magnum opus

[1] — Я слышал, отец подарил тебе акции, — говорит Виктор и делает глоток гречишного чая, ставит чашку на блюдце и внимательно следит за Чонгуком, который наслаждается своими. Активно жуя, он бросает заинтересованный взгляд на наручные часы и хмыкает. — Ну, да. Было бы странно, если бы за пару часов Намджун не успел бы все тебе доложить. Как так вышло, что твой малыш вырос папенькиным сынком? Богом и тот намного самостоятельнее. Виктор кладёт чашку на стол, берет палочки и ловко хватает кусочек рыбы из тарелки пасынка, отправляя его в рот и с довольной улыбкой наблюдая за тем, как брови Чонгука непонимающе и даже несколько раздраженно сводятся в переносице. — Когда пришёл, ты сказал, что чая будет достаточно. — Глядя на тебя, я проголодался. Не поделишься? — Я могу заказать тебе порцию, но тогда за обед будешь платить ты. Виктор задумчиво вытягивает губы, а потом отрицательно мотает головой. — Нет, не хочу. Продолжу давиться чаем. Кстати, — его взгляд скользит по свежим синякам на красивом лице Чона, а улыбка ползёт ещё выше. — Это и есть твои гнойные прыщи? — Я уверен, что ты ничего не расскажешь отцу, — просто говорит он, пихая в рот сразу несколько кусочков. — Ты уверен? Нет, ты не уверен, тебе просто плевать. Даже если он узнает, тебе плевать. Если он наорет на тебя или снова ударит, тебе плевать. Это в тебе меня раздражает больше всего. Чонгук жуя, поднимает взгляд на отчима и с серьёзным выражением лица спрашивает: — Ты не будешь против, если я закажу ещё порцию курочки в кисло-сладком соусе? Виктор закатывает глаза, складывает руки на груди и откидывается на спинку. — Я против. Если я против, ты не закажешь? — Нет, — Чон убедителен настолько, что, если бы старший плохо его знал, обязательно бы купился. Но он уже бывалый, поэтому совсем не удивляется, когда в следующую секунду пасынок приподнимает руку, подзывая тем самым официанта и просит колу в стекле и ту самую курочку в кисло-сладком соусе. — У меня есть дела, и совсем нет времени сидеть и ждать, пока ты закончишь трапезу. Ты хотел о чём-то поговорить? — Ты собирался отвести меня к косметологу, и ещё я планировал тебе купить подарок, но тут такое дело, я не взял с собой кошелёк. Куплю в следующий раз, — омега доедает последний кусочек и отодвигает тарелку. — Кстати, за этот пир тоже придётся расплатиться тебе. — Ты сказал, что мне придётся, — сквозь зубы цедит Виктор, — если я тоже что-то закажу. — Я забыл, что у меня нет денег. — Я не собираюсь за тебя платить. — У тебя нет выхода, — разводит руками Чонгук. — Если не заплатишь, это будет позор, все газеты напишут о том, что семья Чон не в состоянии оплатить свой обед. Виктор издаёт раздражённый стон, достает из куртки смятые купюры и бросает на стол, поднимаясь. — Подожди! Ещё курочка! — Мне некогда играть в твои игры, — старший разворачивается и уходит, а Чон, потопав ногами со злости под столом, тоже подскакивает и уносится следом за отчимом. Они ровняются, когда заворачивают к магазинам. Чонгук тянет улыбку, как только мужчина бросает на него недовольный взгляд. — Тебе хочется потрепать мне нервы? Решил, что мне слишком сладко живётся? — Я просто хотел провести время вместе. У меня предпраздничное настроение. Много гостей будет? — Я собираюсь купить Богому костюм, а то он опять будет в какой-то ерунде, поэтому, если тебе в самом деле, нечего сказать, будь добр, — мужчина останавливается у дверей магазина, — свали. Он проходит внутрь, но Чонгук вновь следует за ним. Шаги за спиной Виктора раздражают, и он недовольно хрустит позвонками, в надежде, что это немного поможет отогнать раздражение. — Купи мне тоже костюм к своему дню рождения. Я тоже хочу быть в чём-то красивом. — Здесь нет ничего в твоём стиле, — серьезно говорит Виктор, и это оказывается абсолютной правдой. Чонгук оглядывается и не замечает ни одной вещи чёрного цвета. — Ничего страшного, — омега натягивает радостную улыбку, бросается к первой же вешалке и хватает с неё несколько рубашек. — Смотри, па, — нарочно выделяет он последнее слово, потому что замечает подошедшего консультанта, — правда, красиво? Мы берём это, — обращается он к милому блондину, стоящему с лучезарной улыбкой. Тот кивает, берет вещи из рук Чонгука и уносится к кассе. — Ты же сказал, что у тебя нет денег, — напоминает Виктор, поджимая губы и в глубине души уже понимая, кому именно придётся платить за эти вещи, чтобы не ударить в грязь лицом. Чонгук разводит руками. — Но ведь это подарок. — Но день рождения у меня, а не у тебя! — не выдерживает мужчина и повышает голос, заставляя несколько пар глаз уставиться на себя. — Я ничего не буду тебе покупать. Чонгук неожиданно и буквально в пару шагов подскакивает к отчиму, обхватывает его предплечье обеими руками и делает милейшее выражение лица. — Ну, пожалуйста, ну па! — И не зови меня так, — он пытается отдернуть руку, но хватка у Чона крепкая. Настолько крепкая, что старший даже удивляется, и дабы закончить этот цирк, уверенно двигается к кассе, быстро расплачивается картой, и, не прощаясь быстрым шагом покидает магазин. Довольный Чонгук забирает фирменные картонные пакеты, учтиво кланяется консультантам и выходит, оглядываясь и замечая отчима у эскалатора. — Мне понравилась ещё одна бежевая рубашка, но ты ушёл, — нарочито обиженно говорит омега и подходит к мини-бару, расположенному неподалёку. Он достает карту из кармана плаща и протягивает бариста, натягивая доброжелательную улыбку. — Можно мне холодный капучино с соленой карамелью, — он оборачивается на Виктора, у которого почти пар из ушей идёт. — Тебе что-нибудь взять? — Я ухожу, — говорит мужчина и становится на лестницу эскалатора. Он понять не может, как мог повестись на уловки этого лгуна, учитывая то, что раньше знал его лучше, чем свои пять пальцев. — Но мы так ничего и не купили Богому! — кричит вслед Чонгук, но, не получив никакого ответа, усаживается на барный стул, ставит покупки рядышком и с довольной улыбкой принимается наблюдать за тем, как готовится его капучино. Чонгук возвращается домой спустя пару часов. Он сразу сворачивает в сторону кухни, где встречает все семейство Пак и Давона. — Давно не виделись, Тэмин, — бросает он, ставит пакеты с покупками на пол и усаживается за стол. — Да, я... — Тэмин переглядывается с братьями, потому что ему всегда неловко в обществе Чонгука. Зная о его проблеме, он не может воспринимать омегу спокойно. — У меня было много работы, но сегодня Тэхен вернулся с соревнований, поэтому