magnum opus

[1] Губы Чонгука мягкие и совсем немного обветренные. На вкус слегка мятные, а ещё прохладные, и это создаёт абсолютный контраст с тем, что его язык, который то и дело оказывается во рту Чимина, напротив, чересчур горячий, обжигающий, словно кипяток. Его влажность заставляет болезненное возбуждение рождаться внизу живота, и вот Чимин вновь ощущает, как смазка течёт по гладкой коже его ягодиц. Внутренняя сторона его бедра лежит на бедре Чонгука. Они тесно прижаты животами друг к другу. Чон сжимает крепкими пальцами упругую половинку, оттягивает, оставляет красные следы и жадно и глубоко, но в то же время медленно и лениво целует Чимина, чувствуя его тяжёлое дыхание у себя на щеке, ощущая ею же дрожащие прикосновения подрагивающих пальцев. Пак уже более расслаблен, чем до этого. Он уже не возбуждён до такой степени, что едва соображает, однако ласки старшего его не отпускают, не дают его телу передышку, заставляя натянутые нервы оставаться таковыми, дразня и играясь, словно игривый котёнок с клубком мягкой, шерстяной нити. Чимин разрывает поцелуй, чтобы вдохнуть побольше, ему хочется сделать следующий поцелуй протяжнее и слаще, вложить в него всего себя, показать своё нутро, которое горит синем пламенем, чтобы Чонгук знал, как действует на него. — Устал? — голос старшего звучит едва слышно, и в темноте комнаты кажется особенно завораживающим. Чимин отрицательно мотает головой и снова припадает губами к губам, ощущая их приятную неровность. Он касается пальцами чужого лица, очерчивает ими линии, аккуратно проходится кончиком большого пальца по краю алеющего уха. Его пристальное внимание привлекает серьга в ухе мужчины, и целуя его в губы со слегка слышным причмокиванием, он принимается играть с ней, то оттягивая, поглаживая мочку подушечками, то просто задевая ногтем, ощущая, как она едва слышно звякает об него. — Мне нравится, как от тебя пахнет, — шепчет Чимин, отрываясь и спускаясь сонными поцелуями вниз по скуле к шее. Он мажет по солоноватой коже языком, очерчивает кончиком адамово яблоко, а потом засасывает его губами, оставляя ярко-красное пятно и заставляя Чонгука громко выдохнуть, откинув голову назад. — Я думал ты хочешь спать, — голос старшего звучит хрипло, он сосредоточен на прикосновениях, ему до дрожи в коленях нравятся осторожные пальцы Чимина, которые касаются боязливо, но касаются везде. Он не пропускает ни одного участка кожи. Это уже не та бешеная страсть, с которой Пак вылизывал его, это другое, Чимин будто изучает его, запоминает изгибы, гладит, очерчивает. Его ногти щекоткой проходятся по ключицам и открытому плечу, а потом туда же ложится горячий поцелуй его страстных губ. — Скажи честно, — Чонгук переворачивается на спину, все ещё не открывая глаз. Чимин практически целиком укладывается поверх него, отчего ему совсем не трудно провести рукой вдоль его спины, слегка надавливая на позвонки, и остановиться на ягодице, сжимая ее всю, такую маленькую но крепкую, мягкой ладонью. — Почему ты сдался? Чимин приподнимается на его груди и убирает со лба мешающую челку, бегая зрачками по красивому лицу омеги. Его пленительные медовые глаза, высокие скулы, аккуратный нос, его губы. О губах Чонгука Чимин может говорить вечность, потому что они такие манящие, ласковые, такие умелые и притягательные, что омега впадает в восторг, каждый раз касаясь их. — Это очень сложный вопрос, требующий глубокий самоанализ, — серьезно отвечает он и поглаживает щеку Чонгука, после чего припадает к его губам, чмокая пару раз. — Но если коротко — с тобой невозможно бороться. — Ты хотел сказать с самим собой? — нежась в тёплых объятиях, спрашивает мужчина. — Возможно, — хмыкает Чимин и водит короткими ногтями по приятной ткани чонгуковой рубашки. — Тебе идёт этот цвет. Подходит к твоему природному запаху. Почему обычно ты ходишь в чёрной одежде? Чонгук задумчиво вытягивает губы и подтягивается, когда младший укладывается головой на его грудь. — Это классика. Разве я не выгляжу круто в чёрной одежде? — В цветной — тоже. — В любой? — игриво спрашивает Чонгук, и Чимин кивает, прикрывая глаза. — Что я должен делать с мужем? — Можешь убить и расчленить его. Останки я помогу закопать во дворе. — Я серьезно. Чонгук копошится, пытаясь достать руку из-под Чимина и обнимает его за плечо, целуя во вкусно пахнущую макушку. — А зачем с ним вообще что-то делать? Чимин открывает глаза и чувствует, как ему становится несколько тревожно. В таких вопросах, случайно брошенных фразах, которым Чонгук, очевидно, сам не придаёт никакого значения, он отчетливо замечает его расчётливую бесчувственность. Будто то, что они сделали — правильно по отношению к Намджуну. — Не думай об этом, — тут же говорит старший и тянет омегу вниз, заставляя снова лечь на свою грудь. — Подумаешь, когда будешь готов принимать какие-то важные решения. После этих слов Чимину становится легче. Он снова опускает веки, перекидывает руку через торс мужчины и крепко прижимается к нему, чувствуя, как все его тело тяжелеет под натиском пережитых эмоций. Он расслабляется, и его необратимо клонит в сон, а мерное дыхание Чонгука и его пальцы, бесконтрольно мажущие по коже его руки, окончательно убаюкивают, заставляя оставить все сложное, о чем нужно будет тщательно думать и рассуждать, на завтра. Чонгук просыпается через несколько часов от будильника. Обычно он встаёт самостоятельно куда раньше, но прошедшая ночь утомила его, и он нехотя раздирает веки, зевая и потирая их. Издав какой-то милый, причмокивающий звук, он резко поворачивает голову в сторону и видит кровать с другой стороны пустой. «Ничего удивительного», — думает он, поднимается, наспех принимает душ, одевается, приводит себя в порядок и, не забыв телефон и документы, выходит из комнаты. Едва слышно присвистывая, он резво спускается по лестницам и, не обнаружив никого в столовой, сворачивает в кухню. С появлением Чимина и его семейки в доме, почему-то все стали завтракать отдельно, и это Чонгуку даже нравится. Пусть ему и не доставляет большого труда поязвить за столом, всё-таки это отнимает энергию, а ему с ней расставаться не очень нравится. Мужчина проходит в помещение и сразу замечает сидящего спиной Чимина. На нем атласная рубашка с подвернутыми рукавами и самые простые чёрные брюки, которые просто невероятно подчёркивают его красивую, подтянутую задницу. Чонгук проходит мимо омеги, нарочно кладёт ладонь ему на плечо, заставляя того крупно вздрогнуть, и быстро, пока не видит стоящий к плите лицом, к ним спиной Давон, наклоняется и шепчет в самое ушко: — Good morning, — а потом также легко и непринуждённо чмокает его в щеку, отстраняясь и обходя стол. Он деловито садится напротив, складывает руки на столе и, смотря прямо в глаза Чимину, улыбается. Первые несколько секунд Пак пытается сдерживаться, но потом сдаётся и тоже растягивает свои пухлые соблазнительные губы в смущённой улыбке. — Сынок, ты уже встал?! — кричит, наконец, заметивший его Давон. — Да, я... Я очень хорошо выспался, — все это говорит он, не отрывая глаз от Чимина. Он смотрит на него в упор, стреляет глазами, а младший по его зрачкам будто считывает, вспоминает до деталей то, что произошло между ними ночью, и от этого его щеки заливаются краской. — Это очень хорошо. А что будешь на завтрак? — То же, что и Чимин, — говорит он, вызывая у парня смущенный смешок. Смотря друг на друга вот так, они улыбаются не только губами, их глаза светятся. Чимин сияет, как новогодняя елка, а Чонгук... он такой страстный и опасный, любой его взгляд — загадка, никогда не узнаешь, что он таит под собой. Он очаровательный, из него потоками льётся этот внутренний свет, который буквально пробивает ауру Чимина. — Держите, — мужчина несёт тарелки с яичным роллом в обеих руках. Одну ставит перед Чонгуком, другую перед Чимином. Также он ставит на стол пустые тосты, кофе в кофейнице и банку нутеллы, зная, что Чонгук ее любит. Чимин благодарит мужчину, берет в руки палочки и просто понятия не имеет, как есть, когда на него так смотрят. Мужчина буквально раздевает его взглядом, и это кажется таким невероятно приятным ощущением, что на мгновение Паку кажется, что весь Чон Чонгук — его персональное солнце, а он — маленький человек, который с удовольствием нежится под его лучами. Идиллию нарушает прошедший в кухню Намджун. Чимин, сидящий к нему спиной не сразу его замечает, зато Чонгук мгновенно натягивает губы и бесконтрольно закатывает глаза. — Всем доброе утро, — говорит альфа, и его голос заставляет что-то внутри Чимина подпрыгнуть в страхе. Он вдруг начинает нервничать, сжимает руки в кулаки и весь натягивается, как струна, когда Намджун подходит ближе, собственнически кладёт руку ему на талию и целует в голову. В одно мгновение Чимин спускается с небес на землю и вдруг понимает, в какой ужасной ситуации находится. Рядом с ним садится его супруг, а напротив сидит Чонгук, с которым он, по факту, вчера полноценно изменил ему. Чимин нервно теребит скатерть до тех пор, пока не встречается глазами с Чоном, который одними губами проговаривает: — Все хорошо, — и это заставляет младшего немного успокоиться, хоть он и чувствует себя абсолютно ужасно. — Ты вчера ночевал в комнате Тэхена? — вдруг обращается альфа к супругу и благодарит Давона, когда тарелка с завтраком