Разные судьбы

Аннотация Рисса и Ремис возвращаются на родную планету. Оба оставили здесь нечто очень важное. Рисса знает, что именно. Ремису только предстоит узнать. -------       Возвращаясь домой после долгих лет, невольно ожидаешь, что родные места будут ровно такими, какими ты их оставила. Но Таларма, на которую Рисса вернулась, мало чем напоминала себя прежнюю.       — Кажется, наша родина больше не такая помойка, как прежде. — Ремис огляделся по сторонам с видом человека, которому налили суп вместо помоев, а он и не надеялся. — Всё ещё помойка, конечно, но на ней немного прибрались.       Рисса наступила ему на ногу, хорошенько впечатав каблук.       — Нуди сколько угодно, а на Танатона всё равно не похож. Он желчь копил в два раза дольше, чем ты живёшь.       Ремис поморщился:       — Тебе обязательно постоянно говорить гадости о моём Учителе?       — Не постоянно, а только когда стукачей вокруг точно не ошивается. Ремис, ну правда, сделай лицо попроще. Ты же умеешь.       Ремис сложил руки на груди и поджал губы, будто специально скорчив максимально непростую рожу. Он вообще кричал: «Смотрите на меня, я крутой и страшный ситх!» всем своим видом, от идеально подогнанной мантии с жёстким воротом-удавкой до гордой осанки, будто ему палку в жопу засунули до самого позвоночника. Рисса терпеть не могла, когда ей приходилось «выглядеть соответственно статусу», а вот Ремис и спал бы при полном параде, если бы одежда не мялась.       — Хватит уже. Я, между прочим, сделал этой помойке комплимент.       — Я тебе — тоже. Заканчивай с гундежом.       Расправив плечи, Рисса полной грудью вдохнула воздух родной планеты и улыбнулась. Может быть, внешне её было не узнать, но воздух не изменился: всё та же прогретая солнцем взвесь металла, пластила и цветов оделлы, которые считались сорняками и росли где ни попадя, но пахли лучше любых пафосных цветов на клумбах. Кажется, Империя тоже проиграла им бой. Рисса поняла, что улыбается. Впервые за девять лет она дома. А что дома прибрались и сделали ремонт, пока её не было… Вроде и хорошо, да только этот ремонт ей не нравился.       Столица Талармы, Ильтина, всегда была пёстрой. Вот тебе шикарные жилые комплексы, где было всё нужное для жизни плюс бассейн и маленький скверик, а прям на соседней улице — трущобы, в которых новые домишки громоздились поверх старых развалин и чумазая ребятня играла в лужах. Отданные целиком под торговлю и развлечения небоскрёбы уживались с грязными стихийными рынками; посетители ресторанов, парящих на антиграве под облаками, могли плюнуть в тарелку работягам, зашедшим перекусить в уличную забегаловку. Всё это буйство жизни светилось от голограмм и верещало на сотни голосов рекламой, объявлениями и неугомонным гвалтом улиц. Теперь всё изменилось.       Выходя из новенького космопорта (старый имперская администрация решила не перестраивать, а снести полностью), Рисса ещё надеялась, что старая Ильтина жива, надо только пройти чуть дальше, к сердцу города. Нет. Кажется, душа — это первое, чему Империя объявляла войну, когда окапывалась на очередной планете. Рисса никогда не видела родной город таким чистым, опрятным… И безликим. Если бы не узнаваемая архитектура (на Таларме издревле питали страсть к круглым зданиям с витражными куполами и панорамными окнами), Рисса не отличила бы этот город от любого другого, на любой другой планете Империи. Яркую рекламу убрали с улиц, заменив строгой и однообразной, отвечающей имперским стандартам до последней буквы. Неприметные патрульные дроны деловито плыли по своим маршрутам, огибая прохожих. Многие старинные здания, которые раньше считались достопримечательностями, Империя сочла бесполезными развалинами и построила на их месте безликие, но функциональные коробки.       Зато воздух остался прежним, да. Но чем дальше Рисса шла по знакомым-незнакомым улицам, тем слабее становилось пьянящее чувство возвращения, накрывшее её по прибытии. Ещё и Ремис одним своим видом распугивал прохожих.       — От тебя люди шарахаются. — Рисса поморщилась. — Хоть бы меч спрятал.       — Если хочешь играть в простолюдинку, дело твоё. А я не за тем испытания проходил, чтобы меч прятать.       — Зануда… О! — Рисса замедлила шаг, заметив знакомую вывеску. — Ты смотри, «Тëтя Грель» ещё на плаву. Давай заглянем, а?       От одних только воспоминаний рот Риссы наполнился слюной. В её прошлой жизни, до Академии, ученичества у повелительницы Фархан и даже до мудилы отчима, «Тëтя Грель» была их с мамой любимой пекарней. После маминой свадьбы «Тётя» как-то незаметно из их жизни испарилась, вместе с игрушками, конфетами и походами по магазинам хотя бы раз в полгода. А воспоминания остались.       Ремис предсказуемо сморщил нос.       — Рисс, ты серьёзно?..       — Абсолютно. Не хочешь — не ходи. Зануда.       Оставив Ремиса глупо торчать посреди улицы, Рисса целеустремленно направилась прямо к зданию под знакомой вывеской. Даже странно, но за прошедшие годы «Тётя Грель» ничуть не изменилась: пышная, никогда не существовавшая в реальности тётушка всё так же мило улыбалась с голографической вывески, приглашая полакомиться «выпечкой по старинным рецептам», образцы которой красовались на витрине. Работала «Тётя» в основном навынос, не считая парочки столиков (скорее чтобы вазочки с цветами поставить, чем клиентов рассадить), и заказы выдавали симпатичные девушки (не дроиды и не рабыни, как в забегаловках столицы!) в форменных платьицах, балансирующих на грани между сексапильным и пошлым.       Была у Риссы мысль посмотреть меню, но слова «сырный пирожок с сосиской, две штуки» эту мысль опередили. Схватив заказ, бережно упакованный в два пакета, Рисса с некоторым трудом протолкалась к выходу через очередь. Как она отвыкла от очередей! В Империи вокруг любого ситха, даже послушника-недомерка, мигом образовывалось пустое пространство. За границами Империи, в принципе, тоже — Риссе даже казалось, что иностранцы шарахаются от ситхов куда хлеще имперцев. С непривычки, наверное. Может и прав был Ремис, когда ситские шмотки напялил… Рисса фыркнула от смеха, представив, как покупала бы пирожки при полном параде. В очереди стоять точно не пришлось бы.       — На! — Подкравшись к Ремису со спины, Рисса хлопнула его по плечу и вручила пакет с пирожком. — Уверена, ты очень этого хотел, но стеснялся попросить.       Ремис угрюмо посмотрел на пакет.       — Что я, булок не ел?       Но пирожок все-таки взял и принялся жевать — с таким видом, будто это доставляет ему немыслимые страдания.       Забавно было наблюдать, как постепенно меняется выражение лица Ремиса: от полнейшего скепсиса и немого вопроса: «Это что за отрава?» до приятного изумления.       Дожевав последний кусок, Ремис кашлянул:       — Ладно, признаю. Это вкусно. Прямо детством повеяло. Не то чтобы я любил его вспоминать… Но в данном случае не против. Я тоже ел такие булочки, когда удавалось стащить наличку у очередного лоха.       Рисса тут же дала ему шутливый подзатыльник:       — Вот видишь! Ты забыл, что не всегда нужно судить по обертке. Может, ещё что-нибудь возьмём?       — Хватит пока. Мы и так уже довольно долго торчим на этом месте. Не забывай, зачем мы прилетели.       Рисса тут же помрачнела. Ремис, крифф! Обязательно нужно было напоминать? Хорошее настроение, уже было проклюнувшееся благодаря «Тётушке Грель», как ветром сдуло.       Справедливости ради Рисса признала, что Ремис на самом деле ни при чём. Никто не заставлял её возвращаться на Таларму, чтобы попробовать найти ответы на вопросы, которые мучили её уже много лет.       Она закусила губу:       — Точно со мной не пойдешь?       Ремис покачал головой:       — Нет, Рисс. Ты знаешь, что должна сделать это сама, я только мешать буду. К тому же… У тебя на Таларме свои скелеты, а у меня свои. Поверь, мне будет чем заняться.       Рисса вздохнула. Не хотелось признавать, но здесь Ремис прав. Ладно…       Она встала на цыпочки, чтобы дотянуться до его губ, и поцеловала.       — Тогда не скучай без меня, ладно? И обещай не пугать народ почём зря.       Ремис привлек её к себе и щёлкнул по носу:       — А ты обещай, что не влипнешь в неприятности и не набедокуришь. А то я тебя знаю.       — Э-эй! Я первая сказала. Сначала ты.       — Ладно. Обещаю.       — Так-то лучше.       — И?       — Чего и?       — Рисс!       — Зануда! Обещаю!       Быстро чмокнув Ремиса в щеку, Рисса побрела по знакомым улицам, на ходу дожевывая пирожок. На секунду она обернулась — убедиться, что Ремис, вопреки своим же словам, не увязался за ней, — и фыркнула, предсказуемо его не увидев. Даже если Ремис действительно решил побыть ей нянькой, она об этом узнает, только когда он выскочит из-за угла с очередной лекцией. Хаттов Танатон не просто так годами измывался над ним, делая из Ремиса мастера совершенно неожиданно оказываться там, где его никто не ждёт. С такими бы навыками — да обратно в воры… В легенды преступного мира вошёл бы.       Даже после стольких лет ноги помнили дорогу, хотя многие привычные ориентиры исчезли, а другие порядочно подзабылись. Старый город, подбрюшье новенькой и сияющей Ильтины… Говорят, когда-то именно Старый город был её сердцем, но с тех пор прошли столетия, центр сместился в районы поновее. Древние особняки, роскошные магазины, деловые центры и даже целый дворец — всё это превратилось в трущобы. В одном из таких бывших особняков имелась квартира под номером десять (две комнатки и крохотный санузел), где до сих пор проживало семейство Дорелл. Отец, маленький сын… И мать, всё ещё носившая фамилию Праус. Правильную фамилию, настоящую. Пусть даже она осталась на память от человека, который уехал на заработки и не вернулся.       Рисса не знала, что увидит там. Не знала даже, что хотела бы увидеть. Взявшегося за ум, бросившего пить отчима? Красивую маму, вспомнившую, что такое самоуважение? Румяного и чистенького пацанёнка, своего братика? Пф. А ещё бесконечного богатства и вечной юности, пожалуйста. Если в их семье и могло что-то поменяться, то только к худшему.       Трущобы тоже стали опрятнее, но трущобами от того быть не перестали. Да, откровенные развалины снесли, а развалинам покрепче подновили фасады, но… Как будто грязь под ковёр замели: вроде и чище стало, но ты-то точно знаешь, что грязь всё ещё под ковром. Когда Рисса подошла к своему бывшему дому, ей в ноздри ударил знакомый аромат лежалого мусора, дерьма и выпивки во всех её состояниях и ипостасях. Рисса вздохнула: иногда ей ужасно хотелось оказаться неправой, но почему-то именно в такие моменты она оказывалась права на все сто.       — Вот я и дома, — пробормотала Рисса себе под нос. И, как ни странно, действительно почувствовала это: когда ещё не успела открыть входную дверь, а уже будто вдела ноги в старые тапочки со звериными мордочками и пошла на запах маминого супа, который она, конечно же, приготовила лучше всех.       Наставница спустила бы с Риссы шкуру уже за сами эти мысли. Ну и пошла она к хаттам. Испытания стоило пройти хотя бы за тем, чтобы не докладывать этой ведьме о каждом своём шаге.       Уже подходя к квартире, Рисса услышала приглушенную ругань и тихие причитания женщины. Она лепетала извинения… Очень знакомым голосом, от которого Риссу как током прошибло.       «Мама!»       Рисса ворвалась в квартиру, снеся хлипкую дверь Силой. Она уже не замечала ничего вокруг: перед глазами как наяву встали сцены из давнего, полузабытого прошлого. Перекошенная харя отчима, его рука, сжимающая ремень, беспомощный лепет мамы, робко упрашивающей его не бить сильно… Взревев, Рисса одним ударом отбросила его к стене. Ярость перехлестывала через край, наполняя её дикой, неконтролируемой мощью. Хотелось сжечь эту халупу вместе с её никчёмными обитателям, обрушить стены и потолок им на головы, чтобы больше ничто не напоминало об этом месте и прошлой жизни…       — Кто… ты… такая, хатт тебя дери?! — прохрипел отчим, держась за грудь. — Выметайся из моего дома, шалава!       Он угрожающе надвинулся на Риссу. Пьян. Вконец упился, оттого и смелый такой. Свинья… Боров на двух ногах. Рисса ещё помнила времена, когда он был красив. Когда вешал матери лапшу на уши, что будет заботиться о них с Риссой. Теперь нутряная гниль окончательно наружу вылезла.       