я нашёл время, чтобы приехать. — О, правда? — Чонгук оборачивается на альфу и сразу пихает в рот кусочек шоколадки, что отломил секунду назад. — Что за соревнования? — Вы даже не заметили, что я уезжал, да? — Тэхен проходит к столу и садится напротив, после чего перед ним опускается тарелка с ужином. Такую же Давон ставит перед Чонгуком. — Поешьте вместе, Тэмин и Чимин поужинали со всеми. Вам сделать чай или кофе? — обращается мужчина к братьям. Чимин пожимает плечами и искоса поглядывая на Чонгука присаживается рядом с Тэхеном. Тэмин не садится, он остаётся стоять, облокотившись на столешницу. — Кофе, пожалуй. Мы попьём со сладким, — отвечает Пак и закатывает рукава белой рубашки. Чонгук привычно игнорирует его, причём делает это настолько просто, естественно и непринуждённо, будто между ними никогда ничего особенного не было. Хотя Чимин уверен, что Чонгук с каждым вторым такой, поэтому нечему и удивляться. — Нет, что ты, — с серьёзным лицом говорит Чон, — я заметил, что ты уезжал. Тебя не было пару дней, да? Тэхен недовольно поджимает губы и мотает головой. — Вообще-то, больше недели. — Так я и сказал, пару недель, — пожимает плечами Чонгук и ищет взглядом красный молотый на столе. — Давон, подай перец, — зовёт он, на что Чимин тут же реагирует, сразу замечая его на столе, хватает и протягивает мужчине, улыбаясь. Взгляд Пака бегающий и напряжённый, он слышит биение собственного сердца в ушах. Ему кажется, что от того, возьмёт ли Чонгук из его рук перец или нет, зависит его жизнь. Чонгук не берет. Он демонстративно поднимается, преодолевает расстояние от стола до столешницы и достает из ящиков ещё один. Все присутствующие в кухне, включая Давона, удивлённо уставляются на омегу, который спокойно возвращается на своё место и принимается перчить еду. — Чонгук, — тянет Давон, складывая руки на груди. — Чимин же передавал тебе перец, зачем надо было вставать? Чон театрально приподнимает брови и переводит взгляд на Пака, у которого лицо взмокшее, а взгляд напряжённый и растерянный. — Серьезно? — этот вопрос он адресует Давону, но Чимин считает своим долгом ответить на него, поэтому едва заметно кивает. — Извиняй, я не заметил. — Он маячил им перед твоим лицом, — возражает старик, заставляя Чонгука поднять на себя недовольный взгляд карих глаз с едва заметным золотистым отливом. В своё время именно они перевернули все внутри Пак Чимина с ног на голову. — Я же сказал, что не видел, — он цедит это сквозь зубы, а потом понимает, что немного перегибает палку и откидывается на спинку стула, рисуя на лице улыбку. — Я сегодня достаточно рассеянный. Мы ходили с папой по магазинам. — С папой? — удивлённо приподнимает брови Давон. — Да, с Виктором. Как оказалось, его раздражает, когда я так зову его, поэтому я решил делать это почаще. — А тебе обязательно постоянно делать то, что кого-то раздражает? — цокает языком мужчина и снова отворачивается к раковине, заканчивая мыть посуду. — Это весело, — пожимает плечами Чонгук и улыбается парням, внимательно уставившимся на него. — Что именно весело? — вдруг спрашивает Тэхен. Он ловит не совсем приветливый взгляд старшего, и тут же пытается сгладить углы. — Не подумайте, что я хочу как-то задеть Вас. Просто мне интересно с теоретической точки зрения. Что именно Вы находите весёлым в том, чтобы все время докучать кому-то? Чонгук приподнимает брови, и все замечают, что этот вопрос заставляет его серьезно задуматься. Его лицо становится сосредоточенным и даже немного заострённым, Чимин внимательно смотрит на него, и замечает, как тот меняется прямо на глазах. Что-то внутри него проваливается в бездну, что-то внутри него кричит, что не хочет знать ответ, лучше пусть Чонгук молчит. Ему не нужно знать всех его тайн. Но Чонгук, как назло, максимально честен. Он поднимается, забирает с пола пакеты и, глядя Тэхену прямо в глаза, с улыбкой отвечает: — В такие моменты можно прикинуться, что у тебя есть семья, друзья и... — он мимолетно смотрит на Чимина, а потом снова возвращает взгляд к альфе, — кто-то, кто тебе нравится, — он разворачивается и уходит, бросив Давону, чтобы тот принёс кофе ему в комнату через полчаса. Братья переглядываются. Тэмин разводит руками и садится на то место, где до этого сидел Чонгук. Он кивком головы показывает, что при Давоне лучше Чонгука не обсуждать, и тут же принимается расспрашивать младшего о поездке. Тот воодушевлённо рассказывает, размахивая руками, заставляя старшего внимательно слушать, а Чимин в это время, хоть и делает вид, что слушает, даже улыбается время от времени, на самом деле, занят совершенно другими мыслями. Именно поэтому надолго его не хватает. Он улыбается братьям, врет, что его разморило после кофе и сладостей и идёт к себе, сразу укладываясь головой на подушку и подставляя под щеку ладошки. Первые несколько минут он даже не может уловить собственные мысли. Единственное, что он слышит — звук воды в ванной, это значит, что Намджун сейчас там. Вскоре он выйдет из душа, будет пахнуть своим привычным одеколоном, целовать Чимина, пытаться завладеть им, касаться своей кожей его, прижиматься голым торсом, буквально насильно принуждая к близости. Все это уже пройденный этап. Чимин никогда этого альфу не хотел, но раньше у него хотя бы не было того, кто будоражит его мысли и тело. Раньше было намного спокойнее. Чонгук не смотрит на него. Полностью игнорирует. Это хорошо. Это хорошо для той половины Чимина, которая выбрала удобную жизнь с богатым мужем, которая выбрала положение в обществе, дорогую одежду. Это хорошо для того Чимина, который ставит интересы братьев, их судьбы и будущее выше собственных желаний. Это хорошо для Чимина, который готов всю оставшуюся жизнь хранить верность супругу лишь потому, что так всем будет лучше, и гадать каково это — быть с Чонгуком. И именно благодаря последнему пункту Пак Чимин раскололся надвое. Он не хочет гадать, он хочет узнать, хочет ощутить. Иногда ему кажется, что он помешался на мыслях о Чон Чонгуке. Его нечеловеческое обаяние полностью завладело разумом молодого омеги. Прикрывая глаза, Чимин только и делает, что думает об этих невероятных глазах, о чувственных губах и сумасшедшем природном запахе, который так редко бывает возможно уловить. Чимину хочется думать, что так он пахнет только для него, ему хочется в это верить. Он настолько погружается в свои мысли, что даже не сразу замечает, как вода в ванной перестаёт шуметь, и приходит в себя только тогда, когда