[1] Evanescence — The Chain
Когда в кухню входит Виктор, все, кроме Чонгука, заметно напрягаются. Омеги здороваются с мужчиной, а Тэхён кивает в знак приветствия, и только Чонгук как ел свою рыбу, так и продолжает её есть. Сам Виктор на приветствия не отвечает. У него недовольное выражение лица, руки сложены на груди, и он смотрит на спину старшего омеги, глубоко вздыхая, а потом так же глубоко выдыхая. — Вставай, — в приказном тоне говорит он, заставляя парней напряжённо переглянуться. — Вставай и выходи, надо поговорить, — Чонгук продолжает игнорировать, на что Виктор закатывает глаза и подходит ближе, хватая омегу двумя пальцами за плечо рубашки и приподнимая его. — Поднимайся, живо. Я не позволю игнорировать себя в своём же доме. Чонгук дергает рукой, заставляя мужчину отпустить ткань, и говорит не поворачиваясь: — Даже собаку не трогают, когда она грызёт кость. Я хуже собаки в этом доме? — он запрокидывает голову и смотрит в лицо Виктора. — Я настолько хуже, что мне даже поесть не дают? — Хуже, — выпаливает мужчина и снова становится в позу. — Ты никого не уважаешь, игнорируешь просьбы отца, ни во что не ставишь меня, рискуешь проектом Намджуна, заставляешь его нервничать лишь для того, чтобы потешить собственное эго. И теперь тебя вдруг возмутило то, что с тобой обращаются соответственно твоему собственному гнилому поведению? Это с чего-то тебя смущает? — Виктор не кричит, он высказывается довольно спокойно, но из-за тяжёлого дыхания волнение вполне очевидно. Чонгук улыбается и наигранно кивает, будто соглашается со всем, что говорит омега. — Спасибо за краткую характеристику, я обязательно ею воспользуюсь, когда буду писать резюме в головной офис «Automakers». А теперь можешь идти. — Ты никуда не будешь писать заявление, понятно тебе? Ты соберёшь свои вещи и уедешь обратно в Чехию. — Я оставил там надёжного человека вместо себя. Он отлично исполняет обязанности главы филиала, не вижу смысла мне туда возвращаться. Виктор качает головой и переводит взгляд на братьев, которые, видимо, выглядят слишком поражёнными от всего происходящего. — Встань и выйди, мне ещё есть что сказать, но не при ком-то. Это касается Намджуна. — Если кому-то нужно выйти, пусть он и выходит, а я ем, — Чонгук кладёт в рот очередной кусочек рыбы и наблюдает за тем, как уже в следующее мгновение вышедший из себя Виктор скидывает тарелку, из которой он ест, на пол. — Обед окончен. А теперь вставай и выходи. Я не твой отец и не буду терпеть твои выходки. Чонгук уже давно относится ко всему проще. Он не принимает близко к сердцу никакие оскорбления, но почему-то именно это выводит его из себя, и он злится, буквально за секунду меняясь в лице до неузнаваемости. Он с грохотом бросает вилку на стол и слезает со стула, догоняя Виктора у двери и хватая за предплечье. После этой крепкой хватки на светлой коже наверняка останутся синяки, но Чонгуку всё равно. Он, не говоря ни слова, тащит мужчину обратно и толкает к столешнице как раз в том месте, где валяются на полу остатки его обеда и разбитая тарелка. — Убирай здесь, — говорит он, стоя напротив мужчины с руками в карманах. Виктор переводит взгляд на Чимина и его братьев и усмехается, понимая, в каком ужасном свете предстаёт сейчас перед ними. — Ты в своём уме? — цедит он сквозь зубы и замечает прибежавшего на шум Давона, у которого в одной руке была тряпка, а в другой — средство для стёкол. Тот удивлённо смотрит на грязный пол и поднимает глаза на омег, которые, стоя друг напротив друга, буквально создают вольтовое напряжение. — Уберись здесь, — приказывает Виктор и хочет уйти, но Чонгук перекрывает ему дорогу. — Давон не будет здесь убирать. Это сделал ты, значит, и убирать тебе, так будет честно, разве нет? Мужчина, который не знает, но примерно догадывается, что здесь происходит, тянет улыбку и подходит, делая голос до неузнаваемости милым: — Сынок, да мне вовсе не сложно, это же две минуты