опускается перед ним. — Я вчера перебрал, уснул сразу и даже не заметил, что ты не ночевал в комнате. Чимин слишком громко сглатывает, и это заставляет Чонгука несдержанно улыбнуться и опустить лицо вниз, утыкаясь в свою тарелку, чтобы не быть таким очевидным перед Намджуном. — Я... да, мы с Тэмином тоже выпили и... мы много разговаривали. Намджун понимающе кивает и кладёт руку супругу на затылок, принимаясь аккуратно массировать, но омега от этого, напротив, напрягается и почти до крови закусывает губу. Ему хочется поскорее уйти, но завтрак в тарелке лежит не тронутым, и это только вызовет подозрений. — Сегодня не жди меня, ложись первым. Мне нужно будет встретить инвесторов из аэропорта, они прилетают в девять. Ещё мы обсудим кое-какие дела, я провожу их в отель, поэтому вернуться рано не получится. — Мне тоже нужно быть? — безразлично спрашивает Чонгук, принимаясь намазывать нутеллу на тост. — Нет, — голос альфы становится строже, и Чимин замечает, как его интонация меняется, стоит ему обратиться к Чонгуку. — Там буду я, как генеральный директор, мой заместитель и секретарь. Чон ничего не отвечает. Он откладывает готовый тост, поднимает глаза и недовольно смотрит на то, как Намджун не перестаёт собственнически поглаживать шею Чимину. Мужчина едва слышно усмехается, качает головой и снова тянется столовым ножом в банку с нуттелой. Он обильно набирает на кончик, снова приподнимает глаза, убеждаясь, что альфа занят завтраком, а потом надавливает пальцем на острие, отчего шоколадная паста брызгами отскакивает с ножа и темно-коричневыми каплями ложится на белую рубашку альфы. Мужчина вскакивает с криками, будто его облили кипятком и смотрит вниз на испорченную одежду. — Ты издеваешься? — кричит он, поднимая глаза и встречаясь с наигранным сожалением на лице Чонгука. — О Боже, извини, я не специально, — омега достает несколько салфеток и тянется к Намджуну через стол, — дай мне, я все протру. — Все протрешь? Серьезно? — Намджун, не кричи, — просит Давон и подходит к альфе, чтобы взглянуть на пятна, — он ведь говорит, что это случайность. — И ты в это веришь? — мужчина недовольно вытаскивает заправленную рубашку из брюк и уносится в свою комнату, выкрикивая назад ругательства о том, как Чонгук достал его. Давон убегает следом, чтобы помочь альфе, оставляя омег наедине. Чонгук приподнимает брови и разводит руками, мол, всякое может случиться, а потом встречается глазами с Чимином и начинает смеяться, не выдержав его удивлённого взгляда. Пак подхватывает это волну смеха, прикрывая рот ладонью, потому что подобные выходки Чона хоть и безумные, но выглядят глупыми детскими шалостями, которые не могут не смешить. — Ты сошёл с ума. Зачем? — едва слышно и, оборачиваясь назад, проговаривает Чимин, на что Чон лишь откидывается на спинку стула и пожимает плечами. — А какого черта он лапал тебя? — недовольно вытягивает губы Чонгук и подтягивается, вытягивая под столом ногу и укладывая босую ступню на колено Чимина. Это заставляет младшего нервно закусить губу и громко вдохнуть через рот. Он понятия не имеет, почему этот человек такой соблазнительный и сексуальный, но тяжесть его ноги на своей, Чимин воспринимает максимально эмоционально, особенно, когда он начинает вести ступней вверх к бедру, поглаживая кожу младшего через тонкую ткань брюк. [2] — Я уже соскучился, — томно признаётся Чонгук и ойкает от неожиданности, когда Чимин вдруг резко останавливает его, крепко сжимая в маленькой ладошке его ногу. Чонгук сексуально проходится верхними зубами по нижний губе. — Поймал. И что будешь делать дальше? Чимин ничего не отвечает, он неотрывно смотрит Чону в глаза, стараясь не думать о том, что поступает неправильно, потому что и так полностью извёл себя, довёл до ручки, выжал все соки. Он уже отдался этому омеге, ничего не изменить. И окончательное решение о том, что делать с этим неудачным браком, желанием к человеку, который пусть и выглядит обычным, но при этом все ещё остаётся другим, Пак обязательно примет. Но только позже. Когда больше окрепнет, когда будет к этому морально готов, когда размытые границы, наконец, перестанут быть таковыми и станут более очерченными, когда он поймёт, чего действительно хочет, куда ему нужно двигаться. А сейчас он просто позволяет себе окунуться в Чон Чонгука, потому что бежать от него больше нет смысла. Его хочется касаться, хочется ему улыбаться, с ним хочется целоваться. Хочется, чтобы это продолжалось, как можно дольше, чтобы ничто их не отвлекало друг от друга. Тем более, что Чонгук тоже хочет его, в этом не может быть сомнений. Он может играть любую роль, обманывать или притворяться, и