кровать с другой стороны прогибается. Намджун перекидывает руку через Чимина, упирается рукой в мягкий матрац и оставляет горячий поцелуй на тёплой щеке мужа. Холодные капли воды, упавшие на лицо омеги с челки альфы, заставляют его нехотя открыть глаза и перевернуться на спину, тут же встречаясь глазами с супругом, который по-прежнему нависает над ним. — Привет, — едва слышно шепчет мужчина и убирает тёмные волосы со вспотевшего лба Чимина. — Как прошёл твой день? — Хорошо, — хрипло отвечает Пак и поджимает губы. — Тэхен и Тэмин сегодня приехали, я очень им рад. Мне было скучно. Ты целый день на работе, а Богом не очень разговорчивый. — Я слышал, что ты подружился с Давоном. — Да, но нам мало есть о чем поговорить, — смеётся омега и альфа подхватывает его смех. — Это уж точно. Я бы удивился, если бы вы двое нашли много тем для обсуждения, — говорит Намджун и опускается к лицу Чимина, прижимаясь к его губам. Второй тут же напрягается, но на поцелуй отвечает. Он уже давно пытается привести себя в порядок, потому что нет смысла убегать от собственного супруга, когда ты уже отказался от всего, чего так хотел. Рука альфы скользит вдоль тела омеги, слегка надавливая, но больше поглаживая, после чего пытливая ладонь останавливается на пахе, слегка сжимая. Это простое движение заставляет младшего дёрнуться и разорвать поцелуй, неосознанно утыкаясь ладонью в грудь мужчины, чтобы тот не смог вновь приблизиться. Альфа непонимающе и даже слегка недовольно сводит брови, а потом резко приподнимается и садится на кровати. Чимин поправляет рубашку и тоже садится, снимая большим пальцем остатки бальзама на своих губах. — Чимин, — начинает Намджун и оборачивается на супруга, лицо которого выглядит виновато. — Ты можешь сказать, что между нами происходит? — Все хорошо, — негромко отвечает омега и опускает глаза. Альфа приподнимает брови и кивает сам себе, переводя взгляд и смотря куда-то в стену. — Хорошо, я спрошу по-другому: почему ты не спишь со мной? Сердце Чимина ухает. Он сжимает аккуратными пальцами простыню и сглатывает чересчур громко, альфа все слышит. Слышит, что тот нервничает. — Я просто... — Что? Что не так? Ты в последнее время слишком холодный со мной. Никогда не подойдёшь первым, не обнимешь, не поцелуешь, о сексе я вообще молчу. Что с тобой происходит? Чимин молчит, просто потому, что ему абсолютно нечего на это ответить. Здесь только два варианта: молчать или признаться, что спит и видит, как Чонгук вставляет в него свои длинные изящные пальцы. Омега подтягивается, садится ближе к супругу и укладывает голову сзади на его плечо, обнимая руками. — Иногда у омег такое бывает, что больно. Вам не понять. — Тебе больно? — удивляется и тревожится одновременно Намджун, разворачиваясь и садясь напротив. Чимин кивает и накрывает ладонь мужчины своей, заправляя прядь волос за ухо. — Такое случается, в этом нет ничего страшного, это не твоя вина. Просто сейчас и, думаю, ещё какое-то недолгое время я не смогу спать с тобой. Ты подождёшь? — Но почему так бывает? — все ещё в недоумении спрашивает Намджун. Чимин пожимает плечами, вновь обнимает супруга и утягивает его на кровать, обнимая. — Просто полежать, обнимаясь, тоже хорошо, правда? — бормочет Чимин, надеясь, что его маленькая ложь сработала. В каком-то смысле, это даже ложью не является, Паку в самом деле иногда бывает больно и неприятно. — Да, но разве мы не должны обратиться к врачу? Чимин отрицательно мотает головой и прикрывает глаза. — Нет, я ведь говорю, что это в порядке вещей. Просто дай мне немного времени, я вижу, что ты беспокоишься, именно поэтому рассказал тебе. Ты ведь не против дать мне время?! — Нет! — буквально кричит мужчина, а потом уже тише добавляет. — Нет. Я подожду столько, сколько нужно. Я не хочу тебе вредить. В этот момент Чимин чувствует себя настоящей сволочью, и ещё больше ненавидит своё нутро, когда понимает, что даже сейчас, лёжа в объятиях собственного супруга, думает о другом. В день рождения Виктора Чонгук не выходит из комнаты до самого прихода гостей. С самого утра ему лень что-либо делать. Почти до вечера он уютно лежит в своей постели, постоянно переводя будильник. Давон несколько раз заглядывает в комнату, прежде чем Чонгук окончательно просыпается и, наконец, выбирается из-под одеяла. Мужчина скидывает спальные штаны прямо на пол и нехотя плетётся в душ, где тоже сидит около получаса, по несколько раз намыливаясь от лени разными шампунями и гелями. Наносить макияж и укладывать волосы тоже не доставляет никакого удовольствия, и он делает это также медленно, как и все до этого. В качестве праздничного наряда омега выбирает рубашку бирюзового цвета, которую в прошлый раз купил ему Виктор и обычные чёрные брюки. В процессе сборов он несколько раз меняет положение волос, потому что те все никак не хотят укладываться по-нормальному, а также привычно наносит хайлайтер на зону декольте. Он почти забывает надушиться, но вспоминает перед самым выходом, разбрызгивая ароматную воду по открытым участкам. Потом он снимает с вешалки светло-розовую сатиновую рубашку, не складывая, бросает в брендовый пакет и выходит из комнаты, спускаясь вниз, где уже полным ходом идёт торжество. Он широко и наигранно улыбается, стоит ему заметить Виктора в толпе других омег, состоящих в фонде, и буквально в два шага подскакивает к мужчинам. Старший замечает пасынка и тоже старается удержать улыбку на своих губах, но выходит не очень хорошо. — Очень рад, — говорит он, оглядывая взрослых омег, — что вы все пришли, чтобы поздравить моего любимого папу с днём рождения, — улыбка на его лице становится ещё шире, и это выглядит настолько правдоподобно, что в искренности его чувств практически невозможно усомниться. — Ты отлично выглядишь, — осматривая отчима, восхищается Чонгук и протягивает ему фирменный пакет. — Не знал, что тебе подарить, надеюсь, что тебе подойдёт. Розовый всегда освежает омег с нежными чертами лица. Виктор смотрит на пасынка в упор, принимая подарок и одним глазом заглядывая внутрь. Ему хватает секунды, чтобы понять, что эта — одна из тех рубашек, что он лично купил на свои деньги несколько дней назад, и усмешка сама собой вылетает из его рта. Однако этого никто не замечает, потому что омеги, поражённые, столь дорогому, судя по брендовому пакету, подарку, наперебой принимаются хвалить внимательность и хороший вкус Чонгука. Тут же на него обрушиваются и другие комплименты. Некоторые замечают, как он повзрослел, другие, как