magnum opus

[1] Чонгук делает МРТ всякий раз, как бывает в Сеуле. Это началось ещё в раннем детстве и повторялось каждый год, пока он не уехал жить в Чехию на постоянной основе. Лежать в замкнутом пространстве не кажется чем-то приятным, и он нервно постукивает пальцами ожидая, что это вот-вот прекратится. Господин Нам, психолог, который ведёт Чонгука с детства, тот самый, который первым заметил признаки асоциального расстройства личности у своего подопечного, сидя в кресле, внимательно рассматривает полученный результат и покачивает головой из стороны в сторону. Почти никакой активности в передней островной коре, той части головного мозга, которая отвечает за эмпатию. — Ты все еще не нашёл парня, с которым хотел бы провести остаток дней? — Мне не нравятся альфы, док. — Я не говорил «альфу», я сказал «парня». Я ведь не прошу тебя обязательно связывать жизнь с альфами, я прекрасно помню, что тебя не привлекает противоположный пол. Но было бы замечательно, если бы ты нашёл кого-то, с кем тебе хорошо. Например, кого-то, кто мог бы мириться с твоими милыми странностями. — Вряд ли есть кто-то, кто считает их «милыми». Думаете, это возможно? Что там на снимке? — Все как обычно, — просто отвечает мужчина. — Но глупо ждать чего-то другого, Чонгук. Асоциальное расстройство — это не болезнь, это особенность. Если человек родился без пальцев на руке, странно ждать, что они отрастут в течение жизни. — Странно, — кивает Чонгук и почему-то начинает внимательно рассматривать свои пальцы. — Но ведь можно их протезировать. — Можно, — увлечённо отвечает господин Нам. — И даже нужно. В случае с чувствами протезом будут являться другие люди. Они должны быть опорой и учить чувствам. Даже если кажется, что не получается, нужно пробовать снова и снова. Есть ведь кто-то, к кому ты привязан?! Чонгук проводит руками по волосам, зачесывая их назад, и задумчиво откидывается на спинку кресла, сжимая пальцами подлокотники. «Кто-то, к кому привязан...» — Человек, о котором ты думаешь, хотя бы иногда. Которого хочешь увидеть, когда тебе скучно, нечем заняться. Есть кто-то на примете? Возможно, ты чувствуешь что-то похожее на тоску по нему? — Тоску? — переспрашивает Чонгук, пытаясь прислушаться к внутренним ощущениям. — Да. Это когда ты хочешь увидеть человека, когда представляешь новую встречу и никак не можешь отделаться от мысли, что эта встреча обязательно будет незабываемой. Вам будет вместе весело, вы будете смеяться, наслаждаться, много разговаривать, но также много молчать, находясь друг с другом. Чонгук прикрывает глаза, чувствуя, как слова дока проникают в него, касаются чего-то очень глубинного в его душе и сознании, наполняют его тело странным и ранее незнакомым чувством предвкушения. Предвкушения новой встречи, которая после слов мужчины кажется такой реальной, будто дожидаться осталось всего ничего. — У тебя есть такой человек? — снова переспрашивают мужчина, а у Чонгука в голове чётким контуром вырисовывается имя: «Чимин». Это правда, Чимина Чонгук с радостью бы увидел сейчас. Он ещё не знает, что сказал бы ему, да и это неважно. Обычной встречи хватило бы, потому что за те четыре месяца, что они не виделись, за те долгие недели и бесконечные дни, что они больше никак не присутствовали в жизнях друг друга, Чонгук не думал о Чимине разве что во сне. Но иногда младший коварно нарушал покой омеги и нагло навещал его и во снах тоже. Чон не придает этому большое значение. Конечно, это выходит из ряда вон, потому что с предыдущими любовниками такого не случалось. Такого вообще никогда не случалось. Он каждый день с кем-то ссорится и перестаёт общаться, это абсолютно в стиле Чон Чонгука, но никогда это не проходит так... тяжело. Тяжело, потому что Чонгуку тоскливо и снова скучно. Раньше он мог пойти к Чимину, сесть рядом, поговорить, поцеловать его, заняться с ним сексом, сделать все, что захочет с ним, потому что сам Чимин ему никогда не отказывал ни в чем. А сейчас было странно. Апатия затопила Чонгука настолько, что он добровольно решил сходить к господину Наму. — Думаю, что такого человека у меня нет, — врет Чонгук и садится прямо. У него болит нёбо из-за того, что залпом выпил слишком горячий чай, и он не перестаёт думать о том, что Чимин мог бы пожалеть его. — Я, пожалуй, пойду, — он поднимается и как-то рассеянно смотрит по сторонам, будто забыл, куда положил своё пальто. — Ты уверен, что у тебя все хорошо? — спрашивает господин Нам, когда Чонгук уже поправляет воротник, который то и дело пытается залезть вовнутрь. — А почему нет? Доктор спрашивает не просто так, Чон выглядит рассеянным, дёрганным и даже уставшим. И все это совсем не свойственно людям с асоциальным расстройством личности. — Ты о чем-то беспокоишься? — Да, — бросает мужчина и тянет улыбку. — О том, что ужин съедят без меня, — он хватается за ручку двери и тянет ее на себя. — Я скину оплату за консультацию по номеру Вашего счета. Всего хорошего, док. Уже через каких-то пару минут Чонгук сидит за рулем своего автомобиля и крепко сжимает в руках руль. Ему не нравится своё состояние. Он просыпается каждый день настолько уставшим, будто и не спал вовсе. Его будто камнями бьют каждую ночь, а он пытается выбраться, выжить, но ничего не выходит, потому что он почти рассыпается на части. Чонгук часто прислушивается к себе и пытается понять, что именно с ним происходит, но понять не получается, потому что это странное состояние — новое для него. Он никогда не чувствовал себя настолько сломаным. Будто внутри что-то рассыпалось, развалилось, и ничто не способно собрать это вновь. Его машина паркуется рядом с новеньким серебристым BMW, который Хосок взял в кредит в прошлом месяце. Они должны были встретиться у клуба ещё пару часов назад, но Чонгуку вдруг взбрело в голову заехать к доктору Наму, поэтому он задержался. Музыка слышна даже на улице, и почему-то Чону не хочется идти внутрь. В голове всплывают моменты, когда он делал все, чтобы избавиться от чувства скуки, буквально лез на стены и постоянно зависал в подобных местах, накаченный алкоголем и экстази. Почему-то становится неприятно от этих воспоминаний, и Чон с трудом проглатывает ком, образовавшийся в горле. Он не понимает, почему снова идёт по уже знакомой дороге, а ещё не понимает, когда так случилось, что эта дорога перестала приносить удовольствие. Чон оказывается внутри, и музыка из динамиков ударяет по ушам, отчего начинает раскалываться голова. Впервые он попробовал наркотики в подростковом возрасте, как раз после того, как отказался от ребёнка. Он лежал на кровати, в комнате было пусто и темно. Ему было скучно и пусто внутри. Незримое присутствие малыша больше не скрашивало его одиночества, и Чонгук снова почувствовал себя самым одиноким человеком на планете. Одиночество было не только снаружи, но и внутри. Каждая его клетка умирала от вынужденного состояния, и Чонгук решил сделать все, чтобы избавиться, вырвать из себя темный ком неприятной зловещей энергии. Глупо было полагать, что экстези чем-то помогут, но светло-голубые таблетки, в самом деле, действовали на него как-то по-особенному. Они заполняли эту пустоту, и теперь Чонгук мог хотя бы что-то чувствовать. А так он не чувствовал ничего. Он делал множество вещей, которые могли забрать его из пучины омерзительного чувства отрешённости, но ни одна из них не вдохнула в него жизнь по-настоящему. Все было игрушечным, каким-то искусственно созданным. Чонгуку тогда казалось, что все реально, что ему становится лучше, он начинает чувствовать вещи, которые не чувствовал до этого, но все оказалось ложью. Он понял это совсем недавно. В какой именно момент пришло осознание того, что его жизнь — один сплошной обман, уже и не вспомнить. Но это точно произошло после ухода Чимина. Дни снова стали походить друг на друга. Сначала это происходило незаметно, и первое время мужчина даже не замечал, что что-то изменилось. Он просто засыпал и просыпался, работал, приходил домой, и как-то раз, сидя в парке, понял, что стало пусто. Эта пустота была ровно такая же, как та, которая была ему уже известна. Он не понимал, почему должен раз за разом испытывать это, проживать то, что, казалось бы, осталось уже позади. Но Чонгук стоял перед зеркалом и снова видел туннель за своей спиной. Туннель, который готовился к тому, чтобы забрать его по ту сторону радости. Хосок находит друга сам. Чонгук больше десяти минут стоит у самого входа и бездумно водит зрачками по танцующей толпе внутри зала. — Тебя попросили тут вместо охраны постоять? — весело