magnum opus

Богом укладывается головой на подушку и внимательно смотрит на потолочную трещину. Он замечает ее только сейчас, раньше не видел, но судя по тому, что своё начало она берет от самого угла и, вероятно, ей понадобилось какое-то время, чтобы доползти почти до самого края комнаты, она здесь уже довольно давно, вот только Богом почему-то не обращал внимания. Он чувствует, что от очередной таблетки клонит в сон, а мышцы постепенно расслабляются. Боль в голове слегка притупляется, и от этого становится легче дышать. В последние два дня он заметил, что правым глазом теперь хуже видит, а моторика правой руки уже не такая четкая, как раньше, и он почти не может вырисовывать ею ровные линии. Доктор, к которому он обратился около недели назад, не стал ходить вокруг да около, не стал просить привести родных, чтобы сообщить неприятную новость им. Этот довольно милый пожилой мужчина со строгим взглядом выдал все сразу, как оно есть без приукрас. Сказал, что нужна операция, сказал, что она не слишком сложная, но будет длиться около десяти часов, потому что у опухоли неудобное расположение, и до неё будет трудно добраться. Он не стал скрывать и то, что во время операции всякое может произойти. Сосуды вокруг опухоли стали слишком рыхлыми и уязвимыми, это может вызвать по итогу печальные последствия. И ещё довольно бодро сообщил, что неизвестно, что будет после операции, даже если она пройдёт успешно. Могут быть проблемы со зрением, с двигательной функцией. Абсолютно точно он больше не сможет рисовать, потому что нельзя будет напрягаться и сидеть в одном положении долгое время. Никакого телевизора, телефонных игрушек, никаких нервных потрясений, лишь абсолютный покой и прогулки, и то недолгие, потому что простужаться тоже не рекомендуется. Богом переворачивается на правый бок и впервые за всю свою жизнь чувствует себя меланхоличным страдальцем, который не сделал ничего особенного за свою жизнь, он лишь слонялся по дому с загадочным выражением лица и время от времени ругался с родными из-за того, что чувствовал себя лишним на этом празднике жизни. Непризнанный талант, разбитая творческая душа, хрупкий мир непонятого поэта. Теперь все это не имеет абсолютно никакого смысла. Раньше у Богома были большие планы на жизнь, а самым огромным его желанием — даже не то, что стать художником, а доказать семье, что он чего-то стоит. Время мчалось неумолимо, и ему постоянно казалось, что он чего-то не успевает, но вот он, тот самый момент, когда он действительно может чего-то не успеть, наконец, настал по-настоящему. Осознание того, что раньше все это было надумано и лишь ему казалось, пришло с понимаем того, что после операции он может не проснуться, и на этом все точно закончится. Его жизнь может оборваться, так и не успев начаться, и это то, что угнетает Богома больше всего остального. И даже желание кому-то что-то доказать теперь не имеет никакого значения. Все становится незначительным, весь мир перестаёт быть чем-то ценным, и все важное сосредотачивается в ничтожном — просто быть. Быть где-то в этом мире, неважно, в каком виде: в виде успешного художника, безработного неудачника, в виде богатого, бедного, счастливого или несчастного — неважно. Сейчас, все время страдающему Богому, кажется, что он сможет быть счастливым несмотря ни на что, вопреки всему и всем, даже, если останется совсем один, и в мире не будет никого, кто поможет ему. Единственное, что для этого сейчас нужно — остаться живым. Виктор заходит к Богому утром следующего дня. Всю прошедшую ночь он пил, а на утро проснулся со страшной головной болью. Холодный душ, пару ложек супа от похмелья и кола в жестяной банке слегка приводят мужчину в чувство. Он по-прежнему выглядит уставшим и бледным, отражение в зеркале не нравится, раздражают синяки под глазами и отёкшее после выпивки лицо. Мужчине на мгновенье кажется, что за прошедший день он состарился на несколько лет. Прежде, чем зайти к сыну — две выкуренные сигареты, как ритуал. От них легче не становится, Виктор видит, как дрожат его пальцы, обхватывающие фильтр. Он пока не решается поговорить с супругом, оттягивает этот момент, не знает, как сказать, как сообщить, потому что Богом, несмотря на то, что не является кровным господина Чона — его любимый младший сын, в котором он души не чает, и Виктор даже боится представить, какая может быть реакция, учитывая, что мужчина уже не молод и ему нельзя сильно нервничать. Виктор почти уверен, что если с Богомом что-то случится, господин Чон не сможет этого пережить. Омега усмехается и в последний раз затягивается, туша сигарету в пепельнице. — Как будто ты сможешь, герой, — говорит сам себе он, поправляет рубашку и поднимается, шлепая босыми ногами по холодной кухонной плитке. У лестницы Виктор встречает Чонгука. Тот впервые зачесал отросшие волосы назад, собрав их в небольшой хвостик на затылке, открывая высокий, выразительный лоб. У Чона брови слишком тёмные, почти чёрные, глаза и волосы такие же, а кожа бледная, молочная. С новой прической он выглядит более строгим и серьёзным. Ему идёт, но Виктору не нравится, потому что помимо прочего, этот открытый взгляд Чонгука не может не пугать. Пасынок молчит. Они стоят друг напротив друг друга несколько секунд, смотрят без слов, Виктор хочет найти что-то подходящее, чтобы поблагодарить за Богома, но усердно продолжает сжимать губы. Чонгук ждёт, хочет услышать что-то, но сам не знает, что. Ему просто хочется поговорить о чем-то с человеком, который когда-то стал его первым другом, заменил папу, был всем для его крошечного мира маленького существа. — Доброе утро, — начинает он первым. — Доброе, — как можно более безразлично отвечает Виктор и обходит Чона, быстро поднимаясь наверх, перескакивая через ступени. — Ты ещё ничего не решил с сыном? — кричит Чонгук вдогонку, заставляя отчима остановится почти на самом верху и обернуться, чтобы посмотреть вниз. — Как раз собираюсь этим заняться. Я все ещё не уверен в правдивости твоих слов. Чонгук усмехается, и этот смешок звучит слишком грубо, Виктору становится не по себе. — Что смешного? — Ничего. Просто я вдруг понял, что ошибался все это время. Я думал, что ты сильный человек, но, как оказалось, совсем нет. Ты пасуешь перед трудностями, сбегаешь, ты трусишь. Ты не можешь признать, что происходит что-то плохое, потому что тебе придётся решать эти проблемы. Но ты не можешь всю жизнь жить, прохлаждаясь за счёт денег моего отца. Повзрослей, у тебя двое взрослых детей, за которых ты не можешь взять ответственность, но зато постоянно кричишь, что у тебя двое детей. Похоже, ты ещё более никудышный родитель, чем я. — Спасибо, — раздраженно отвечает Виктор и уходит в сторону комнаты Богома. Ему не нравится слушать нравоучения от Чонгука, потому что очевидно, что он делает это только с целью разозлить, вывести, либо же обратить на себя внимание подобным образом, но внутри начинает неприятно ныть от осознания того, что есть в словах пасынка правда. Есть то неприятное мерзкое от самого себя чувство, когда ты вдруг останавливаешься на мгновенье, оглядываешься по сторонам и осознаешь, что все в твоей жизни идёт совсем не по тому сценарию, и в то время, когда все это казалось простым и правильным, когда казалось, что все, абсолютно все, под контролем, на самом же деле, все выходит из берегов. Шторм разразился прямо у него на глазах, а он этого не замечал. Он вообще ничего не