похорошел, третьи интересуются, нет ли у него альфы, когда свадьба. И Чонгук учтиво и деликатно отвечает на все вопросы. Где надо смеётся, где надо шутит. Он выглядит статно и элегантно, цвет морской волны подходит к его слегка бледному лицу, дорогой аромат одеколона и слегка ощутимый природный бриз дополняют образ. В глазах чужих людей он выглядит невероятным, обаятельным, красивым. Его слова, то, как он держит осанку, общаясь с людьми, как иногда повышает, а иногда понижает тон — все это заставляет других, открыв рот, слушать его. Это становится для Виктора удивлением. Он понятия не имел, что Чонгук так умеет. Да, он в курсе, что девяносто процентов поведения психопатов — актёрская игра, он и раньше замечал это притворство, но раньше оно было словно наигранным, будто Чонгук нарочно показывал эту свою сторону. А сейчас — нет. Сейчас это первоклассная игра, она манящая и притягательная. Именно в такие игры обычно играют люди с асоциальным расстройством личности, буквально влюбляя всех окружающих в себя. Чонгуку это просто. Он отлично играет в непринуждённого обольстителя. Он применяет этот навык в работе, в общении с подчинёнными, с инвесторами. Он может вскружить голову, кому угодно, и Чимин первый в списке тех, кого Чон довёл до ручки. Они встречаются взглядами позже, когда скучающий Чимин вдруг попадается Чонгуку на глаза. Он в красивом темно-синем костюме. Из-под пиджака выглядывает лёгкая рубашка цвета шампанского. Она слегка помята, и эта едва заметная небрежность, что в одежде, что в прическе и макияже делают Чимина ещё более привлекательным. Но внимательный взгляд Чонгука останавливается только на одном — на бриллиантовом украшении, что сияет на натянутой светлой шее. Чимин замечает это и нарочно проводит пальцами по драгоценным камням, ощущая их легкую шероховатость. Он смотрит Чонгуку в глаза одновременно гордо и унижено, и Чон сам понятия не имеет, как эти два полярных чувства сливаются в блестящих глазах Пак Чимина. Однако он словно кричит, демонстрируя своё отчаяние и признавая, что надел это украшения только для одного, — чтобы Чонгук наконец обратил на него внимание. Да, это абсолютно противоречит всем принципам здравого смысла, но ничего с собой поделать Чимин не может. Когда Чонгук достает его — это ужасно, это невыносимо, с этим невозможно справляться. Но когда Чонгук полностью игнорирует его, когда делает вид, что его не существует, когда так просто выкидывает его, как ненужную вещь — это равносильно смерти. И Чимин умирал. Все эти дни умирал, когда пытался выхватить хоть кусочек внимания, хоть каплю, один-единственный взгляд, неосторожно брошенное слово или обращение. Но не было ничего. Чимин перестал быть для Чонгука человеком, он стал тенью самого себя. Да, Чон держал слово, обещание, он наконец сделал то, чего так отчаянно желал Пак. Но истинные желания не всегда совпадают с реальностью, и Чимин интуитивно, инстинктивно, наощупь, словно слепой котёнок, делает какие-то глупые, нелепые поступки, лишь бы его заметили. А Чонгук своё собственное украшение, которое подарил Чимину в день свадьбы не заметить не мог, на это и был упор. И это срабатывает, Чонгук, действительно, задерживает на Чимине взгляд, осматривает, отмечая, что бриллианты на его нежной светлой коже смотрятся по-особенному восхитительно. А у Пака в это время сердце куда-то вниз падает и почти не бьется, потому что Чонгук смотрит на него. Как мало, оказывается, нужно, чтобы почувствовать, как за спиной расправляются крылья. «Подойди», — только и делает, что проносится в воспалённом мозгу Чимина. Он смотрит на старшего в упор, надеясь, что телепатия сработает, и Чон услышит его. Но все рушится в одно мгновение, когда сзади к Чонгуку подходит Джин, друг семьи Чон, и по-приятельски кладёт руку на его плечо. Закончилось. Чон Чонгук больше на Пак Чимина не смотрит. И второму от осознания этого становится тяжелее дышать. Он буквально физически начинает плохо себя чувствовать и даже присаживается на рядом стоящее кресло. [2] Чонгук и Джин тем временем выходят из зала на ближайший балкон, чтобы подышать воздухом, внутри слишком душно и шумно. Они оба облокачиваются на перила, Джин внимательно следит за тем, как Чонгук достает из кармана сигареты и зажигалку. — Будешь? — предлагает он, на что мужчина отрицательно мотает головой. — А раньше курил. — Раньше я много чего делал того, что не сделаю сейчас никогда. Те времена уже прошли, но почему я чувствую себя древним стариком, а ты почти не изменился? Даже помолодел, я бы сказал. Между нами разница всего в три года. — Почти в четыре. — Это сути не меняет. Чонгук пожимает плечами и делает первую затяжку. У него от громкой музыки голова разболелась, а никотин даёт какой-никакой заряд бодрости. — Я не знаю, но я не соглашусь, ты отлично выглядишь. Да, на свой возраст, но что в этом плохого? Время ведь не стоит на месте, ничего страшного нет в том, что тридцатишестилетний мужчина выглядит на тридцать шесть. — Главное, что не на сорок, — смеётся он, и Чонгук подхватывает его смех. — Ты ещё не остепенился? Не нашёл никого, кто мог бы завладеть твоим сердцем, от кого у тебя были бы дети? — Не нужны мне дети. — Брось, дети — счастье. — Ага, — хмыкает Чонгук и смотрит на профиль мужчины. — По тебе видно. Именно из-за ребёнка в тридцать шесть ты выглядишь на тридцать шесть. Брови Джина недовольно ползут вверх, после чего он не сдерживает смешка. — Ты только минуту назад говорил, что в этом нет ничего страшного. — Я солгал, — просто пожимает плечами Чонгук. — На самом деле, это ужасно, потому что тридцать шесть — это немало, ты выглядишь, как уставший отец семейства из десяти человек. Джин едва слышно смеётся и кивает, будто соглашаясь с этим. Чонгук помнит этого омегу другим. Помнит, как они ходили в одну школу, как иногда ели вместе после уроков. Они не были друзьями, но господин Чон очень хотел, чтобы они дружили, поэтому просил покойного отца Джина, господина Кима, подталкивать старшего на общение с, как он выражался, «неспокойным», Чонгуком. — Ты знаешь, — Джин проводит по зачёсанным назад волосам, — сейчас я смотрю на тебя и понимаю, что ты сильно изменился. В детстве ты не был таким... обычным, что ли. Чонгук тяжело вздыхает, хрустит позвонками и кидает кончик от сигареты вниз. — Да, наверное. В подростком возрасте с обычными детьми непросто, а с такими, как я — подавно. Я доставлял много хлопот. — Я никогда этого не замечал, — признается Джин. — Да, ты вёл