делов. — Нет! Виктор уберёт, — его прямой взгляд в глаза Виктора заставляет мурашки поползти по спине Чимина. Он резко поднимается и подходит к омегам, понимая, что градус уже находится на максимальной отметке, и если не вмешаться, то станет намного хуже. — Виктор, ничего страшного, идите к себе, я приведу здесь всё в порядок. — Ты прикидываешься идиотом? — вопрос звучит буднично, но с претензией, и эти холодные глаза, заглядывающие в саму чиминову душу, буквально таранят его изнутри. — Сядь туда, откуда встал, или тебе тоже мало не покажется. — Сынок... — Я сказал, что Виктор здесь уберёт. — И в чём смысл этой принципиальности? — Чимин не знает, как звучит его голос со стороны, но внутри у него всё дрожит, потому что он верит, что если Чонгук захочет, то всем здесь мало не покажется. — Какая разница, кто уберёт? Я же говорю, что это сделаю я, что ещё нужно? Чонгук усмехается и поднимает взгляд к потолку, а потом переводит его на Виктора, который молчит, но выглядит так, будто вот-вот взорвётся. — Посмотри, какими защитниками ты обзавёлся, — его кривая улыбка выглядит более пугающей, чем обычно. — Как мне поступить? Может, вас обоих вышвырнуть из этого дома? За ручку? Виктор тоже улыбается. Его улыбка кажется более нервной и менее пугающей, но оба омеги выглядят так, будто готовы вцепиться друг другу в глотки. — Смотри, чтобы тебя отсюда не вышвырнули. А это случится. И очень скоро. — Я посмотрю, покажешь мне? — последние два слова он произносит на выдохе, и если бы не ситуация, то Чимин бы допустил неправильные мысли, потому что этот голос звучит слишком горячо. Как вызов, как опасность, как самый большой страх и порок. Намджун, который входит в кухню сразу со сведёнными к переносице бровями, тут же понимает, что буря таки произошла. Он подходит к Чонгуку, буквально отпихивает его в сторону и становится рядом с родителем, опуская ненароком взгляд на разбитую тарелку. — Что здесь происходит?! — прямо спрашивает он брата и смотрит на него так зло, что Чимин опускает глаза. Ему крайне неприятна вся эта ситуация, ему вообще не нравится находиться в эпицентре скандалов, а он нутром чувствует, что это ядро, и он вместе со всей семьей Чон внутри. — Твой папочка не умеет убирать за собой. Смотри, что он натворил, — говорит омега иронично и кивает подбородком в сторону своего незаконченного обеда. — Я всего лишь пытаюсь быть справедливым, — очевидно, что злость уже отпустила, и он вернулся в своё привычное состояние. — Прошу его убраться здесь, а он не хочет. — И ты устроил цирк только из-за этого? — Только? — удивляется Чонгук и усмехается, качая головой и складывая руки на груди. — Так это получается, что у вас вся семейка такие засранцы? Это у вас в крови? — Не перегибай палку. Не испытывай моё терпение. — Это ты не испытывай моё. Если кто-то здесь ещё чего-то не понял, — повышает голос омега и отходит назад — так, чтобы все лучше его видели, — я объясню. Я приехал навсегда. Теперь вы будете лицезреть мою пакостную физиономию каждый божий день. И если здесь есть кто-то, кому что-то не нравится, то советую сразу собрать вещи и сказать «до свидания». И да, у меня есть свои правила, первое из которых... — он переводит взгляд на Виктора, — если уж ты пытаешься строить из себя крутого, то будь им до конца. И второе: чистота в доме — залог успешного будущего, — его глаза падают на туфли Чимина. — Это значит, что если насвинячили — убирайте за собой, а ещё это значит, что нечего ходить в обуви по дому, в котором некоторые ходят босиком. Я надеюсь, что меня все хорошо услышали? А теперь, Виктор, за уборку, — он берёт яблоко с вазы на столешнице и откусывает большой кусок. — Иди к себе, — спокойно говорит Намджун родителю и переводит недовольный взгляд на Чонгука. — Я сам уберусь здесь, так сойдёт? Омега сначала задумчиво заводит язык за щёку, а потом кивает. — Да, вполне. Ты сойдёшь. Виктор уходит, а Чимин тут же подрывается с