magnum opus

[1] Чонгук нагибается к столу, хватает палочками кусочек кимчхи и отправляет в рот, звучно жуя и откидываясь обратно на спинку дивана. Он щурит глаза и растягивает губы в улыбке. — Весь день ничего не ел. Надеюсь, Вы не против. Угощайтесь тоже. — Спасибо, не стоит, — мужчина в чёрном костюме и белой рубашке, закидывает ногу на ногу и принимается просматривать записи. — Я уже и вспомнить не могу, когда мы в последний раз виделись. Ты заметно поправился. У тебя хороший аппетит? Хотя я и так вижу, можешь не отвечать. — Да, — соглашается Чонгук. — Особенно в последнее время. Я жру, как свинья. Бывают дни, когда я говорю себе, что нужно остановиться, потому что я уже вижу бока, которых раньше не было, но не могу устоять. Кушать всегда весело. Мужчина кивает и поправляет очки. У него внимательный и сосредоточенный взгляд, а ещё красивый блеск для губ с едва заметным малиновым подтоном. — Какой бальзам Вы используете? — Ты снова не сосредоточен, Чонгук, — серьезно напоминает он и поднимает глаза, выдавливая легкую улыбку. — Я пришлю фото. — Буду ждать, — омега снова тянется к еде и берет тарелку, в которой мелко нарезана дыня. — На самом деле, я должен был съесть на ужин только это, — говорит он, указывая на содержимое. — Но я съел несколько пирожных, пасту, кимчхи с рисом и под конец заедаю этим. — Не можешь держать себя в руках? Не хватает силы воли? — О! Ещё я съел суп с клецками, когда разговаривал с Давоном на кухне. Вы не представляете, какой он делает суп с клёцками. Мужчина откладывает записи и садится ровнее, складывает руки на колене в замок. — Ты снова сосредоточенно не ответил на мой вопрос. Я спросил, не хватает ли тебе силы воли, чтобы посидеть на диете? Чонгук пожимает плечами и сводит брови. — Я не знаю. Просто я думаю, что еда — лучшее, что случилось со мной за последние тридцать лет. Я не могу от неё отказаться, — он пихает в рот большой кусок дыни и начинает активно жевать. — Ты ешь, потому что тебе нечего делать, — констатирует мужчина и улыбается. — Ты заканчиваешь работу, возвращаешься домой и? Ешь? Всегда? — Да, — подтверждает омега. — Я возвращаюсь домой, понимаю, что тухну со скуки и начинаю есть. Это немного поднимает настроение. — Что ещё тебе поднимает настроение? Чонгук задумчиво пожимает плечами, оставляет в тарелке пару кусков дыни и ставит ее обратно на стол. Он складывает руки в замок и смотрит на них, лежащих на своих коленях. — Этих вещей не так много. Мне нравится выпивать, ходить в клубы, знакомиться с новыми людьми, потому что некоторые из них бывают интересными. — А чем-то тяжелее, чем выпивка, ты поднимаешь себе настроение? Чонгук приподнимает брови, улыбается и кивает. — Док, Вы же все это знаете, зачем спрашиваете? — Экстази? — Чаще всего, — просто отвечает он. — Иногда лсд, но очень редко, когда совсем паршиво. — Твоему отцу это не понравится, но я рад, что ты честен со мной. Чонгук закидывает ногу на ногу и какое-то время в упор смотрит на мужчину. Он медленно покачивает ступней и молчит, не отрываясь. Доктор смотрит в ответ, даже не думая уводить взгляд. Оба серьёзны, оба не намерены отступать. Это продолжается до тех пор, пока Чонгук вдруг не начинает смеяться. Мужчина подхватывает его смех, и они улыбаются друг другу, покачивая головами. — Вы один из немногих, кто способен долго выдержать мой взгляд. — Это моя работа, было бы странно, если бы я был не в силах сделать хотя бы это, — мужчина садится удобнее, поправляет пиджак и готовится задать основные вопросы, которые спрашивает каждый раз, работая с пациентами. — Твой отец обратился ко мне за помощью, потому что ему кажется, что у вас вновь не складываются отношения. — Если он обращается за помощью, то проблемы у него, разве нет? — Нет. Обычно люди с твоей проблемой к психиатрам не обращаются, к ним обращаются люди, которые живут с ними, потому что те делают их жизни невыносимыми. Ты согласен с тем, что делаешь жизни членов своей семьи невыносимыми? Чонгук приподнимает брови и пожимает плечами. — Не думаю, что так и есть. — Господин Чон сказал, что ты провоцируешь всех на ссоры. — Враньё. — Ты делаешь это от скуки? — доктор открывает блокнот и берет ручку. — Только говори честно, не обманывай. Я хочу тебе помочь, тебе не нужно обводить меня вокруг пальца. Что ты испытываешь? Чонгук тяжело вздыхает, садится ниже на диване и откидывает голову назад, прикрывая глаза. Хороший вопрос, что же он чувствует?! — Допустим, ты проснулся, сейчас утро. Ты лежишь в своей постели. Какие мысли у тебя в голове? Чонгук прижимает пальцы к вискам, те начинают побаливать, и он аккуратно массажирует их, потом открывает глаза и садится ровнее. Он терпеть не может мозгоправов, ненавидит, когда кто-то лезет в его голову, пытается разузнать мысли. Ему кажется, что это похоже на домогательство. — Я думаю о том, что вновь проснулся в этом доме, хотя хотел бы проснуться в другом месте. — При этом ты оставил Чехию и вернулся. Почему? Если тебе так некомфортно здесь, почему ты вернулся? — Здесь мой дом. Я вырос здесь. Я жил здесь с папой. — У тебя есть хорошие воспоминания из детства, связанные