замечал кроме своей одной цели — оставаться в жизни Чон Чоншика первым мужчиной, любить его, и чтобы господин Чон его любил до своей самой последней минуты, чтобы эта любовь порождала счастливое будущее для него, Виктора, и его сыновей. Омега входит в комнату к Богому без стука и сразу останавливается, закрывая дверь за собой и прислоняясь к деревянной поверхностью лопатками. Богом сидит на кровати с телефоном в руках и удивленно приподнимает брови, отрываясь от экрана и поднимая глаза на папу. — Ты опять? — безразлично спрашивает он и садится ниже, полулёжа, рассматривая родителя с ног до головы. — Что опять? — спрашивает Виктор, хотя понимает, что Богом под этим подразумевает. — Опять пришёл читать мне нотации? Что на этот раз тебя разозлило? То, что Давон принёс завтрак в мою комнату? Или я опять забыл позвонить кому-то из твоих тупых друзей, которые только и делают, что обсуждают шмотки и безразмерные кошельки своих мужей? — А тебе это настолько безразлично? Настолько противно, что ты живёшь вот так? Хочешь жить как-то иначе? Богом вздыхает, откладывает телефон и ложится набок, чтобы не видеть лицо Виктора. — В любом случае, я не из-за этого пришел. Нам надо поговорить. — У меня болит голова, я не хочу разговаривать. — Как раз об этом я и пришёл поговорить. Я знаю, что у тебя болезнь. Ты был у врача? Богом зажмуривается и утыкается лицом в подушку, недовольно сжимая пальцами простынь. Несложно догадаться, кто рассказал Виктору. — Это тебя не касается, — немного погодя отвечает омега и резко поднимается. Он хватает с прикроватной тумбочки резинку, двигается в сторону двери и на ходу завязывает волосы в небольшой хвост. Виктор становится между сыном и выходом и очень нехорошо смотрит в глаза второму. — Когда что-то такое происходит, мы должны разговаривать! — Мы уже уяснили, что никто из нас никому ничего не должен. Отойди, — он хватается за руку папы, чтобы оттолкнуть его, но тот лишь грубо отпихивает его. — По-твоему, этого я заслуживаю?! Этого? Я всю жизнь только и делал, что... — Я слышал это уже сотню раз, надеюсь, доживу до того момента, когда ты уже сменишь пластинку. — Сколько это может продолжаться, Богом? Сколько ещё этот инфантилизм будет вылезать у тебя из ушей?! Даже сейчас, когда все настолько серьезно, ты строишь из себя обиженного! Ты должен был обратиться ко мне, как только узнал, нет, ещё раньше! Должен был обратиться, когда только почувствовал, что плохо себя чувствуешь! А вдруг мы упустили время или... — «Мы»? — усмехается Богом и трёт глаза, ощущая сильную пульсацию под правым. — Тебя это никак не касается. Тебя вообще ничего, что со мной связано, не касается! Ты ещё никогда ничем мне не помог! Ты вообще меня видишь? Тебя интересует только Намджун, тебя волнует только его здоровье, его дела! Если бы он обратился к тебе за помощью, ты бы носился с ним, как с писаной торбой, а я? Что было бы, обратись к тебе я? Ты бы сказал, что я уже не ребёнок и должен начать решать свои проблемы самостоятельно. Или я ошибаюсь? — Это чушь, Богом. — Это правда! Это правда, потому что я не представляю для тебя никакой ценности. Я не брошу к твоим ногам компанию, я ни с чем не справляюсь по твоему мнению. И после всего это я должен тебе доверять? Я не стану доверять тебе свои проблемы! У меня ничего нет, я ни с чем не могу справиться, но это не потому, что я такой, а потому, что ты сделал меня таким! Я боюсь твоей реакции. Я боюсь с тобой делиться, потому что я не знаю, чего от тебя ожидать. Ты уже ненавидишь меня, да?! — Богому нельзя нервничать, но он не знает, как не нервничать. Он уже чувствует эту нарастающую головную боль. — Ненавидишь за то, что сейчас тебе придётся оторваться от своих суперважных дел и заниматься моими проблемами, да? Ты же так терпеть не можешь, когда что-то идёт не по плану. Но можешь выдохнуть. Не переживай, не придётся, я со всем справлюсь самостоятельно. Я уже нашёл врача, уже договорился о сроках операции и реабилитации. Надеюсь, что теперь камень с твоих плеч свалился, отдыхай, — на этот раз оттолкнуть поражённого Виктора не составляет труда, он сам поддаётся, потому что находится в каком-то пограничном состоянии, в желании избить сына или же наоборот утешить, обнять и расплакаться, позорно принять своё поражение, но, наконец, согласиться с тем, что многое, очень многое, что касается младшего ребёнка, он проглядел. С Богомом всегда было не просто, он никогда не плыл по течению, всегда пытался плыть против, и из-за этого случалось много ссор и недопониманий. Однако Виктор даже подумать не мог, что все его замечания воспринимаются настолько в штыки. Сын обижается сильно, при этом держит все в себе. Он высказывается только во время крупных ссор и то не всегда, именно поэтому для Виктора все это неожиданно. Когда кричишь в порыве злости — это абсолютно нормально, так Виктор думал всегда. Он думал, что их недопонимания с Богомом проходят для сына также бесследно, как и для него самого. Мужчина неожиданно резко срывается с места и выходит в коридор. Идёт к лестнице, где и находит младшего сына, спускающегося вниз. Догнать — становится делом пары секунд, а потом Виктор просто с силой хватается за чужой локоть, чтобы развернуть парня к себе. — Я хочу тебе помочь, — выпаливает он в лицо напротив. — Я хочу тебе помочь! — а это уже почти с криком. — Ты не понимаешь, насколько все это может быть опасным. Не понимаешь или не хочешь понимать. — Пусти, — Богом смотрит недовольно из-под опущенных ресниц, но мужчина не отпускает, только сильнее сжимает пальцы на мягкой коже, думает, если не сделает этого, то потеряет своего ребёнка. — За что ты так со мной? — неожиданно спрашивает Виктор, и его тон заставляет Богома стыдливо опустить глаза. Он сам не знает, что именно так действует на него: папа, который никогда таким не был, желание, наконец, быть кому-то нужным, осознание, что за него, в самом деле, переживают. Его не обвиняют в том, что он заболел и доставляет хлопоты, не ругают, не критикуют, как это происходит обычно. Ему всего лишь хотят помочь, но Богом не знает, готов ли принять эту помощь, нужна ли она ему, не будет ли с ней тяжело, потому что за всю свою жизнь, он никогда не принимал ни от кого помощи. Если не мог сделать сам, просто бросал, предпочитая никого не тревожить. — Отпусти, — снова просит младший, слегка дёрнув рукой, и Виктор поддаётся. — Тебе не нужно быть таким, только из-за того, что я приболел. — Не говори об этом так безразлично, Богом, это не простуда! — Виктора выводит из себя ощущение того, что сыну может быть плевать на собственную жизнь. Его это напускное спокойствие без ножа режет. — Я читал о симптомах. Что можешь сказать о своём состоянии? — Я не хочу сейчас... — А я хочу! Богом, говори! Я должен знать! Сильнейшие головные боли, ещё? Младший недовольно цокает языком и отворачивается. Молчит. Не знает, может ли довериться папе, не будет ли это ошибкой, не причинит ли потом ещё больше боли. — Ты же сказал, что читал симптомы?! — Читал, но я хочу знать от тебя. — Правый глаз видит размыто. Правая рука тоже замедлилась. Головные боли, головокружения, потеря памяти, как краткосрочная, так и долгосрочная, абсансы, — омега поднимает на Виктора осторожный взгляд и, кажется, впервые видит на его лице растерянность. — Доктор сказал, что симптомы уйдут, стоит только провести операцию. Доктор Ким из Сеульской больницы. Он один из лучших в этой области. Так