себя странно, был более бесчувственным и жестоким, чем другие ребята, но я никогда не видел того, что видели взрослые. Они так много ругали тебя, постоянно обвиняли во всех смертных грехах, мне казалось это несправедливым. — А сейчас? — предварительно тяжело выдохнув, спрашивает Чонгук. — А сейчас я думаю, что все справедливо, потому что я взглянул на это с другой стороны. Со стороны собственного опыта, и теперь я понимаю, насколько это невыносимо. — Что именно? — Чонгук непонимающе смотрит на омегу, следит за тем, как тот тяжело и нервно дышит, как покусывает кончик большого пальца. Что-то терзает его, и это делает его привлекательное лицо уставшим и напряжённым. — Мой сын, он тоже... У него тоже клиническая психопатия. Именно поэтому я хотел с тобой поговорить, ты живешь с этим много лет. Я хотел знать, могу ли надеяться на какие-то изменения, потому что, если честно, я больше не могу так. Жить рядом с сыном-психопатом, будто гореть в пламени ада. Чонгук едва слышно присвистывает. — Я не знал. Сколько ему сейчас? — Шестнадцать. У него бушуют гормоны, он ведёт себя ужасно. Сначала кажется будто... — Он весь такой добрый, понимающий. Всегда придёт на помощь, даст совет. А на деле жесть творит, да? Джин, поражённый тем, насколько точно Чонгук охарактеризовал его сына, спешно кивает и прикрывает уставшие глаза. — Я стараюсь его никуда с собой не брать, он везде устраивает скандалы. — Сегодня тоже? — Сегодня он здесь, сказал, что дружит с Тэхеном, братом Чимина. Обещал, что будет тихим. Я на это надеюсь, я просто не знаю, как с ним бороться, потому что он неуправляемый. Но я потерплю, если в конечном итоге он станет таким, как ты. Чонгук лезет в пачку за очередной сигаретой и вновь прикуривает, выпуская идеальные колечки дыма. — А если не станет? — Но ведь ты стал. — Послушай, Джин, — Чонгук оборачивается к омеге и смотрит ему в глаза. — Тебе кажется, что я нормальный, но моя семья так не считает. Хотя самому мне тоже кажется, что я не делаю ничего ужасного. Но они уже привыкли к тому, что я веду себя плохо, поэтому во всем, в любой мелочи видят подвох. Родителям выгодно ненавидеть детей, которые отличаются от других и от них самих. Это снимает ответственность. Что-то типа: «я не могу на него повлиять, потому что он неуправляемый», или «я не могу за него ручаться, потому что он психопат». Намного проще любую проблему скинуть на психопатию, но ты знаешь, что? Возможно, сейчас я открою тебе огромный секрет, но психопатия — это даже не болезнь. — Тогда что? — Называй, как хочешь: черта характера, сам характер, образ мышления, жизни, но это не болезнь. С чего ты взял, что если попытаешься о чём-то поговорить со своим сыном, он не поймёт тебя? Держу пари, ты выбираешь ор, как и мои. Бьешь его, небось, а ещё материшь на чем свет стоит. — Чонгук, я не... — Я не осуждаю тебя, — Чон тушит окурок об перила и оставляет его там же. — Я понимаю, что тебе надоело приходить в школу, выслушивать замечания от директора и учителей, но ты ничего не сделаешь с ним. Забей до смерти, ты ничего не изменишь. Все. Он такой. — Бесполезно? — едва слышно спрашивает Джин. В его глазах блестят слёзы, и в этот момент Чонгуку кажется, что он перегнул палку. — Бесполезно, — подтверждает он, постукивает мужчине по плечу, выражая поддержку, и уходит, оставляя его одного. Чон спускается по лестницам обратно в зал к гостям и останавливается, опираясь на стену и складывая руки на груди. Он замечает стоящего в уголке Тэхена, а рядом с ним совсем юного омегу с темными волосами и заразительной улыбкой. — На что уставился? — голос Хосока раздаётся почти над самым ухом, и Чонгук пугается от неожиданности. Он оборачивается к альфе, мужчина откусывает большой кусок от яблока и становится рядом, пытаясь проследить направление чонгукова взгляда. — Как ты здесь оказался? Альфа пожимает плечами и довольно улыбается. — Тэмин сказал, что гостей очень много. Я подумал, что могу тоже прийти. Тем более, я давно его не видел. — А если отец увидит? — Я стараюсь избегать господина Чона. Мы с Тэмином сидим на кухне, я вышел за коктейлями. Чонгук снова облокачивается на стену и хмурит брови. — У вас с этим омегой что-то серьёзное? — С Тэ? Не знаю, — он снова откусывает кусок и принимается активно жевать. — Он не доверяет мне, не подпускает даже поцеловаться. Я сплю и вижу, как трахну его. — Омерзение. — Ага. Не думаю, что был таким изначально. Общение с тобой не пошло мне на пользу. Кстати, — он оглядывает Чонгука и одобрительно кивает, — я-то уж подумал, что ты в губы себе что-то вколол, а оказывается всего-то цвет одежды сменил. Тебе подходит. — Как думаешь... — неожиданно начинает Чонгук, закусывая ноготь указательного пальца, — тот мальчик рядом с Тэхеном, омега, он выглядит нормальным? Хосок смотрит куда-то в сторону, видит того самого темноволосого парня, наблюдает за ним пару секунд, а потом кивает. — Абсолютно, а что? Он чем-то болен? — У него клиническая психопатия, как и у меня. Из слов его отца я понял, что он довольно... агрессивен?! Но выглядит абсолютно нормальным, ведь так?! — Так ты тоже, — буднично отвечает альфа. — Если не знать об этом, если бы тебе не поставили диагноз, никто ничего бы не понял. Люди бы просто считали тебя циничным ублюдком. — И все? — И все, — Хосок замечает какое-то необычное выражение на лице Чона, будто что-то из его слов расстроило омегу, именно поэтому он обхватывает старшего за талию и прижимает к себе, оставляя едва ощутимый поцелуй в уголке его губ. — Не знаю, что у тебя в голове, даже знать не хочу. Но я чуть было не поплатился возможными отношениями с Тэ сейчас, целуя тебя. Я изо всех пытался поднять тебе настроение, цени это. — Как будто ты не знаешь, что мне похуй на твои приставания, — серьезно говорит Чонгук, и если бы альфа не знал, с кем имеет дело, разозлился бы не на шутку. Омега плечом отталкивает альфу и сворачивает в сторону, вновь замечая прожигающий взгляд карих глаз на себе. Чимин не может избавиться от ощущения, что ему реально плохо, когда Чонгук ведёт себя так. С этим человеком не бывает иначе, с ним всегда американские горки, с ним всегда задыхаешься, само его присутствие заставляет умирать раз за разом. Чонгук проходит мимо Чимина буквально в полуметре. Лёгкий аромат его парфюма, едва ощутимый запах тела, блестящие глаза, флюиды, которые Пак чувствует всем своим существом, и рубашка, впервые в светлом тоне, которая так аккуратно подчёркивает его нежную омежью красоту. Чимин