начинает альфа и всем телом наваливается на Чонгука в попытке обнять. Второму это объятие абсолютно не нравится, и он несильно толкает мужчину, чувствуя хорошо ощутимый запах перегара. — Ты уже успел? — усмехается омега, а сам хватает из руки Хосока алкоголь и до дна выпивает. Горло неприятно жжет, даже саднит. Но он делает это, думая, что как и раньше сможет наполниться. Если уж говорить совсем откровенно, то Чон вовсе не знает, что может его развеселить. Ему уже неинтересна вкусная еда, он объелся ею до отвала. Ничего необычного в алкоголе, наркотиках. Ничего крутого в новой одежде, ничего классного в тачках и работе. А от особняка, в котором он живет и вовсе тошнит. Что бы он ни сделал, все будет не тем. Его душу больше ничто не способно тронуть. Чонгук усмехается, потому что души у него тоже нет, и это самое обидное из всего вышеперечисленного. — Я могу купить билеты в планетарий. Обычно ты не делаешь ничего подобного, вдруг тебе понравится, — предлагает Хосок, когда уже третий алкогольный коктейль опрокидывается в Чонгука. Максимально глупо. Наверное, впервые в жизни Чон так отчётливо понимает, что это ему не помогает, а Хосок смотрит на омегу, которого знает столько лет, и совершенно не знает, как ему помочь. Обычно эти периоды проходили быстро, но теперь оно затянулось на месяцы. Внутри Хосока что-то неприятно дрожит, когда он думает, что уже никогда не будет так, как раньше. Чонгука сложно назвать кем-то, кто умеет наслаждаться жизнью, но, по крайней мере, раньше он был более счастливым, если это можно так назвать. Жизнь сделала своё дело. Она добралась даже до неуловимого Чон Чонгука, который прямо сейчас буквально источает тоску и печаль. Для Хосока, как для человека, способного и умеющего чувствовать, очевидно, что эта тоска по Чимину. Для Чонгука, который раньше ничего подобного не испытывал — нет. Где-то очень глубоко внутри что-то ему подсказывает, что всему виной этот глупый мальчишка, который перевернул его жизнь всего одной фразой, одним взглядом, наполненным слезами. Именно в тот момент впервые что-то пошло не так. Именно в тот момент сердце Чонгука забилось по-особенному, и завуалированное, но такое очевидное признание в любви стало для него чем-то за гранью. Впервые в жизни кто-то, так и не озвучивший слова о любви, стал для него особенным. Но Чонгук этого упорно не признаёт. Потому что он не может почувствовать, как другие. Это нормально, что он иногда вспоминает об умершем папе, потому что именно он дал ему жизнь. Нормально, что его сжирают мысли о том, что именно Ин, его некогда близкий друг, так жестоко предал его. Нормально, что где-то в глубине души очень хочется снова стать с Виктором семьей. Он не испытывает любви ко всем этим людям, Чонгук уверен. Ему лишь немного не по себе оттого, что все с ними получилось именно так. Но столь очевидно проявляющиеся чувства к Чимину... нет, это что-то на совсем ином уровне. Так не пойдёт, так не получится. Чонгук этого ни за что не примет, он в это никогда не поверит, потому что он так не умеет. Он не умеет так чувствовать. Пару таблеток экстази отправляются Чону под язык, и он откидывается на спинку сидения, принимаясь разглядывать окружающих. Все они похожи между собой: омеги, желающие заполучить внимание альф, и альфы, желающие заполучить секс с этими омегами. Нечто примитивное, но в то же время, прекрасное в своей простоте. Секс с Чимином тоже был прекрасным. Иногда нежным, иногда горячим, всякий раз разным. Он был словно глоток воды, посреди душной пустыни. Это, действительно, было весело. Но не так, как сказал Чонгук. Весело не потому, что Чимин был супругом Намджуна, а потому, что заставляло Чонгука что-то испытывать. И дело вовсе не в адреналине, страхе, что о них кто-то узнает, Чон никогда ничего не боялся. Дело было в другом, и если покопаться очень глубоко, все началось еще в тот день, когда они целовались на кухне, когда Чимин пошёл против главы семейства и заступился за Чонгука, которого, как обычно несправедливо обвиняли. Это было чем-то по-особенному привлекательным, и Пак стал иначе видеться глазами Чонгука. Такой же, как и он сам. Кто-то, кто идёт против системы. Кто-то, кто тоже борется, кто умеет делать это, пусть пока коряво, в этом вся суть — падать и подниматься, подниматься и падать, и кайфовать от этих взлётов и падений, особенно, если вместе. Сходить с ума. От чувств. Вместе. В какой-то момент Чонгука отпускает, и ему становится легче. Что-то внутри перестаёт раскалываться на множество мелких частей, и Чон позволяет себе выдохнуть. Пара затяжек вейба, который предлагает Хосок, и вот уже дым застилает обзор. Чонгук явно думает в этот момент не головой. То ли плохой обзор, то ли не до конца исчезнувшее чувства скуки становится виной, но мужчина отчётливо видит вдалеке образ Чимина. Эти его обтянутые узкими джинсами бёдра, его ровные плечи и шевелюра тёмных волос. Это точно он. Он. У Чонгука что-то внутри обрывается, он подскакивает с места и начинает буквально пробираться через толпу танцующих. Чимин где-то близко, и Чон так упорно смотрит перед собой, боясь потерять из виду, что в какой-то момент спотыкается об чьи-то ноги и почти падает. Незнакомый альфа помогает ему устоять на ногах, а когда омега выпрямляется, то понимает, что Чимин исчез, растворился не то в толпе, не то в его собственном воображении. Чонгук останавливается. Он некоторое время стоит молча и думает. Сквозь пелену таблеток и алкоголя здравому смыслу всё-таки удаётся достучаться до мужчины, и он усмехается самому себе. Это был не Чимин. Не Чимин, потому что сейчас Чимин на седьмом месяце беременности, и он бы не пришёл в подобное заведение, ему тут нечего делать. Это абсолютно невозможно. Осознание собственной никчемности почти не доставляет Чонгуку дискомфорта, но эти новые чувства ему интересны, потому что раньше такого не было. Раньше все было серым, а сейчас нет. Сейчас эмоции находят пути к его сердцу. Пусть это нелегко, пусть дорога заковыристая, опасная, но получается. Чонгук благодаря Чимину чувствует вещи, которых никогда не чувствовал. Иногда это пугает, а иногда от этого даже хорошо. В отличие от Чонгука, Чимин чувствует не отголоски эмоций. С ним, к его огромному сожалению, все нормально, именно поэтому боль от расставания отчетливая и даже чересчур яркая. Первые несколько недель Чимин не мог есть и очень плохо спал. Сердце не переставало спазмировать, воздух с трудом пробирался в лёгкие. До этого момента Чимин не знал, что уже так сильно влюбился в Чонгука. Он не думал ни о Намджуне, ни о деньгах, положении, ни о чем, что потерял. Он думал только о человеке, который предал его. Расстанься они по-человечески, было бы не так больно. Основным фактором того, что Пак буквально распадался на кусочки явилось то, что ему по-дурости в какой-то момент показалось, что все может быть иначе. Ему показалось, что Чонгук с ним другой, что он доверяет ему. Если не любит, то хотя бы тепло относится. Но все оказалось ложью, собственное богатое воображение нарисовало идеальную картину, в которую влюблённому мальчишке было не трудно поверить. Чимину было не за что обвинять Чонгука, тот всегда был с ним честен. Но сердцу это было не объяснить. Первое время даже больше, чем за брата, Тэмин переживал о ребёнке у него в животе. Чимин отказывался от еды и даже насильно не мог впихнуть в себя и кусочка. Эти чувства полностью разбили его, растоптали. И долгое время Пак не знал, как снова собрать себя. Жизнь продолжается. В самом Чимине она уже не просто развивалась, а заметно подрастала. Только тогда, когда живот стал довольно большим, омега решил, что дальше так продолжаться не может. Если уж не умер от разбитого сердца, то нужно продолжать жить. Чимин пока ещё не знал как, но старался усердно. Для начала принялся хорошо питаться, со временем к нему вернулся небывалый раньше аппетит. Потом впервые за долгое время убрался в своей комнате, посетил салон, сходил в детский магазин, присмотрел кроватку и коляску. Намджун узнал о ребёнке во время развода. Он глянул на заметно округлившийся живот, но у самого Чимина ничего не спросил. Подкараулил Тэмина возле уборной и задал все интересующие вопросы, в том числе, его ли это ребёнок. Хотя сомнений в этом не было, не мог же Пак забеременеть от Чонгука. Хотя, зная теперь нрав бывшего супруга, Намджун ничуть не удивился бы, будь у того не один любовник. Чимин на новость о том, что альфа в курсе всего, лишь хмыкнул и продолжил жевать крылышки kfc. Ему было не до того, ведь он клал все силы