говорят. Виктор тяжело вздыхает и опускается на лестницы, спиной опираясь на перила, а руками прикрывая глаза. Это все похоже на какой-то страшный сон, от которого он не знает, как очнуться. Никогда не было просто, всегда были какие-то подводные камни, всегда что-то заставляло нервничать, волноваться, но чтобы такое... На памяти Виктора это впервые, когда он просто не знает, что делать. У самого голова трещит по швам, и он не понимает, почему не заметил всего раньше. Возможно, потому что, что Богом и так всегда был рассеянным и отстранённым. В любом случае, это всего лишь глупое оправдание, и Виктор с неохотой должен признать, что Чонгук был прав. Он на каждом шагу кричит о том, что у него дети, а сам понятия не имеет о том, что с ними творится. Ни о разводе Намджуна, ни о болезни Богома, он ничего об этом не знал. И сейчас чувствует себя абсолютно бесполезным. — Хорошо, — неожиданно говорит мужчина и поднимается, зачесывая пальцами чёлку. — Собирайся, поедем к твоему доктору. Богом сводит брови в переносице и недовольно смотрит на родителя. — В этом нет никакой необходимости. — А я думаю, что есть, перестань препираться. Ты что, бездомный? У тебя нет родителей? У тебя нет семьи? Я умер? Почему ты должен ходить по врачам с такой проблемой один? — Виктор начинает подниматься по лестницам. — Позвони доктору и скажи, что мы скоро приедем. А я созвонюсь со своим знакомым хирургом, он поедет с нами, чтобы... — Виктор чувствует, как что-то внутри него ломается с каждым словом, потому что понимает, что сейчас придётся ехать в клинику, разговаривать с врачами об опасной болезни сына, слышать вещи, которые бы ему слышать даже в гробу не хотелось. — Я правда не собираюсь никуда ехать, — предпринимает попытку Богом, которая ожидаемо остаётся проигнорированной. Прямо сейчас он чувствует себя странно, не понимая, как реагировать на то, что произошло, но почему-то он ощущает облегчение. Может, это и к лучшему, правда, может так лучше, что теперь папа обо всем знает, и это больше не только его проблема. Переодевшись, Виктор и Богом встречаются через некоторое время в холле. Старший поправляет воротник темно-серого пальто, смотря на себя в зеркало и чувствуя, как подрагивают от напряжения пальцы. Богом сказал, что после операции все должно снова встать на свои места, но мужчина таких ужасов начитался, что теперь в это практически невозможно поверить. — Куда-то уходите вместе? — интересуется Намджун, который входит в дом, принимаясь расстегивать плащ. Следом входит высокий смуглый мужчина, на которого Виктор сначала бросает безразличный взгляд, продолжая приводить себя в порядок. — Да, нам нужно съездить по делам. Ты привёл гостя? — Вы меня не помните? — голос мужчины звучит лишь слегка отдалённо знакомо, и Виктор сводит брови в переносице, беззастенчиво уставившись на высокого альфу постриженного под насадку. — Прости, не припоминаю. Ты друг Намджуна? — Ошибся, — тут же вставляет Джун, широко улыбаясь. — Он друг Чонгука. Ин. Не помнишь его? — Ин? — с едва заметной недовольной интонацией вопроса произносит Виктор, будто пробуя имя на вкус, пытаясь вспомнить его. — Что?! — его голос звучит настолько громко и почти истерично, что стоящий рядом Богом подпрыгивает от неожиданности. — Вижу, Вы вспомнили меня. Хорошо поживаете? — улыбка на мужественном лице альфы почему-то заставила Виктора поёжится, и он сам усмехнулся этой реакции. — И как это понимать, Намджун? — Ну, мы с Ином недавно встретились, разговорилось. Оказалось, у нас много общего и... — Общего? — Виктор ещё никогда не вёл себя так грубо с кем-то в его же присутствии. — Общего?! Что у тебя с этим человеком может быть общего, будь добр, ответь! Намджун переглядывается с Ином и выпускает нервный смешок. — Пап, ты чего? Ты же сам говорил... — начинает он и замолкает, закусывая щеку с внутренней стороны. — Подожди здесь, — бросает он гостю, хватает Виктора под локоть и тащит в сторону кухни. Тот не сопротивляется, идёт покорно, потому что ему и самому есть что сказать сыну. Они останавливаются в дверях кухни и оглядываются на сидящих за столом братьев Пак, которые удивляются столь неожиданному вторжению и замолкают, удивлённо переглядываясь друг с другом. — В другом месте поговорим, — бросает Виктор, но старший сын не отпускает, крепче удерживая руку мужчины. — Почему в другом? Давай здесь. Я просто хочу знать, что ты имеешь против Ина? Мы сдружились, он отличный парень. Кто знает, может Чонгук будет рад его видеть. — Чонгук? Будет рад? — омега усмехается и приподнимает брови, качая головой. — Ты сделал это специально? Ты специально привёл этого человека в наш дом? Я не позволю ему тут находиться! — Почему? — Намджун все понимает. Понимает, а вопросы задаёт лишь для того, чтобы сделать вид, будто он не делает что-то из злого умысла. — Ты сам говорил, что Чонгук обманывает, ты был на стороне Ина, а сейчас, когда я всего лишь хочу выпить с приятелем по бутылке пива, ты меняешь своё мнение? Папа ты только что нахамил ему. Хочешь его выгнать? Хочешь испортить со мной отношения? Виктор на несколько секунд прикрывает глаза, искренне не понимая, почему все проблемы свалились на него именно сегодня. Он с силой отталкивает руку сына, поправляет смятый рукав пальто, а потом подходит ближе, смотря в глаза Намджуну своим тяжёлым взглядом светлых глаз. — Я сейчас уйду, а когда вернусь, очень серьезно с тобой поговорю. Убедись, чтобы к моему возращению этого мусора не было в моем доме. Я не позволю, чтобы такой человек маячил рядом, находился здесь с тобой или, тем более, с Богомом. Откуда я могу знать, что он выкинет в этот раз? Виктор уже хочет уйти, но Намджун снова останавливает его. — Но раньше ты говорил, что во всем Чонгук виноват. — А сейчас я говорю, что не хочу видеть этого подонка в своём доме, тем более, в качестве твоего друга. Ты ведь знаешь, что я несколько раз не повторяю! — Виктор выдергивает свою руку и отпихнув сына от дверного проема, торопится к Богому, который ждёт его в холле. Мысль о том, что он наедине с этим проходимцем, не даёт ему спокойно разговаривать с Намджуном. — Что-то случилось? — осторожно интересуется Чимин, потому что они с Намджуном вдруг случайно встречаются глазами. Вид у Пака слегка встревоженный, особенно после того, как он услышал имя Чонгука, очевидно, что эти двое ссорились именно из-за него, и у Пака стало тяжело на сердце из-за этого. — Абсолютно ничего, — безразлично отвечает мужчина и только сейчас полноценно снимает плащ. — Ты уже собрал вещи? — неожиданно спрашивает он, заставляя Чимина замяться, его лицо делается таким напряжённым, что Намуджун сразу это замечает. — Не волнуйся, я не тороплю тебя и совсем не выгоняю, я просто интересуюсь. Ты был так серьезно настроен, вот я и спрашиваю. Чимин поправляет тёмные волосы и улыбается. Получается довольно искренне, но все равно неловко. — Я все понимаю. Я в процессе, собираю вещи. Тэхен тоже будет переезжать со мной, поэтому мы должны собрать и его тоже. Ты не против, если это затянется на пару дней? — Нет, я же сказал. Можешь оставаться столько, сколько потребуется. Если понадобится помощь или что-то ещё... — ... то каблук Ким Намджун к твоим услугам, — заканчивает за него, вошедший в кухню Чонгук. На нем объемная худи чёрного цвета, светлые джинсы и белые кеды с такого же цвета носками. Это очень необычная для Чона одежда, и Чимин придаёт ей больше значения, чем словам