с этим местом, поэтому тебе нравится тут находиться? — Нет, — Чонгук отрицательно мотает головой, ставит локоть на колено и подпирает кулаком подбородок. — Нет ничего подобного. Никаких хороших воспоминаний. У меня просто есть вопросы, которые я хочу задать одному человеку. Когда настанет подходящий момент, я задам их. — Отцу? — Нет, — быстро и четко отвечает Чонгук и тянет улыбку. — Что-нибудь ещё хотите спросить? — Хочу, — мужчина тянется к портфелю, достает из него планшет, что-то быстро находит в нем и ставит на стол экраном к Чонгуку. — Посмотри этот ролик. А потом продолжим разговор. Чонгук проходит языком по сухим губам и безразлично смотрит видео. Это фрагмент из черно-белого фильма. Мальчик, примерно лет пяти, плачет, сидя перед двумя урнами с прахом. Он прижимает к груди мишку и своим тонким детским голоском надрывно просит родителей не оставлять его. Чонгук лениво моргает и переводит взгляд на высокого омегу, стоящего на заднем плане в углу комнаты. Камера не захватывает его лица, но сосредоточенное внимание Чона привлекают брюки-клёш с высокой посадкой и широким поясом. Он переводит взгляд на доктора и указывает пальцем в сторону экрана. — Такие брюки сейчас снова в моде. Недавно я искал их на сайте, но моего размера не было. Всё-таки верно говорят, что мода циклична, — Чонгук забирает со стола тарелку с дыней и принимается доедать ее. Доктор закрывает планшет чехлом и возвращает в портфель. — Смотря этот ролик, ты заметил только брюки? Только они заинтересовали тебя? Чонгук пожимает плечами и откусывает кусочек, языком пытаясь поймать капли, что потекли по его руке. — Тебе совсем не жаль ребёнка, который плачет над прахом родителей? — Конечно, жаль, — буднично отвечает омега и ловит серьёзный взгляд мужчины напротив. Тот недовольно складывает руки на груди. — Мы ведь договорились, что ты говоришь правду. — Тогда не задавайте вопросов, на которые знаете ответы. — Тогда мне будет просто не о чем разговаривать с тобой. Хорошо, что ж, я многое понял для себя. Однако ты ничего не сказал о второй половине. У тебя есть кто-то? Ты уже не мальчик. — Хватит напоминать мне об этом, у меня давление от осознания того, что годы совсем не щадят меня. — Поэтому ты предпочитаешь вести беспорядочные половые связи? Чонгук недовольно выдыхает и поднимается. — Док, Вы плохо обо мне думаете. Я не сплю со всеми подряд. Только с избранными. — И ни с кем из них не состоишь в отношениях?! Омега делает наигранно возмущённое лицо и направляется в сторону кухни. Доктор тоже поднимается и идёт следом. — Я в поиске, не переживайте, — они останавливаются у стола, и Чонгук принимается разливать лимонад по стаканам. — Было бы неплохо, если бы появился кто-то один. Чонгук задумчиво прищуривается и выпивает лимонад залпом, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Вы так думаете? Думаете, это весело? Не станет скучно со временем? Мужчина улыбается и достает конверт из портфеля, протягивая его Чонгуку вдоль стола. — Скучно не станет, если в этом человеке будет для тебя что-то особенное. Чонгук опускает взгляд, а потом поднимает и смотрит доктору в глаза. — Это ещё что? — Это задание. От меня и от господина Чона. Я знаю, что тебе, как человеку с асоциальным расстройством, будет сложно это выполнить, но ты уж постарайся. Постарайся изо всех сил и тогда получишь то, чего хочешь. — Вы знаете чего я хочу? — Знаю. Господин Чон тоже знает, это связанно с компанией. Чонгук задумчиво вытягивает лицо, берет конверт и прячет его во внутреннем кармане пиджака. — Спасибо за работу, доктор Нам. — Спасибо за честность, господин Чон, — мужчина выпивает предложенный ему лимонад и направляется к выходу. Чонгук учтиво предлагает проводить его и доходит до ворот, натянуто улыбаясь ровно до того момента, пока доктор не закрывает за собой калитку. Чонгук возвращается в дом и поднимается в свою комнату. Он скидывает пиджак, рубашку, брюки и идёт в душ. Прохладная вода обрушивается на него освежающим потоком. Он запрокидывает голову, проходясь пальцами по волосам, по лицу. Разговаривать с психотерапевтом и не пытаться обмануть его — сложно. Чувствовать, что кто-то пытается открыть тебя, чтобы потом использовать эту информацию против — ужасно. Чонгук старается не думать об этом. Он выдавливает гель для душа в ладони и принимается до пены растирать на коже. Потом проделывает те же манипуляции с шампунем. У него немного побаливает голова, а ещё противное чувство напряжения под глазными яблоками. Было бы здорово поспать, но опять будут сниться кошмары, а ловец снов Тэхена ни черта не помогает. Чонгук выбирается из душа, укутываясь в махровый халат. Он валится мокрыми волосами на подушку и прикрывает глаза. Доктор Нам сказал, что отец знает, чего он хочет, и это довольно занятно. Омега лежит некоторое время, не двигаясь, потому что сил на это нет совершенно, а потом вдруг распахивает глаза и тянется к пиджаку, который продолжает валяться на кровати. Из внутреннего кармана он достает конверт и осматривает его со всех сторон. Отец, как всегда в своём репертуаре, ничего не говорит напрямую, не может даже сесть и