на то, чтобы не расплакаться, поедая фастфуд, который напоминал ему один из самых лучших моментов его жизни — течка Чонгука. Именно тогда они заказали баскеты вредностей и уплетали их за обе щеки. Если бы Чимина попросили объяснить ту боль, что он испытал в этот момент, у него не хватило бы слов. Точно не хватило бы. Сейчас все стало немногим проще. Живот тянет из-за тонуса, но в остальном легче. Ни одна физическая боль не сравнится с тем ужасом, что он уже пережил. Благодаря Чонгуку он теперь знал, что такое боль от любви. Огромная боль от огромной любви. — Ты все еще противишься тому, чтобы лечь на сохранение? — недовольно спрашивает Тэмин, готовя ужин. — А если с ребёнком что-то случится? Почему ты не думаешь о таких вещах? — С моим ребёнком все хорошо, — Чимин старается сохранять спокойствие, потому что сейчас абсолютно все выводит его из себя. А подобные нападки раздражают больше всего. Как будто кто-то может лучшего него знать, что нужно ребёнку в его животе. — Относись к своей беременности хоть немного серьёзней. Я понимаю, что твои страдания по этому психу важнее, но... — Не смей говорить о нем, — жестко перебивает Чимин, откусывая большой кусок зелёного яблока, который до этого крутил в руке. — Особенно в таком ключе. Тэмин закатывает глаза и бросает нож на стол, оборачиваясь к брату. — Защищаешь его? После всего, что он сделал? Защищаешь? Если бы я знал тогда, что тот омега, к которому у тебя возникли чувства — он, я бы силой вытащил тебя из того дома. Я бы никогда не позволил этого, Чимин! Никогда! — А ты кто такой? — Пак поднимает на брата недовольный взгляд и ловит возмущение второго. — Да-да, Тэмин, это именно то, что я у тебя спросил! Кто ты такой, чтобы что-то запрещать мне? С чего вы все взяли, что имеете на это право? Во всем виноват я! Но мне было плохо, я почти сошёл с ума, а что сделали вы?! Вы меня в такое дерьмо втоптали, что я пожалел, что остался жив! И ты, и Тэхён! Люди, ради которых я готов был пойти на все! Люди, ради которых я затеял все это дерьмо с богатым Намджуном! Что? Так противно?! — последнюю фразу Чимин говорит уже спокойнее. — Ну так пошли вон отсюда, — он разворачивается, чтобы уйти и застаёт в дверях вернувшегося со школы Тэхена. Тот растерянно смотрит на брата и крепче сжимает лямки на рюкзаке. Чимин ничего не говорит, отворачивается и проносится мимо младшего, после чего слышится хлопок ванной двери. — Что не так? — спрашивает альфа и снимает рюкзак, бросив его на пол. Он проходит к столу и садится на стул, после чего перед ним опускается тарелка с ужином. — Хотел бы я знать, — Тэмин возвращается к столешнице и принимается раскладывать закуски перед братом. — Я пытаюсь поговорить с ним, посоветовать что-то, а он никак не идёт на контакт. Я боюсь, что наши отношения никогда не наладятся. С тех пор, как мы уехали от Чонов, я не узнаю Чимина. Тэхен берет палочки и принимается за еду. — Его будто подменили. Он постоянно психует. Плачет или психует. Что, если он таким и останется? — Ему плохо, — просто говорит Тэхен, пихая в рот побольше еды, потому что не успел пообедать в школе из-за Юнги, который от скуки потащил его в круглосуточный аквариум. — Только не говори, что ты на его стороне, Тэхен. Ты же тоже говорил, что так нельзя, ты ведь... — Я был неправ, — нехотя соглашается юноша и перехватывает недовольный взгляд старшего брата. — Да, в отличие от тебя я могу это признать и покаяться в своих грехах. — Каких ещё грехах?! — вскидывает руками омега и тоже усаживается за стол. — Каких? Разве мы говорили неправду? Его связь с этим подонком была абсолютным сумасшествием. Ты только подумай, зная, что у него не все дома, Чимин все равно связался с ним. И я даже не говорю о том, что они оба омеги, и что все это изначально неправильно. Тэхен пожимает плечами и понуро смотрит в свою тарелку. Он виноват перед Чимином. Когда узнал всю правду, наговорил гадостей, сказал, что ему и думать об этом противно. Он так сильно разозлился на них обоих, и на своего родного папу, и на брата, что выплеснул на Чимина все своё негодование. Но, подумав обо всем хорошенько, решил, что это было несправедливо. Чимин влюбился, и его страдания были настолько очевидны, что не заметил бы только слепой. — Мы не поддержали его тогда, когда были нужны ему больше всего. Все прошлые разы, когда мы были рядом — абсолютно ничто по сравнению с той бурей, что обрушилась на него тогда. А мы оба отвернулись. Пусть физически мы были рядом, но морально мы ещё сильнее давили на него своим осуждением. Кажется, в тот момент ему было в последнюю очередь интересно, что мы об этом думаем. Как хорошие братья, мы должны были просто утешить его, чтобы эта боль стала хотя бы немного меньше. А мы добили его. Поэтому я могу понять, почему сейчас он себя так ведёт. — Смотри-ка, — хмыкает Тэмин и недовольно хмурится, не желая признавать, что мелкий прав. — И давно ты к такому выводу пришёл? — Давно, — честно кивает альфа. — Вот только зайти и попросить прощение, совесть не позволяет. Я не могу смотреть ему в глаза после того, что сказал тогда. По большому счету, в чем Чимин виноват? В том, что влюбился? Он был почти честен. Он расстался с Намджуном и хотел разорвать этот порочный круг. Он почти не сделал ничего плохого. — Почти, — кивает Тэмин. — Я не хочу об этом рассуждать. Я просто хочу, чтобы с ребёнком ничего не случилось, но он не думает о нем совсем. Просто игнорирует тот факт, что в нем развивается жизнь. Иногда мне кажется, что если бы не было живота, он бы и вовсе забыл о том, что беременный. — Такое случается, когда очень больно, — просто бросает парень и принимается быстрее доедать свой ужин. — Когда больно, мы не всегда думаем о том, что происходит вокруг. Почти не думаем о том, что причиняем кому-то боль или заставляем волноваться, — он поднимается и забирает свою пустую тарелку, чтобы положить в раковину. — Я поговорю с ним. С того момента, как мы в последний раз говорили по душам, прошло много времени, но сегодня я постараюсь. Мне тоже есть, что ему сказать. Тэмин сидит за столом со сложенными на груди руками, не зная точно, хорошая это идея или нет. — Только аккуратно с ним. Он воспринимает все в штыки, старайся подбирать слова. Конечно, это не то, что мы должны делать, но он ждёт ребёнка, и я боюсь, что что-то может случиться. Тэхен кивает и идёт переодеваться в свою комнату. После развода с Намджуном Чимин продал свою квартиру в элитном районе Сеула и купил небольшой дом в спальном районе с калиткой и передним двориком. Чистый, уютный и многокомнатный, с большой гостиной и свежим ремонтом. Остаток денег омега решил вложить в своё дело, когда решит, чем хотел бы заниматься по жизни. Несмотря на обстоятельства, Намджун не стал мараться и возвращать подарки назад. Но это не из-за благородства души, Чимин уверен, что ему просто было стыдно перед судьей и адвокатом забирать свои слова обратно. О том, чтобы открыть ресторанчик для Тэмина, Пак ещё подумывает, но больше не делает это так активно, как раньше. Он обижен. Больше всего на свете он обижен на братьев, и именно непонимание с их стороны заставило его хрупкое сердце очерстветь. Теперь все иначе. Чонгук стабильно приходит к Чимину во сне раз в неделю. Ему снится почти один и тот же сон всякий раз. Они разговаривают, сначала спокойно, а потом начинают ругаться. Наутро Пак никогда не помнит, из-за чего именно ссора, зато прекрасно помнит, как руками измазанными в крови Чон вытирает слёзы на лице. Неприятно. Чимину неприятны эти сны. Он по Чонгуку скучает и хочет видеть хорошие сны, связанные с ним, но это лишь в мечтах. В реальности же приходится страдать даже во сне. Как будто это наказание за то, как плохо он поступил в своей жизни. Думая и думая об этом каждый раз, Чимин приходит к выводу, что совсем не хочет оказаться в шкуре Намджуна, причём никогда. И, скорее всего, он заслуживает все, что с ним происходит. Ближе к вечеру, когда Чимин предпринимает усилие, чтобы подняться с кровати и сходить в кухню, перекусить чего-нибудь, в дверном проеме неожиданно начинает маячить темная макушка Тэхена. Он неловко улыбается, а потом полностью заходит в комнату, прикрывая за собой дверь. — Я хотел поговорить. Не занят? — спрашивает он, скользя взглядом по слегка отёкшему лицу брата. Чимину лень разговаривать. Ему плохо, и он не готов вести диалоги, от которых не дождаться ничего хорошего. Но почему-то не хочется отказывать Тэхену, вдруг случилось что-то серьёзное. С Тэхеном Чимин всегда старается разговаривать, потому что помнит