места, чтобы помочь мужу, после чего чувствует резкую боль в спине — Чонгук кинул в него очередным яблоком из вазы. — Я же сказал, чтобы ты оставался на своём месте. — Я помогу мужу. — Не поможешь. — Это не тебе решать! — вздёрнув подбородок, говорит Чимин, на что Чонгук лишь прыскает. — Что, пытаешься заработать баллов, чтобы выклянчить очередной подарок? Умно, молодец. Чимин так громко выдыхает, что, кажется, это слышно на втором этаже. Его словно ударяют куда-то в район живота, и он почти физически чувствует эту боль — она слишком яркая, слишком правдивая. Улыбающееся лицо Чонгука заставляет его сжать кулаки и впиться короткими ногтями в собственную кожу. Этот парень — мужчина, который внешне похож на юного парня — полностью читал его и подобрал столь точное определение тому, что он делает из раза в раз, находясь рядом с Намджуном, что у Пака буквально пропадает дар речи. Да, это именно так. Его жизнь рядом с богатым супругом — бесконечные попытки набрать баллы, чтобы потом... А что потом? А потом дорогие подарки, шоппинг и красивая жизнь. И всё это благодаря баллам. — Послушайте, — из ступора Чимина выводит голос младшего брата, — не перегибайте палку. Вы сейчас в чём-то обвиняете моего брата? — Не надо, Тэхён, — останавливает юношу Намджун, — если ему так нравится болтать чушь, то пусть болтает. Отныне я запрещаю кому-либо реагировать на этого человека, — и начинает складывать осколки тарелки в мусорный пакет. Чонгук, запрокинув голову, едва слышно смеётся и качает головой. — И это говорит человек, который буквально ползает у меня под ногами. — А из-за кого?! — не выдерживает Чимин. — Ты сам это начал. — А тебе вообще никто не давал здесь право голоса, — он слезает со стула и подходит ближе к альфе, который недовольно закатывает глаза и вскидывает голову, встречаясь с насмешливыми взглядом старшего. — Отойди, ты мешаешь. — Отойду, только дай секунду насладиться. Наконец-то всё на своих местах, — он стоит ещё пару секунд, а потом уходит, продолжая хрустеть яблоком, а Чимин наконец спускается на корточки и помогает супругу с уборкой. Через пару часов Пак провожает братьев, стоя в дверях, всё ещё нервно сжимая и растирая руки друг о друга. Внутри у него неприятно сжимает где-то в районе желудка, а кожу всё так же холодит. У него задумчивый и даже напряжённый взгляд, он кусает ноготь большого пальца и даже не слышит, что говорит Тэмин. Намджун никак не стал комментировать произошедшее. Убрав всё, он просто ушёл, вызвал водителя и поехал на работу, и это ещё больше напрягает Чимина. — Даже не знаю, как оставлять тебя одного с этим психом. Ты уверен, что всё будет нормально? — Конечно, — чересчур неправдоподобно кивает омега и выдавливает улыбку. — Намджун скоро вернётся, Давон здесь — всё будет хорошо. Позвоните, как доберётесь. Тэхён, я жду тебя... — Послезавтра экзамен, я помню, не переживай. Главное, чтобы получилось уладить всё с родителями: я не хочу с ними ругаться из-за этого. Но и одного тебя здесь оставлять не хочу. Сегодня Чонгук перешёл все границы. — Думаешь? — усмехается Тэмин и качает головой. — Я уверен, что этот парень на многое способен, и то, что было сегодня — только начало. Я в очередной раз прошу тебя: остерегайся его, — старший крепко обнимает Чимина и отходит. — Я буду звонить. Понадобится помощь — тут же приеду. Только держись, ладно? Чимин кивает, пытаясь сделать лицо более расслабленным, чтобы успокоить братьев, но получается плохо. Он слишком встревожен. Тэмин и Тэхён — тоже. Они нехотя прощаются с парнем и садятся в машину, продолжая оборачиваться до тех пор, пока автомобиль не выезжает за ворота.[2] Evanescence — Lithium
