magnum opus

Кружка с горячим напитком согревает продрогшие руки. Намджун хлюпает ледяным носом и задумчиво смотрит в окно, чувствуя усталость под глазными яблоками. Со дня похорон прошло четыре дня, а суета, связанная с ними, на спад не идёт, напротив сгущается и тяжелеет. Бесконечные звонки и интервью вымотали альфу до дикой усталости. Он отпивает глоток из чашки и тянет жалюзи вниз, когда слышит звук открывшейся двери. — У тебя депрессия? — голос Ина звучит немного раздражающе, потому что чересчур бодро, но, несмотря на это, Намджун растягивает губы в лёгкой улыбке. — Просто устал, — он оборачивается и проходит к своему столу, ставит чашку и усаживается в кресло, сразу откидываясь и принимая удобную позу. — Но сейчас, когда я увидел тебя, вдруг вспомнил, что сам мир помогает мне, наконец происходят вещи, которые буквально прокладывают мне дорогу к вершине. Дружба с тобой приносит удачу, — мужчина снова хватается за кружку и приподнимает ее, после чего делает пару обжигающих глотков. — Сказать Давону приготовить кофе для тебя? — Не нужно, — просто бросает Ин, проходит дальше и усаживается на небольшой диванчик, стоящий почти напротив стола. — Как я помню, раньше это был кабинет господина Чона. Намджун приподнимает брови, и взгляд его настолько до тошноты ехидный, что Ин не может сдержать ответную улыбку. — А теперь — мой. Что-то против имеешь? — Как-то быстро все происходит. Я думал, у тебя хорошие отношения с отцом, Намджун. Когда услышал в новостях о его смерти, черт, парень, мне было так жаль тебя. Но, кажется, что ты не очень расстроился, — мужчина проводит широкой ладонью по короткому ежику волос и с интересом разглядывает друга, будто пытаясь заранее узнать, что у того на уме. — Господин Чон дал неплохой старт нашей семье, не могу не согласиться. Но я никогда в полной мере не ощущал себя его сыном. Возможно, Богома он любил, омеги сами по себе миленькие, тем более, он растил его с детства. Я же всегда чувствовал себя бесплатным приложением. — Поэтому так стремился укрепиться в компании? — Ин садится удобнее и прищуривается. — Может быть, — Намджун жмёт плечами, а потом хватает бутылку виски, стоящую на столе, и наливает немного в свой чай. — Я не чувствовал себя сыном, я был в удобной роли, но все равно был пасынком. Он относился ко мне и к Чонгуку одинаково холодно, — он усмехается и качает головой. — Боже, подумать только. Ты можешь поверить в это? Мы оба знали Чонгука с самого детства, знали, какой он отбитый придурок, и я много гадостей мог ожидать от него, но это… — Его вина ещё не доказана, — напоминает Ин, поднимается и подходит к столу. Снимает со специальной подставки стакан и наполняет алкоголем, после чего осушает его одним глотком и недовольно морщится. — Это лишь вопрос времени, — отмахивается альфа. — Ты так уверен, что это сделал он? Чонгук… очень непростой человек, но господин Чон был взрослым альфой, неужели он не мог справиться с омегой? — Ситуации разные бывают. В одном я уверен точно: Чонгука посадят, и я сделаю все для этого. Ин неосознанно осматривается, будто боясь, что их могут услышать, а потом наклоняется к столу и едва слышно уточняет: — Что ты имеешь в виду? — Я многое рассказал следствию. И почти все было правдой. Конечно, что-то я приукрасил, но после моего рассказа о том, как жили друг с другом господин Чон и его старший сын, Чонгука просто так в покое не оставят, — его довольная ухмылка кажется Ину чрезмерно самоуверенной, потому что он Чонгука знает хорошо и понимает, что с ним так просто не справиться. Только есть одно большое «но», которое не даёт мужчине покоя. — Есть доказательства в пользу того, что Чонгук виновен? — альфа измеряет шагами комнату и снова садится на диван, закидывая ногу на ногу. Он заметно напряжен, и Намджун обратил бы внимание, но он занят собственными мыслями, тонущими в алкоголе. — Доказательства не так важны, когда есть связи. — У Чонгука они есть тоже, и он мастерски умеет обманывать. Я не