себя в его возрасте, помнит, как ему нужна была поддержка, которой не было ниоткуда. — Садись, — старший указывает на кровать, а сам садится дальше, подтягиваясь и облокачиваясь на подушки. — Что такое? — его голос резкий и недовольный, и Тэхен улавливает это сразу. Раньше Чимин был другим. Альфа теряется от столь очевидного неприятельского тона, поэтому уже не уверен, стоит ли разговаривать на эту тему. Он водит губами из стороны в сторону и поднимает на брата несмелый взгляд. — Я хотел поговорить о том, что произошло с тобой и Чонгуком. Чимин закатывает глаза и качает головой. — Я не буду с тобой это обсуждать. — Это важно! — почти кричит Тэхен и тут же встряхивает головой, чтобы немного успокоиться. — Важно, — уже тише добавляет он и опускает взгляд вниз, не зная, с чего нужно начать. Это все очень непросто. Вся эта ситуация, в которой все они оказались, очень непростая. — Послушай, Чимин... я знаю, что поступил ужасно, когда не поддержал тебя после случившегося. Я не должен был так поступать. Мне было тяжело, и я неправильно воспринял всю информацию, не обдумал все, как следует, а просто выдал сгоряча все свои мысли. Я вовсе так не считаю. Не считаю, что это ужасно, некрасиво, грязно и так далее. Ты понимаешь, что я хочу сказать? — он поднимает глаза на Чимина, который смотрит в другую сторону безразличным взглядом. — Понимаешь? — вновь с нажимом переспрашивает он, и Чимин едва заметно кивает. — Не тупой, ты извиняешься. — Именно, — кивает альфа и тяжело вздыхает. — Я должен был защитить и тебя, и Чонгука, но вместо этого я просто стал обвинять вас обоих. Это неправильно. Я поступил ужасно. И мне стыдно и перед тобой, и перед ним. Чимин цокает и пожимает плечами. — За него можешь не переживать. Ему-то ты точно ничего не должен. Тем более, я уверен, он уже давно обо всем забыл. Посмеялся и забыл. — Не говори так, — просит Тэхен, и взгляд у него такой виноватый, что Чимину невольно становится не по себе. — Не говори. Если ты был с ним, если полюбил его, значит он не такой уж и плохой, верно? Я уверен, что где-то глубоко внутри Чонгук хороший человек. У него странная семья, и в таком доме трудно вырасти нормальным, особенно, если ты отличаешься от других. Недавно Юнги рассказал мне, что у него тоже асоциальное расстройство, — говорит Тэхен, и эти слова заставляют что-то внутри Чимина испугано подпрыгнуть. Он удивлённо смотрит на брата, который кивает на его молчаливый вопрос. — Да. Я тебе клянусь, я ничего не знал раньше. Мы знакомы почти год, и я никогда не замечал за ним ничего странного, ничего. Иногда он задирает одноклассников, несколько раз дрался с кем-то из параллели. Он может быть вспыльчивым, может быть невыносимым иногда, но я никогда бы не подумал, что что-то с ним не так. Он... совершенно обычный, просто трудный. У него хороший папа, в последнее время у них наладились отношения. Юнги больше не изводит его, потому что Джин тоже стал более снисходительным. Они смогли понять друг друга. Поэтому я уверен, если кто-то сможет просто принять Чонгука, он тоже сможет стать таким, как Юнги. Он перестанет делать всем больно. — Это другое, — резко отвечает Чимин и прикладывает пальцы к шее, потому что после разговора о Чоне снова становится трудно дышать. — Юнги ещё ребёнок, у него неустойчивая психика. Чонгук — сформировавшаяся личность, ничто его не поменяет. Любовь? Я был готов дать ему всю любовь на свете, я никогда этого не говорил, но он видел это, он знал, что... — Откуда? — неожиданно перебивает Тэхен. — Откуда он мог знать? Ты говоришь правильные вещи за исключением того, что забываешь — Чонгук не такой, как мы. Он не видит чувств, он не понимает, когда его любят по-настоящему, а когда нет. Он просто не может понять, у него нет этой функции. Почему он должен доверять тебе? Только потому, что ты хорошо к нему относишься? Но тот мужчина... с которым произошла та чудовищная ситуация тоже относился к нему хорошо. Они были близкими друзьями. Чимин удивлённо смотрит на брата, не зная, что ответить. Он не был готов к такому глубокому анализу Чонгука, но во многом юный альфа прав, и глупо это отрицать. — Я просто не хочу, чтобы ты ненавидел его. Так много людей не пытаются понять его и просто ненавидят, что я не хочу, чтобы это был ещё и ты... — Тэхен усмехается, потому что непонимание в глазах Чимина нарастает. А ещё нарастает страх, потому что Паку не совсем понятно, почему его брат так рьяно защищает Чон Чонгука. О том, что Тэхен может быть влюблён в этого мужчину, Чимину и думать не хотелось, но учитывая его слова, к огромному сожалению, напрашивается только такой вывод. — Тэхен, почему ты... — Просто я хотел бы, чтобы Чонгук... нет, чтобы вы оба были счастливы. Я наговорил тебе всего тогда, потому что злился на Чонгука. Мне стало обидно, что он... это был приступ эгоизма, который сейчас крайне трудно объяснить, но тогда мне было обидно, что он наслаждается жизнью и совсем не вспоминает обо мне. Да ещё и с тобой. Чимин садится ровнее, а непонимание на его лице выглядит таким очевидным, что из горла Тэхена вырывается невольный смешок. Он протягивает руку и проводит костяшками пальцев по мягкой щеке брата. Ему хочется рассказать все, как есть, но в какой-то момент понимает, что просто не может выпустить эти слова из себя. А потом вопросы, разговоры до утра, сожаления. И, возможно, именно из-за этого Чимин ещё сильнее разозлится на Чонгука. Тэхен не хочет быть причиной этому, поэтому он просто улыбается и ведёт ладонью вверх, чтобы погладить брата по голове. С беременностью тот довольно изменился внешне, и стал таким до невозможности милым, что его хочется постоянно трогать и нежить. — Не бери в голову, я лучше пойду, голова разболелась, посплю. — Тэхен, я... — начинает Чимин, но не знает, что хочет сказать, потому что совсем ничего не понимает. — Что-нибудь передать от тебя Чонгуку? Я завтра собираюсь заехать к Чонам, Давон пригласил на яблочный пирог, который мне нравился. Чимину становится не по себе от мысли, что Тэхену так запросто удастся увидеть завтра Чонгука, и для этого даже не придётся искать причины. Было бы здорово, если бы и ему не нужно было искать причин, если бы он мог также открыто делать то, что ему хочется. — Давон пригласил только тебя? — На самом деле, он сказал, чтобы ты и Тэмин тоже приходили, но это абсолютно очевидно, что ты не пойдёшь, а Тэмин ничего слышать не хочет о том доме, поэтому я пойду один. Изначально я собирался пойти, потому что хотел застать Богома и побыть с ним перед операцией, подбодрить его. Но, как оказалось, его госпитализировали раньше, и он уже в больнице. — Ты мог бы навестить его там. — На самом деле, нет, — Тэхен хмурится и улыбается. — Не хочу, чтобы у Виктора были вопросы. Тем более, Богому нельзя нервничать, особенно сейчас. Он сильно ослаб после химии, не хочу напрягать его ещё больше. Я в любой момент могу позвонить ему по видео. Чимин понимающе кивает, все ещё пытаясь сопоставить в голове факты, потому что отношение брата к Богому абсолютно однозначно и понятно. Зато совсем непонятно этот трепет к Чонгуку. Когда Тэхен уже оказывается возле двери, Чимин окликает его. — Скажи, Тэхен, — он заставляет младшего обернуться. — Тебе есть, что рассказать мне? — пытливые глаза пытаются найти на чужом лице ответы, но не получается, да и сам Тэ отрицательно мотает головой, натягивая ненастоящую улыбку. На самом деле, да, есть, но он пока не готов. В конце марта слишком тёплое солнце, и Тэхен, действительно, не знает, что надевать. В кожанке может быть жарко, а в ветровке холодно. У него есть ещё куртка-рубашка, в которой он крутится перед зеркалом несколько минут, в итоге останавливая свой выбор на ней. Да, она подойдёт лучше всего остального. Чёрные джинсы, белая, идеально выглаженная футболка, до блеска начищенные туфли и дорогие часы — подарок Чимина на семнадцатилетие. Волосы юный альфа тоже укладывает красиво, назад, чтобы открыть высокий лоб и создать эффект ухоженности и опрятности. Трудно судить о том, когда эта идея пришла ему в голову, но в какой-то момент она так прочно засела у него в мыслях, что он никак не мог отделаться от неё. Острая необходимость рассказать обо всем Чонгуку появилась неожиданно, и к своему удивлению Тэхен довольно просто принял это желание. Конечно, он не ожидал ничего от Чонгука. Ни раскаяния, ни принятия, ни, тем более, любви. После того, как Тэхен узнал, как именно появился на свет, все эти примитивные желания простого ребёнка просто растворились в небытие. Зато на смену им пришло взрослое