magnum opus

[1] Чонгук пшикает из флакона на запястья, проходится ими по шее, оставляя едва ощутимый влажный след, и внимательно смотрит на своё отражение в зеркале. Чёлка отросла, и ему совсем не нравится, как она лежит. Он зачёсывает ее назад, отчего волосы приобретают дополнительный объём, но и это ему не нравится. Он снова укладывает волосы вперёд, расстегивает рубашку на первые три пуговицы и берётся за плотную кисть, которой уже до этого взял немного хайлайтера, и едва касаясь, проводит по линиям ключиц. Чон выглядит слегка уставшим из-за залёгших под глазами синяков. Он придвигается к столу, чтобы лучше видеть себя в зеркале, и начинает постукивать пальцами по припухлостям. Его лицо всегда опухает во время жары, но сейчас, кажется, все стало еще более запущенным. Ему не нравится мысль, что эти проблемы с кожей из-за возраста. После лёгкого массажа он выдавливает немного консилера на указательный палец и вбивающими движениями наносит на всю область под глазами. Бесцветный блеск ложится на его тонкие губы, а потом кистью с хайлайтером он проходится по лицу, чтобы добавить здоровый блеск. В это время без стука в комнату врывается Хосок. Он, как обычно, в косухе и обычных обтягивающих джинсах. Чонгук бросает на альфу безразличный взгляд и поднимается, падая животом на шоколадного цвета простыни. — Тебе не хватает тех денег, что я плачу? — спрашивает он, подкладывая под подбородок руки. — В каком смысле? — не понимает мужчина и опускается на табурет, на котором до этого сидел Чонгук. — Можешь купить себе нормальную одежду? Нет, я не имею ничего против уличного стиля, но и он бывает разным. — Как зовут брата Чимина? — не обращая внимания на выпад омеги, воодушевлённо спрашивает Хосок. — У него есть альфа? Черт, он горячий. Я бы замутил с Чимином, точно бы приударил за ним, но он в браке, а эти двое похожи. Я хочу заняться его братом. Как его зовут? Номер есть? Чонгук поворачивается на спину и трёт уставшие глаза пальцами. Он видел, что утром приехал Тэмин. Тот просто поздоровался, Чон просто поздоровался в ответ. Между ним и Чимином, в самом деле, есть внешнее сходство, только красота Тэмина более спокойная и нежная, в отличие от младшего брата. — Чимин горячий, — неожиданно выдаёт Чонгук и запрокидывает голову, встречаясь глазами с Хосоком. — Он живой. Все вокруг какие-то мёртвые, а он — нет. Хосок скидывает куртку и укладывается рядом с Чонгуком, отчего матрац подпрыгивает с его стороны. На лице омеги снова то выражение, которое альфа ненавидит. В его глазах нет блеска, он уставший и потухший. Мужчина ложится набок, протягивает руку вперёд и убирает пряди непослушной челки со лба. — Убери руки, я только ее уложил. — Тебе снова скучно? Хочешь, сходим куда-нибудь? В клуб или в бар, куда хочешь. — Хочу в Мадрид, полетим? Я закажу билеты, — Чон даже подрывается с места, но Хосок хватает его за талию и укладывает обратно рядом с собой. — Нет, Чонгук, мы сейчас не можем никуда полететь, — едва слышно говорит он, смотря в большие глаза напротив. — Сейчас есть дела, которые нельзя бросать, их нужно решить. Омега убирает от себя чужие руки, снова поворачивается на спину и смотрит в потолок, а потом и вовсе прикрывает глаза. Он не знает, чем себя занять. Не происходит ничего интересного. Клубы и бары надоели, не может же он ходить туда каждый день. Нужно что-то новое, что-то интересное, необычное, что-то, что заполнит внутри пустоту. — Им было весело, — вдруг говорит Чонгук, когда ощущает, что альфа поднимается с кровати. — Кому? — Хосок снова накидывает куртку и бросает взгляд на настенные часы. Уже поздно, и ему пора ехать домой. Чонгук садится по-турецки на кровати и приподнимается. — Чимину и его братьям. Когда приехал Тэмин, они веселились все вместе, смеялись. Хосок серьезно смотрит на омегу, моргает и серьезно задумывается над ответом. Он чешет голову и вытягивает губы, а жаждущее лицо Чонгука подталкивает его к тому, чтобы произнести: — И что? Что именно в этом тебе не