просто поговорить по-человечески. Иногда Чонгуку кажется, что из них двоих, у его отца асоциальное расстройство. Но потом вспоминает, каким иногда милым он может быть с Богомом, как с младшим, и понимает, что проблемы только между ними двумя. Чонгук поднимается, садится за столик, открывает конверт ножницами для ногтей и раскрывает лист, проходясь глазами по двум строчкам, выведенным отцовским почерком: «Если сможешь наладить отношения с Намджуном, сядешь в кресло начальника технического отдела головного офиса в Сеуле». Чонгук недовольно вытягивает губы и усмехается, бросая письмо на стол. Всего лишь технический отдел. Для него этого мало, Чонгуку нужно больше. Он знает, что большего добьётся, причём без особых усилий, но придётся долго ждать. Он поднимает взгляд и смотрит на себя в зеркало. Тональная основа смылась, макияж потек. Омега открывает ящик и принимается наносить его вновь. Он использует крем на один тон темнее своей кожи, потому что та кажется ему нездорово бледной, а в совокупности с острыми линиями лица и тяжёлым взглядом, все это выглядит довольно пугающе. Ему не очень нравится выглядеть пугающе, ему хочется, чтобы его лицо было милым. Милым, как у Чимина. У того острый подбородок, но это компенсируется мягкими щеками, Чону это нравится. Ещё ему нравятся его маленькие ухоженные руки, нравятся серебряные кольца, которыми он украшает пальцы. Ему нравится, что они двое так не похожи, нравится, что даже запахи у них настолько полярны, что почти не сочетаются. Если перевести это в ассоциацию, то получается так: плитка шоколада в холодный день на берегу моря. Чонгук улыбается. Звучит вполне неплохо. Он берет кисть с хайлайтером и привычно проходится ею по ключицам, особо выделяя их. Ему нравится, как они выглядывают из-за ворота рубашки. Дальше — одеколон, только уже не тот, которым он пользовался постоянно до этого. Одеколон, похожий на его природный запах, подчеркивающий его, делающий более глубоким и открытым. Чонгук заканчивает приводить себя в порядок и принимается одеваться. Он выбирает обычную рубашку из струящейся ткани объёмного кроя, классические чёрные брюки, в которые не заправляет верх, ему нравится так, есть что-то в этом образе небрежное, но в то же время элегантное. На шее застёгивается обычная серебряная цепочка, на левой руке — часы. Чонгук снова не высушивает волосы. Те слегка влажные, и ему нравится, как они выглядят. Он встаёт напротив зеркала, внимательно осматривает себя и мысленно даёт положительную оценку внешнему виду. — Хорошо, — спокойно говорит он. — Начальник технического отдела, так начальник технического отдела. Главное, что в Сеуле. Омега поправляет рубашку на плечах и выходит из своей комнаты, идя вдоль коридора к комнате Намджуна. У него нет совершенно никакого желания разговаривать, но работать в штабе головного офиса — огромная привилегия, многие дела получится вести в открытую, многое станет для него доступно, особенно некоторые документы, которые сейчас достать практически невозможно. Чонгук останавливается напротив нужной двери. Некоторое время смотрит на неё недовольно, тяжело вздыхает и нехотя стучится, после чего надавливает на ручку и заглядывает внутрь. Комната кажется пустой, но Чонгук решает убедиться и проходит внутрь, останавливаясь посередине и оглядываясь. На тумбочке стоит стакан, а рядом с ним пластина с таблетками. Почему-то Чону становится интересно, он приближается и берет ее в руку, поворачивая и смотря название. Обычное обезболивающее. Омега бросает таблетки обратно, снова оглядывается и уже собирается уйти, как вдруг слышит, как что-то падает в ванной. Он сводит брови и приближается к едва приоткрытой двери, заглядывая внутрь, и замечает стоящего у зеркала Чимина. Тот в одном халате до колена, очевидно после душа, сосредоточенно наносит что-то на волосы. Чонгук сильнее открывает дверь, отчего та откидывается со скрипом, и это заставляет Чимина резко обернуться. Старший облокачивается на косяк, складывает руки на груди и внимательно смотрит на второго, растягивая губы в улыбке. [2] — Я не успел сказать, но мне очень нравится твой новый цвет волос, тебе идёт, — спокойно говорит он и видит, как лицо Чимина тут же меняется, становясь напряжённым и в какой-то степени даже испуганным. Чонгук не понимает, чего тот до сих пор опасается, учитывая, что в прошлый раз он сам его поцеловал. — Пришёл это сказать? — голос младшего звучит сдавленно. Чонгуку это не нравится. Он думал, что после того поцелуя между ними, наконец, внеслась какая-то ясность. — Пришёл к Намджуну, но его, как я вижу, нет. — Тогда можешь идти. Чонгук недовольно закатывает глаза, проходит внутрь и закрывает за собой дверь, и это ещё больше пугает Пака, который отходит на несколько шагов и неуверенно смотрит на старшего, нервно сглатывая. У него немеют ноги и начинает покалывать подушечки пальцев. — Зачем ты так со мной? Я не понимаю тебя. Я же вижу, что ты хочешь большего, ты сам поцеловал меня. Почему ты опять отступаешь? — Почему? — усмехается Чимин и проводит ладонью по лицу. — Господи, для тебя правда нет никаких препятствий? Ты не думаешь