мужчины. Это все лишь потому, что прямо сейчас этот человек выглядит очень мило и уютно. Пак уже нарисовал в голове картину, как было бы здорово снова выехать загород, провести время вместе. Чимину хочется держать Чонгука за руку двадцать четыре часа в сутки только лишь для того, чтобы лучше ощущать его. Ему мало мимолётных переглядок, которые заканчиваются также быстро, как начинаются. — Я смотрю, тебе весело, — голос Намджуна выводит Чимина из транса, и он нехотя переводит взгляд на уже почти бывшего супруга. — Да, у меня хорошее настроение, — просто отвечает омега, хватает со стола яблоко и откусывает достаточно большой кусок, отчего сок из него брызгает и стекает ровной струйкой по его подбородку. Альфа внимательно за этим наблюдает и почему-то именно в этот раз, впервые за прошедшие годы, он видит Чонгука по-другому. Не просто, как сумасшедшего мальчишку, который всем сносит крышу, не выдерживает и дня без провокаций, ругани. Он видит его, как взрослого омегу. Не своего безумного братца, готового в любой момент положить жизнь на то, чтобы испортить ему существование, а мужчину, на которого хочется смотреть. На Чонгука очень хочется. — Я пригласил в гости Ина, — неожиданно и просто бросает Намджун, видя, как буквально в секунду меняется лицо Чонгука. На нем больше нет того игривого выражения. Глаза темнеют и становятся практически чёрными, как небо перед бурей. В любом случае, Намджун сам это затеял, а значит сетовать не на кого. Он уже давно выстраивал в голове идеальную стратегию того, как от Чонгука можно избавиться, как ослабить его влияние, выбить из колеи, сломить. Идея пришла внезапно, когда он абсолютно случайно встретил Ю Аина, сына бывшего отцовского партнера, на улице. Ин узнал Намджуна первым, они разговорились, обменялись телефонами. И вот сейчас, когда голова альфы забита мыслями о разводе, о Чимине, когда в груди не перестаёт неприятно ныть, он решает полностью переключить своё внимание на Чона, а именно на то, чтобы избавиться от него и продолжить вести компанию так, как то было раньше. С приездом Чонгука, он на своём рабочем кресле чувствует нехилые иглы, заставляющие нервно дергаться снова и снова. Если есть что-то, что доставляет дискомфорт, от этого нужно избавляться, вот чему научился Намджун у своего отца в первую очередь. — Прости, что ты сказал? — с кривой усмешкой спрашивает омега и так крепко сжимает в руке яблоко, что кожа на костяшках натягивается до предела. — Сказал, что Ин зашёл к нам. Не хочешь поздороваться с ним? Лицо Чонгука впервые кажется Чимину не просто злым, но и растерянным: сведенные брови в переносице, учащённое дыхание и непонимание в глазах. Он не знает, кто такой Ин, но где-то в глубине души понимает, что кто-то не очень хороший, потому что такая однозначная реакция на этого человека, что Виктора, что Чонгука, говорит сама за себя. — Ты пьян? — голос Чона дрогнул, и это замечает даже Тэхен. Он слегка напрягается и приподнимается. — Мы можем выйти к нему, и ты сам увидишься с ним, — будничным тоном продолжает альфа. — Столько лет прошло. Наверное, тебе есть, что ему сказать?! Чонгук не верит. Не хочет верить в то, что кто-то может опуститься настолько низко, насколько опустился Намджун. Также он не верит, что этот человек сейчас настолько близко, что выйдя в комнату, он непременно встретится с ним. Это кажется чем-то не из этой вселенной. Пусть годы пролетели быстро, в то же время все это было так давно, что Чонгук чувствует будто и вовсе не с ним происходило. — Пошли, — вдруг просто говорит он и убирает яблоко на стол, вытирая лицо рукавом толстовки. — В самом деле, я давно его не видел. Сказать точно, безразлично Чонгуку или нет, нельзя. Он сам не понимает. Но если Намджун, всё-таки, это сделал, если он привёл этого человека в дом, если решил играть так грязно, Чон этого не простит, он этого просто так с рук не спустит. Ему лишь немного не по себе. Совсем тускло внутри загорается неприятное предвкушение перед чем-то неприятно-неизвестным. Омега пропускает пальцы через волосы, а потом проходит к дверному проему, упрямо смотря в глаза сводного брата, и будто спрашивая: «ты, правда, сделал это?» Конечно, ответа в них он не находит, но где-то в глубине души знает, что Намджун не блефует. Мерзкое ощущение ползёт у него по спине, когда он выходит из кухни и, едва наступая на полную ступню, двигается в сторону зала. Он слышит негромкие шаги позади, альфа идёт следом. Абсурдная ситуация. Намджун привёл в дом, человека, который однажды доставил их семье непростительно много проблем. Не побоялся ни Виктора, ни отца. Поведение человека, который либо помешался, либо настолько отбитый, что ему больше нечего терять. Лицо Чонгука трогает улыбка, когда он понимает, что этот альфа допускает одну ошибку за другой и совершает поступки, которые, наверняка, свели бы с ума любого другого, но только не Чонгука. Чон не простой человек, и почему-то этот мужчина забыл об этом. Вырыл себе могилу тем, что просто взял и забыл. Будь на месте Чонгука кто-либо другой, это было бы нестерпимо больно и страшно, у любого другого ноги бы подкосились и началась бы истерика, но омега, сложив руки на груди и оглядев высокую фигуру, стоящую к себе спиной, натягивает на лицо приветливую улыбку. Почти легко и непринуждённо. Он чувствует спиной прожигающий взгляд сводного брата, который следит, ловит каждую эмоцию, именно поэтому в этой борьбе Чонгук не может проиграть. Он знает, что нет ничего более болезненного, когда ты понимаешь, что все идёт не по твоему плану. А Чон планов Намджуна не боится, насколько бы грязными они не были. Он уже проверял, насколько многое способен вынести, поэтому сейчас не чувствует ничего, лишь лёгкое раздражение. — Насколько бессовестным нужно быть, чтобы появиться здесь после всего, — вдруг говорит омега и становится в метре от Ина. Альфа оборачивается с тёплой улыбкой на лице, и уж в этот момент что-то внутри Чонгука, всё-таки, неприятно екает. Но он сам себе не простит, если хоть одна клеточка его тела, почувствует страх по отношению к этому человеку. — Вижу, ты не очень рад меня видеть, — голос почти не изменился, только стал более хриплый. Чонгук видит впалые щеки, большие, безумные глаза, которые от непривычной худобы выглядят ещё больше, морщины, исполосовавшие лоб и кожу под глазами. Время не обошло Ина стороной, тем не менее, он выглядит хорошо, и если бы Чонгук не знал, что из себя представляет этот человек, он бы охарактеризовал его, как довольно привлекательного альфу под сорок. — Не вижу причин радоваться твоему появлению, ты ведь не в наручниках, — ехидно, но довольно бодро выпаливает Чон, снимает с волос резинку и перевязывает хвост, делая его более тугим. Его прямой взгляд заставляет Ина усмехнуться, сделать это несколько смущенно и игриво, будто между ними какие-то тёплые, доверительные отношения. — Я встретился с Намджуном и... — Конечно же, совершенно случайно, — омега проходит к дивану, садится и сразу закидывает ногу на ногу, прямо смотря в лицо Ина, который сейчас строит из себя святую невинность. — Можешь не верить, но все было именно так. Он сказал, что у тебя все хорошо, и ты теперь живешь в Корее. Я тоже недавно вернулся из Штатов. Чонгук недоверчиво щурится и не понимает, Ин притворяется, или он на самом деле считает, что может вот так просто разговаривать с ним. — Ещё я слышал, что ты до сих пор не женат и... — Собираешь досье на