не железный, он не выдерживает. Его рука тянется сама собой, его пальцы буквально впиваются в предплечье Чонгука, больно сжимаясь и, наверняка, оставляя следы от ногтей на светлой коже. Чонгук поднимает непонимающий взгляд и видит, как зрачки Чимина бегают по его лицу, а грудь высоко вздымается от чрезмерно тяжёлого дыхания. Бровь старшего слегка приподнимается, они смотрят друг другу в глаза, стоят слишком близко. Если бы Чимин сейчас при всех поцеловал Чонгука, игра была бы кончена. Навсегда. И пусть. Пак Чимин настолько в отчаянии, что готов даже на это. — Что-то не так? — томный голос Чонгука звучит, как приговор. Нет, весь Чон Чонгук — приговор, а Чимин без вины осуждённый. Он не знает, как так вышло, но он уже по уши в этом омуте. Он не может с ним, не может без него, и в свое время Чонгук был абсолютно прав, когда сказал, что его сердце будет метаться, пока Чимин не даст себе волю и не попробует. Его губы дрожат, и он едва может выдавить это из себя, но все же силится и сквозь зубы проговаривает: — Будь у себя в комнате через двадцать минут. Надо поговорить. — Разве есть о чем? — Есть. — Я так не думаю. — Думаешь! — одними губами произносит Чимин, опускает руку омеги и буквально бежит наверх. Он закрывает дверь в комнату, скидывает с себя одежду, чувствуя, как сильно бьется сердце, как в страхе дрожат руки. В кабинке он сначала мнётся с ноги на ногу, а потом большим напором включает холодную воду, которая обрушивается на него ледяным потоком, позволяя всем мыслям на мгновение запутаться и исчезнуть. Это немного помогает. На первые несколько секунд Чимина, в самом деле, отпускает. Но потом все возвращается снова, все эти мысли, этот испуг, что в его груди бьется, словно в клетке. Кажется, в это мгновенье он уже свыкается с мыслью, что он конченый человек, а Намджун, который, действительно, очень сложный, но в то же время хороший, не заслуживает всего этого. Но Чимин устал. Чимин больше не может, его душа рвётся из тела, он не способен ее там заточить, пробовал, не получается. Она тянется к Чонгуку, как не пытайся, все равно тянется. Чимин выбирается из душа, некоторое время смотрит на себя в зеркало, дрожит от холода, а потом хватает с крючка полотенце и принимается сушить им волосы. Уже в комнате он останавливается у ящика с бельём и инстинктивно выбирает самое красивое. Поверх трусов — обычные чёрные джинсы, а сверху — кофту с длинным рукавом из легкой прозрачно-синей ткани. Он наспех сушит волосы, одновременно пытаясь их красиво уложить, но получается не очень хорошо и он просто бросает это дело, главное — чистые, нет на них пыли и запаха прошедшего дня. Лёгкий блеск на губы, прозрачные, но с легким блеском тени на веки, немного на скулы и на нос. Ему хочется выглядеть красиво, но в то же время естественно. Он брызгает на тело духи. Сладкие, резкие, под тон его природного запаха, и спешно размазывает влажные следы по коже. Отойдя на несколько шагов от зеркала — оглядывает. Выглядит не лучшим образом, но до этого было хуже. От него пахло праздничной едой, макияж был слишком броским, а одежда неприятно липла к телу. Сейчас свежее, пусть и намного проще. Чимин вообще не понимает, зачем делает это все. Он старается не думать о причинах, что движут им, иначе надолго застрянет в самокопании. На этот раз дверь в комнату Чонгука приоткрыта, и он сразу замечает Чимина в проёме, когда тот подходит ближе. Причин тормозить нет. Пак проходит внутрь, прикрывает за собой дверь и становится напротив Чонгука, который, сложив руки на груди, стоит упираясь задницей в комод. У него заинтересованный взгляд, которым он смотрит Чимину прямо в глаза, а второму кажется, что в душу. Он скрещивает руки и неуверенно смотрит на мужчину, чувствуя, что вот-вот треснет от всего этого. [3] — Ты сказал, что нам есть, о чем поговорить. А сам молчишь. Говори, я слушаю, — он становится ещё удобнее, выглядит спокойным, в то время, как Чимин напряжен до корней волос. — Я видел, как Хосок поцеловал тебя. Чон приподнимает брови и усмехается. — Только не говори, что переживаешь за брата. Между ними ничего нет, если ты не в курсе, поэтому Хосок волен целоваться, с кем захочет. — Я знаю. — Тогда в чем проблема? Если у них что-то закрутится, я не буду лезть, я просто... — Ты сказал, что больше не будешь меня трогать, — перебивает Чимин и громко сглатывает вязкую слюну. — Ты так сказал. Чонгук вытягивает губы. — Я не понимаю твоей претензии, — приподнимая плечи, говорит Чонгук. — Я и так не трогаю тебя, что ещё тебе надо? Хочешь, чтобы я переехал куда-то или... — Нет, я... — он закусывает губу, выглядит мягким и таким невинным, что у Чона сбивается дыхание, но он пытается оставаться невозмутимым. — Что если я хочу... я понял, что я хочу попробовать, — он это сказал, и от этого даже дышать становится легче, будто броня, что все это время сжимала его лёгкие, рассыпалась в пыль, и теперь у него есть возможность вздохнуть полной грудью. Чонгук делает вид, что не понимает. Хотя в глубине души у него есть сомнения, что он все понял правильно. — Что попробовать? — его вдруг охватывает волнение, предвкушение, и это столь странно и необычно для него, что аж коленки подрагивают. Чимин не знает, как правильно выразить свои мысли, не знает, какое название дать тому, чего именно ему хочется попробовать с этим человеком, поэтому не находит ничего лучшего, чем едва слышно выдохнуть: — Тебя. Его большие испуганные глаза в упор смотрят на Чонгука, который также смотрит на него в ответ, не отрываясь, и молчит. Чимин по этому взгляду ничего не может прочесть, и от этого становится ещё страшнее. Его всего прошибает холодным потом, и он начинает думать, что совершил самую большую ошибку в жизни. Чонгук просто смеётся над ним, это ничего для него не значит, игра. Обыкновенная игра, а Чимин покоя себя найти не может. И это только его вина, он с самого начала знал, что здесь ему не выиграть, это заведомо игра с проигрышем. Он усмехается, закусывает губу и делает пару шагов назад. — Глупо, да? Я не должен был этого говорить, извини, — Чимин чувствует себя в вакууме, в прострации, чувствует себя идиотом. Он разворачивается, чтобы уйти, его тело становится свинцовым, кажется, что ещё немного и он упадёт, не устоит на ногах. Его голова, в самом деле, начинает кружиться, потому что он никогда в жизни так не переступал через свои принципы, никогда не признавался себе, а тем более другим в том, кем является. А сейчас просто взял и выложил