Пак всегда будет сомневаться в любом его слове или жесте, но в том, что его желание настоящее, в этом он не усомнится никогда. Чимин осторожно надавливает на мягкую кожу, легко массируя, заставляя мурашки поползти по позвоночнику старшего. Мужчина невольно прикрывает глаза, откидывает голову и тяжело выдыхает через рот, ощущая, как возбуждение начинает скапливаться внизу живота. — Я тоже уже соскучился, — слышит Чонгук сквозь эту пелену жаркий шёпот. Из неги его выводят чужие голоса и шаги, которые слышатся неподалёку. Он резко дергает ногой и больно ударяется коленом о дно стола, вскрикивая и подскакивая с места. Стоящие в дверях Тэхен и Давон удивлённо переглядываются, а потом смотрят на смеющегося в ладонь Чимина. — Да, Господи, Чонгук! — кричит мужчина, подходя ближе, к прыгающему на одной ноге Чону. — Да что с тобой весь день?! — Давон! —протяжно стонет омега, хватаясь за старика. — Кажется, я сломал ногу. Ты не представляешь, я умираю! Проходящий через кухню к выходу Намджун, чмокает супруга в голову, говорит, что поехал и уходит. — Эй, Джун! — кричит ему вслед Чон. — Эй, понеси меня на руках! Я ногу сломал, эй! Я опоздаю на работу! Мужчина даже не оборачивается и выходит, громко хлопнув дверью. — Сильно болит? — спрашивает Тэхен, прошедший к столу. Он забирает тост с нутеллой, который намазал для себя Чонгук и принимается хрустеть им. — Эй, — Чонгук тяжело дышит и сводит брови, — это вообще-то мой тост. Но я прощу тебя, если дотащишь меня до машины. — Хорошо, — пожимает плечами юноша, сразу соглашаясь, и это так удивляет Чонгука, что он на радостях, стараясь не наступать на больную ногу, мчится в коридор за обувью, а потом кричит оттуда, что готов. — Мне кажется, он преувеличивает, — смеётся Давон, — он всегда преувеличивает, когда дело касается физических травм. Вечно строит из себя умирающего. — И пусть, — спокойно говорит Тэхен, стряхивая остатки крошек с рук. Он нагибается к Чимину, целуется с ним на прощание щека к щеке, — если ему хочется, чтобы я потаскал его на спине, мне не трудно. — Будь осторожен, — улыбается Чимин. — Он не настолько худенький, каким кажется. Тэхен серьезно кивает, надевает рюкзак на живот петлями назад и идёт к выходу со словами: — Зато я сильнее, чем кажусь. Чонгук находится в коридоре. Он сидит на пуфике, вытянув ноги, и по-детски улыбается, постукивая пальцами по ногам в предвкушении. — А ты не надорвёшься? — Ну, Вы ведь не тонну весите, — серьезно говорит альфа и садится на корточки спиной к старшему. Чонгук согласно кивает, и Тэхен чувствует, как на его плечи ложатся мягкие ладони, а потом Чон всем торсом наваливается на спину альфы. Тот предпринимает попытку подняться, и у него получается с первого раза. Он подтягивает Чона, придерживает под коленями, в то время, как омега держится за парня обеими руками, в одной из которых он держит папку с документами. — Да, поехали! Вперёд, коняшка! Тэхен усмехается, качает головой, но легко и довольно быстро доносит мужчину до его чёрного гелендвагена. [3] — Ты такой сильный, оказывается, — восхищается мужчина, проверяя наощупь мышцы юноши под школьной рубашкой. — Дети... — Мне шестнадцать, — неожиданно грубо напоминает альфа и наклоняется, когда останавливается у нужного автомобиля, чтобы Чону было легче слезть. — Семнадцать в этом году. — Я помню, — говорит Чонгук, и его враньё настолько очевидно, что это даже смешно. Почему-то Тэхена начинает это бесить. — У Вас уже не болит нога? — спрашивает он, когда видит, как мужчина легко наступает на неё. Стоит старшему услышать вопрос, он тут же театрально сгибается пополам, придерживаясь за дверь автомобиля. — Очень болит, придётся сегодня заехать в больницу, — видя абсолютно беспристрастное лицо Тэхена, который очевидно ему не верит, Чон выпрямляется и открывает дверцу, учтиво предлагая: — тебя подвезти? Альфа жмёт плечами, надувает губы, но от предложения не отказывается и садится на соседнее сидение, сразу пристёгиваясь. Чонгук едет быстро, но по нему очевидно, что у него большой опыт в вождении. Альфа смотрит в окно и молчит, Чон время от времени поглядывает на него, не совсем понимая причину его изменившегося поведения и в какой-то момент вдруг спрашивает: — Ты злишься на что-то? Лицо юноши меняется, и это не ускользает от глаз старшего, но тот вдруг выдавливает улыбку и отрицательно мотает головой. — Тогда что? Всё-таки, спину надорвал? — Нет, я просто в последнее время очень много думаю обо всем. — Это тебе не свойственно? — Не знаю, просто разные мысли лезут в голову. Знаете, я стараюсь всегда войти в положение людей, всегда пытаюсь найти оправдания, понять тот или иной