меня? — серьезно спрашивает Чонгук, а потом довольно улыбается, когда замечает недоумение на лице Ина. Ин. Сын отцовского партнера. Ин. Весёлый, добродушный студент-управленец. Ин. Человек, с которым когда-то Чонгуку удалось выстроить отношения подобные тем, которые сейчас у него есть с Хосоком. Почти друзья, почти родные люди. Если бы Чонгук убивал всех, кто его предал, вокруг не осталось бы никого. — Я делал это раньше. После того, как мы перестали общаться, — отчего-то честно отвечает мужчина. Ему врать не удаётся так умело, как Чону, вот почему тот без труда читает все эмоции на его лице. — Но уже давно этим не занимаюсь. Мне было интересно знать, как сложилась твоя жизнь после того случая. Несчастного случая, который произошёл между нами. Чонгук улыбается и переводит взгляд на Намджуна, вопросительно приподнимая бровь, будто спрашивая: «этого ты хотел добиться?». Вот только это самый идиотский и стратегически неверный поступок альфы. Чона этим не сломить. Он не чувствует ничего кроме отвращения, находясь рядом с Ином. Такие люди не заслуживают даже того, чтобы их ненавидели, именно поэтому омега поднимается, выпрямляясь, и стряхивает невидимую пыль с рукавов своей толстовки. — Я скажу один раз, ясно и четко, поэтому слушайте оба. Вы оба связались не с тем человеком. Мне не больно, не страшно, я чувствую себя в своей тарелке. Мне плевать на то, что человек, который совершил надо мной преступление, находится прямо перед моими глазами. Намджун, ты действительно не знаешь, кто я такой? — кривая усмешка Чонгука, отчего-то заставляет внутри альфы все сжаться. «Это и есть тот самый знаменитый взгляд психопата?!» — проносится в мозгу Намджуна прежде, чем Чон подходит на пару шагов ближе и опасно смотрит снизу. — Я не понимаю, о чем ты, — спокойно выдыхает альфа, уверенный в том, что брат с легкостью раскусил его план. — Не понимай и дальше. Но этого, — он на Ина не смотрит, лишь дергает головой в его сторону. — Этого я тебе не прощу. Раньше мне не было до тебя никакого дела, но сейчас... Сейчас покажу тебе, что я ещё хуже, чем ты думал обо мне, — он бросает на Ина убийственный взгляд и уходит обратно в сторону кухни, уже точно зная, что на этот раз его ничто не остановит. — Сынок, ты в порядке? — встревоженно спрашивает Давон и буквально подбегает к Чонгуку, когда тот входит внутрь. — А что случится? — его голос предельно спокойный. Он наливает из графина в стакан апельсиновый сок, делает несколько глотков, морщится оттого, что слишком кислый и откладывает его. — Правда, что этот негодяй приехал? Он здесь? Чонгук пожимает плечами, будто это само собой разумеющееся. — Здесь и что? — Ты его видел? — Да. Давон, что у нас будет на ужин? Мне нужно съездить по делам, я не успеваю пообедать. Может приготовишь запеченную рыбу? Чимин, который все еще сидит за столом, ковыряет ложкой свою порцию салата и не спускает с Чона глаз. Он уже немного изучил его поведение, и прямо сейчас, несмотря на внешнее безразличие, кажется, Чонгук все же нервничает. Его слегка отрывистые суетливые движения буквально кричат об этом, и когда их глаза встречаются, Чимин выдёргивает подбородок в вопросе, будто давая тем самым понять, что раскусил все, что у старшего на душе. Чонгук отрицательно мотает головой, беззвучно отвечая на немой вопрос, а потом, хватает из вазы ещё одно яблоко, чтобы чем-то занять руки и, бросив размытое прощание, уходит, направляясь во двор к своему автомобилю. Чимин провожает его взглядом, и стоит мужчине скрыться из поля видимости, он тут же с напором обращается к Давону: — Тот человек, кто он? Тэхен и Тэмин, которые до этого выходили в сад, чтобы подышать свежим воздухом, возвращаются и садятся за стол, принимаясь за фрукты. — Человек, о которым не принято говорить в этом доме. Ужасный человек. Его и человеком-то назвать с трудом получается. Я не могу поверить, чтобы Намджун общался с ним, ещё и сюда привёл! — мужчина качает головой и на нервах принимается за готовку, чтобы хоть как-то отвлечься. — У Чонгука... — осторожно продолжает Чимин и начинает ковырять заусеницу. — У Чонгука были с ним какие-то проблемы? Давон усмехается, принимаясь раскатывать подошедшее тесто скалкой. — Проблемы — это мягко сказано. Я не хочу, чтобы кто-то из вас выходил отсюда, пока этот отброс не уйдёт. Вдруг он положит глаз на тебя, Чимин. Или на твоего старшего брата. Нет, лучше оставайтесь-ка здесь. А ты, Тэмин, доставай из холодильника рыбу, поможешь мне готовить. Братья переглядываются, Чимин задумчиво закусывает губу и продолжает внимательно пялиться на Давона, который на своей спине чувствует прожигающий взгляд. Он нехотя оборачивается и бросает кусок теста на стол. — Ну, что ещё? — Расскажите подробнее. Я просто не совсем понимаю... — А тебе и не нужно всего понимать. Меньше знаешь, крепче спишь. Оставь меня. — Это как-то связано с тем, что произошло с Чонгуком, когда он был подростком? — вдруг неосторожно предполагает Чимин, и этот вопрос заставляет Тэхена напрячься, внимательно слушая. — Откуда знаешь об этом? — Чонгук сказал. Давон пожимает плечами и отворачивается, опустив голову. — Чонгук... Почему он сказал тебе? Он не любит об этом говорить. Конечно, Чимин на этот вопрос не отвечает, не может же он сказать, что это все вышло само собой, когда они проводили вместе течку Чонгука. Он молчит пару минут, а потом с нажимом в голосе повторяет: — Так кто этот мужчина, Вы так и не ответили? Давон цокает, будто в последний раз взвешивая все «за» и «против», а потом, наконец, отвечает: — Я не знаю, должен ли говорить об этом, но вы все равно узнаете от кого-то другого. Он раньше часто бывал здесь. Его отец и господин Чон были партнёрами. Между ним и Чонгуком произошла странная история. — Что за история? — с интересом спрашивает Тэхен, кладя в рот зелёный кружок винограда, больше от нервного напряжения, нежели от желания съесть его. — Я не знаю. Никто до сих пор не знает, что точно произошло, но Чонгук утверждал, что это было изнасилование. До Чимина все сразу доходит, и он прикрывает глаза, даже не пытаясь понять, как Намджун мог сделать что-то подобное, как в его голову вообще могла прийти настолько абсурдная мысль, чтобы привести в дом человека, который сделал что-то столь ужасное. Сколько бы не прошло лет, эта рана способна затянуться?! Тэхен же, который до этого нервно жевал кожуру винограда, теперь прикусывает кончик ногтя. Он чувствует, как все его тепло буквально холодеет, и от этого начинает сводить скулы. — Что значит «утверждает»? — спрашивает Тэмин, который по понятным причинам реагирует на информацию спокойнее остальных. — Этот мужчина... — Он изнасиловал Чонгука, когда ему было пятнадцать лет, — выдаёт мужчина и сводит брови, очевидно, что ему до сих пор больно об этом вспоминать. — Но утверждает, что не делал этого. Утверждает, что все было по обоюдному согласию. Ссылается на то, что Чонгук склонен к вранью и манипулированию другими людьми. Он просто цитирует заключение психотерапевта, когда пытается оправдаться. — Может, он говорит правду, а Чонгук врет? — предполагает Тэмин и видит, как Чимин начинает отрицательно мотать головой. — Чонгук не врет, это не могло быть по обоюдному согласию. — С чего такая уверенность? — усмехается старший. — Я не имею ничего против этого парня лишь потому, что лично мне он не сделал ничего плохого. Но разве ты не помнишь, как он доставал тебя поначалу? Потом он врал, что