понравилось? — Я тоже так хочу, — чёткий, быстрый и уверенный ответ заставляет альфу закашляться, а потом присесть на край кровати и взять нежную ладонь своими крепкими пальцами. — Чонгук, ты просто устал и тебе нечем заняться. Поехали, развеешься. Тебе станет весело. — От чего? — злится омега и вырывает руку, поднимаясь. — От выпивки? От травы? — Ну, хорошо! — Хосок вскидывает руки и тоже поднимается. — Хорошо! Если не хочешь веселиться так, я уже предлагал тебе другие способы, — он подходит ближе и пытается обхватить Чонгука за талию, но тот от прикосновения уходит, грубо оттолкнув альфу. — Мы не будем спать. — Ты даже не пробовал! — Я не буду с тобой спать! — повышает голос Чонгук и заваливается в кресло, стоящее в углу. — Ты даже не можешь сделать то, о чем я тебя прошу, не можешь. Почему я должен принимать твои желания во внимание, а ты мои — нет? Хосок закатывает глаза и недовольно выдыхает, потому что всякий раз, как он пытается намекнуть Чонгуку о сексе, тот начинает загонять о римминге, который, как он считает, ни один нормальный альфа делать не станет. — Я ухожу. — Конечно уходишь, только ведь омеги должны ваши члены облизывать, — с усмешкой говорит Чон и прикрывает глаза, чувствуя, как начинает болеть голова. — Омегам это нравится. — Кто сказал? — громкая усмешка разносится по комнате. — Вы напридумываете себе всякого, но правда в том, что омегам не нравится вас облизывать. Хватит убеждать и себя, и окружающих в обратном. Забудьте об этих глупых шутках. — С тобой невозможно разговаривать, — мужчина разворачивается и идёт к двери. — Завтра жду тебя в восемь! — Я приеду к девяти и ни минутой раньше! — Если что-то пойдёт не так, это будет твоя вина, идиот! [2] Дверь хлопает, на что Чонгук недовольно цокает и вновь пытается расслабиться в кресле. Когда он остаётся один, становится совсем противно, и он начинает жалеть, что не принял предложение альфы и не поехал в клуб. В любом случае, он всегда может сделать это в одиночку, но так ещё более скучно, чем в компании с этим придурком, который все равно, так или иначе, найдёт что-то, что сможет сделать вечер не таким омерзительным, каким он планирует стать. Ещё несколько минут Чон сидит неподвижно, то прикрывает глаза, то пялится в одну точку, то лениво моргает и совершенно не может придумать, чем себя занять. Он думает, что неплохо было бы спуститься и поесть чего-то вкусного, но эта идея тухнет так же скоро, как появляется. Не то, все не то. Он понятия не имеет, что сейчас может поднять ему настроение, откуда черпать эмоции. Резко поднявшись, он хватает полотенце и халат с ящика и выходит из комнаты, чтобы пойти вниз, где можно принять ванну с пеной, полежать и расслабиться. Он мог принять душ в своей комнате, но это не то, это не расслабит налившиеся мышцы, а сегодня ему это нужно, он максимально напряжен. Скинув одежду, Чонгук залезает в ещё пустую ванну, откидывается на холодный бортик и внимательно наблюдает за тем, как вода льётся на его ноги. Та слегка тёплая, но ему лень приподняться и сделать ее теплее, поэтому он решает, что и так сойдёт. Сегодня он даже не курил, это осознание приходит быстро и неожиданно, он резко и инстинктивно поворачивает голову в сторону валяющихся неподалёку джинсов, потому что там в кармане пачка, но опять же понимает, что сил ни на что нет. Он прикрывает глаза. Шум струящейся воды успокаивает, посыпает по телу приятные импульсы, расслабляет. «Вот бы сейчас поехать к морю», — думает он, и мысль о прохладной воде, легком соленом бризе, что пробираясь, будет ласкать его волосы, холодком проходится по разгоряченной коже. В середине сентября все ещё слишком жарко, и это идеальное время, чтобы загореть, Чонгуку совсем не нравится его бледная кожа. Люди в Корее не особо любят загорать, а Чон же смотрит на это с другой точки зрения, он видит свою бронзовую кожу после порции солнца и чувствует себя свежим. Так он выглядит более живым, более натуральным и обычным. Сунув в уши наушники, что прежде вместе с