поступок. Но в какой-то момент я просто потерял суть, и больше ничего не понимаю. — Когда я чего-то не понимаю, я делаю проще — просто спрашиваю. Поверь мне, это помогает. Может, тебе кажется, что нет, но это реально помогает узнать, что у людей на уме. — С человеком, который постоянно врет, это не сработает, — говорит альфа и замечает, что они уже подъехали. Машина останавливается, Чонгук глушит мотор. — Проблемы с парнем? — делает предположение омега на основе того, что этот парень близко дружит с сыном Джина. — Нет. С папой. — С родителями всегда непросто. — Да. Особенно, когда ты всю жизнь пытаешься найти для них оправдание, но в конце концов на тебя выливают ушат правды, который не поддаётся никаким объяснениям, — он нажимает на ручку и вылезает из автомобиля. — Я пойду, спасибо, что подвезли. Альфа хлопает дверцей, и через пару секунд Чонгук видит, как к нему с двух сторон подскакивают одноклассники. Из открытого окна до Чона доносятся их голоса и он четко слышит, как один из них, невысокий омега с карамельными волосами спрашивает: — Это ведь твой папа? Чон недовольно сводит брови и нагибается ниже, смотря вслед подросткам и замечая, что Тэхен тоже обернулся на него. Вскоре ребята скрываются за дверями школы, а Чонгук вытягивается в кресле и поворачивает к себе зеркало, присматриваясь к морщинам. — Что ещё за «папа»? Я так старо выгляжу? — мужчина передергивает шеей, задумчиво мотает головой и выезжает со стоянки, направляясь в компанию. Чонгук почти на тысячу процентов уверен, что сотрудники технического отдела, которым он теперь заведует, мягко говоря, ненавидят его. Он слышал, что на его место должны были поставить главного инженера, который сейчас в его команде, но из-за неожиданного приказа «сверху» повышение не состоялось. Как оказалось, главный инженер, чьё имя Чон пока еще не запомнил, является главной звездой отдела. Высокий, красивый и очень успешный. Неудивительно, что вместо незнакомого омеги, коллектив предпочёл бы его видеть начальником. Однако Чонгук был бы не Чонгуком, если бы его пугали подобные трудности. Он с гордо поднятой головой проходит в отдел, приехав почти на час позже положенного, и направляется в кабинет, ни с кем не здороваясь, в то время, как его подчинённые, увидев мужчину ещё издалека, сразу повскакивали с мест. Чон останавливается у входа в кабинет и бросает главному инженеру, все ещё не помня его имя: — Эй, ты, зайди ко мне. Мужчина недовольно переглядывается с коллегами, нехотя поднимается, поправляя закатанные рукава рубашки, и следует за начальником в кабинет, прикрывая за собой дверь. Чонгук снимает пиджак, вешает его на спинку кожаного стула и садится, принимаясь покачиваться из стороны в сторону, внимательно наблюдая за стоящим напротив подчиненным. Тот смотрит омеге в глаза и выглядит достаточно спокойным. — Напомни, пожалуйста, как тебя зовут? — вдруг просит Чон, не отрывая своего прожигающего взгляда. — Ли Джинки, господин Чон. Главный инженер технического отдела, — недовольно и сквозь зубы проговаривает он, что заставляет вытянуть губы и понимающе закивать. — Ясно. Джинки, значит. — Я хотел бы соблюдать субординацию. — Соблюдай, Джинки, — улыбается Чонгук и закидывает ногу на ногу. —Ты как раз и должен это делать. Что? Что-то хочешь сказать? — Вовсе нет. — Тогда слушай внимательно, Ли Джинки, мне нужен доступ к системе. У тебя есть? — Есть. — Хорошо, напиши мне все пароли и... — Это противоречит политике компании. Прежде, чем получить доступ, Вы должны проработать три месяца. — Спасибо, что сказал, а то я этого не знал, — усмехается Чонгук и угрожающе хрустит позвонками. — Послушай, я не хочу ругаться, но я не люблю таких альф, как ты. Хочешь быть чересчур честным — вперёд, хочешь сохранить работу — оставь мне пароли. И ещё, — мужчина открывает ящик стола и достает стопку конвертов, после чего ставит их на стол перед альфой. — Что это? — непонимающе спрашивает он. — Конверты для заявлений по собственному желанию. Они для механиков из команды гендиректора. — Мы не можем уволить столько человек сразу! Их двенадцать, у них семьи, дети! Чонгук приподнимает брови и подпирает подбородок кулаком. — Да, что ты?! Серьезно? От меня, что ли? — Что? — мужчина непонимающе и недовольно смотрит на совершенно спокойного начальника. — Я спрашиваю, от меня у них дети? — Это не имеет значения. Они много лет... — Посмотри сюда внимательно, — Чонгук указывает на лоб, где остался шрам после неудачного тест-драйва. — Ты все верно сказал, их двенадцать человек, и ни один из них не достоин тут работать. Я бы и господина гендиректора вместе с ними отправил отдыхать, но увы, пока