не делает этого и буквально водил всех за нос. У него хорошо получается врать и притворяться. Он хорош в этом, поэтому если нет неоспоримых доказательств того, что он не врет, я не думаю, что есть повод нападать на того человека. «Доказательства есть», — думает Чимин, но не произносит этого вслух, потому что не может просто взять и сказать при всех, что Чонгуку не нравятся альфы, и он бы никогда не лёг добровольно в постель с одним из них. — Господин Чон и Виктор рассуждали также, как сейчас рассуждает Тэмин, — с грустью произносит Давон и возвращается к своему тесту. — Они решили поверить этому проходимцу, и, чтобы замять скандал, заставили Чонгука молчать. Конечно, он не делал этого, но ему было пятнадцать лет. Тогда он совсем не знал, что нужно делать в подобной ситуации. Скорее всего, он просто мечтал убить Ина. И всех, кто его покрывал. Чимин начинает чувствовать нестерпимую головную боль, а ещё невероятную обиду за Чонгука. Он не вдавался в подробности, чтобы не тревожить старые раны, но даже не думал, что эта история может принять такой облик. — Значит, подонок не понёс никакого наказания? — пробурчал себе под нос Чимин, разговаривая больше с собой, чем с остальными. — Не понес, — подтвердил Давон. — Продолжил жить своей обычной жизнью, будто все это обычные вещи, шутки. Конечно, Чонгук не из тех людей, кому подобным можно сломать жизнь, но сколько ещё... — Не из тех? — недовольно переспрашивает Чимин и буквально спрыгивает с места. — О чем вы говорите? Что значит «не из тех»? Чонгук обычный человек, конечно же, это сломало его жизнь! Стать папой в пятнадцать лет из-за какого-то ублюдка! По-Вашему, это не может сломать жизнь? Тэхен физически чувствует, как после этих слов его сердце проваливается куда-то вниз. Даже голова начинает кружиться. Он не знал. Конечно же, он не знал. Да, Чонгук слишком ветреный, красивый и интересный человек. Да и первый сексуальный опыт обычно бывает в подростковом возрасте, Тэхен все это знает. Но он думал, что был всего лишь глупой подростковой ошибкой, но никак не последствием чего-то столь чудовищного. И теперь все становится на свои места. Чонгук отказался от него не потому, что ничего не чувствует, а потому что ненавидит. Как и весь тот день, как и того человека, который напал на него, как родителей, которые не защитили его. Поэтому Чонгук и не пытался за все эти годы узнать. Поэтому никогда не интересовался и просто забыл, вычеркнул из жизни. Конечно. И правильно. Тэхен бы и сам так сделал, зачем помнить о том, что причиняет боль. Пусть Чонгук выглядит так, будто ему плевать, Чимин прав, это не может пройти бесследно. — Просто перестаньте, — просит Чимин, понимая, что, возможно, где-то перегнул палку и был слишком груб, но все равно продолжает, потому что чувствует своим долгом сказать эту мысль. — Просто перестаньте думать, что у Чонгука сердце из камня, это не так. Он такой же человек, как и все. Может, в чём-то он более прагматичный и расчётливый, может быть на что-то он реагирует менее эмоциально, чем обычные люди, но это не значит, что к нему можно так относиться. Не значит, что трагедиями его жизни можно пренебрегать! Слова Чимина так ярко отзываются в сердце Тэхена в связи с тем, что он только что узнал, что тот резко вскакивает с места, да так, что стул из-под него с грохотом валится на пол. Почему он вообще должен переживать обо всем этом, это не его история, она никак его не касается. Это было с кем-то другим, не в его жизни, не с ним. Да, с его папой, с отцом, которого теперь он никогда и знать не захочет, но верно ведь говорят, что родители не те, кто родил, а те, кто воспитал. Да, раньше ему хотелось любви от Чонгука, хотелось, чтобы он признал его, забрал, полюбил, чтобы понял свои ошибки, признал их. Но сейчас, после всей этой правды, которую лучше бы он никогда в жизни не слышал, это кажется абсолютно невозможным. Трясущимися руками юный альфа пытается оттянуть ворот футболки, ему кажется, что тот слишком тугой, давит, нечем дышать, этот водоворот боли накатывает неконтролируемыми потоками. Он и так знал, что его никогда не хотели. Никто не ждал его появления на свет, никто не мечтал о нем, никто не любил его, когда он был ещё в животе. Но почему-то сейчас от этого ещё больнее. Наверное, никто в мире не хотел бы узнать, что он стал плодом чьих-то страданий. Он пулей пролетает мимо гостиной, где все ещё разговаривают Намджун и Ин. Не хочет смотреть на них, но взгляд сам собой проходится по высокой фигуре мужчины и, когда они сталкиваются взглядами, Тэхен тут же отворачивается, потому что не желает видеть этого лица. У альфы мысли о том, что Чонгук солгал, нет. Очевидно, что солгал тот, кто совершил преступление. Очевидно, что Чонгуку, который все время в этой семье лишний, не поверили лишь для того, чтобы в очередной раз снять с себя ответственность. Это очень в стиле господина Чона и его мрачного супруга. «Не хочу ничего знать», — мотнув головой, говорит сам себе юноша и быстро пробегает по лестницам в свою комнату. К вечеру в доме становится совсем тихо. Вернувшись из больницы, выслушав, насколько все серьезно, Виктор без слов отправляется в свою комнату, чтобы все обдумать, чтобы отдохнуть хотя бы полчаса от этих надоедливый, назойливых мыслей, потому что голова от них уже трескается. Богом Виктора не трогает. Он все ещё с опаской относится к его искреннему порыву быть рядом, поэтому лишний раз не привлекает к себе внимания. Он тоже тихонько уходит к себе, выпивает несколько таблеток обезболивающего, переодевается и, уткнувшись лицом в матрац, засыпает. Чонгук возвращается с работы позже обычного. У него наверху целая папка с доказательствами коррупции в Automakers, но всего этого абсолютно недостаточно, чтобы схватить крупную рыбу. Погибнут мелкие сошки, которые, скорее всего, совсем не при чем. Чонгука, конечно, это мало волнует, но если это произойдёт, ему уже никогда не удастся поймать гендиректора. Это очевидно, что дорогие подарки своему благоверному он делал именно из этих денег. Трус. Трус, который привёл в дом не пойми кого, лишь бы выиграть этот раунд. Да только не выйдет из этого ничего, Чонгука с помощью этого не уязвить, не поймать. Ощущение чужих пальцев на своей коже с того самого момента, как он встретился глазами с Ином, не покидает. Его будто только минуту назад всего облапали, больно держали за руки, оставляя следы. Чонгук думает, что самое мерзкое в жизни — член альфы в нем, и эти отвратительно-резкие, грубые толчки. Блевать тянет. Чон передёргивает шеей и, закинув ноги на соседний стул, выпивает виски со дна стакана. Он, кажется, совсем не пьянит его, только разливает противное тепло но венам. Чонгук злится от этого сильнее и отодвигает почти полную бутылку подальше. В такие моменты хочется одиночества. В моменты, когда противно зудит внутри, хочется, чтобы никто не трогал. Чонгуку хочется в клуб. Или каких-то других ярких эмоций. Ему хочется растоптать всех этих лжецов и обманщиков, хочется сломать жизнь всем, кто прежде ломал его, чтобы потешить собственное самолюбие. «С кого мне следует начать? — думает Чонгук и перестаёт крутить в руке стакан, когда в помещение входит Намджун. — С того, кто никак не перестанет прыгать выше жопы?» — он склоняет голову и оценивающе проходится по высокой фигуре брата, который бросив на старшего безразличный взгляд, шлепает к холодильнику. Бутылка витаминного фреша оказывается у него