все, доверился, сам не понимая, почему позволил себе это, особенно по отношению к Чонгуку, к человеку, которому априори нельзя доверять. Однако Чонгук уйти Чимину не даёт. Он больно хватает его за локоть, разворачивает лицом к себе и неожиданно целует грубо и глубоко. Пак приходит в себя через пару секунд и начинает яростно отвечать на столь желанный поцелуй, который нужен был ему буквально, как воздух. Он обхватывает Чона за шею, притягивает к себе, тяжело дышит и в одно мгновение всем своим телом чувствует бешеное возбуждение другого человека. Губы Чонгука горячие, язык мокрый и возбуждающий. Мужчина ведёт им внутри чиминова рта, кончиком ласкает небо, перетягивает язык в свой рот, ласкает его губами, заставляя органы Чимина пеплом оседать внутри. Младший дрожащими руками пытается расстегнуть пуговицы новенькой рубашки, но когда понимает, что ничего не получается, начинается дёргать полы в стороны. Этот жар и безысходность сводят его с ума. Существует только этот человек, этот чертов Чон Чонгук, который полностью им завладел. Мужчина резко разрывает поцелуй и сильно толкает Чимина, отчего тот падает на мягкую кровать, чувствуя оголенными участками прохладную простынь. Он так давно этого хотел, что сейчас в голове нет ничего, кроме Чонгука, который нависает над ним и снова горячо целует в губы, покусывая, вылизывая их, засасывая поочерёдно то одну, то другую. Это кажется самым невероятным и фантастическим ощущением в жизни Чимина. Он подаётся вперёд, когда Чон хочет отстраниться и хватает зубами нижнюю губу омеги, буквально насильно вовлекая его в очередной поцелуй. Он весь горит, его нутро в пожаре, его сердце колотится, как сумасшедшее, он задыхается, когда чувствует, что Чон тянет его кофту наверх, хочет оголить его, оставить без одежды. Чимин помогает ему, выпутывается из кофты и ложится лопатками, открываясь перед мужчиной, которого так сильно хочет. Он высоко вздымает грудь от слишком тяжёлого дыхания и неосознанно засасывает кончик указательного пальца в рот. Это выглядит настолько соблазнительно, что Чонгук, и так поражённый красотой Чимина, не выдерживает и припадает горячим поцелуем к горошине соска, заставляя младшего откинуть голову и задышать ещё тяжелее и отчаяннее. Его рот то закрывается, то открывается в немом стоне, это слишком горячо. Внизу он уже весь мокрый, он не ожидал, что будет так. Влажный язык Чонгука, который вылизывает его соски, сводит с ума. Пак неосознанно и очень широко раздвигает ноги, и Чонгук очень удобно ложится между ними. На его лице лишь одно выражение — «наконец-то». Ему это нравится, безумно нравится. Он с такой жаждой и похотью оставляет влажные следы на нежной коже, что в какой-то момент Чимин пугается, что просто не выдержит и задохнётся от этих чувств. Длинные пальцы Чона быстро находят пуговицу и собачку на джинсах, резко дёргают ее вниз, а потом стаскивает джинсы с Чимина вместе с бельём. У младшего внизу живота разгорается настоящее пламя, и сейчас он уже даже не думает о том, что это как-то неправильно, что когда-то он сомневался, этих мыслей больше нет. Есть другие, те, которые затмевают все в голове, это похоже на настоящее помешательство. Он сходит с ума сильнее, когда Чонгук проводит пальцами по его пухлым губам и жарко шепчет: — Оближи. И Чимин не имеет ни одного шанса отказаться, потому что сам этого хочет. Руки Чонгука пахнут каким-то приятным кремом. Чимин смотрит поплывшим взглядом на нависшего над ним мужчину, и проводит сначала по длине пальцев, а потом поочерёдно засасывает. Сначала указательный, а потом к нему Чон сам добавляет средний. Чонгук тяжело дышит, когда Пак сначала вылизывает их, активно двигая головой, а потом просто посасывает, нежно проходясь язычком по ногтевым пластинам. — Блять, — выдыхает раскрасневшийся омега и припадает к пухлым губам Чимина, кусая их. Второй обхватывает его за плечи и ведёт ногтями по нежной коже под рубашкой. Его захлестывает волна возбуждения, когда влажные пальцы в его собственной слюне, опускаются ко входу и едва ощутимо надавливают. — Чонгук... — выдыхает он, широко распахивая глаза. Он сам не знает, что хочет сказать, он ничего не соображает, в голове ни одной мысли. Он просто хочет, чтобы его трахнули и вылизали, он помнит, что Чонгук хотел именно этого, он сам ему говорил. Именно поэтому Пак шире раздвигает ноги, будто призывая к действиям. Его тело — сплошная эрогенная зона. Вход пульсирует, и ему кажется, что он вот-вот взорвется от возбуждения. Но Чонгук не даёт ему. Он резко вводит в узкий проход два пальца и начинает быстро двигать ими, заставляя Чимина мгновенно покраснеть до бордового цвета, а венку красноречиво вздуться на взмокшем лбу. Чимин не выдерживает, он запрокидывает голову и стонет. Стонет так громко, что у Чонгука срывает крышу. Его до кончиков пальцев возбуждает этот голосок, все его тело возбуждено до предела. Его пальцы грубо двигаются внутри этого крошечного, сексуального тела, и он хочет, чтобы этому парню было ещё лучше, лучше, чем сейчас. Хочет свести его с ума, хочет заставить его умолять, заставить стать от себя зависимым. Он хочет окончательно и бесповоротно подчинить его себе. Не переставая двигать пальцами, поцелуями Чонгук опускается ниже. Он шумно и демонстративно втягивает носом запах Чимина в районе паха, а потом проходится языком по маленькой розовой головке, играясь кончиком с уретрой и наблюдая за тем, как у младшего начинают подрагивать икры, как он запрокидывает голову и едва успевает выхватывать глотки кислорода. Чонгук без ума от этого тела, оно кажется ему совершенным, эталоном. У него руки дрожат, настолько сильно ему это нравится. Он кладёт свободную ладонь на лодыжку Чимина, надавливает ногтями на светлую кожу и ведёт вверх к колену, сильно царапая, причиняя боль, которая граничит с этим безумным удовольствием. Чимин закрывает глаза пальцами, потому что не может с этим справиться. Он задыхается. Он хочет, чтобы это закончилось, и чтобы это продолжалось вечность. Он, как безумный мечется по кровати, стонет, дышит рвано и до крови кусает губы. По его телу проходятся поступательные волны, которых в какой-то момент становится слишком много. Чимин весь напрягается и сжимает в пальцах тёмную ткань простыни. Он чувствует, что этот человек вот-вот доведет его до сильнейшего в жизни оргазма, но даже представить не может, насколько ярко это может быть, потому Чон снова берет его небольшой член в рот, предварительно пройдясь языком по яичкам, безумно