о том, что так нельзя, что у меня есть супруг? Чонгук пожимает плечами и подходит ближе. А Чимин, напротив, отступает. Он уже привык к этому, вечная позиция. — Нет ничего ужасного в том, чтобы попробовать. Попробуй. Ты ведь даже не знаешь, что это такое. Не понравится — я не стану тебя удерживать. Но тебя будет распирать и тянуть ко мне до тех пор, пока ты запрещаешь себе. — Я не хочу об этом говорить, — Чимин вновь разворачивается к зеркалу и опирается руками на мраморную столешницу по обеим сторонам от раковины. — Пожалуйста, ты можешь уйти? Чонгук не сводит глаз с Чимина. Его отросшие влажные волосы выглядят чересчур красиво. Он неосознанно проводит указательным пальцем по своей нижней губе, а потом по ней же проходится языком. — Когда ты меня целовал... — Ты можешь этого не говорить? — Почему? — Чонгук подходит ближе, становится сзади за спиной Чимина. Второй поднимает взгляд, и их глаза встречаются в отражении зеркала. — Ты не знаешь, от чего отказываешься. Как можно отказываться от того, чего тебе очень хочется из-за боязни общественного мнения? — Тебе легко рассуждать так, — на выдохе отвечает Чимин. — Ты асоциален, тебе плевать на нормы. Ты не думаешь о последствиях. Но обычные люди так не могут. — Ты не обычный человек, — говорит Чонгук делая всего один шаг вперёд, но его хватает, чтобы вжаться пахом в аппетитную задницу. — Ты параноик, — выдыхает старший в алеющее ухо, заставляя Чимина поёжиться от щекотки. — Я попросил тебя уйти, — напоминает он, снова чувствуя привычный жар в теле. Рядом с Чонгуком это стало обыденностью. — А я прошу не вести себя по-идиотски, — говорит Чон и поправляет чёрные волосы Чимина, едва касаясь пальцами кожи шеи. Мурашки не заставляют себя ждать, Пак зажмуривается до цветных пятен и выдыхает так надрывно, будто вот-вот заплачет. Он хочет уйти, хочет оттолкнуть Чонгука, хочет оказаться, как можно дальше. В то же время, ему хочется чувствовать эти прикосновения, хочется ощущать холодные тонкие пальцы на своей коже. Ему едва удалось отойти от их бешеного поцелуя, который горел на его губах все это время. Ему только удалось немного восстановиться, его прожженное нутро едва начало покрываться корочкой, как Чонгук вновь своими прикосновениями сдирает ее, оставляя открытую рану. — А я прошу довериться мне. Доверься, попробуй, как это. Если не понравится, я не буду тебя доставать. — Ты так уже говорил, — напоминает Чимин. — Ты постоянно ставишь эти условия, но никогда, ещё ни разу не сдержал обещание. Ты так и не оставил меня в покое. Чонгук чуть склоняет голову, вдыхает приятный запах Чимина у основания шеи и неотрывно смотрит ему в глаза через зеркало. — В этот раз я сдержу обещание. В этот раз у меня не будет причин поступить иначе. Если это не твоё, если тебе не понравится, я не смогу принуждать тебя. Предложение Чонгука звучит очень привлекательно. Просто попробовать, окунуться в это, позволить себе расслабиться на мгновение. Только на один раз. А что потом? А потом он либо удовлетворит интерес и успокоится, либо не сможет с этим жить. Одно из двух, третьего нет. И сейчас, находясь на распутье, он буквально ломается надвое, не зная, что делать. — Это ни к чему тебя не обязывает, — снова говорит Чонгук и тянется руками к поясу чиминового халата. Не встречая препятствий, он распускает его, роняя на пол, а потом поднимает руки и хватается пальцами за махровую ткань, крепко сжимая ее и буквально стягивая с влажных плеч. Чимин не успевает среагировать, а может и вовсе не хочет. Он тяжело дышит, пытается поймать взгляд Чонгука в отражении, но не может. Тот отходит и нагло рассматривает его. Блестящая гладкая кожа под тусклым светом кажется безупречной, и его руки сами собой тянутся, чтобы коснуться. В голове Чимина смешиваются сотни мыслей, начиная с того, что все это безумие и заканчивая тем, что прикосновения Чонгука — самое потрясающее, что он испытывал в жизни. Тем временем пальцы старшего проходятся вдоль его оголенных рук, и это заставляет сердце Чимина зайтись в сумасшедшем ритме. Он громко выдыхает через рот и прикрывает глаза. — Не надо, Чонгук, — предпринимает последнюю попытку Пак. — Зря я... — он хочет что-то сказать, но слова исчезают из головы, когда он чувствует прикосновение шершавых губ к своей шее. Его пальцы крепче сжимают столешницу, а рот приоткрывается в немом стоне. Все его тело мгновенно реагирует на это невинное действие и волна возбуждения, накрывает его. Сердце вот-вот выпрыгнет из груди, щеки начинают гореть, а вход уже пульсирует, и Пак чувствует, как он становится мокрым. Никогда в жизни он не возбуждался так быстро. Его внутренняя омега ожила, открылась, распахнулась навстречу своим желаниям. Чимин не хочет думать о том, что будет потом. Он отбрасывает любое здравое, потому что устал, у него нет сил бороться ни с Чонгуком, ни с собой. Хотя бы на этот раз, потом он серьезно будет думать о том, что с собой и со всем этим делать, но не сейчас. Потому что сейчас Чонгук целует его лопатки. Он проходится ладонями по линиям его тела, очерчивает пальцами каждый выступ, гладит его нежную кожу, заставляя все внутри