в руке, после чего мужчина спешит покинуть кухню, однако Чонгук... — А ты та ещё крыса, Ким Намджун, — эти слова заставляют альфу остановиться и обернуться. — Если ты опять об Ине, — спокойно говорит он, откручивая крышку бутылки, — то не понимаю, что тебя так взбесило, я всего лишь пригласил друга на кофе. — Друга, который совсем не в приятельских отношениях со мной? — Хосок тоже мне не приятель, однако ты зовёшь его сюда, так почему я не могу? — Потому что ты никто, — просто отвечает Чонгук и поднимается, подходя почти вплотную к альфе. — Ты никто, ты не умеешь работать с фактами, ты поступаешь, как крыса. Ты играешь грязно. Ты притащил в мой дом насильника, человека, которого я много лет пытался упечь за решетку. Не знал? — Знал, — на самом деле, Намджун начинает нервничать, но он старается этого не показывать, изучая внимательно человеческие эмоции, омега сразу же замечает это. — Но недопонимание только между вами, почему я должен быть в этом замешен? Тем более, я не могу верить тебе без доказательств. Ты говоришь, изнасилование было, Ин говорит, было по-обоюдному. Я ведь могу выбрать сторону? — Ты выбираешь ту сторону, которая позволит тебе прикрыть свою задницу. О чем ты думал? Думал, что я сейчас сойду с ума, увидев его, думал, что меня схватит триггер, я закроюсь в комнате и больше не смогу ничего предпринять? Ты на это рассчитывал? — Чон усмехается с таким усердием, что Намджун чувствует, как его лицо обдаёт запахом виски. — Но не вышло. Как видишь, не вышло, и никогда не выйдет, потому что мне плевать на таких жалких людишек, как ты или Ин. Вы оба друг друга стоите. Один садист, а другой мазохист. Что? — он вздергивает подбородок и с силой давит указательным пальцем на плечо мужчины, несильно толкая. — Что? — уже громче. — Удивлён? Не по сценарию пошло? Просто сдайся. Сдайся и признай, что ты ничего против меня не можешь. — Ты пьян, — Намджун пытается убрать от себя руки брата, но тот продолжает, пихая уже целой ладонью, отчего альфа отходит на несколько шагов назад и упирается спиной в стену. — Не пьян, ни капли. Просто ты не видишь дальше своего носа. Ты так давно меня знаешь, но творишь какую-то дичь. Неужели, ещё не понял, что в игре против меня нужно действовать, а не пытаться остаться на плаву, бесконтрольно барахтая ручками-ножками в разные стороны. Ты жалок и бесполезен, — говорит он и снова проходит к столу, довольный произведённым эффектом. Однако этого кажется мало, и он продолжает, чтобы добить и сделать больнее, — хотя, что я могу ждать от человека, которому собственный муж изменял за соседней стеной. До альфы информация доходит не сразу. Он сначала сводит брови, смотря не понимающе на брата, а потом, проглотив глубокий ком, выдавливает: — Что ты имеешь в виду? — А ты не знаешь? Правда не знаешь, из-за чего разводишься? Поверил в то, что любовь прошла и завяли помидоры? Намджун, этой любви никогда не было. Омега, которого тянет к омегам, никогда не полюбит альфу. Это противоестественно, невозможно. Альфа тяжело вздыхает и трёт лицо. — Мне неинтересно слушать бред, который ты собираешься вновь выдумать. — Действительно. А зачем? Зачем засорять свои мысли, напрягать мозги, чтобы догадаться, почему твой Чимин перестал спать с тобой, — теперь на лице Намджуна то самое выражение, которое Чонгук хочет видеть — растерянность и страх. — Зачем пытаться понять, почему его чувства так резко изменились, почему он ушёл, почему оставил тебя несмотря на то, что лучше партию провинциалу не найти. Почему он все это сделал, Намджун? — Ты несёшь какую-то чушь. — Ты просто веришь в то, во что хочешь верить, дорогой брат. Но правда в том, что мне не нравятся альфы. Как думаешь, омега, которому не нравятся альфы, будет добровольно спать с одним из них? — он проводит языком по сухим губам и снова подходит ближе. — А ещё правда в том, что Чимину альфы тоже не нравятся, и всякий раз, ложась в твою постель бедняжке приходилось возбуждаться, смотря всякие запретные ролики перед этим. — У тебя не все дома, — говорит Намджун, но настолько тяжело и неуверенно, что у него буквально дрожит голос. Чонгук пожимает плечами. — Может и нет. Но это не помешало мне отобрать у тебя Чимина. Он — мой. — Нет. Нет, Чонгук, — кулаки альфы сжимаются, и Чон внимательно наблюдает за этим, улыбаясь. — Ты всегда можешь спросить у него лично. Спроси у него. Спроси, и он не станет отрицать очевидного. Нервный выдох вырывается у мужчины изо рта, после чего он бросает сок на столешницу и быстрым шагом, почти бегом несется наверх, где уже через несколько мгновений, врывается в комнату Тэхена и буквально выдёргивает Чимина за руку из постели. — Эй, что случилось?! — испуганно кричит омега, и оборачивается на братьев, которые выскакивают в коридор за супругами. Руки альфы крепко сжимаются на плечах Чимина. Абсолютно точно будут синяки, следы. Пак хватается пальцами за предплечья мужчины, чтобы отодвинуть его, разъярённого, от себя. Но хватка мертвая, и это пугает. Омега широко открытыми глазами смотрит на Намджуна и ждёт, что тот, наконец, начнёт говорить, но альфа буквально глотает эту правду, потому что внутри, под жилами, он не хочет слышать ответ Чимина. Потому что в этом случае все рухнет. Да, их брака и так уже нет, но все хорошие воспоминания, все что было светлого между ними, разрушится. Все потеряет смысл, потому что любовь к Чимину была чем-то единственным настоящим в его жизни. И он искренне надеялся, что это все взаимно. — Скажи мне, Чимин. Скажи-ка мне, — тихо спрашивает он, но в голосе слышна зарождающаяся истерика. — Из-за чего мы разводимся? Какое-то шестое чувство заставляет Чимина понять, что альфа все знает. Но почему-то страха нет. Возможно, где-то глубоко внутри, он и так знал, что рано или поздно это случится. Рано или поздно любая правда откроется. — Намджун... — выдыхает Пак, лишь потому, что не готовил речь и не знает, с чего начать. Хотя подобное, наверняка, ничем нельзя оправдать. — Говори, — снова едва слышно, — говори!!! — а вот сейчас уже надломленный крик, от которого внутри у Чимина что-то обрывается и он снова инстинктивно сжимает руки, чтобы отодвинуть от себя супруга. — Иначе я убью вас. Убью вас обоих! Говори мне! Говори! — Прекрати это! — пытается встрять Тэхен, но Тэмин останавливает брата, схватив за руку. Он опускает глаза, потому что понимает, все понимает. Чимин натворил что-то, что нельзя простить. — Не трогай... — наконец подаёт голос Чимин, — не трогай его. Намджуну кажется, что он вот-вот задохнётся, потому что все очевидно. По одной этой фразе все очевидно. Все, что сказал Чонгук — все правда. — Он ни в чем не виноват, это все я. Никто меня не заставлял, я сам. Поэтому, умоляю, не трогай его. Только я перед тобой виноват, только я должен перед тобой отчитываться, но не он. — Ты... — не веря, шепчет альфа. — Ты даже не попытаешься оправдаться? Не скажешь, что это его вина, не скажешь, что он... — мужчина задыхается собственный гулким дыханием, боль в груди нарастает, и это уже практически невозможно вынести. В собственном доме. С омегой. С Чонгуком. Пак сглатывает настолько громко, что это слышно всем. — Не стану. Любой другой в этом доме уже бы все повесил на него, но я не смогу, потому что это будет очередная ложь. Это не он. Это все я. — Заткнись, — просто говорит Намджун и отпускает Чимина, едва держась на ногах. — Я не хочу ничего слушать. Не хочу слушать, как ты защищаешь