телефоном оставил на тумбе возле ванны, Чонгук пытается ещё больше расслабиться, но не может. Ни вода не спасает, ни музыка. Ему хочется что-то поделать, чем-то заняться. Сидеть на одном месте невыносимо, работать над одним и тем же — тоже невыносимо, но надо, и он старается, пересиливает себя, но для любого дела нужна перезарядка, и Чон буквально понятия не имеет, откуда ее получить. Уныло. Это слово отлично характеризует все происходящее, и ему даже открывать глаза не хочется, чтобы снова не сталкиваться с той реальностью, в которой он находится. Было бы ещё лучше, если бы была возможность не просто у моря оказаться, а в прохладном номере отеля с видом на горизонт. Можно попивать приятные прохладительные напитки, стоять на балконе и любоваться видом. Это лучшее, что можно придумать. Но это сейчас невозможно, и ему приходится высасывать из джакузи кусочек того самого моря, в которое так отчаянно рвётся его душа. Медленная музыка в наушниках, звуки на фоне, похожие на шум прибоя заставляют Чонгука полностью погрузиться в атмосферу, которая нарисовалась в его голове. Хочется ещё, хочется больше, хочется более четко и ясно ощутить это, и он медленно погружается в воду, не заботясь о новых наушниках, в которые сразу заливается вода, и спустя пару секунд они уже не работают. Это особенное ощущение поглощает его, заставляет отдаться мгновению, и он даже не сразу понимает, что задыхается. Он уходит в это ощущение, уходит и чувствует себя парящим в облаках, испытывает такое далёкое и давно забытое чувство свободы, будто сейчас, когда он ходит по этой тонкой грани больше никто не сможет вернуть его обратно. Любое возвращение назад приравнивается к бесконечному ощущению отчуждённости, ненужности, скукоты, которая в определённые моменты становится чересчур навязчивой, пробирается в вены, а по ним доходит до мозга, и с этим Чонгук уже ничего не может сделать. В такие моменты он чувствует острую необходимость в чём-то, но если бы он знал, что это, что так сильно ему нужно, что выедает его изнутри, возможно, он смог бы себя понять. Других понять легче, за другими повторять проще, а себя приходится строить по кирпичам, себя нужно вить, создавать день изо дня, чтобы так ничего и не понять и прийти к одному единственному выходу — что бы ни сделал, нет никаких изменений. Все стоит на месте. Для него. Вроде смотришь на других, а их жизни кипят, они наполнены, чем-то наполнены, но для Чонгука это чуждо, и он понятия не имеет, что должен сделать, чтобы и свои дни наполнить. Когда горло уже начинает сдавливать настолько сильно, что это давление опускается к грудной клетке, Чон распахивает глаза и в первую секунду не понимает, что происходит, как он оказался под водой. Единственное, что сразу посещает его голову — он не может пошевелиться, у него не получается. Что-то похожее на панику неожиданно окутывает его, и он начинает бесконтрольно дергать руками, но те плохо слушаются, и вся эта возня, напоминающая отчаянную попытку совладать с самим собой, привела бы к ужасным последствиям, если бы не чужая крепкая хватка, которая, обхватив его за предплечье, буквально вытягивает его наверх. Чонгук откашливается, чувствуя, как горят лёгкие, как все его, почти парализованное тело, пытается отойти, оправится от произошедшего. Он сквозь вакуум слышит чей-то голос, но пока не может определить, кому именно он принадлежит. Все приходит в норму не сразу, дыхание нормализуется позже, глаза тоже перестаёт щипать через некоторое время. Его пальцы крепко держатся за борт, и он облегченно выдыхает и открывает глаза, быстро-быстро моргая, понимая, что отпускает. Вздохи уже более глубокие, вода полностью вышла через рот, он глубоко вдыхает такой нужный сейчас кислород, а потом тяжело и со свистом выдыхает, и это словно становится финальной точкой, которая оповещает о том, что сейчас все точно хорошо. — Ты живой? Что ты вообще делал? Как это понять? — слышит Чон, вытирает с лица остатки капель и поворачивает голову, встречаясь