тела Чимина сжиматься, гореть и плавиться в этом сумасшедшем желании. Он чувствует, как по его ноге бежит смазка, и буквально задыхается от осознания того, что может так сильно кого-то хотеть. Сатиновая ткань чонгуковой рубашки холодит его взмокшую спину. У Чимина перехватывает дыхание, когда Чонгук сжимает пальцы на его ягодицах. Он громко выдыхает и глотает вязкую слюну. Старший дышит ему буквально в ухо, и это ещё сильнее оголяет нервы Чимина. Он весь взмокший и потный, едва стоит на ногах и живет только этой секундой. Секундой, в которой Чонгук прикасается к нему так, как они оба давно того хотели. Старший ведёт короткими ногтями ниже, а потом неожиданно наклоняет Чимина, надавливая другой рукой ему на плечи. Они оба молчат, тишину разрезает только их громкие вдохи-выдохи. Пак чувствует короткий поцелуй в лопатку, и тут же дергается, потому что Чонгук оттягивает левую половинку и проходится указательным и средним пальцами по его влажному входу. — От тебя так вкусно пахнет, — едва слышно говорит старший и снова мажет губами по взмокшей коже спины. — Ты такое сокровище, я готов убить Намджуна за то, что он совершенно не знает, что с тобой делать. Чимин ничего не отвечает. Он старается даже не дышать, ловит каждое мимолетное прикосновение, концентрируется на ощущениях внизу, потому что он всегда об этом мечтал, но не имел возможности получить. Он понимает, что делает что-то, о чем, скорее всего, пожалеет. Понимает, что это безумие, что нельзя думать только о себе. Его горло сдавливает от ощущений, а грудь проваливается от слишком глубокого выдоха, когда Чонгук ложится щекой на его спину и входит в него сразу двумя пальцами. Он не сдерживает надрывного стона и зажмуривается. Падает лбом на свои руки, лежащие на столешнице и не может пошевелиться. Он чувствует, как Чонгук оглаживает его изнутри. Сначала делает это медленно, но уверенно, не осторожничает, он будто точно знает, как доставить Чимину удовольствие. Чонгук проходится языком по солёной от пота лопатке и в этот же момент проталкивает пальцы глубже, сразу попадая по простате. Пак прикрывает рот рукой, чтобы не быть слишком громким и почему-то только в эту минуту вспоминает, что они в их с Намджуном комнате. Что альфа может в любой момент вернуться. Но эти мысли пропадают также скоро, как и появляются, потому что Чонгук ускоряет движение, и от каждого Пак ощущает волну мурашек, пробегающих по телу и концентрирующихся внизу. Там, где пальцы старшего творят с ним что-то невероятное. Его чуть отросшие ногти приятно царапают изнутри, и это только сильнее подстегивает. В какой-то момент Чимин не выдерживает и стонет в голос, ему ещё никогда не было настолько хорошо, что аж плохо, поэтому он старается выхватить все, каждое, даже самое мелкое прикосновение губ, рук, движений пальцев внутри. Чонгук потрясающий, и Чимин понимает это, когда осознаёт, что старший полностью сосредоточен на его удовольствии. Он чувствует его, знает, что ему нужно. Он нежный и дерзкий одновременно, его грубые движения внутри и щемящие сердце поцелуи выворачивают Чимина наизнанку. Он откидывает мокрую челку, с силой сжимает пальцами столешницу, будто это может помочь вернуться в реальность, и тяжело дышит, едва оставаясь в сознании. — Тебе нравится? — вдруг шепотом спрашивает Чонгук и начинает двигать пальцами под другим углом, доставляя Чимину, который не в силах что-либо ответить, ещё больше удовольствия. У него начинают неметь ноги и спазмировать внизу живота. Он заводит руку за спину и крепко сжимает предплечье Чонгука, будто давай этим понять, что долго не продержится. И старший хорошо его понимает. Вынимает из него пальцы, резко разворачивает и прижимает к столешнице, впиваясь в пухлые губы Чимина своими, сразу глубоко целуя. Одновременно он кладёт ладонь на внутреннюю сторону его бедра и поднимает ногу придерживая под коленкой. — Ты так дрожишь, — шепчет он, оторвавшись. — Мне так это нравится, — его другая рука снова опускается вниз, находит пульсирующий вход и гладит двумя пальцами, едва ощутимо надавливая. Он играет, специально выжидает, чтобы продлить это мгновение для них обоих. Чимин очень красивый. Он смотрит на его лицо, в его бездонные глаза и понимает, что до чертиков восхищён. Он снова припадает к его губам, оттягивает нижнюю, лижет ее, даже не подозревая, что в это мгновение Чимин готов взорваться. Эти дразнящие ленивые прикосновения внизу, эти губы, что заставляют хотеть сильнее. Чимин не железный, он не может с этим справиться и попросить тоже не может. В какой-то момент он просто откидывает голову и смотрит в потолок, тяжело дыша. И Чонгук все понимает. Понимает, что он на грани, понимает, что безумно хочет снова почувствовать его пальцы в себе. Старший даёт ему это. Снова входит двумя пальцами и несколькими резкими движениями доводит до самого яркого оргазма в его жизни. Младший задыхается. Его тело сжимается, а потом расслабляется, и он хватается руками за плечи Чонгука, чтобы не упасть. Чон прижимает его к себе. Сквозь тонкую ткань рубашки чувствует бешеное сердцебиение и лёгкое подрагивание его маленького тела. Они