это невозможно. Хотя было бы действенно, возможно, компания бы смогла реабилитироваться. А сейчас я вижу только то, что акции с каждым днём все ниже и ниже. Тебе не обидно, как человеку, который проболтал тут... сколько ты здесь проработал? — Шестнадцать лет. — Шестнадцать лет. И все из-за кучки самоуверенных идиотов, — Чонгук открывает ноутбук и снова подвигает конверты ближе к краю. — Я делаю им поблажку, я мог уволить их, и тогда они уже никогда не смогут найти достойную работу. Ли Джинки недовольно прикрывает глаза, но не спорит, потому что бесполезно и не в его полномочиях. Он молча забирает конверты, оставляет Чонгуку листок с паролями от системы и уходит, однако начальник окликает его в дверях: — Не забудь выставить на сайте объявление о двенадцати вакансиях. — Я передам секретарю. — Будь добр, — отвечает Чонгук и слышит громкий хлопок двери. Он усмехается и проговаривает сквозь зубы, внимательно смотря в экран ноутбука: — ничего страшного, и из тебя человека воспитаем. Весь день Чонгук проводит в своём кабинете. Перед уходом он распечатывает нужные документы, забирает их с собой и уходит раньше остальных, учтиво кивнув на прощание Ли Джинки, который также пытается выдавить из себя искреннюю улыбку. Он приезжает домой ближе к шести и сразу идёт в кухню, где Давон подогревает ему вкусный ужин, а сам идёт убирать оставшиеся комнаты. Чонгук медленно ест, одновременно просматривая отчеты о прибыли, которые запросил из бухгалтерии ещё пару дней назад. Вложений намного больше, чем чистой прибыли, и это кажется ему странным, учитывая, что в той же самой Чехии их автомобили продаются на сто процентов дороже себестоимости материалов. — Что делаешь? — спрашивает вошедший в кухню Виктор, отвлекая пасынка от работы. Второй поднимает глаза и замечает, что на мужчине розовая рубашка, та самая, что он подарил ему на день рождения. — А тебе идёт. Сразу выглядишь моложе, лицо посвежело. — А ты опять вырядился, как на похороны? — он отрывает от связки банан, чистит от кожуры и отправляет отломанный кусочек в рот. — Что делаешь? — снова спрашивает он, на что Чонгук сминает документы пополам и откладывает в сторону. — Да так. Распечатал статью о том, как избавиться от растяжек на заднице, — серьезно говорит он и делает многострадальное лицо. — Ты бы видел мои, на них невозможно смотреть. Мне стыдно раздеваться во время секса. У тебя нет никаких советов? Ты же наверняка сталкивался с такой проблемой?! Виктор закатывает глаза и закусывает губу, молчит некоторое время, а потом поднимает на Чонгука серьёзный взгляд. — Ты думаешь, что можешь задеть меня своими тупыми шуточками? — Вообще-то, да. В прошлый раз ты сильно злился, — говорит Чонгук, невинно хлопая ресницами. — Нет, ты ошибаешься. Ты делаешь лишь так, что раздражение по отношению к тебе растёт. Никто не воспринимает тебя всерьёз, потому что ты либо врешь, либо глупо шутишь. Ни одно, ни второе людям понравиться не может. Ты никому не можешь понравиться. — Хорошо, — спокойно отвечает Чонгук и на его лице даже натянута едва заметная улыбка. — Хорошо? — переспрашивает Виктор и хочет ещё что-то сказать, но замолкает, когда в кухню проходит Чимин, который непонимающе смотрит то на одного, то на второго, а потом выдавливает из себя тихое приветствие. Мужчина ничего не отвечает, оставляет на столешнице свой недоеденный банан и проходит мимо Чимина, направляясь в свою комнату. — Я помешал? — осторожно спрашивает Чимин, замечая на лице Чонгука самое нелюбимое выражение — серьёзность. Когда Чон серьёзен, ничего хорошего можно не ждать. — Нет, это был очередной монолог Виктора о том, какая я скотина на ножках. Чимин закусывает губу и садится напротив мужчины, кладя свою ладонь поверх его, несильно сжимая. Он абсолютно четко понимает, что ничего не знает о Чонгуке кроме того, что он асоциален. Да, это уже огромная часть его жизни, но все же, он совершенно не понимает, что у него в голове и на сердце. Ему все это время так сильно хотелось ему отдаться, так сильно хотелось завладеть им самим, что он особо не думал о том, что Чонгук тоже человек и у него, наверняка, есть какие-то мысли и рассуждения по поводу того, что происходит в их семье. — Почему ты терпишь такое отношение? Я заметил, что ты редко даёшь сдачи. Ты можешь сказать что-то колкое, но это совсем не то, на что ты действительно можешь быть способен. Я прав? Чонгук пожимает плечами, берет палочки и отправляет в рот кусочек рыбы. — А на что, по-твоему, я способен? Ты ждёшь, что в пылу гнева однажды я кого-то зарежу? Хочешь почувствовать себя частью детективной истории о психопате и его жертвах? — он поднимает на Чимина