глазами с Пак Чимином, чьё лицо буквально в нескольких сантиметрах. Он выглядит испуганным и таким покрасневшим и изможденным, будто перетаскивал бетонные плиты. Эта мысль заставляет Чонгука усмехнуться, и он делает это настолько откровенно и несдержанно, что Чимин сразу вспоминает, с кем имеет дело. Его пальцы разжимаются, отпуская чужую руку, которую он все это время держал, а брови сходятся в переносице. Он пытается недовольством перекрыть страх, который испытывал ещё буквально минуту назад. — Исследовал дно джакузи. Это довольно интересно. — У тебя не все дома, — выпаливает Чимин и хочет подняться, но Чонгук перехватывает его за запястье и буквально заставляет вернуться на прежнее место. — Что ты тут делал? Воспользовался тем, что я лежу с закрытыми глазами и не вижу тебя, и подглядывал за мной? — Что за чушь ты себе выдумываешь? — злится омега. — Я хотел отдохнуть здесь, кто виноват, что ты дверь не запираешь за собой? А потом увидел твою неудавшуюся попытку суицида и зачем-то вмешался. Стоило оставить все, как есть. — Это точно, — кивает Чонгук с максимально серьёзным лицом. — Никогда не вмешивайся в чужую судьбу, тебе может это выйти боком. — Если дело касается тебя, то тут к гадалке не ходи — так все и будет, — Чимин предпринимает очередную попытку вырвать руку и подняться, чтобы уйти, но хватка у Чонгука крепкая, его пальцы под натянувшейся кожей словно стальные, и младшему даже больно становится, но он терпит стиснув зубы, не хочет показывать свою слабость. Всякий раз, как делает это, жалеет. Ему надоело обо всем жалеть, надоело, что он даже с самим собой бороться не может, что уж говорить о Чон Чонгуке, который кажется особенно красивым с этой намокшей челкой и каплями воды, стекающими по изгибам бледного лица. — Прекрати вырываться, иначе я встану. Я уверен тебя взбудоражит то, что ты увидишь. — А вот и нет! — произносит Чимин и кулаком другой руки пытается ударить по тонким пальцам. — Тогда я встаю, — серьезно говорит Чонгук и даже немного приподнимается, и Чимин замечает, выглядывающие из воды острые ключицы и розово-коричневые затвердевшие соски. Это заставляет его тут же отвернуться и перестать вырываться. Он послушно оседает на пол, чувствуя, как щеки наливаются кровью, а сердце начинает буквально обтекать ею. Это определенно давление. Давление, которое он не в силах выдержать, именно поэтому начинает глубоко дышать, стараться сделать эти вдохи плотными и спасительными. — Вот так, хорошо. Я отпущу тебя, только ты не уходи. Иначе я побегу за тобой голышом по всему дому. Ты же не сомневаешься, что я на это способен? — с усмешкой спрашивает Чонгук и отпускает тонкое запястье, уверенный, что Чимин никуда после таких угроз не денется. Чон слишком отчаянный, и это не даст Чимину усомниться в его словах. — Я могу хотя бы отсесть подальше? — сквозь зубы спрашивает Пак и, не дожидаясь ответа, поднимается и идёт в противоположный угол, где стоит бирюзовый пуфик. Омега опускается на него, складывает руки на груди и уставляется в противоположную стену, пытаясь полностью игнорировать тот факт, что Чонгук совсем близко, и он совсем голый, и он ещё красивее, чем обычно. Он само воплощение красоты. [3] — О чем думаешь? — неожиданно, но с интересом спрашивает старший, а потом Чимин слышит всплеск воды и сглатывает громко, пугаясь, что Чонгук мог сделать что-то из ряда вон. — О том, что не понимаю, для чего ты все это делаешь. Я читал о твоей болезни и... — Там пишут неправду, можешь не читать, они понятия не имеют, — голос Чонгука сразу становится недовольным и слегка даже грубоватым, но это не мешает Чимину закончить то, что начал говорить. — Я знаю, что таким как ты опасно попадаться в поле зрения. Ты ищешь в людях ресурсы, и если находишь кого-то, кто способен тебе дать эти ресурсы, то не отвяжешься от него, пока не убедишься, что он полностью в твоей власти. Этого ты хочешь? Хочешь убедиться, что я в твоей власти? Только, какие ресурсы я могу тебе дать? Почему ты выбрал