желание поговорить с родным папой и сказать то, что так давно хочется. Они не виделись уже четыре месяца, и Тэхен понял, что скучает, очень скучает. Отношения, которые между ними сложились из-за брака Намджуна и Чимина не предполагают под собой активное общение, но Тэ хотел иметь возможность хотя бы иногда созваниваться или общаться по смс. Даже если Чонгук отвергнет его, у него хотя бы будет повод. Дорога до особняка Чонов кажется самой длинной в жизни альфы. Он трёт вспотевшие ладони о грубую ткань чёрных джинсов и никак не может унять бешеное сердцебиение. Страшно. Но этот страх пропитан надеждой, поэтому Тэхен заведомо принимает то, что произойдёт. Лучше так, чем жить в постоянном ожидании. Давон Тэхена очень рад видеть. Он обнимает альфу несколько минут прежде, чем отпустить, а потом сразу сажает за стол и принимается суетиться. — Как у Чимина дела? Как ребёнок? — первым делом спрашивает мужчина и ставит греться электрический чайник. — Все хорошо, беременность протекает нормально. Врачи советует лечь на сохранение, потому что у него повышенный тонус, ну это и неудивительно после всего, что случилось, но он упрямится. Раньше с ним было проще, кажется, это дурное влияние Чонгука, — усмехается Тэхен, в попытке пошутить, но замечает, что лицо Давона становится серьёзнее. — Что? — Ничего, — вздыхает мужчина. — Чонгук сам не свой в последнее время. — Почему? — Да, кто же его знает, Чонгука. Он сам на себя не похож, постоянно в своих мыслях, уже не такой весёлый, как обычно. Иногда мне кажется, что он скучает по вам. Тэхен пожимает плечами. Было бы замечательно, будь это правдой, но для Чонгука это невозможно, именно поэтому Тэ даже не смеет надеяться. — Возможно, что он прикипел к Чимину, привык... теперь ему не по себе. — Я все не могу в это поверить, — заявляет Давон. — Они встречались? Прям как обычная пара? Тэхен кивает. — Я не хочу никак это комментировать, это их личная жизнь. Я не могу иметь что-то против, потому что это никак меня не касается. Я злился, но теперь понимаю, как глупо и по-детски это было. Взрослые люди имеют право делать все, что посчитают нужным, тем более... — Кого я вижу, — голос за спиной заставляет Тэхен замолчать и почувствовать, как его органы проваливаются вниз. Он тяжело выпускает воздух из лёгких, а потом оборачивается, даря Чонгуку лёгкую приветственную улыбку. — Давно не виделись. — Давненько, — подтверждает мужчина и проходит к столу, садится и наливает в стакан яблочный сок из упаковки. Тэхен внимательно водит зрачками по чужому лицу и отмечает очевидную усталость, закравшуюся морщинками под глазами. Чонгук стал выглядеть старше, сначала Тэхен не совсем понимает, почему складывается такое впечатление, но потом до него доходит — Чонгук похудел. Его внешняя мягкость, над которой он постоянно шутил, теперь растворилась, щеки впали, черты заострились, ему это не идёт. Тэхену не нравится, как Чон выглядит. — Вы хорошо себя чувствуете? — Вполне, — голос Чонгука чуть сонный и хрипловатый. Он ещё не отошёл после похода в клуб. — А ты? Что нового? Как учёба? — Все хорошо, — альфа чувствует себя не в своей тарелке, потому что раньше Чонгук никогда не был таким серьёзным, он всегда общался шутливо и в своей особенной манере, а сейчас явно о чём-то думает, оттого серьёзный и ещё более далекий. — Вы похудели. Вы хорошо питаетесь? — Насколько это возможно, — и все, больше Чонгук ничего не говорит. Тэхен оказывается к этому не готов, потому что он подготовил целую речь, и репетировал ее день ото дня, а теперь слова спутались, да ещё и это странное поведение Чонгука, и он уже не знает, с чего должен начать. — Как идут дела в компании? Вам не трудно работать с Намджуном? — Кстати о нем, нужно отнести кофе ему и господину Чону, из-за прихода Тэхена, я совсем о них забыл, — встревает Давон. — Поторопись, а то у Намджуна начнётся истерика. В последнее время ему кажется, что все пытаются его унизить. Заморочки неуверенного в себе человека. С таким непросто работать. На прошлой неделе я предоставил отчёт совету директоров о том, что Намджун, как гендиректор, и его приближенные обворовывают компанию. Тэхен удивлённо вскидывает брови. — Серьезно? Дело завели? — Ещё нет, но отец собирается отмазать его. — Разве в этом есть смысл? Если Намджун, в самом деле, разваливает дело, которое господин Чон поднимал, почему он пытается защитить его? Чонгук безразлично пожимает плечами, а потом добавляет едва слышно: — Потому что в этой истории злодей — я, — и слегка грустная улыбка появляется на его лице. Тэхен впервые видит проявление таких эмоций на лице мужчины, и его сердце замирает в неподдельной радости и немом обожании. Он ведь изначально знал, что Чонгук не такой, как о нем говорят. Он даже не такой, как о нем думал сам Тэхен, и альфа позволяет себе протянуть руку вперёд, когда Давон уносится с подносом к господину Чону и Намджуну, чтобы едва ощутимо сжать тонкие пальцы, лежащие на столе, в своей ладони. — Если бы все злодеи были такими классными, как Вы, я уверен, счастливый конец для главных героев уже давно бы отменили. Омега невольно улыбается, руку тоже не убирает, потому что у мелкого кожа мягкая и приятная, и это прикосновение тоже наполнено нежностью и любовью. — Выйдем на улицу? — предлагает Чонгук. — Я хочу покурить. Тэхен кивает и поднимается первым. Вместе они выходят на веранду, где Чонгук сразу достаёт из кармана пачку сигарет и усаживается на лестницу, прикуривая себе. — Тебе надо? — спрашивает он, когда Тэ оказывается рядом, на что получает решительный отказ в виде отрицательного качания головой. — Я пробовал, но мне не очень зашло, поэтому я решил, что буду вести скучный, но здоровый образ жизни. Чонгук понимающе кивает и делает первую затяжку. Ему идёт курить, несмотря ни на что, Тэхен приметил это уже давно, и сейчас в очередной раз убеждается. Чон полон ужасных привычек, которые превращает в произведение искусства. Это его особенный шарм, от которого никуда не деться, в любом случае, рано или поздно он окутает, и придётся подчиниться. Теперь уже понятно, почему Чимин не выдержал в своё время. Через несколько минут молчания, затягиваясь уже второй сигаретой, Чонгук вдруг интересуется: [2] — Он говорил обо мне? — и вид у него при этом настолько напускной безразличностью пропитан, что Тэхен сразу понимает, о ком речь. — Нет. С того разу никогда не поднимал о Вас разговор. Вы глубоко обидели его. Вы не должны были так поступать. Чон пожимает плечами. — Что теперь об этом говорить. Я сделал так, потому что... — Потому что не учли, что помимо Намджуна кто-то ещё пострадает. Я могу Вас понять. Но Чимин, которому было так тяжело, вряд ли. Вы не хотите ему позвонить? — Позвонить? — удивляется Чонгук так, будто ему предлагают что-то сверхъестественное. — Нет, даже не думал об этом. — Если Вы спросили о нем, значит иногда вспоминаете, и все это тоже не прошло для Вас бесследно. Чонгук недовольно цокает языком, но ничего не отвечает. Мелкий прав, для Чона ничто не прошло бесследно, и в этом весь ужас происходящего. Он не понимает себя, не может объяснить собственное поведение, мысли и даже чувства. Чувства, которые проявляются так редко, но именно сейчас они горящие и яркие. Чонгуку очень не нравится, как при разговоре о Чимине у него все внутри поджимается. — Я спросил просто так. На самом деле меня не интересуют жизни бывших. Один из них до сих пор захаживает сюда, — Чон недовольно морщится, и по этой реакции Тэхен понимает, что речь идёт об Ине, его отце. — Он достаёт Вас? Пытается как-то обидеть, задеть? Он как-то Вас... — Чаще всего мы просто игнорируем друг друга, но ты даже представить не можешь, как мне хочется ему врезать. Так врезать, чтобы все его зубы посыпались к моим ногам. Его тупая рожа раздражает меня. Он кайфует от собственной безопасности, от безнаказанности. Знает, что уже поздно, знает, что я ничего не стану предпринимать, и радуется. Я бы убил его собственными руками. У Тэхена мурашки бегут по спине от искренности, которой пропитана эта фраза, и все его нутро отзывается на это абсолютно справедливое желание. — Наверное, Вам было бы легче, если бы он получил заслуженное наказание, да? Чонгук пожимает плечами. — Мой отец всегда говорил, что я не умею чувствовать, но я умею, — он переводит взгляд на Тэхена и криво усмехается, — уж ненавидеть у меня точно получается лучше всех. — Я должен был врезать ему, когда только увидел. Не знаю, почему я оставил это просто так. Наверное, я был просто в шоке от той информации, что свалилась на