удивлюсь, что следствие поверит ему, и уже завтра он будет на свободе. Ты все хорошо продумал? Намджун допивает чай из кружки вперемешку с виски и слишком сонно кивает. — Жизнь предоставляет мне шансы, и я не могу от них отказаться. Я могу стать главным в компании, отца больше нет, и как бы не было это прискорбно, я должен двигаться дальше. Должен обезопасить себя от этого подонка. Ин задумчиво кусает губу и водит указательным пальцем по подбородку. — Ты все ещё злишься из-за того случая с Чимином? Не можешь простить их? Намджун усмехается и качает головой, прижимая пальцы к переносице. Свет в кабинете уже слишком яркий для пьяного альфы, и он щурится. — Черт, дружище, да я собираюсь стереть с лица земли двух этих ублюдков, и судьба благоволит мне. Я никогда не считал себя особенно удачливым человеком, хотя много чего хорошего случилось с тех пор, как отец бросил нас, но ты знаешь… прямо сейчас происходит что-то просто охренительное. Я кайфую от происходящего. Мне хотелось разойтись с Чимином по-человечески, когда он сказал, что чувств больше нет, но сейчас… То, о чем я узнал, в корне изменило суть вещей. Я просто закатаю их обоих под тяжесть их собственных грехов. Они будут умолять, но я не прощу. Ин потирает грудную клетку и снова поднимается, будто ему в этом кабинете тесно, и он не знает, куда себя деть. Он ходит из стороны в стороны, кусая щеку с внутренней стороны, а потом садится в кресло у окна, и ощущает из приоткрытого поток холодного воздуха, который и не думает согреваться, дождь льёт уже пять дней. Если бы Ин не знал так много о семье Чон, он бы подумал, что небеса оплакивают господина Чона. Но, зная всю подноготную членов этой семьи, вероятность того, что небеса рыдают оттого, что не хотят принимать к себе этого ублюдка, куда более высока. — Я хочу разрушить не только Чонгука, который стал причиной всему этому, — вдруг в очередной раз слышится голос Намджуна. Тот наполняет кружку виски наполовину, и выпивает одним махом. — И? — Ин садится в кресле удобнее и в ожидании ответа вытягивает губы трубочкой. — Ты уже придумал тот самый идеальный способ? — Придумал, — Намджун кивает, растягивая губы в улыбке, и в этот момент выглядит совсем по-безумному. — Лучшего момента не представится. Чонгук под следствием, а Чимин… Он ведь изначально не хотел быть со мной, а значит и ребёнок ему от меня не нужен. Если я отберу его, не думаю, что он будет долго горевать, — говорит он, уверенный в обратном. Ин приподнимает брови, и это помогает его эмоциям остаться внутри. Ему бы хотелось сказать Намджуну все, что он думает о том злом гении, который пытается из альфы вырваться, но молчит, потому что дружба с этим человеком во многом ему помогла. Он благодарен должен быть, но вместо благодарности почему-то испытывает безграничное раздражение. Будто все слова и поступки, совершаемые Намджуном всего лишь следствие его детских обид и истерзанного Чонгуком эго. Может ли подобное поведение быть показателем любви? Нет, скорее это лишь желание наказать, унизить и разбить. — И как же ты собираешься забрать ребёнка? — Ин подпирает рукой голову и даже не смотрит в сторону друга. За окном уже слишком темно и практически ничего не развидеть за запотевшим стеклом. — Узнаешь, — уже едва двигает языком альфа, и укладывается лбом на собственные руки. Этот ответ не очень Ина устраивает, и он напрягается, но когда оборачивается, чтобы уточнить, находит Намджуна спящим и выдыхает, не успев произнести и звука. Эта неделя была трудной для всех, но, вероятнее всего, для одного человека она была просто невыносимой. Хотя как знать, Чонгук всегда стойко переносил неурядицы. Да, и слово «стойко» сюда не очень хорошо подходит. Скорее, ему было просто плевать, он не проникался ни к чему глубоко, не прикипал, не переживал, крепко спал по ночам, даже если что-то было не так. Но все могло измениться, и Ин точно не знает, следует ли переживать по поводу состояния Чона или можно просто выкинуть