быстро двигает пальцами в нем, и эти два сумасшедших, но настолько разных ощущения, сливаются в один бешенный поток и разбивают Пак Чимина на тысячу мелких осколков. Он крупно вздрагивает и протяжно стонет, выгибаясь в спине так сильно, что позвонки хрустят. Спустя пару минут его грудь все ещё продолжает высоко подниматься, сердце колотиться, а дыхание быть рваным. Чонгук подтягивается к нему и целует в губы, касаясь нежной кожи щеки пальцами, которыми только что трахал его. Пак чувствует на себе эту влагу, но почему-то ему совсем не противно. Ему хочется снова вылизать эти фаланги, и он вновь чувствует, как внизу начинает гореть возбуждение, стоит ему подумать об этом. Он приоткрывает глаза и видит в нескольких сантиметрах лицо Чонгука. Он снова касается его губ своими, целуя уже не так страстно, но все ещё горячо. Им обоим есть, что друг другу сказать, но они пока понимают, что не время. Чимин разрывает поцелуй первым, приподнимаясь на локтях и становясь коленями на кровать. Ладошкой он надавливает на грудь старшего, который неотрывно смотрит ему в глаза и послушно падает на подушки. Пак перекидывает ногу через его живот, садится влажной задницей ему на живот, оставляя на ней следы своей смазки, и принимается страстно целовать Чонгука в губы, буквально вылизывая его рот. Он проходится языком по подбородку, чувствует влажность розового языка и снова теряет голову. Его руки распахивают полы рубашки, оглаживают мягкие бока Чона, ласкают его нежную кожу, а потом он садится немного ниже и также, как Чонгук несколько минут назад, начинает вылизывать его соски. Когда он впервые касается кончиком темно-коричневой бусинки, Чонгук приоткрывает рот и запрокидывает голову, и именно в этот момент Чимин начинает отчетливо чувствовать его усилившийся запах. Слишком насыщенный и концентрированный, таким Пак его ещё никогда не ощущал. Это кажется сумасшествием. Сердце омеги бьется так быстро, что вот-вот разобьётся на осколки. Он не знает, делает ли все правильно, потому что он не такой резкий и страстный, как Чонгук, и это у него впервые, в то время, как Чон, наверняка, опытен в сексе с омегами, но Чимин очень старается. Он оставляет влажные следы, что холодят кожу, целует впалый живот, очерчивает впадинку пупка кончиком языка и время от времени поглядывает на лицо Чона, который не стонет, но дышит очень тяжело. Его обычно бледное лицо наливается кровью, вся шея покрывается красными пятнами, на ней же вздуваются венки, и из этого Чимин делает вывод, что омеге хорошо. Он доставляет удовольствие этому человеку. Решающим и самым тяжёлым моментом становится для него — снятие брюк. Чонгук помогает ему с этим, потому что маленькие пальцы Чимина подрагивают. Потом старший вновь откидывается на подушки и ловит растерянный взгляд Пака, который закусывает губу и очевидно не знает, что нужно делать. — Иди сюда, — зовёт Чонгук, и Чимин немного приподнимается. Старший увлекает его в поцелуй, берет его пальцы в свою ладонь и ведёт вниз к своему входу. — Расслабься. Ты когда-нибудь мастурбировал? Представь, что гладишь себя, делай также, — Чон отпускает руку омеги, когда кладёт его пальцы на свою мокрую дырочку. Ощущение влаги на пальцах заставляет Чимина задохнуться. Он утыкается лицом в шею Чонгука и осторожно вводит их внутрь. Он боится, что сделает что-то неправильно или причинит боль, но Чонгук нарочно подкидывает бёдра, будто говоря, что все нормально, и он может действовать резче. И Чимин начинает. Не сразу. Сначала ему все ещё некомфортно, потому что внутри Чонгука слишком горячо, а его пальцам слишком узко, но он двигается, не прекращает, потому что замечает, что грудь мужчины начинает вздыматься выше, а рот иногда приоткрывается в немом стоне. Чимин убирает чёлку со лба Чонгука, вновь припадает к его губам и двигает рукой быстрее, понимая, что так омеге больше нравится. В какой-то момент Чонгук поднимает на Чимина просящий взгляд, проходится языком по губам и едва слышно просит: — Сделай языком, — он громко выдыхает и добавляет: — пожалуйста. Чимин замирает на мгновение. Он понятия не имеет, как, и Чонгук сразу видит в его глазах это замешательство. — Если не хочешь... — Я хочу, — тут же говорит Чимин, его глаза горят болезненным желанием. — Только закрой глаза, хорошо? Чонгук не возражает. Он все понимает. Он прикрывает глаза и слышит, чувствует, как младший опускается ниже, едва касаясь пальцами его кожи. Ожидание кажется бесконечным, его тело горит, кончики пальцев колет. Вскоре он ощущает горячее дыхание между ног и невольно сжимается. Чимин никогда не думал, что у него хватит смелости сделать это, тем более, в первый раз. Это похоже на сцену из тех порно роликов, что он смотрел. Но сейчас ему плевать на все, его желание доставить Чонгуку удовольствие кажется необъятным, именно поэтому кончик его языка сначала на пробу касается сжавшегося входа, а потом он начинает активно двигать языком, вылизывая Чонгука, который вдруг впервые издаёт звуки, похожие на стоны, отчего у Чимина все сжимается внутри. Чон соленый, его смазка слегка горчит на губах омеги, но именно этот вкус возбуждает его до сумасшествия. Он обводит дырочку по кругу, толкается внутрь и буквально чувствует, как его щеки наливаются кровью. Если бы он раньше знал, что Чонгук настолько вкусный, он бы давно сдался. Если бы он знал, что Чонгук с закрытыми глазами, поблескивающей кожей, взмокшей челкой, настолько прекрасен, он бы упал в его объятия в первую же встречу. Если бы он раньше слышал, как замечательно звучит голос Чонгука в стонах, он бы трахал его языком каждый божий день. Если бы кто-то сказал ему, что самое возбуждающее в мире — это кончающий Чонгук, поджимающий пальчики на ногах, сжимающий у корней его, чиминовы, волосы в своих крепких пальцах, но все ещё не открывающий глаза, потому что его попросили, он бы — он бы первым все это предложил Чонгуку. Он бы стоял перед ним на коленях, чтобы хоть раз пережить это. Чон приходит в себя и открывает глаза, когда слышит, как Чимин укладывается рядом. Он полностью обнаженный, Чонгук — в одной рубашке. Старший поворачивает голову вбок и смотрит на красивый, уставший профиль и прикрывает глаза, выдыхая: — Моей заднице кажется, что твои губы и моя дырка просто созданы друг для друга. Спустя несколько секунд Чон слышит, как Чимин усмехается, а потом говорит: — Я могу остаться на ночь? — Я сплю на обеих подушках. А ты можешь лечь мне на плечо. Если устраивает — оставайся. — Устраивает.