язвительный взгляд, и у второго становится легче на сердце, потому что поначалу ему показалось, что Чонгука обидел его вопрос. — Нет, просто я уверен, что ты можешь быть куда жёстче и серьёзнее, но почему-то иногда... — он замолкает, потому что точно не понимает, как это выразить словами, но в глубине души он уверен, что Чонгук может заткнуть их всех да так, чтобы они боялись бросить неправильный взгляд в его сторону, но почему-то он этого не делает, и Пак не может понять почему. — Виктор, на самом деле, очень меня любит, — говорит Чон и замечает удивлённый взгляд омеги напротив, и это заставляет его улыбнуться. — В это трудно поверить, да? — Он не ведёт себя так, будто любит тебя. Он ведёт себя так, будто хочет, чтобы ты исчез из его жизни. Из жизни всей семьи. — А ты наблюдательный, — говорит Чонгук и встаёт с места, — на самом деле, я знаю, что он болтает всю это чушь, потому что хочет вывести меня на эмоции. — Зачем ему это? — Чимин тоже встаёт, когда Чонгук, обойдя стол, подходит к нему, притягивая к себе за талию. — Потому что он — мой папа, — просто говорит он и прижимается своим лбом ко лбу омеги. — Да, но... — Чимин хочет ещё что-то спросить, но мысль в его голове перебивается другой, той которая вдруг неожиданно загорается внутри него и отчего-то причиняет дискомфорт в районе груди. Под «вывести на эмоции» Чонгук подразумевает не разозлить, а заставить что-то почувствовать. Что-то настоящее, непритворное. Чимин не уверен, что Виктор, говоря все эти колкости, добивается именно этой цели, но то, что Чонгук воспринимает это именно так, заставляет сердце Чимина забиться чаще. — Ты не поднимешься ко мне? Намджун сказал, что будет поздно, — выдыхает мужчина в пухлые губы Чимина, и младший чувствует едва различимый вкус рыбы из его рта. — Мне нужно в душ, — говорит он и мажет губами по мягкой щеке старшего. — Мне тоже. Почистить зубы. Идёшь со мной? — он заглядывает Паку в глаза, и тот не знает почему, но совсем не может ему отказать. Ни в чем. И вообще не уверен, что после прошедшей ночи когда-то сможет. У Чонгука в ванной красная плитка. Чимин этого никак не ожидает. Выглядит странно и даже немного раздражающе, неспокойно, как и сам Чон. Но его мысли улетучиваются, когда старший подходит сзади, после того, как полощет рот специальным раствором. Он убирает его слегка отросшие волосы, открывая алеющее ушко, а потом засасывает его в рот, проходясь языком по контуру. У Чимина огонь вспыхивает в груди, и он хватает Чонгука за руку, чтобы за что-то держаться. — От тебя вкусно пахнет, — шепчет мужчина и принимается расстегивать чужую рубашку, оставляя мелкие дразнящие поцелуи на плече омеги. — Мне всегда нравился твой аромат, ты пахнешь, как дорогой шоколад, — он проходится пальцами по мягким губам, оттягивает их, ощущая влажность рта, а когда Чимин соблазнительно и едва слышно выдыхает, он разворачивает его к себе и глубоко целует в губы, надавливая на голову, заставляя запрокинуть ее, чтобы достать языком, как можно глубже. Ему нравится целоваться с Чимином, потому что Чимину очень нравится целоваться с ним. Его мягкие пленительные руки, приятный аромат, что заставляет кружиться голову, его забавная привычка немного привставать на носочки, чтобы было удобнее, что-то коробит внутри омеги, заставляя наслаждаться новыми моментами рядом с ним. Эти моменты наполняют его, благодаря им он не чувствует себя опустошённым, как это бывает обычно. — Я помогу, — говорит старший и тянет за пояс джинсов Чимина. Пак же силится и оставляет все переживания за дверью этой комнаты. Здесь нет ничего, кроме страсти, кроме ласк, которые захватывают его, которые наполняют его ощущением того, что он обычный, не фригидный, не больной, что он способен наслаждаться сексом, как все люди в мире. И эта сторона жизни приоткрылась для него благодаря Чонгуку, который давил на него силой своего обаяния. Все это время он давал оставаться ему в своём мире, но при этом крепко держал за ногу и волочил за собой по острым булыжникам, которые представлялись Чимину в виде его красивых медовых глаз, манящего запаха, густых мягких волос, в которые хотелось зарываться пальцами. Чимин в восхищении. Чимин никогда не мог представить, что человек, обычный человек, каких тысячи, может быть таким необыкновенным. Он представить не мог, что шёпот может так завораживать, а пальцы щекотать, гладить, ласкать и вместе с тем приносить столь невероятные ощущения, благодаря которым Чимин впервые за двадцать три года жизни чувствует себя особенным. Он чувствует себя красивым, потому что Чонгук преподносит свои ласки именно так, он целует, трогает, нежит Чимина