этого ублюдка, если ты скажешь ещё хоть слово, я убью его. Я его убью, Чимин. Пак давит слёзы и отрицательно мотает головой, а когда замечает свернувшего в коридор Чонгука, крепко хватает Намджуна за руку. — Это все я, Намджун, пожалуйста, это все моя вина! Он не сделал ничего плохого, я клянусь. Ты должен злиться только на меня, только я... — альфа с силой вырывает руку и отталкивает Чимина, преодолевая расстояние до Чона в несколько шагов. — Спросил? — буднично интересуется омега и ойкает, когда Намджун резко хватает его шею пальцами и с силой прижимает к стене, больно ударяя затылком об стену. В этот раз Тэхен все же срывается с места, но не успевает ничего сделать, потому что Ким резко оборачивается к нему и выпаливает: — Только подойди, я сделаю ещё хуже, — и это останавливает юного альфу, но он остаётся близко, буквально в метре, чтобы успеть, если ситуация дойдёт до критичной точки. Он все ещё не понимает, что происходит, но это и неважно, поведение Намджуна ничем нельзя оправдать. Однако в этот момент, Тэмин подходит к нему вплотную и тянет за руку, пытаясь увести. Альфа вырывается, не даётся, но старший смотрит так зло и настойчиво, а ещё говорит, что это семейное дело, которое их не касается, что Тэ нехотя сдаётся, и братья уходят в сторону лестницы. Тэмин и Чимина прихватить пытается, но тот ловко скидывает руку брата и остаётся. Остаётся, потому что это в первую очередь касается его. — Чего ты хочешь? — выпаливает Ким в лицо Чонгуку. — Чего хочешь? Хочешь, чтобы потолок этого дома рухнул на наши головы? Этого ты хочешь? Почему он? Почему именно я?! Отвечай! — последнее слово Намджун буквально кричит, сильнее сжимая пальцы на чужой светлой коже. Чонгук тянет к ним руку, хватается поверх, чтобы освободиться, но не выходит, альфа слишком сильный. — Молчишь? Я спросил тебя, почему ты это сделал со мной?! Почему именно я?!!! — его крик настолько громкий, что у Чонгука начинает звенеть в ушах, и именно это забавляет его. Из его рта вырывается несколько едва слышных смешков, а потом он выдаёт: — Потому что это весело. Намджун застывает. Его тяжелый взгляд, пытливо смотрящий в глаза Чонгуку, ищет на дне зрачков что-то человеческое, но этого просто нет. Внутри него ничего нет. Этот человек абсолютно пустой. — Что? — всё-таки, выдавливает из себя альфа, потому что здравый смысл требует объяснений, ему просто нужно понять, иначе сойдёт с ума. — Весело, — повторяет Чонгук и продолжает говорить, несмотря на то, что Чимин здесь и прекрасно его слышит. — Мне было весело осознавать, что он жертвует всем, когда остаётся ночевать в моей постели. Мне было весело целовать его, зная, что ты ждёшь его, а он не торопится, потому что хочет быть со мной. Мне было весело, потому что ты ничтожество, над которым так здорово издеваться, — последняя фраза тонет в звучных смешках, на фоне которых слышится тяжелое дыхание Чимина. — Жить, на самом деле, так скучно. Но благодаря тебе, мне стало веселее. Спасиб... — Чон не успевает договорить, чувствует, как одну руку Намджун размыкает, а другой отвешивает ему звонкую оплеуху. Не столько больно, сколько унизительно. Его ударили, словно глупого школьника, лучше бы треснул кулаком. Удар тяжёлой ладони пришёлся в район глаза, и Чонгук мысленно выругался, понимая, что без синяка не обойдётся. — Сво-лочь, — по слогам произносит мужчина. — Ты просто грязная, омерзительная сволочь, — глаза у Намджуна красные вплоть до покрасневшей слизистой, выглядит жутко, выглядит так, будто альфа вот-вот либо убьёт, либо заплачет. — Ты ответишь за все. Я никогда не прощу тебе это. — Я тоже, — уже более серьезно говорит Чон. — Я тоже никогда тебе это не прощу, — и каждый из них имеет в виду собственные обиды. Альфа уходит, у поворота с силой бьет кулаком по стене, и это заставляет и так испуганного Чимина, сжаться и обхватить себя руками. Пару минут они стоят молча и совсем не двигаются. Слышно только порывистое и нервное дыхание Чимина и то, как Чон время от времени цокает языком. В какой-то момент, когда силы понемногу возвращаются, Чимин делает несколько неуверенных шагов и берётся пальцами за толстовку Чонгука. — Пошли. Нужно приложить к глазу лёд, а то наутро будет очень плохо, — он собирается пойти вперёд, но старший не двигается с места. — Пошли, — спокойный тон омеги совсем не звучит, как хороший знак, поэтому Чон убирает чужую руку и поднимает на ее обладателя глаза. — Что ты сейчас делаешь? — Веду тебя вниз, чтобы приложить лёд. — Ты разве не слышал все, что я только что сказал? Чимин приподнимает зрачки и быстро-быстро моргает, чтобы запихнуть дурацкие эмоции обратно. Чонгуку хорошо, у Чонгука их нет, и ему не нужно силиться, чтобы выглядеть стойким и безразличным. — Слышал. — И? Все ещё хочешь позаботиться о моих синяках? Чимин замолкает буквально на несколько секунд. Его красивые волосы, прилипшие ко лбу, капли пота, выступившие от напряжения и до невозможности грустные глаза заставляют Чонгука почувствовать собственное сердцебиение. Конечно, он не особо придаёт этому значения, но его сердце впервые участило темп из-за другого человека. — Зачем ты так? — Чимин не знает, зачем задаёт этот вопрос, потому что также не знает, что хочет услышать. Наверное, спрашивает, потому что больше нечего спросить. — Настолько твоему сердцу было больно увидеть сегодня того человека, что ты решил стереть с лица земли все на своём пути? Намджуна, меня... Вот только, что лично я тебе сделал? Почему, делая больно ему, ты так сильно ранил меня? — голос Чимина спазмировал, и он иногда останавливался, чтобы не зарыдать. — Я ведь уже подал на развод. Я ведь уже ушёл от него, я же сказал, что не буду тебя доставать, так почему ты так со мной?!! — все же, Пак не выдерживает и срывается на крик. — Почему? — Просто ударь меня, чтобы полегчало и... — Не хочу! — перебивает Чимин. — Не хочу. Я ведь спросил. Это из-за того человека? Тебе стало так больно, что ты... — Это тут не при чем, — отмахивается Чон. — Тогда что? Подставлять кого-то и предавать... — он прикрывает ладонью глаза и тяжело выдыхает, сдерживая слезы. — Это так похоже на что-то, что ты обычно делаешь, да? — Не выставляй меня так, будто сам другой. Ты тоже предал своего супруга! Предавал его всякий раз, как приходил в мою постель, или я в чём-то не прав? — Но это совсем другое! — восклицает омега и почти задыхается от безысходности. — Я его не любил! — Но я тоже... Я тоже тебя не люблю, — кричит Чонгук, а у самого уши закладывает, когда видит этот испуганный и разочарованный взгляд Чимина. Тот молчит какое-то время, приложив пальцы ко рту, а потом кивает, будто сам себе. — Точно, не любишь. Я чуть было не забыл об этом, — честно признаётся Пак и собирается уйти, но Чонгук перехватывает его руку своей ладонью, заставляя младшего обернуться на себя, предварительно остановив взгляд на их сжимающихся руках. Чон молчит, тоже смотрит вниз, на маленькие пальчики Чимина, которые так деликатно пытаются вырваться из горячего плена. — А ты? — на выдохе спрашивает Чонгук, продолжая игнорировать, что удары сердца становятся все более частыми и гулкими. — Ты любишь...? Чимин окончательно отпускает чужую руку и сжимает губы, демонстрируя подобие улыбки. — Ты должен знать это лучше, чем я. Тот, кого любят, всегда чувствует лучше, — с этими словами Чимин возвращается в комнату Тэхена и принимается собирать вещи, чтобы окончательно покинуть этот дом до рассвета.