бредовые мысли из головы. Оставив Намджуна одного, Ин едва слышно проходится по тёмным коридорам особняка Чон. Ещё неделю назад здесь было куда светлее, а теперь даже цвет обоев будто поблек, да и остальная атмосфера давит противной тяжестью. Это не по-настоящему, но Ину кажется, что он чувствует запах крови. Хотя этого точно не может быть, потому что по заключению господин Чон умер от сердечного приступа, вызванного удушьем. Фактически Чонгук не виноват. Он был бы в лучшем положении, если бы вызвал скорую помощь или сообщил кому-то, кто мог бы сделать это, например, Давону. Ещё было бы лучше, если бы он просто не сделал всего. Очень странно. На памяти Ина этот омега никогда не выходил из себя. Он продолжал оставаться в образе даже в те моменты, когда был полностью растоптан, а сейчас… Ин выходит на крыльцо, проходит через двор и сворачивает на парковку. Он садится за руль за несколько секунд до разразившегося ливня. Он выпрямляется, пристёгивается и обхватывает руль руками, чересчур нервозно сжимая его. У них с Чонгуком паршивые отношения. Не были раньше такими, но стали из-за того, что кто-то много говорит, а кто-то был всего лишь тупым малолеткой, не способным держать свой гнев при себе. Глядя сейчас на Намджуна, Ин видит себя двадцатилетнего. Такой же глупый и импульсивный, не способный принять отказ и простить ущемлённое эго. И самое неприятное, что это все не похоже на боль от расставания, потери любимого. Это не о бессонных ночах и разрывающемся сердце. Не о разбитых мечтах и будущем. Это история абсолютного материалиста, который более ценным видит своё место в компании, деньги и репутацию, нежели любовь и всё вытекающее отсюда. Это видно невооружённым глазом, и именно оно является самым большим отличием между им, Ином, и Намджуном. Мотор заводится и машина с глухим рёвом делает круговую и выезжает через ворота. Альфа включает на всю что-то из старого рока, откидывается на спинку сидения и вытягивает руки, при этом сильнее нажимая на газ. Тошно. И это самое малое, что можно сказать обо всем происходящем сейчас, да и на протяжении всей жизни. С Чонгуком было отвратительно, невыносимо. Он творил странные вещи, как, например, выбивал окно в учительской или сливал в унитаз вещи школьных звезд только потому, что они его бесили. Постоянные драки с омегами, стычки с альфами и кабинет директора — вот вся школьная жизнь Чон Чонгука. Исключить его тоже не могли, господин Чон был одним из главных меценатов, и руководство школы попросту ничего не могло делать с неуёмным школьником. Ин знал об особенности Чонгука задолго до того, как они стали друзьями. Молва ходила по всей школе, что в средниках, в классе 2-2 учится пацан с диагнозом «психопатия». Позже уже от Чонгука Ин узнал, что это родной отец рассказывал об этом направо и налево, чтобы избавиться от последствий на случай, если Чонгук что-то учинит. Столько воды утекло с тех пор, и вот господин Чон под крышкой гроба. Ин тоже провожал его в последний путь и, глядя на его серьёзное лицо на памятном портрете, не мог понять, хочет ли поблагодарить его за то, что он сделал почти двадцать лет назад, или укорить. Вечерний Сеул особенно прекрасен в это время года. Яркие вывески и дороги, блестящие от дождя, так прекрасно дополняют друг друга, что невозможно оторвать глаз. Припарковавшись у клиники и облокотившись на дверцу машины, Ин какое-то время разглядывает вечернюю столицу и делает несколько глубоких затяжек из электронной сигареты. Запах мокрого асфальта и весенняя прохлада приятно холодит кожу под тонкой кофтой, и альфа прикрывает глаза. Почему-то ему тревожно, как давно уже не было. С тех пор, как он снова встретился с Чонгуком, это идиотское чувство отказывается его покидать. Встречаясь с ним всякий раз в коридорах особняка Чон, Ин старался не выдавать волнение, но это не означает, что волнения не было. У него руки дрожали, как у школьника, потому что вот уже почти двадцать лет он мечтал и в то же время боялся