стоят так пару минут, пока Чимин не приводит в порядок дыхание, пока не возвращает способность двигаться и говорить. Он поднимает голову смотрит Чонгуку в глаза. Тот смотрит на него в ответ и молчит, ожидая ответа. Чимин опускает взгляд на обветренные губы и понимает, что вишенкой на торте было бы поцеловать их, но не решается. Он отпускает Чонгука и отстраняется. Он хочет сказать так много, но сдерживается, потому что боится. Он все ещё не знает, чем все это закончится. Чимин зачёсывает пальцами волосы назад, проводит ладонями по лицу, приводя себя в порядок и выдыхает, стоящему напротив Чонгуку: — Я дам ответ потом. Я отвечу, только дай мне время. До завтра. — Мне уйти? — просто спрашивает Чон, и у Чимина все внутри сжимается, потому что он этого хочет меньше всего, но сейчас выхода нет. — Да, пожалуйста. Старший кивает, подходит к раковине под внимательным взглядом Чимина, открывает кран, быстро моет руки с мылом и, отряхнув капли на пол, уходит, оставив омегу одного. [3] Чимин не приходит в себя ни к ночи, ни на следующий день. Он кожей ощущает чужие фантомные прикосновения, и не может ни на секунду забыть о том, что произошло. Он испытал это. Он поддался искушению и смог почувствовать, каково это — насладиться прикосновениями другого человека, ощутить себя живым в чьих-то объятиях, его душа навсегда осталась в этом моменте, его сердце не успокаивается ни на секунду. Всю ночь он пялится в потолок под мерное сопение Намджуна, а жар волнами разливается по его телу. Каждое прикосновение Чонгука на его теле продолжает гореть, и Пак точно может сказать, где этот человек касался его, а где нет. На утро Чимин встаёт раньше супруга, накидывает халат и идёт в комнату Тэхена, который в этот момент собирается в школу. — Уходишь уже? — омега заглядывает внутрь и проходит, садясь на стул. — Да, хочу сегодня пораньше прийти. Не успел вчера сделать математику, собираюсь сделать в школе. Все нормально? — альфа поднимает внимательный взгляд на брата, который поджимает губы и кивает. — А когда у тебя турнир? — Послезавтра уезжаю. Перед этим хочу заехать домой. Родителям что-то от тебя передать? Чимин пожимает плечами и проходится ладонью по волосам. — Нет, ничего не надо. Знаешь, я хотел спросить у тебя, тебе нравится твоя новая школа? Тэхен натягивает форменный пиджак и принимается поправлять рукава. — Да, нравится. Ребята неплохие, хоть и сложно привыкнуть к тому, что они постоянно спорят, чьи родители круче. Когда эти разговоры начинаются, я стараюсь отходить в сторону. Чимин понимающе кивает и принимается нервно постукивать по подлокотнику. — Но ты знаешь, эта школа значительно отличается от той, в которой я учился. Учителя даже на другом уровне, и кормят вкусно. А ещё меня хотят отправить на олимпиаду по информатике в следующем месяце. — Правда? — Чимин улыбается. — Разве в прошлой школе... — В прошлой школе подобного ничего не проходило. В этом плане там было тухло. Правда эта олимпиада будет платная. Чимин удивлённо приподнимает брови и делается заметно расстроенным. — Платная? Тэхен кивает и непонимающе смотрит на брата. — А что? Это проблема? Намджун не оплатит? Если это проблема, то я откажусь и... — Нет! — тут же перебивает его Чимин и поднимается подходя ближе и кладя руки ему на плечи. — Нет никакой проблемы, конечно же Намджун все оплатит, не переживай. Я перешлю тебе деньги и на турнир, развейся с друзьями в другом городе, не экономь. Кушайте, что хотите, хорошо питайся, ладно? Тэхен кивает и улыбается поправляя растрепанные после сна волосы брата. — У тебя точно все хорошо? Почему ты так рано встал? Чимин был бы и рад поделиться тем, что творится у него внутри, да только не может. Он Тэхена до смерти любит и боится потерять, боится, что если однажды этот ребёнок узнает о тех скелетах, что он хранит в шкафу, разочаруется. Боится, что они отдалятся, и ничто уже не будет, как раньше. Они больше никогда не смогут стать близкими. — Просто не спалось. Ты уходишь уже? Я провожу тебя. Кажется, именно этого разговора Чимину не хватало, чтобы спуститься с небес на землю. Все вопросы, которые до этого были в его голове сейчас отпали сами собой. Все сомнения, все переживания, абсолютно все. Он провожает брата до двери, улыбается ему совсем ненастоящей улыбкой, машет до тех пор, пока машина не отъезжает, а потом возвращается в дом. После того, как Намджун уходит на работу, Чимин долго сидит в ванной, чувствуя неприятную покалывающую боль где-то на дне желудка. Он не понимает, почему все в его жизни всегда так несправедливо. Не понимает, почему он просто не может делать то, что делать ему хочется. Однажды он уже сделал выбор, который, как ему казалось, является правильным. Сейчас жизнь снова поставила его между двух огней. Чимин не хочет поступать так, как решил. Не хочет, потому что поцелуи Чонгука, его прикосновения, даже его голос заставляет все внутри сжиматься. Вчера он узнал, каково это — быть с ним. Узнал, что значит настоящая близость с человеком. Благодаря ему впервые почувствовал себя омегой, а не фригидным существом, неспособным испытывать обычные человеческие эмоции. Чимин