меня? Чонгук поворачивает голову вбок, укладывает ее на борт и некоторое время внимательно смотрит на вопросительное лицо Чимина, которое продолжает пялиться в стену. — Что-то она долго тебе не отвечает. Можешь повторить вопрос или немного подождать? Ей нужно время, чтобы обдумать. — Я спрашиваю тебя! — Но пялишься при этом в стену. Вот от неё и жди ответа. Кстати, где ты купил эти брюки? Я давно хочу взять себе что-то такое, но никак не могу найти. Выглядят дорого, минус сколько Намджун обнаружил на своей карте? Кожа на шее омеги натягивается, а губы сжимаются. Он едва сдерживается, чтобы не сказать чего-то плохого, но вместо этого находит себе силы повернуться и даже выдавить улыбку. — А ещё я слышал, что вы унижаете других людей. Это даёт вам какой-то особый заряд. — Что ещё? — улыбка на лице Чонгука тоже появляется, но она привычная — заученная, неискренняя. — Много всего. Что вы уничтожаете все вокруг себя, а находиться рядом с таким, как ты, сродни аду. С этим я особенно согласен, это чистейшая правда. С тех пор, как встретил тебя, чувствую эту агонию. Чонгук задумчиво вытягивает губы и переводит взгляд на Чимина. Они с минуту смотрят друг другу в глаза, Чимину кажется, что его могут убить за те откровения, что он себе позволяет, но ничего не может с собой поделать, из него лезет это, он сам не может объяснить почему. Он впервые ощутил то, что не ощущал никогда и ни к кому, но все это оказалось неправдой. И это, как ни крути, причиняет боль. Он тоже хочет причинить боль и бесится оттого, что это невозможно. — Можешь подать сигареты? Они в кармане джинсов, — неожиданно говорит Чонгук и кивает в сторону. Чимин переводит взгляд одними зрачками туда, куда указывает старший, резко поднимается, подхватывает чужую вещь и в первом же кармане находит то, о чем его просили, плюс зажигалку. Он нехотя протягивает пачку Чону, и тот едва касаясь пальцами его кожи, забирает сигареты, тут же достает одну и прикуривает. Его первая затяжка выглядит чересчур соблазнительно, особенно когда он вновь откидывается затылком назад. — Я могу идти? — Поехали к морю? Неожиданный вопрос застаёт Чимина врасплох, и он отходит назад, чувствуя, что ещё минута и он просто сбежит. — До моря как минимум два часа езды. — Если немного превысить скорость, можно доехать за полтора. — Скоро приедет Намджун. — Скажешь, что ходил по магазинам. — Я не хочу никуда ездить с тобой, — наконец, озвучивает истинную причину омега и проходится языком по сухим губам, потому что от взгляда Чонгука становится не по себе, и он весь сжимается и отходит на пару шагов, будто это может помочь. — Боишься, что я разделаю тебя и сброшу с обрыва? Можешь всем, кому не лень сказать, что уезжаешь со мной. Пусть все знают. Тогда, в случае твоего исчезновения все сразу подумают на меня. Логично? — он приподнимает бровь и снова затягивается. Курящий Чонгук выглядит, как самый настоящий фетиш. Его тонкая светлая ладонь с сигаретой между длинными пальцами, свисающими с края борта, настолько соблазнительна, что Чимин старается не смотреть. У него внутри настоящий пожар. — Я могу сделать так, как ты сказал, но причина не в том, что я боюсь, хотя и это тоже, а в том, что не хочу. Мне не за чем оставаться наедине. — Почему? Потому что ты боишься, что не сможешь? — Не смогу чего? — Чимин расстёгивает верхнюю пуговицу на серебристой рубашке, его грудь проваливается всякий раз, как взгляд скользит по тонким губам. — Боишься, что не сможешь справиться с самим собой, что твоя настоящая натура вырвется наружу, что ты, наконец, станешь тем, кем хочешь. — Я и так тот, кто я есть. Никем другим не хочу становиться. — Тогда докажи, — с вызовом и ехидной улыбкой протягивает Чонгук. — Докажи, что тебе плевать. Поехали. Туда и обратно. Посмотрим на волны, подышим воздухом, поедим хот-догов. Докажи и себе, и мне, что тебе неинтересно то, в чем я постоянно пытаюсь тебя уличить. — А что взамен? — Все, что хочешь, — серьезно говорит Чонгук, и эти слова заставляют