её по волосам:       — Вряд ли, Кьяра. К сожалению. Я буду скучать по тебе.       — И я скучать… — Шмыгнув носом, девчонка спрыгнула с ограждения и устроилась у Милли под боком, как собачонка. — Ты хорошая.       — И ты очень хорошая, Кьяра. — Милли ласково погладила её по волосам. — Может быть, мы ещё увидимся потом.       — Да! Точно увидеться! Я знать. Наша община большая, много вещей торговать. Много старых вещей знать, очень много. Вы к мы точно приходить.       Успокоенная этой мыслью — или просто неспособная сидеть на одном месте дольше пяти минут, — девчонка вскочила на ноги.       — Эх, я работать. Не хочу, но зеон меня палкой, если я не всё сделать. Пока, Милли! Пока, друг Милли!       Помахав им, девчонка скрылась в доме. Милли проводила её умилённой улыбкой.       — Она такая лапочка.       — Она? — Ремиса аж перекосило. — Пока мелкая, возможно. А потом она с улыбочкой вырежет тебе глаза и сварит в супе.       — Ремис! — Милли чувствительно стукнула его по плечу. — Ты дурак, что ли?       — Сама дура. А я видел, во что такие лапочки вырастают.       Милли обиженно отвернулась, её губы задрожали. Ремис чуть не застонал. Да как можно быть такой плаксой?! Будто он что-то действительно обидное сказал! А она ещё и демонстративно на другую сторону крыльца отсела. Неженка.       Так они и сидели — отодвинувшись друг от друга и насупившись, — когда на крыльцо снова выкатилась Кьяра. Вид у неё был унылый.       — Зеон с ваш Учитель звать. Говорить, вы уезжать.       Она шмыгнула носом и уставилась на Милли глазами побитой собаки. Ремис не стал смотреть, как они опять воркуют и сюсюкаются, — пулей влетел в старухин дом, радуясь, что наверняка его больше не увидит.

* * *

      — Мы оба выгадаем от этого договора, повелительница Таввима. Полагаю, я могу принять ваши условия, — если взамен получу от вас безукоризненное следование обязательствам.       Таввима степенно кивнула и, по обычаю, которому было не меньше двух тысяч лет, положила ладонь поверх договора, составленного по правилам, которые считались вполне современными во времена её юности.       — Мне нет резона хитрить. Ваша выгода в обмен на мою, так двум киссай положено вести дела, верно говорю?       «Если не вышло обмануть друг друга с большей выгодой». — Таввима улыбнулась, вспомнив давние наставления тех, кто некогда был много старше и мудрее неё, и увидела такую же лукавую усмешку на губах Танатона. Видать, кое-что в этой галактике неизменно, и киссай поныне ведут дела по тем же правилам, что и века назад.       — Сложно было бы выразиться точнее, госпожа. — Морщинистая, иссохшая гораздо раньше срока ладонь Танатона легла поверх подписанного договора, скрепляя его. — Я пришлю своих людей, они позаботятся обо всём необходимом. К сожалению, мне самому пора вас оставить.       — Куда уж мне отсюда деться. — Таввима хрипло, каркающе рассмеялась, именно в той манере старой карги, которой от неё ожидали. — Так всё-таки не продадите мне девочку? Я бы взамен отдала свою, а она очень даже недурна.       — Вынужден отказаться, госпожа. Но я прислушаюсь к вашим советам касательно неё. — Танатон поднялся и чуть склонил голову на прощание, как равный перед равной. — Да покорится Сила вашей воле.       — Да приумножит она ваше могущество. — Признаться, было приятно вновь произносить слова, о которых на Дженати забыли много веков назад, да и за её пределами едва ли вспоминали.       Для мальчишки, не разменявшего и шестой десяток, Танатон был удивительно хорошо подкован во всём, что касалось мёртвых обычаев и традиций. Его язык тоже был недурён, — тот самый язык, что звучал на улицах Дженати до войны, прежде чем смениться его уродливым и примитивным сегодняшним подобием. Разве что слишком много кружев этот ситх из новой эпохи вплетал в свой обман. В былые годы на это не разменивались. Сложнее жить стали там, в большой галактике, мудрёнее…       Таввима задумчиво разгладила бумагу, на которой своей же рукой вывела будущее общины. Танатон считал, что задёшево купил её. Никто бы в здравом уме не позволил чужеземному правителю размещать на своих землях войска и забирать каждого четвертого ребёнка с даром Силы в обмен лишь на еду и товары. Но Таввима прожила достаточно, чтобы необходимость принять горькую правду не терзала её так уж сильно.       Тысяча лет — слишком долгий срок даже для той, кому ведомы древние ритуалы тьмы и крови. Её дух не выдержит нового перехода. Нет… Когда настанет время, она умрёт вместе с этим, последним телом. Не придётся умнице Лайроке и смешной пигалице Кьяре расплачиваться своими жизнями за пару лишних столетий для старой, очень старой наставницы. А община должна выжить, даже когда некому будет защищать её, как с первых дней после войны защищала Таввима.       Они вступят в будущее не на лучших условиях. Дикарями, презренными и слабыми. Заблудшими родственниками, растерявшими семейную честь и гордость. Её людям придётся побороться, чтобы занять достойное место в этой новой Империи, заработать право на новую жизнь.       Но теперь у них хотя бы появился шанс.