У Чимина идут мурашки по спине. Он громко сглатывает и садится на лестницу, обхватывая себя руками и пытаясь согреться. Несмотря на то, что солнце ещё не зашло и смотрит прямо на него, его всего трясёт, а руки у него дрожат. Слова Чонгука угодили в самое сердце. А он-то думал, что хорошо притворяется; думал, что никто ничего не понимает. А даже если кто-то понимает, то не говорит в лицо. А этот человек сказал. Глядя прямо в глаза, с этой отвратительной усмешкой. Сказал одно, а Чимин услышал слово «шлюха». Очевидно, что он имел в виду именно это. В глубине души Пак знает, что так и есть: да, он продажная шлюха, спит за деньги с мужчиной, а тот обеспечивает его, выполняет любую прихоть. Но знать самому о себе какую-то правду всегда не так обидно, когда её же говорят, а точнее, выплёвывают в лицо другие. Ему становится настолько обидно, что даже слёзы появляются в уголках глаз, и он начинает быстро-быстро моргать, чтобы сдержать их. Казалось бы, с неба упало счастье — хватай и радуйся, но не выходит. Все и каждый ищут повод напомнить Чимину, что он на птичьих правах находится в особняке, а Чонгук ещё и умудрился сделать это самым грязным и изощрённым способом. В своей манере. — Тут красиво, да? — раздаётся ненавистный голос за спиной, и Чимин краснеет до багрового от злости, а потом резко поднимается и пытается зайти в дом, но не выходит: Чонгук перегораживает дорогу. Пак пытается пройти, но старший снова не даёт, не пускает. Чимин вздёргивает подбородок и смотрит в тёмные глаза. Старается делать это уверенно, но точно не знает, насколько хорошо получается. — Ты всегда делаешь то, что взбредёт в голову? Сначала ты поносишь, а потом разговариваешь так просто, будто ничего не было? — А что-то было? — Вообще-то да. Виктор унизил тебя на наших глазах, и ты решил унизить его в ответ, но когда понял, что ничего не получается, решил взяться за того, кто слабее — за меня. Но мне наплевать, я не боюсь тебя. — Я знаю, — Чонгук спускается вниз на одну ступеньку и становится напротив Чимина. — Я вовсе не собирался тебя обижать. — А я и не обиделся. — Но ты обижен. У тебя глаза блестят, будто сейчас расплачешься, — его голос переходит на шёпот, и у Пака волоски на затылке встают дыбом. Чонгук его возбуждает. Он заставляет его сущность просыпаться. Он каждым своим словом, каждым действием всё внутри переворачивает. Он его всего вытряхивает, как набитую враньём куклу; он всё знает, всё. Он читает Чимина, как открытую книгу, ему даже не нужно слышать, чтобы и так всё понимать. Сердце младшего бьётся так громко, что готово выскочить из груди. И вчера было лучше, чем сегодня. Это как снежный ком: оно нарастает, не останавливаясь, сдавливает, выжимает, всё рушит. И Чимин почти слышит треск собственных костей. — Чушь. — Извини за мои слова. Я разозлился на Виктора, а ты попал под горячую руку. Чимин сглатывает, а Чонгук внимательно наблюдает за тем, как красиво дёргается кадык под светлой кожей, едва заметно и не по-человечески привлекательно. Его рука неожиданно ложится на шею младшего, а большой палец осторожно тянется к адамову яблоку, слегка надавливая на него подушечкой. Чимин не двигается, потому что теряется в этом моменте. Когда неожиданная дрожь проходится от места прикосновения и спускается к животу, парень пугается. Он отчётливо чувствует, как внизу начинает пульсировать. И это не только от ощущения чужих пальцев на своей шее. Это от горячего взгляда, от звука обрывистого дыхания, от вида розовых, слегка приоткрытых губ. Жар приливает не только к низу, но и к щекам, когда Чонгук давит сильнее, буквально заставляя Чимина задохнуться последним вздохом. В этот момент на омегу обрушивается неожиданное осознание: Чонгук с ним играет, но при этом... при этом он тоже испытывает нечто похожее, что и сам Чимин. И от этого вдруг становится ещё страшнее. Телу хочется продолжения, потому что это властное прикосновение заводит, а разум умоляет прийти в себя, бьет тревогу и буквально в каждую клетку посылает сигналы SOS. — Что ты делаешь? — выдыхает Чимин и хватает пальцами ладонь Чонгука, опуская её вниз и наконец освобождаясь от крепкой хватки. — У тебя красивая шея, — честно отвечает старший и проводит