довольную улыбку расползтись на красивом лице Чимина. — Я поеду! Поеду, если ты больше не подойдёшь ко мне. Я докажу тебе, что мне все равно и на тебя и на твои провокации, докажу, что не боюсь остаться с тобой фейс ту фейс, я докажу. А ты в свою очередь оставишь меня в покое. И больше никогда не приблизишься, забудешь о моем существовании. Если ты человек, то ты сдержишь слово, — он внимательно и выжидающе смотрит на задумчивое лицо Чона, который спустя несколько секунд обдумываний положительно кивает, тушит сигарету об борт джакузи и показывает движением пальца, что Чимину сейчас следует либо развернуться, либо выйти. Пак теряется в первую секунду, когда Чонгук начинает приподниматься, а потом резко разворачивается и буквально бежит к дверям. [4] Спустя двадцать минут парни встречаются во дворе особняка. Чимин не переоделся, Чонгук предстаёт в чёрной футболке, джинсах и такого же цвета оллстарах. Он достает из кармана ключи, пикает сигнализацией и проходит к месту водителя Мерседеса, в то же время указывая ладонью, чтобы Чимин садился вперёд на место пассажира. У младшего громыхает в груди, он делает глубокий вдох, в последний раз собирается с силами и открывает себе дверь, сразу садясь и пристёгиваясь. Чонгук заводит автомобиль и выезжает к воротам, а потом к дороге, ведущей в город. До конца не доезжает, сворачивает на первой же развилке в сторону Чечджу. Чимин держится пальцами за ручку настолько крепко, что кажется, будто костяшки вот-вот порвут кожу. Чонгук замечает это, тянется к магнитоле и включает музыку со своей флешки. А потом он бросает короткий взгляд в сторону Чимина, который напрягается ещё сильнее и тоже косится на сидящего рядом. — Это странно, — вдруг говорит Чонгук и переводит взгляд на дорогу. — Странно, что ещё пару дней назад ты откровенно признавался мне в том, что боишься пострадать от моей руки, а сейчас ты едешь рядом. Едешь со мной, неизвестно куда. Ты так хочешь избавиться от меня, что готов пойти на все? — Да, — серьезно отвечает Чимин, но врет. Где-то в глубине души он понимает, что просто хотел побыть рядом, вне стен особняка, где он чувствует себя в постоянном напряжении, не может расслабиться ни на секунду. Конечно, с Чонгуком в одном пространстве автомобиля тоже почти невозможно расслабиться, но это уже лучше, чем особняк, где от этого человека некуда сбежать, где все пропитано им, и волей не волей ты думаешь о нем. Для Чимина не явилось неожиданностью то, что Чон вдруг захотел отправиться к морю, он уже читал об этом, и теперь он примерно знает, чего от него ожидать. Для психопатов характерна некая импульсивность, желание вскочить и сорваться куда-нибудь, делать так, как того требует мгновенное желание, и сейчас, сидя в этом автомобиле, Чимин может только надеяться, что очередным неожиданным желанием не станет попытка убийства. Чимин встряхивает головой и отворачивается к окну. На тёмных улицах почти ничего не видно, фары освещают дорогу, Чонгук ориентируется по знакам, ведёт уверенно и ровно, совсем немного превышая скорость. — Не хочешь говорить? — Мой ответ и так очевиден — да, я хочу от тебя сбежать, как можно дальше, и если единственный выход съездить с тобой к морю, я готов пожертвовать одним вечером. Чонгук хмыкает, но ничего не отвечает, лишь делает музыку немного громче. — Чем ты занимался до того, как вступил в брак с Намджуном? — Я преподавал английский индивидуально. — Oh, really? I know English too. We can practice it together, — воодушевлённо говорит Чонгук и проверяет реакцию Чимина. — Видишь, у нас много общего, — его улыбка становится шире, а Чимин ничего ответить не может и снова отворачивается к окну. Ему не по себе всякий раз, как Чонгук делает что-то, что в очередной раз доказывает, что у него, в самом деле, асоциальное расстройство личности. Он не хочет об этом думать, но строки из тех статей, что он успел прочесть, лезут в голову, напоминают, заставляя верить, убеждаться в том, что все это реально происходит. У него были