чувствует выступившие на глазах слёзы. Он прижимает пальцы к векам, не давая тем пролиться, после чего с трудом поднимается и идёт в комнату, чтобы переодеться. Через час Чимин стоит напротив двери в чонгукову комнату. Он переоделся, но нанести какой-то базовый макияж не хватило сил. Наверняка, он выглядит уставшим, подавленным и опухшим. Пусть так. Может, это даже хорошо, если Чонгук увидит, что ему не просто далось это решение. [4] Почему-то Пак не стучится, просто нажимает на ручку и распахивает дверь, сразу встречаясь с удивлённым взглядом Чонгука, который сидит на пуфике и просматривает какие-то документы. — Не отвлекаю? — спрашивает он и без приглашения входит внутрь, прикрывая за собой дверь. — Немного, — честно отвечает Чонгук, но документы закрывает и откладывает на столик. Не вставая, он поворачивается к Чимину, закидывает ногу на ногу и обхватывает колено руками, сцепленными в замок. — Я ждал тебя позже. — Я не хотел тянуть с этим. — Выглядишь не очень, — замечает старший и усмехается. — Обалдеть, я думал у тебя от природы такие густые брови, а ты их подкрашиваешь, оказывается?! Чимин поджимает губы, будто соглашаясь с этим, и проходит дальше, садясь на край кровати. — Здесь больше негде присесть, — поясняет он, находясь под пристальным взглядом старшего, и тот понимающе кивает. — Вчера ты сказал, что оставишь меня в покое, если... — Струсил? — тут же вклинивается Чонгук и ловит виноватый взгляд Чимина. — Значит, струсил. — Ты просто играешься, Чонгук. Тебе весело, тебе это нравится. Но я не могу разрушить свою жизнь ради, в лучшем случае, недельного веселья. — Разрушить жизнь? — Чонгук ставит обе ноги на пол, упирается локтями в колени и смотрит вниз на обувь Чимина. — Ты ведь даже не считаешь этот особняк своим домом. Никто не считает. Все ходят здесь в обуви и воспринимают это место исключительно, как ночлег и вкусную еду, — он поднимает на Чимина глаза. — Тогда зачем так держишься за это место? Из-за денег? Я ведь уже говорил, у меня тоже есть деньги. Ты не веришь? За десять лет работы в Чехии я много накопил. К тому же, я богатый наследник. Ты думаешь, Намджун? Ты думаешь, это его дом? Это не его дом, и ничей. Ты думаешь, что Виктор здесь главный? Нет, даже здесь у тебя обо всем неправильное представление. Если Виктор сгинет, ты никогда не займёшь его место здесь, потому что я всегда буду. И я тут буду хозяином. Не ты. Поэтому зачем держаться за то, что все равно никогда не будет твоим? Чимин прикрывает глаза и тяжело вздыхает. Его сердце полыхает, ему трудно даже дышать. — Дело не только во мне. У меня есть обязательства перед другими людьми. Я не могу идти в пропасть и тянуть всех за собой. Если бы я был один... — Будь ты один или с кем-то — неважно. Ты себя не принимаешь, и этого ничто не изменит, — Чонгук отворачивается в сторону двери. На мгновение Чимину кажется, что Чонгук обиделся, по-другому он не может объяснить это выражение лица. Ему казалось, что он не умеет. Раньше он говорил разные вещи и даже про разочарование, но никогда еще в его глазах не было такой неприкрытой злости. — Иди. — Чонгук... — Иди, Чимин. Я пообещал, что если ты откажешься, я не стану принуждать тебя, в этом нет смысла. Ты отказываешься, я больше не буду тебя трогать. Больше не подойду к тебе. Клянусь. Почему-то, несмотря на то, что это был его собственный выбор, Чимину становится больно. Особенно после этого «клянусь». От Чонгука редко можно услышать нечто подобное. — Если можешь, не рассказывай ничего Намджуну, — шепотом добавляет младший, сам не зная зачем, ведь в глубине души почему-то уверен, что он и так не расскажет. Чимин поднимается и, коротко поглядывая на молчаливого Чона, идёт к выходу. Он останавливается у самой двери, когда тот неожиданно произносит: — Если говорить откровенно, ты сделал такой выбор из-за моей асоциальности? Чимин прикусывает губу. Ему уже физически плохо, и он понимает, что столько переживаний для одного человека — слишком. — Нет. Из-за того, что я в браке, — коротко отвечает он и уходит, оставляя Чонгука одного. Чон прикрывает глаза и задерживает дыхание. Он давно не испытывал столь странного чувства. Это что-то очень необычное для него, что-то, что заставляет его ощутить неприятный холодок, бегущий вдоль позвоночника. Злость рождается где-то на дне желудка и тошнотой поднимается к горлу. Человек, который привык добиваться всего, чего хочет, сейчас чувствует себя ужасно, растоптано, растерзанно и униженно. Будто все эти три с лишним месяца Чонгук мечтал купить себе игрушку, а когда накопил на неё, ему отказались продавать. Ужасное чувство. Бьющее хуже любой пощечины. Мужчина шумно хрустит позвонками и сжимает зубы до скрипа. Его так сильно не выводило из себя даже свинское отношение со стороны родственников, а отказ Чимина — вывел. Вывел так, что осознание того, что Чон всё-таки его не получит буквально все внутри него выворачивает. Он поворачивается к зеркалу, несколько секунд смотрит на своё отражение, не отрываясь, а потом раздраженно скидывает все содержимое со стола, резко поднимается и выходит, громко хлопнув дверью. Чонгук выходит