языком по губам. — Почему ты не носишь мой подарок? — Он слишком роскошный, чтобы носить его просто так, — на автомате отвечает Пак, а у самого сердце бьётся в ушах. — Красивому омеге не нужен повод, чтобы наряжаться. Носи его, он подходит к твоим глазам. — Я не могу за тобой угнаться. Я не могу понять, какой ты на самом деле. Ты тот, кто оскорбляет меня, или тот, кто делает комплименты? — Или восхищается. Я никогда не видел никого красивее тебя. — А завтра ты скажешь что-то другое, да? — Звучит как разочарование. Ты думал обо мне лучше? Думал, что я не могу сказать чего-то, о чём потом пожалею? Я так сильно отличаюсь от других людей, которым позволено говорить глупости, а потом за них извиняться? — Да, настолько сильно, что я не верю в твои извинения и в то, что ты считаешь те слова глупостью. Ты так думаешь. — А это не так? — Чонгук делает шаг вперёд и останавливается. Он чувствует густой аромат шоколада и расплывается в улыбке. — Ты смотришь порно с омегами и так красноречиво, — он нарочито шумно вдыхает воздух, — реагируешь на моё невинное прикосновение, что я должен поверить в любовь до гроба к Намджуну? Чимин не чувствует себя уязвлённым, потому что знал, что это рано или поздно случится. Пусть он и пытался уговаривать себя, что Чонгук ничего не знает, а лишь издевается, он уже морально был к этому готов. — Господин Чон, — он кладёт руку на чужое плечо и отталкивает Чонгука назад, чтобы расстояние между ними не было таким катастрофическим, — наверное, Вы что-то не так поняли или надумали себе того, чего нет. Во-первых, я не смотрел никакого порно. Во-вторых, у меня скоро течка, и это нормально, что мой запах усилился. У Вас завышено эго, и Вы ведёте себя как обиженный ребёнок, который всеми, даже такими грязными способами пытается привлечь к себе внимание. Но Вы должны требовать внимание не от меня, а от родителей. А лучше —найдите альфу. Наверное, у Вас давно не было секса. Кривая усмешка растягивается на лице Чонгука, а сам он раздражённо передёргивает шеей. Чимин слышит, как хрустят его позвонки, и боится пошевелиться, потому что сказал слишком много, чтобы сейчас не получить за свои слова. — Спасибо, ты очень наблюдателен, углядел мой недотрах. Но знаешь, — он нагибается и шепчет в ухо Чимину, заставляя сердце второго замереть в страхе: — Я поэтому и кручусь возле тебя, чтобы утолить этот голод. — Я расскажу Намджуну! — выпаливает ему в лицо Чимин, потому что аргументов больше не остаётся. — Рассказывай. Пожалуйста, Чимин, рассказывай. Я скажу, что ты врёшь. — Он поверит мне! — Вот и узнаем, — пожимает плечами старший и отходит, а потом вдруг неожиданно и даже как-то по-доброму усмехается. — Я шучу. Не принимай всё так всерьёз, иначе трудно будет жить в этом мире, — он уходит, а потом кричит вслед: — За твоей спиной закат. Очень красивый, между прочим. Чимин чувствует, как дрожат губы, как подкашиваются колени. Он опускается на лестницу и обхватывает голову руками. Каждый раз омега себя успокаивает, каждый раз надеется, что это прекратится, но всё продолжается, заходя ещё дальше. И теперь ему по-настоящему страшно, ведь Чонгук уже прямо вешает на него клеймо. Чимину плохо и тяжело, ему даже некому об этом рассказать. Он достаёт телефон из заднего кармана брюк и набирает Намджуну сообщение, в котором просит вечером приехать в сеульскую квартиру. Он не знает, верное ли принимает решение, но до приезда Тэхёна ему кажется невозможным оставаться в этом месте. Нет, он вовсе не сдаётся, но при всей своей стойкости он ещё не такой закалённый, чтобы выносить это в одиночку. Тем более, на Чонгука управы нет, и как бы обидно это ни было признавать, но даже его супруг не в силах ничего поделать с этим парнем. Поднявшись наверх и наспех переодевшись, он просит Давона вызвать водителя и, оправдываясь тем, что хочет встретить Намджуна с работы, отправляется в город, где нет Чонгука и не проходящей из-за него головой боли.