меня, мне было тяжело это переварить. Если бы я встретил этого человека сейчас, я бы просто избил его так сильно, что он запомнил бы это на всю жизнь. Я хочу сделать для Вас что-нибудь, чтобы Вам стало легче. — Я не страдаю от этого, — честно отвечает Чонгук. — Любой другой на моем месте может быть помнил всю жизнь, но я не из тех. Больше, чем Ина я ненавижу своего отца. Вот, кто настоящее зло. Именно к нему у меня счёт, с которым он до последней минуты не сможет расплатиться. Поэтому расслабься, не нужно никому мстить. — Несмотря на это, я не могу смириться с тем, что не защитил Вас, простите, — у Тэхена внутри все начинает гореть, потому что в памяти всплывает лицо отца. Его смуглая кожа, тёмные глаза, широкие брови. Он был бы очень красивым мужчиной, если бы не был таким гадким внутри. — Не ты должен об этом переживать, это не твоя забота. Вокруг столько людей, кто действительно должен чувствовать себя виноватыми, но им нормально. Даже немного обидно, — Чонгуку не обидно, это слышно по его голосу, но альфе становится ещё хуже от этой хриплой фразы. Всякий раз задумываясь о том, как некрасиво он был зачат, его начинает подташнивать. Абсолютно очевидно, что Чонгук не захочет иметь с ним ничего общего, но сам юноша уже принял решение и не собирается отступать. — Простите... — снова повторяет Тэхен и смотрит на красивые пальцы Чонгука, между которыми зажата тлеющая сигарета. — За что? — усмехается тот и затягивается в очередной раз. — Будто ты в чём-то виноват. Прекращай. — Виноват, — говорит Тэхен, и голос его заметно дрожит. — Хотя бы в том, что я есть, — он ловит непонимающий взгляд омеги, а потом хлюпает носом и издаёт пару нервных смешков. — А ещё в том, что, к моему огромному сожалению, похож на него, а не на Вас. Вот оно. Он сказал это, назад пути нет. Чонгуку требуется всего одна секунда, чтобы перевести взгляд на Тэхена и уставиться на его понурое и испуганное лицо. «Похож на него», — почему-то именно эта фраза заела у омеги в голове, и он непонимающе смотрит на красивый профиль молодого альфы. «Похож на него». «Похож...» — На кого? — осторожно спрашивает Чонгук, но что-то неприятное все равно зарождается у него внутри. Неизвестное. Что-то похожее на испуг. — На него, — повторяет Тэхен. Раз уж решил, то нужно идти до конца. — На того мужчину. Ина, — он осмеливается поднять взгляд на Чонгука, который смотрит на него непонимающе, с прищуром. — Я поступаю слишком эгоистично сейчас, да? Я не должен был просто вмешиваться в Вашу жизнь и навязывать себя, просто я хотел, чтобы Вы узнали, что, несмотря на то, кто мой отец, сам я вырос другим. И если где-то в глубине души Вы меня ненавидите, то перестаньте, пожалуйста. Потому что я Вас... — Остановись! — вдруг выкрикивает Чонгук и вскакивает. Из этого абсурдного потока несвязанных друг с другом фраз ему почему-то удаётся вычленить основную мысль и понять, что именно пацан имеет в виду сейчас. Тэхен тоже поднимается на ноги. Он смотрит на старшего, не испытывая при этом неудобств, наверное, впервые он чувствует себя настолько хорошо, будто камень с сердца упал и разбился на миллион осколков, оставляя за собой лёгкую дымку из пыли. — Я не хотел, — говорит альфа и достаёт из кармана небольшую бумажку в тонкой прозрачной визитнице. Он протягивает ее Чонгуку, который сначала недоверчиво смотрит, а потом как-то слишком резко выхватывает протянутую вещицу. Какое-то время он неотрывно смотрит в глаза Тэхену, а потом как бы невзначай опускает взгляд вниз. В руке у него бирка новорождённого, на которой написано имя папы, вес и рост ребёнка. — Я взял ее с собой, потому что не хотел, чтобы вы подумали будто я издеваюсь над вами или обманываю. Родители отдали ее мне, когда рассказали, что я им неродной. И тогда я захотел найти Вас. Я просто хотел познакомиться, — Тэхен говорит все, что приходит в голову, потому что реакция Чонгука совсем неоднозначная. Мужчина просто молчит и совершенно пустыми глазами, не выражающими абсолютно ничего, смотрит на бирку в своей руке. Будто она ничего не значит. Будто он даже не удивлён, словно услышал обыденную вещь, совершенно для него не имеющую значение. Так и есть. Тэхен усмехается собственной глупости. Он не ребёнок уже, но вопреки всему ждал чего-то другого. Если не слез и объятий, то хотя бы какой-то реакции. Даже злости, только не этого безразличия. Чонгук же бирку эту узнает с первого взгляда. Причём у него даже не возникает мысли, что она может быть поддельной. На ней следы от кофе, который Чон разлил на неё на второй день. Никакой диеты он не соблюдал, к груди ребёнка не прикладывал, ел и пил все, что хотелось, вопреки словам врачей. А Тэхен, действительно, очень похож на Ина. Те же большие глаза, та же смуглая кожа и красивая линия подбородка. Странно, но Чонгук раньше этого не замечал. Это совпадение? Омега приподнимает голову к небу, а потом вдруг неожиданно выдаёт: — Дождь вот-вот начнётся. Иди домой. Тэхену кажется, что внутри него расползается огромная дыра. Она бесконечная и всеобъемлющая. — Господин Чон... — Мне неинтересно, — отвечает он на любую возможную фразу альфы и протягивает бирку обратно. — Это тоже забери, — его голос от безразличного переходит в строгий, Тэхен не знает, как должен поступить. У него дрожат пальцы, когда он тянется навстречу, а потом сжимает бумажку в руке. — Мне ничего от Вас не нужно. Просто в какой-то момент мне стало невыносимо держать это в себе, и я подумал... — Иди домой, — снова повторяет Чонгук и разворачивается, чтобы зайти в дом, но Тэ хватает его под локоть и удерживает на месте. — Неужели Вам совсем нечего мне сказать? И Вы никак не отреагируете? Я думал... — вместо того, чтобы договорить, Тэхен тяжело и испуганно выдыхает, потому что Чонгук поворачивается к нему и смотрит так тяжело и зло, что все слова теряются и путаются, и хватка альфы сама собой ослабляется под этим тяжёлым взглядом. — Я не должен был, да? — несмотря ни на что, надежда все ещё горит в красивых глазах юноши. — Вы ненавидите меня? Я не хотел. Я клянусь, если бы у меня был выбор, я бы никогда не родился, лишь бы этого не случилось с Вами. Я знаю, что... — Убирайся отсюда, — просто, но так строго говорит Чонгук, что Тэхен тут же замолкает, а старший, наконец, выдёргивает руку и заходит в дом, даже не обернувшись. Мужчина останавливается у стола в кухне. Он крепко хватается за край пальцами, чувствуя, как в кожу больно впаиваются острые углы. Однако это помогает отвлечься от накатывающей тошноты, которая спазмами разносится в районе груди и горла. Чонгук злится. Злится в первую очередь на себя, потому что не понял раньше. Злится, что его одурачили, злится, что так долго жил бок о бок с ним и ничего знал. Злится, что Чимин тоже, наверняка, знал. Злится, что эта встреча всё-таки произошла, хотя он в своей жизни делал все, чтобы никогда с ним не столкнуться. Под руку Чонгуку попадается графин с водой, и мужчина со злости швыряет его в стену, отчего тот разлетается на осколки. Чонгук этого не хотел. Он никогда не хотел с ним встречаться, никогда не хотел знать, как он выглядит, как звучит его голос. Чонгук уже убрал его из жизни, поэтому он не хочет верить в то, что это случилось на самом деле. Должно быть, он что-то не так понял. Но все яснее ясного, и Чонгуку от этого хочется весь мир подвести к смерти. Он срывается с места и быстрым шагом идёт в кабинет отца. Резко дёрнув ручку, дверь самопроизвольно ударяется об стену, и омега видит отца, сидящего в кресле и Намджуна, явно собирающегося уходить. Они оба недовольно смотрят на неожиданно ворвавшегося Чонгука, а потом Джун бросает, не обращая на старшего брата никакого внимания: — Я ещё раз изучу все бумаги, все будет хорошо, можешь положиться на меня, — он кивает в знак прощания и проходит мимо Чонгука, останавливаясь всего на мгновение, — если ты пришёл выбесить его, то это не лучшая идея. Он очень на тебя зол, — а потом выходит из кабинета победно улыбнувшись. Даже сейчас, когда Чонгук носом ткнул господина Чона в грехи Намджуна, второй абсолютно этого не принимает, и это не может не радовать альфу. [3] Как только мужчина выходит, Чонгук захлопывает за ним дверь и проходит ближе к отцовскому столу. — Что? — недовольно бросает господин Чон. — Тебе ещё есть, что мне сказать? — Есть. — Я больше так не могу, да и ты сам так больше не можешь! Что, удовольствие доставляет сводить меня с ума? Я столько лет работал над тем, чтобы создать компании имидж, а потом приезжаешь ты и все рушишь! Сначала та пресс-конференция, теперь под брата