надежды, что это не так, что произошла ошибка, что Чонгука просто недопоняли. Где-то в глубине души, несмотря на то, как грубо он повёл себя в прошлый раз, он верил. Хотел верить. Хотел тешить мысль, что в сердце Чонгука что-то есть, что функционирует, что способно заставить его прикипеть к кому-то, почувствовать что-то искреннее и настоящее, но нет. Чонгук каждым своим словом и действием топит в ничто эти надежды и желания. Он не оставляет им ни единого шанса. Немногим позже машина останавливается на дороге у пляжа. Чонгук улыбается и оповещает о том, что они на месте. Он первым выбирается из машины, Чимин медленно делает то же самое, его ноги ватные и едва ходят, он силится, заставляет себя ими шевелить, ступает на песок и утопает в нем, наблюдая за тем, как Чонгук уверенно двигается в сторону воды. Его лицо обдаёт ветром, волосы живут своей жизнью, он раскидывает руки в стороны и бежит на встречу волне, довольно улыбаясь и чувствуя тот прилив и заряд энергии, который был ему необходим. Чимин хочет что-то крикнуть, попытаться его остановить, но он уже по колено в воде, а потом идёт ещё дальше и, когда оказывается по груди, оборачивается. Пак стоит в паре метров от прилива, он чувствует, как ветер прорывается под рубашку, как гладит кожу головы сквозь волосы. Запах морской соли, тёмный вечер, шум волн заставляют омегу прикрыть глаза и окунуться в это мгновенье, как в сладкую вату, которая обхватывает со всех сторон, заставляя почувствовать чарующее наслаждение. Есть в этом что-то прекрасное, что-то более невероятное, чем бесконечное хождение по магазинам и трата денег. Он открывает глаза, когда слышит зовущий его голос Чонгука. Тот широко улыбается, он выглядит искренне счастливым и даже немного восторженным. Когда надвигается очередная волна, он вдруг оборачивается, а потом зажимает нос и ныряет под неё, а когда выныривает и убирает мокрые волосы руками назад, выглядит ещё более счастливым, чем до погружения. Чимин улыбаться не может. Он чувствует бегущие по спине мурашки, ему страшно от происходящего. Он смотрит на Чонгука, который так искренне радуется этому мгновению, и понимает, что любой другой принял бы это за настоящее чувство. Но Чимин понимает, что все не так, он понимает, что ещё несколько минут назад в машине с лица Чона не слезала привычная ухмылка, а до этого, ещё в особняке, он был унылым и скучающим. [5] «У них есть потребность в острой стимуляции ощущений. Глубоких чувств они не испытывают, в связи с эмоциональной бедностью, и им необходимо совершать безумные поступки, которые принесут им удовольствие, поступки с широкой амплитудой, чтобы эмоции захлестнули их, иначе психопатам скучно». У Чимина сдавливает в горле. Он вдруг впервые испытывает странное ощущение жалости к человеку, которому чужды обычные человеческие радости, ему обязательно нужно совершать что-то странное, что-то необычное, ненормальное, противоречащее всем нормам, чтобы вытянуть из себя эти эмоции клешнями. Чтобы сейчас улыбнуться, Чонгук был вынужден ехать в другой город к морю, просто потому, что это взбрело ему в голову. Пак проводит ладонями по лицу и пытается переварить все, что бурлит в его мозгу в тот самый момент, когда замечает, что Чон выбирается из воды насквозь мокрый. Его лицо выглядит относительно довольным, а в следующую секунду он неожиданно хватает Чимина за запястье и тащит в сторону моря. Пак начинает кричать, вырывает руку, но Чон сильнее, он не может с ним совладать и уже в следующее мгновение ботинки Чимина впервые касаются воды, волна обдаёт его по колено, и он уже перестаёт сопротивляться, забегая в воду по пояс, ведомый крепкой хваткой Чонгука. Только тогда старший отпускает и внимательно смотрит на лицо Чимина, который тоже улыбается, а ещё тяжело дышит. — Вода отличная, правда? Тёплая, — из-за шума волн приятный голос старшего плохо слышен, но Чимин почему-то наобум кивает. Новая волна с силой бьет их обоих, обрызгивая лицо и волосы Пака, и это заставляет обоих рассмеяться. Чимин