на общий балкон, чтобы покурить, сбросить груз напряжения, но замечает облокотившегося на перила Виктора, который даже не оборачивается, узнав пасынка по шагам. Чон, которому даже в голову не приходит уйти, проходит к перилам и тоже облокачивается на них, становясь в метре от отчима. — Плохое настроение? — слышит он, когда прикуривает, а потом сует сигареты и зажигалку обратно в карман и делает глубокую затяжку, принимаясь разминать шею. От нервов у него скрутило сосуды. — Думаю, с появлением меня, у тебя всегда плохое настроение. А насчёт меня можешь не переживать. Виктор улыбается и проходится взглядом по высокой фигуре. На Чонгуке вчерашняя рубашка, на Викторе такая же. — Ты копируешь мой стиль? — Дети всегда повторяют за родителями. Виктор приподнимает брови, докуривает сигарету и тушит кончик в пепельнице, что стоит на перилах. — Не думал, что ты считаешь меня родителем. — А как же? Ты воспитывал меня с двенадцати лет, если не ошибаюсь. Конечно же, я считаю тебя родителем. Ты многому научил меня. Особенно научил не доверять никому, даже тем, кого считаешь родителями. — Ты на меня обижаешься? Чонгук пожимает плечами. Он выглядит грустным, и Виктор замечает это. Всегда ехидный Чонгук грустит, и это для него искреннее удивление. — Не знаю. Может быть. В конце концов, сегодня я понял, что все, кто, как мне кажется поначалу, искренне относятся ко мне, на самом деле до тошноты любят деньги. Настолько, что готовы продать себя с потрохами за жалкие подачки. — Ты обвиняешь меня в чём-то? Мы с твоим отцом полюбили друг друга. — Брось, — смеётся Чонгук и снова делает глубокую затяжку, выпуская колечки дыма и наблюдая за тем, как они растворяются в воздухе. — Ты человек без принципов и морали, ты не умеешь любить. Тебе нужны только деньги, много денег. Ты обнимал меня, когда я сидел у постели умирающего папы, и думал только о том, чтобы он умер поскорее и ты занял его место. Кстати, — он поворачивает голову и улыбается своей фирменной улыбкой, — Чимин сейчас ждёт того же самого. Ждёт, когда ты сгинешь, и он станет здесь полноправным хозяином. Задумайся. — Опять пытаешься манипулировать? — Нет, просто делюсь наблюдениями. Пытаюсь предостеречь любимого папочку. Виктор сводит брови. Он старается себя контролировать, но почему-то постоянно ведётся на уловки Чонгука, который лучше всех умеет провоцировать. — Прекрати строить из себя святого. Все вокруг плохие, один ты хороший, да? — Да, — легко отвечает омега и выбрасывает с балкона потухший окурок. — Один я хороший. — Не забывай о своих грехах тоже, — Виктор кладёт руки в карманы и подходит ближе к пасынку. Он смотрит на него в упор и вдруг улыбается. — Ты можешь ненавидеть меня, можешь считать последним человеком на планете. И это лишь из-за того, что я в лепешку разбивался и разбиваюсь ради своих детей. Какой бы падалью ты меня не считал, по крайней мере, я бы никогда не отдал своих сыновей чужим людям. Следуя из этого, ты куда хуже, чем я. Чонгук выслушивает мужчину с непроницаемым лицом, а потом вдруг приближается к нему, смотрит в глаза и выдыхает куда-то в район носа, отчего старший чувствует неприятный запах его тяжелых сигарет: — Мне плевать. Если ты думаешь, что можешь задеть меня этим, то ошибаешься. Мне плевать. Виктор качает головой и тянет ехидную улыбку. — Плевать на ребёнка, которому дал жизнь и которого бросил? Ты правда совсем о нем не вспоминаешь? — Совсем! — подтверждает Чонгук и облокачивается локтями на перила. — Не вспоминал, не вспоминаю и не буду. А если ты ещё раз поднимешь эту тему, я скажу отцу, и он мигом заткнет тебе рот. Ты живешь с ним уже двадцать лет, должен знать, каким страшным он бывает в гневе. Виктор не находит, что ответить на это, смотрит ещё некоторое время молча в глаза пасынку, а потом уходит, потому что понимает — слова Чонгука правда, ведь больше всего об этой теме не любит вспоминать господин Чон. Сам Чонгук долго не выжидает и почти следом за Виктором покидает балкон, сразу сворачивая в сторону коридора и едва не спотыкаясь об чьи-то вытянутые ноги. Он сдерживается от того, чтобы не выругаться матом и опускает взгляд, натыкаясь на Тэхена, сидящего на полу. Тот, заметив Чонгука, резко поднимается и автоматически натягивает улыбку. — Здрасти, — говорит он, а Чонгук удивлённо осматривает его раскрасневшееся лицо. — Что ты тут делаешь? — недовольно спрашивает омега. — Подслушивал? — Нет, что Вы, — Тэхен мотает головой и закусывает губу. Он выглядит нервным и растерянным. — Просто хотел подышать свежим воздухом, а потом увидел на балконе Вас и Виктора, и решил уйти. Чонгук кивает и прищуривается. — Точно ничего не слышал? — Ничего! — восклицает альфа и снова наигранно улыбается. — Знаете, я передумал дышать воздухом на балконе. Лучше я позвоню однокласснику, и мы погуляем. Чонгук медленно кивает, искренне не понимая, каким боком это его касается, а потом бросает безразличное: — Понятно. А я пойду в свою комнату. — Хорошо. Какое-то время они смотрят друг другу в глаза, сами не зная, почему, а потом Чонгук обходит юношу и идёт вдоль коридора, крикнув назад: — Кстати, ловец снов — говно.