копаешь. Чего ты добиваешься? Ты не видишь, что ты рушишь все вокруг?! Семья Намджуна, мой бизнес, мои отношения с Виктором! Неужели ты не прекратишь?! — А ты? Ты ничего не портишь? — у взбешённого Чонгука настоящий бардак внутри. Ему кажется, что он физически ощущает, как горят его внутренности. — Я тоже могу без остановки перечислять. То, какую дичь ты творил, когда папа был жив! То, как ты заставлял меня насильно плакать! Как ты изо всех сил пытался этого добиться, я должен любить тебя?! Когда Ин изнасиловал меня! Как ты встал на его сторону! Ты ждёшь, что я буду примерным сыном?! — от напряжения у Чонгука руки дрожат. Он прикладывает пальцы ко рту, чтобы немного успокоиться, но не получается, его трясёт ещё сильнее. — Я не могу верить твоему слову! Я не мог загубить жизнь парня. Ты знаешь, что такое презумпция невиновности? — господин Чон встаёт и обходит стол, становясь напротив Чонгука. — Знаешь?! — И ты руководствовался этим принципом, когда оправдывал преступление этого урода? Ты думал только о себе! Думал о том, как это скажется на твоей репутации, если я вру, а он невиновен! Вот о чем ты думал! — Выйди из моего кабинета! — кричит мужчина и хватает сына за руку, чтобы вытолкать наружу, но Чонгук ловко изворачивается. — Не получится! Ты все выслушаешь. Довольно строить из себя страдающего отца, который не знает, как жить с больным сыном, хватит загонять это дерьмо в уши всех окружающих, ты знаешь, что ты врешь! Я знаю, что ты врешь. Сколько хочешь отпирайся, но от правды тебе не скрыться. В том, что ты подонок нет моей вины. И я нахожусь в своём доме, у тебя нет прав выгонять меня! — голос Чонгук от чрезмерного волнения низкий, он почти хрипит, оттого звучит зловеще, как скрип колеса от веретена, которое обязательно приведёт к вечному забвению. Господин Чон усмехается и качает головой. От напряжения у него вздувается на лбу вена, а сам он становится едва заметного алого оттенка. — «Дом»? Что ты имеешь в виду под «домом»? Место, где ты никому не даёшь спокойно жить? Это по-твоему «дом»? У тебя нет дома, Чонгук. Ты сделал все, чтобы его не было. Я больше не хочу это выносить. Я стерпел даже твою интрижку с Чимином, хотя, как здравомыслящий человек я абсолютно не могу этого понять! Но я не позволю тебе развалить Automakers. Не дам! Хватит! Ты уже не ребёнок, научись отвечать за свои поступки! — Даже когда был им, ты не любил меня. Ты никогда не любил меня, никогда не разговаривал со мной. Главный антигерой во всей этой истории — ты. — Я ничем тебе не обязан! Ты был невыносим с самого начала. Как из фильма ужасов. Издевался над животными, таскал в дом трупы насекомых. Ты не радовался новым игрушкам, своим друзьям, качелям. Ты ни к кому не был привязан и даже не плакал, как все остальные дети. Чонгук проводит руками по лицу и усмехается. Сколько абсурда во всем этом. Он искренне не понимает, почему вместо того, чтобы просто сказать правду, признаться самому себе, люди ищут миллион оправданий. — Я умоляю тебя. Разве ты находился со мной двадцать четыре часа в сутки, чтобы утверждать это? Что если я скажу, что плакал? Что сделаешь? — Чонгук поднимается и подходит ближе, позволяя господину Чону увидеть свои раскрасневшиеся глаза и широко раздувающиеся ноздри. — Ты ничего мне не позволил. Ты сказал, что я должен отказаться от ребёнка, потому что он станет таким же, как и я! — последние слова омега шепотом говорит отцу в лицу. — Но я видел его, ты ошибся. Он не такой, ты ошибся, как и всегда. Ты всегда ошибаешься, абсолютно всегда! — Выйди и успокойся. — Ты хуже всех. — Выйди, Чонгук! — Это все твоя вина! То, что ты ненавидишь во мне больше всего — все твоя вина! Это из-за того, как ты поступал со мной, из-за того, что не любил меня! Ты же сам это знаешь. Не хочешь извиниться? Извинись хотя бы за то, что отнял у меня человека, который мог бы любить меня. Извинись! — Чонгук подходит ближе и хватает отца за воротник. — Ты ненавидишь меня, потому что такой же. Когда смотришь на меня — видишь себя. Когда избиваешь меня, будто пытаешься изжить своего внутреннего психопата. Я никогда не плакал? А ты? Ты плакал? Когда умер папа, почему ты не плакал? Когда твой любовник был на грани жизни и смерти, почему не плакал? Господин Чон сжимает в ладонях кисти Чонгука и с силой отталкивает его. — Даже не вздумай вспоминать Рюджина. Я уверен, что он заболел из-за тебя. Ребёнок, который никогда не любил папу, не был с ним нежен, не обнимал и не целовал его. По-твоему, такого ребёнка он хотел? Он просто не смог с этим жить! — А я думаю, что он не смог жить из-за тебя! Зная, что его любимый муж трахается с другими в соседней комнате! — звонкая пощёчина раздаётся на весь кабинет, и Чонгук инстинктивно прикладывает к носу руку, из которого тонким ручейком начинает бежать кровь. Все из-за Тэхена. Чонгука так взорвало из-за появления Тэхена, из-за этой правды, которую он просто не в состоянии выдержать самостоятельно. Для Чонгука это состояние сравни разрушительному цунами. Он никогда не испытывал ничего подобного, и сейчас все, что было раньше кажется абсолютной пустышкой. Больше нет предохранителей, больше нет смысла держать себя в руках, больше не к чему стремиться, нет никаких целей. Больше ничего не нужно, именно поэтому Чонгук с силой бьет отца в ответ. Хлёстко по лицу. — Я ненавидел тебя с самого начала. Я ненавидел в тебе все! Как ты ешь, как разговариваешь, я ненавидел саму суть твоего существования и то, что именно ты мой отец! Я ненавидел осознавать, что из-за тебя я есть. Я просто ненавижу тебя! — он замахивается ещё раз, но господин Чон успевает перехватить руку сына, зато другая остаётся свободой, и левой омега бьет также сильно, как правой. — Я все расскажу Виктору. Вот увидишь, я все расскажу Виктору, и он тоже тебя возненавидит! Тебя будут ненавидеть и презирать все! — Тебя уже все ненавидят и презирают! — наконец, не выдерживает мужчина и тоже переходит на крик. — Ты никогда не был и не будешь частью этой семьи. Убирайся! Убирайся из этого дома и никогда не возвращайся, никогда! Ты чудовище! — Чоншик хватает сына за руки и тащит к двери. — Ты никто, чтобы поднимать на меня руку! Ты ошибка, за которую я расплачиваюсь всю свою жизнь. Чонгуку снова удаётся вырваться и он толкает отца к стене, отчего тот больно ударяется головой об стену. — Меня все любили. До того времени, пока ты мне не настраивал этих людей против меня. Виктор тоже любил меня, но ты убедил его, что я столкнул его с лестницы специально. Ты манипулятор. Если я ужасен, то ты ещё хуже. Всю свою жизнь я хотел тебе это сказать, но сдерживался. И на самом деле, единственный человек, которого я по правде ненавижу — ты. Ты стал причиной всему. Все из-за того, что ты долбанный маньяк, который кайфует оттого, что издевается над собственным сыном. — У тебя темная душа, Чонгук, — переведя дыхание, говорит мужчина. — Темная душа, вся в язвах. И сейчас ты мечешься, потому что у тебя ничего не выходит. Ты хотел сломать всех своими грязными выходками, но ничего не вышло. Сколько бы грязи ты не делал, но мы остаёмся семьей! Я, Виктор, Намджун и Богом. А тебе здесь нет места. Нет, ты меня услышал?! — Я их отберу, — говорит Чонгук, у которого каждый нерв на лице дрожит от напряжения. — Я их отберу, вырву их из твоих лап, монстр! Это ты настоящий монстр! Это ты! — Моя семья никогда не станет твоей. Свою ты уже потерял, когда избавился от ребёнка. Сам пожинай плоды своих ошибок. — Заткнись! — кричит Чонгук и зажимает уши руками. Он весь краснеет, дыхание его тяжелеет, и все его существо не может смириться с тем, что он слышит, потому что в его представлении было все не так. На самом деле, он никогда не отказывался от сына. Несмотря на ситуацию, в которую попал, он выносил его, дал ему жизнь. И даже отдал не для того, чтобы избавиться, а потому что думал, что так будет лучше для них обоих. Потому что господин Чон уверял, что так будет лучше. — Живи сам по себе, просто уйди. Я терпел тебя все это время из-за ответсвенности и имиджа, но ты прав, я никогда тебя не любил. Тебя невозможно любить, таких, как ты никто никогда не полюбит, и ты... — господин Чон не успевает договорить, потому что Чонгук в несколько секунд сокращает расстояние между ними и намертво сцепляет пальцы вокруг чужой шеи. — Я же сказал тебе заткнуться! — кричит он и с силой давит на адамово яблоко. — Ты же знаешь себя, а значит должен знать и меня! Потому что мы одинаковые, ты такой же бесчувственный ублюдок, именно поэтому ты знаешь, что я могу сделать с тобой. Ты