размазывает солёную жидкость по лицу, а потом вдруг чувствует, как крепкой хваткой Чонгук вцепляется в его плечи, и тянет за собой под воду на очередной волне. Младший пугается в первую секунду, но когда они выныривают, не может перестать смеяться. Его сердце бешено колотится, и возможно этот смех от нервов, но Чонгук продолжает крепко держаться пальцами за ткань его рубашки. Его расширенные зрачки бегают по взволнованному лицу Чимина, а губы слегка приоткрыты. Пак пытается отдышаться, но тоже неотрывно смотрит на Чонгука. Его лицо освещается только полумесяцем и кажется абсолютно невероятным в этой простоте. «Им нужны сумасшедшие эмоции, чтобы что-то почувствовать. Большую часть своей жизни они испытывают всепоглощающую пустоту, именно поэтому пытаются найти пути к легким удовольствиям». Чимин тоже вцепляется пальцами в чужие предплечья, все ещё пытаясь выдержать тяжесть этого взгляда. «Наркотики». Чонгук дышит через рот и шумно. С неба начинают бриллиантами падать крупные капли дождя, ударяясь и разбиваясь о водную гладь. «Алкоголь». Чимин приподнимает голову к небу, всматривается в скрывающие его тучи, что почти лишают их двоих единственного источника света. «Беспорядочные связи». Ни один пункт из всего, что может заставить таких людей чувствовать, не подразумевает под собой что-то глубокое и искреннее. Никаких чувств, никакой любви. Чимин возвращает взгляд к Чонгуку, хочет сказать о дожде, сказать, что нужно выходить из воды и идти к машине, греться, но не может ртом пошевелить, потому что Чон смотрит на него так опасно, что буквально прожигает под кожей. Нижняя губа Чимина начинает дрожать, а грудная клетка проваливаться, он пытается выставить перед собой руку, когда лицо Чонгука начинает стремительно приближаться к нему, но не успевает. Прохладные губы ложатся поверх мягких губ Чимина, и в первое мгновение он пытается уйти от прикосновения, но Чонгук успевает зафиксировать его лицо руками. Чимину кажется, что он вот-вот рассыплется, ему страшно, но желание бьет в голову быстрее, чем страх, и он отвечает на поцелуй со всей страстью, со всем желанием, которое разрывало его изнутри почти три месяца, с самой первой встречи. Губы Чонгука невероятные, мягкие, неровные. А их движения рваные и надрывные, заставлявшие Чимина плавиться и сжимать предплечья сильнее. Пак уверен, что он ещё никогда ничего подобного не испытывал, все его нутро зажигается, реагирует, он словно пробуждается после долгой спячки и тоже горячо целует, пока только одними губами, ни один, ни второй не претендует на большее, но даже эта малость заставляет вены Чимина налиться этим потрясающим чувством, которое он может испытать только с этим человеком, которое прежде было для него запретным. Он бы сделал все, чтобы это мгновение не кончалось, но сознание включается также неожиданно, как отключилось до этого. Он резко отталкивает Чонгука, пытается отдышаться, чувствует, как горят губы, как все внутри отозвалось на чонгуков зов, как каждая клетка его тела наполнилась им. Его запахом, вкусом его губ, его существом и желанием. Чимин ничего не говорит, Чонгук — тоже, и это заставляет Пака первого поспешить к берегу, а оттуда сразу к машине. Позже они едут в машине мокрые и совсем не разговаривают. Чонгук включает обогреватель, чтобы Чимин немного согрелся и время от времени поглядывает на него. На его губах тоже по-прежнему ощущается чужая мягкость. По ощущениям, губы Пака, как две вишенки, а на вкус солёные от морской воды и горьковатые от его, Чимина, бесконечной лжи самому себе. Пак же буквально не может с этим справиться, его сердце полыхает, его сердце сжимается. Он нервно кусает пальцы, смотрит в окно и считает секунды до возвращения в особняк. Когда машина останавливается у дверей, Чимин выбегает, громко хлопнув дверью. Ему хочется вырвать из груди сердце и выкинуть, чтобы оно больше не испытывало этого. А ещё он понимает, что проиграл. Он проиграл, и Чонгук точно больше никогда не оставит его в покое.