Из угла донёсся визгливый лепет матери. Рисса скривилась. Ничтожество. Слабое и никчемное существо, разом испоганившее жизнь и себе, и дочери. Мать, тоже мне…       — Я тебя спросил: кто ты, блядь, такая?!       Он замахнулся, но Рисса перехватила его руку. Сжала так, что у борова аж в глазах немного прояснилось.       — Я Рисса, говнюк. И ты только что дал мне повод прикончить тебя.       Боров даже хрюкнуть не успел, когда меч Риссы прошёл сквозь него. Легко, почти без сопротивления. Рисса всё никак не могла привыкнуть к этому: вжух — и нет руки, ноги… Человека целиком.       Ещё секунду то, что было отчимом Риссы, тупо таращились на неё заплывшими глазенками, а потом, пошатнувшись, осело на пол кучей мяса с салом. Рисса презрительно отпихнула его сапогом. И только сейчас поняла, что кроме них с матерью в комнате находился кое-кто ещё. Мелкий пацанёнок, робко выглядывая из-за матери, глядел на неё во все глаза — серо-зелёные, один в один как у Риссы. Щупленький, похожий на взъерошенную чёрную птичку, он до жути напоминал то, что Рисса когда-то видела в отражении каждый день.       — Крифф… — Рисса с небольшим запозданием сообразила погасить меч. Ярость схлынула, как будто её водой смыли, и радость от убийства — вместе с ней. Рисса не собиралась раскаиваться, но… Не такого возвращения домой она хотела. — Вот же… Он сам напросился. Что мне, надо было смирно стоять?       Ну вот какого хатта она оправдывается?! Она ситх, а они… Да кто они вообще такие?! Мелкий ублюдок борова и мамаша, которой было плевать, что дочь ходит полуголодная, битая и домой только на ночёвку является! Они… Да они даже презрения её не заслуживают!       Мелкий вдруг отцепился от матери и уставился на Риссу своими дурацкими глазами. «Мамины глаза»… Риссина гордость тех времён, когда для гордости большого повода не требовалось.       — В-вы кто? Я… Я вам не дам трогать маму! Этот сам нарвался, а маму не трогайте!       Рисса тяжело вздохнула. Ярость испарилась окончательно, оставив после себя идиотское смущение. Будто она не ситх, а дурацкая девчонка, опять наделавшая ошибок.       — Вот дурной… Не трону я маму. И тебя не трону. Тебя как зовут?       — Мико… А вы кто?       — Она… Твоя сестра, Мико. Рисса.       Мать мягко отодвинула мелкого в сторону и подошла к Риссе. Посеревшая, оплывшая… старая. Хотя ей даже сорока ещё не исполнилось. И это — мама? Её красивая мама? Румяная пышка и хохотушка? Точнее, такой она перестала быть с тех пор, как вышла замуж во второй раз. Но то, что с ней стало теперь…       «Нет, я не плачу. Не плачу. Я её презираю! Ненавижу! Ненавижу!»       — Рисса… — Мать медленно, дрожа, опустилась перед ней на колени. — Пожалуйста… Со мной что хочешь делай. Я заслужила. Только… Мико не трогай. Он не виноват. Он совсем не в отца!       — Да что ты несёшь, дура?! — Риссу саму перекосило от собственного визга. — Я же сказала тебе: не трону ни тебя, ни его! Я что, чудовище, по-твоему?!       «Зачем я сюда пришла? Вот зачем? Надо было послушать ведьму и забыть про них насовсем!»       Рисса вздрогнула, ощутив ласковое прикосновение к щеке. Мать больше не стояла на коленях — она смотрела прямо Риссе в глаза.       — Рисса… — Мать прижала ладонь ко рту, пытаясь сдержать рыдания.       Рисса тоже пыталась не разреветься. Её разом атаковали тысячи воспоминаний: как мама касалась её, заплетала ей волосы, когда Рисса ещё не отрезала их коротко… Мамина улыбка, мамин взгляд… Он сейчас был прежним. Как у той мамы, которую Рисса любила.       — Мама… — Ослабевшие ноги совсем перестали держать. Рисса опустилась на колени, и мать — вместе с ней. Теперь они сидели в обнимку, причём это мать обнимала её, а Рисса тонула в её объятиях и собственных воспоминаниях. Мама… Она всё ещё пользовалась теми дешёвыми цветочными духами. Слабенький, но нежный запах, так не похожий на горько-сладкий дурман, который выливала на себя Фархан. — Мам… Я вернулась.       — Доченька… Я… Прости меня, Рисса… Прости…       Рисса сжала её ладонь:       — Всё потом, мам. Собирайте вещи. Я вас здесь не оставлю.