так, будто он самый красивый человек в мире. Он купает его в своём тепле, и Чимин, который всегда в себе сомневался, ещё с тех пор, как у него сначала перестали складываться отношения с родителями, а потом не получилось с танцами, мечтал почувствовать себя так: необыкновенным, прекрасным, нужным в самом простом и самом сложном умении — быть самим собой. Они медленно принимают душ, намыливают друг друга, нежатся в объятиях, прикосновениях, ласкаются и гладят друг друга, снова погружаясь в омут, из которого практически невозможно выбраться. По крайней мере, Чимин не видит света в конце туннеля. Его нет, а если и есть, то он очень далеко, где-то за гранью реального и эфемерного. Позже, когда Пак лежит в постели Чонгука и водит пальцами по его груди, его сосредоточенный взгляд опускается вниз, к посветлевшему поперечному шраму внизу живота, который был им замечен ещё вчера, но проигнорирован по понятным причинам. Его маленькая ладонь ведёт вдоль торса ниже, а потом указательным пальцем он проходится по очертаниям линии. Омега приподнимает голову, смотря на лицо Чонгука и замечая, что брови старшего недовольно сходятся в переносице, а сами черты заостряются. — У тебя была операция? — едва слышно спрашивает он и оставляет короткий поцелуй на подбородке. — Похоже на шрам от... — Прекрати анализировать мои изъяны. Ты не должен заострять на них внимание лишь потому, что у самого идеальное тело. — Ты преувеличиваешь. Я просто спрашиваю, а ещё хожу в зал, и ты не должен забывать про рост. — У тебя хороший рост. — Но я бы хотел быть примерно, как ты. Где-то плюс десять сантиметров. — Это все в твоей голове, другим людям плевать. — Да, но ты не заговоришь мне зубы, что это за шрам? Чонгук усмехается тому, как быстро раскрыли его тайный замысел. — Обычный шрам. У меня была операция, ты угадал. Чимин задумчиво молчит некоторое время, а потом поднимает руку и кладёт мужчине на грудь. — Пожалуй, это первый раз, когда мы разговариваем. Обычно мы спорим и ничего конструктивного не выходит. — Да, первый раз, а я уже подустал. Я не из тех людей, кто любит говорить так много и так серьезно. Мне больше нравится... — Шутить, язвить, издеваться, да? — Да, это мне больше подходит, — Чонгук поднимает голову, смотрит на часы, и понимает, что время пролетело слишком быстро. Скоро должен вернуться Намджун. — Тебя беспокоит то, что ты изменщик? — Да, меня это беспокоит, — Чимин проводит языком по губам, у него снова на лице появляется это грустное выражение, и он вновь невольно напрягается. Он чувствует себя не очень хорошо, будто у него есть незаконченное дело, которое обязательно требует окончания, но он не знает, как расставить эти точки, потому что он понятия не имеет, что будет с их нелепой интрижкой, когда он вывалит все карты перед Намджуном на стол. А рано или поздно это придётся сделать, вопрос только в том, сколько Чимин продержится. А ещё где-то очень глубоко внутри его иногда посещают ужасные, токсичные мысли о том, что не нужно ничего рассказывать супругу, ведь их двоих кроме постели ничего не связывает. И учитывая проблему Чонгука, не свяжет никогда. Чимин четко это осознаёт. Он разрешил себе попробовать, но влюбляться... нет, влюбиться в Чонгука он себе запрещает. Это будет самой большой и редкостной глупостью, на которую он только может быть способен. — Но я с этим разберусь, — наконец, заканчивает Чимин, чмокает Чонгука в губы и идёт в ванную, где осталась его одежда. Одевается он в комнате под пристальным взглядом Чона, который накидывает на ноги покрывало и садится. Брюки Чимина отлично ложатся на его подкаченную задницу и Чонгук одобрительно кивает, переводя взгляд с неё на лицо Чимина, который уже застёгивают пуговицы на рубашке. — Примерно через десять дней у меня должна начаться течка. Ты проведёшь ее со мной? — неожиданно просит старший, и это заставляет Чимина замяться. Он понятия не имеет, проведёт или нет, потому что Намджун, потому что много других факторов, которые не могут позволить ему быть максимально свободным в своих желаниях и поступках. Он сдался Чонгуку, но по-прежнему связан по рукам и ногам. — Давай обсудим это потом, потому что я не могу ни за что отвечать сейчас, — честно говорит омега, заправляется и, нагибаясь чмокает Чона в губы, желая ему спокойной ночи и слыша в ответ то же самое. Прежде, чем выйти, Чимин берет с комода флакон чужого парфюма и улыбаясь мужчине, брызгает на запястья, проходясь ими и размазывая вкуснопахнущую влагу по коже шеи. Затем он покидает комнату, закрывает за собой дверь и отправляется к себе, чтобы с тоской в душе, но улыбкой на лице встретить с работы нелюбимого супруга.