знаешь... — Чонгук хлюпает носом и начинает сильнее сжимать пальцы, с маниакальным удовольствием наблюдая за тем, как лицо отца стремительно краснеет. Старик хватается руками за кисти сына, пытается оттянуть его от себя, но именно в этот решающий момент слабый омега, которого то и дело постоянно обижали, унижали и били, оказывается сильнее. Это выглядит, как настоящая ирония судьбы, насмешка вселенной. Пот крупными каплями стекает по лицу Чонгука. Он предельно напряжен, максимально сосредоточен. Он душит отца в порыве гнева, но та ясность и осознанность, с которой он это делает, заставляет получать от процесса истинное удовольствие. Правда, что он ненавидел Виктора? Нет. Правда ли, что ненавидел Намджуна? Нет, ему было плевать на него. Правда ли, что ненавидел Ина? Лишь отчасти. Это была огромная обида, но будучи человеком, который не зацикливается на моральных страданиях, у Чонгука к этому человеку было лишь всеобъемлющее презрение, граничащее с желанием зарезать ублюдка в темном переулке — не более. По-настоящему он ненавидит только одного человека — собственного отца. И вернулся он тоже лишь для того, чтобы отомстить ему, показать, что все о нем знает. Уничтожить. Унизить. Растоптать. И до этого момента план шёл почти идеально. Чонгуку удавалось постепенно выводить господина Чона из игры. Ему это почти удалось через Намджуна, и он собирался пойти ещё дальше, настолько далеко, чтобы окончательно разрушить жизнь этого человека. Никогда раньше он не испытывал такого сильного чувства, как эта ненависть, потому что никто не знает, какой господин Чон на самом деле. Никто не знает, какими способами он выбивал из Чонгука слёзы и радость, чтобы казаться нормальным перед своими богатенькими друзьями. Ни папе, ни отчиму, ни Давону, Чонгук никому этого не рассказывал, потому что не хотел в очередной раз акцентировать внимание на то, что он отличается. Он не хотел отличаться, он всегда лишь хотел быть таким, как все. И только господин Чон не давал ему этого. Только он болтал на каждом шагу, что со старшим сыном не все в порядке. Это из-за него все так относятся к нему, Чонгук уверен. Джин — другое дело. О проблеме его сына в окружении знают единицы, и только Чонгуку он рассказал о том, как порой бывает невыносимо. Другим же, напротив, он Юнги хвалит, находит его положительные стороны и говорит о них. Он его защищает. Чонгук тоже хотел, чтобы хоть раз в жизни кто-то его защитил. Наверное, поэтому он так часто думает о Чимине после их расставания, поэтому не может забыть. Чимин его защищал. По-настоящему защищал. Ему не нужны были поводы и причины. Вот такого плохого, асоциального, эгоистичного Чонгука он защищал от чистого сердца, иногда подставляясь под удар сам. Именно мысль о Чимине дает Чонгуку немного прийти в себя. Он переводит дыхание, прикрывает глаза и медленно разжимает пальцы. Ещё мгновенье, и ничто бы не вышло вернуть назад. Старик закашливается, он задыхается. Ноги его не держат, и он падает на колени перед ногами старшего сына, хрипя, пытаясь сделать хотя бы один полноценный вдох. Чонгук прикрывает пальцами глаза и отходит. Его по-прежнему трясёт, перед глазами все плывёт и голова кружится. Адреналин, который подстегивал его все это время, отпускает, и слабость растекается по телу. Мысль о том, что он только что пытался убить собственного отца никак его не трогает. И он не жалеет об этом. Этот человек заслужил все страдания в этом мире. Господин Чон продолжает прокашливаться, и в тот момент, когда Чонгук находит в себе силы отойти к двери и взяться на ручку, хрипит: — Врача-а... Позови... У Чонгука дрожит не только тело, но и органы внутри. Столько всего за один день, и он даже не понимает, как до сих пор держится на ногах. Чонгук говорил правду. Он ненавидит отца. Это тот человек, из-за которого он не хотел просыпаться, думая: «Неужели, мне придётся проходить через это снова?» Снова и снова, и снова, но за все эти годы ни разу ничего не поменялось. Зато теперь все точно будет иначе, потому что после такого не может остаться как было. Точку невозврата перешагнули, уничтожили и стёрли в пыль. Если на стене висит ружьё, оно обязательно выстрелит. Чонгук терпел слишком долго, будучи бомбой замедленного действия и тем самым ружьём, которое слишком долго висело на стене без дела. — «Я тебе ничем не обязан», — повторяет Чонгук фразу, брошенную самим господином Чоном несколькими минутами ранее, давит на ручку и выходит из кабинета, закрывая за собой дверь. Ни капли сожалений или страха. Лишь легкое чувство неудовлетворение из-за того, что не довёл дело до конца, и усталость. Огромная усталость, от которой подкашиваются колени. Чонгук накидывает на голову капюшон от серой толстовки и выходит на улицу, где пахнет дорожной пылью от только что прошедшего дождя. Омега ёжится, потому что без верхней одежды ещё прохладно, и быстрым шагом идёт в сторону заднего двора, где припарковал свой внедорожник. Где-то на задворках сознания проскальзывает мысль, что не нужно в таком состоянии вести автомобиль, руки по-прежнему трясутся, а тело словно каменное, но Чон не обращает на это внимание, он упрямо шагает к гелендвагену, снимает с сигнализации и садится за руль, тут же заводя мотор. По дорогам Сеула он едет, превышая скорость. Руль держит одной рукой, а локтем другой опирается на окно, прикусив костяшку среднего пальца. Щиплет глаза, и это чувство Чонгуку настолько противно, что он почти до крови закусывает кожу, лишь бы успокоиться. К черту все. К черту эту идиотскую жизнь, к черту глупые чувства, к черту родственников и ту несправедливость, с которой они к нему относятся. К черту! Лучше не чувствовать. Чонгуку гораздо лучше, когда он ничего не чувствует. Он так хотел измениться, но всякий раз, как что-то причиняет ему боль, он больше не хочет меняться и снова ставит этот блок. Социопат внутри противится боли и выбрасывает ее наружу, и Чон снова становится черствым. Таким, каким все вокруг видят его. Внедорожник останавливается у нейрохирургического центра. Чонгук выходит из машины, хлопает дверью и забегает внутрь. На ресепшене узнает, в какой палате лежит Чон Богом и поднимается на лифте на пятый этаж. Палата # 502. Чонгук останавливается напротив двери, хватается за ручку, выжидает несколько минут, будто обдумывая, стоит или нет, а потом открывает дверь и входит внутрь. В палате довольно душно, несмотря на очиститель воздуха. Богом спит в своей постели с капельницей, а Виктор лежит на соседней. Заметив Чонгука, он приподнимается и немного щурится, видимо, уже засыпал. — Чонгук?! — его голос звучит не столько удивлённо, сколько взволнованно. Он садится на постели и свешивает с неё ноги, пытаясь сосредоточиться на лице пасынка. — Что-то случилось? Чон тянет улыбку и разводит руками, проходя вперёд. — Нет, я... просто ехал с работы и решил заехать сюда. Как дела? — его голос дрожит так, будто он вот-вот заплачет, и подозрения ещё сильнее одолевают Виктора. — Что случилось, Чонгук? — серьезно и даже несколько сердито спрашивает мужчина, и этот строгий тон заставляет Чона опустить голову. Он тяжело вздыхает и молча подходит к отчиму, садится на пол рядом и кладёт голову на колени мужчины, прикрыв глаза. Он делал так раньше, когда был ребёнком, и когда вышел из дома, вспомнил, что только на коленях Виктора ему может немного стать легче. Камень, образовавшийся у него внутри, камень, тяжесть которого практически невозможно вынести, постепенно начинает ослабевать, и Чонгуку становится немного легче. Через пару минут осторожная рука Виктора отодвигает тонкую ткань капюшона и ложится на влажные волосы младшего, невесомо поглаживая, будто успокаивая. Прямо как раньше. — Что не так? — почти шепотом спрашивает мужчина, а Чон не знает, что ответить, потому что все не так. Начиная с того, что он понятия не имеет, что теперь делать с Тэхеном, заканчивая мыслью о том, что не должен был оставлять умирать отца своей смертью. Он должен был убить его. Тишину комнаты разрезает вибрация мобильного Виктора. Мужчина тянется к телефону, и в этот момент Чонгук убирает голову с его колен и садится ровнее, поднимая взгляд на отчима. Он переводит глаза в сторону и замечает на экране телефона: «Давон». Чонгук усмехается и трёт лицо так сильно, что оно начинает гореть. Виктор собирается ответить на звонок, но пасынок хватает его за руку, останавливает и говорит, не глядя: — За все, что произойдёт после... — он делает паузу, потому что никогда раньше не произносил этого слова, и оно почти застревает в горле... — прости.