этой встречи. А когда Намджун пригласил его, то ещё долго сомневался. В конечном счете, он просто не хотел выглядеть перед Чонгуком слабаком, поэтому решил сделать вид, что прошлое больше никак не трогает его. Хотя позже понял, что Чонгук это поведение воспринял по-своему, почти как пощечину. Как сказать человеку, который ненавидит тебя столько лет, что ты раскаиваешься? Как перестать вести себя, как придурок и просто поговорить? Неужели, даже в тридцать восемь Ю Аин так и не научился быть настоящим мужчиной?! Альфа тяжело вздыхает и прикрывает на несколько секунд глаза, потому что те болят нещадно от давления. Сейчас ему предстоит то, что он ненавидит больше всего на свете. Электронная сигарета летит в приоткрытое окно автомобиля, а сам Ин, втянув носом холодный воздух, идёт в сторону входа. На ресепшене с ним здороваются уже знакомые работники, и он тоже кивает им в знак приветствия. На лифте поднимается на знакомый до тошноты третий этаж, сворачивает налево и останавливается у третьей палаты, тяжело и недовольно вздыхая. Ему снова придётся через это проходить. Он натягивает улыбку и нажимает на ручку двери, оказываясь внутри просторной vip-палаты. Ремонт, выполненный в серых цветах, выглядит сдержано, но дорого, Ин сам выбирал дизайн, искренне надеюсь, что обитателю палаты понравится. Кажется, он смог угодить, потому что маленький мужчина, сидящий с ногами на диване, с момента возращения сюда больше не рвётся домой. Либо смирился, либо же здесь стало куда комфортнее. — Папа, я пришёл, — Ин говорит бодро, а у самого горло спазмами зажимает. — Давай соберёмся, и поедем домой, мы ведь всегда забираем тебя домой на выходные, ты помнишь? — он подходит ближе и наклоняется, чтобы поцеловать мужчину в лоб, но тот резко отворачивается и продолжает смотреть в одну точку, накручивая на палец локон крашеных в светлый волос. — Где твой отец? — голос звучит недовольно, с упреком, и Ин старается держаться изо всех сил, чтобы не показать свою слабость. — У него сегодня важная встреча, поэтому тебя забираю я. — Значит я остаюсь здесь на выходные, — тембр сбивчивый и монотонный, но Ину этого достаточно, чтобы понять — дело дрянь. — Ну почему же? Я очень хорошо позабочусь о тебе! Сейчас мы тепло оденемся, по пути домой заедем в ресторан, поедим чего-нибудь вкусненького, как раньше! — Ин присаживается у колен родителя, кладёт руки на них, но тот скидывает их и поднимается, отходя к зеркалу и хватаясь за расчёску. Альфе становится физически больно, когда он видит, как папа с силой дерёт их острыми зубцами. — Не хочу я никуда ехать с тобой! Позвони своему отцу, если он не забирает меня, то я ложусь спать. Ин тяжело выдыхает и без слов выходит за дверь. Он только вчера говорил отцу, что это плохая идея, но тот не послушал и сказал ехать, мол рано или поздно нужно начать налаживать отношения, но, кажется, отец забыл, что с больным шизофренией папой все совсем непросто. О диагнозе родителя альфа знал с самого раннего детства, возможно из-за этого не боялся Чонгука, как боялись другие. Он уже имел дело с психическими болезнями, поэтому маленький импульсивный омега не был для него чем-то из ряда вон. Господин Ю был вполне нормальным, только слегка апатичным и отстранённым. Не реагировал на шутки, не обращал внимание на бытовые проблемы и иногда страдал головными болями. Состояние значительно усугубил скандал, произошедший с Ином восемнадцать лет назад, и осознание того, что его обожаемый сын, гордость семьи, альфа, красавец, умница и завидный жених изнасиловал своего лучшего друга, полностью выбила у него почву из-под ног. С тех пор у мужчины начались видения и галлюцинации, которые он принимал за реальность. Он стал нервным и чрезмерно агрессивным, и именно поэтому после долгих лет борьбы, семье Ю пришлось отбросить все остальное лечение и положить мужчину в клинику, где ему обеспечили надлежащий уход. Помимо прочих симптомов, господин Ю возненавидел сына. И Ин был с этим согласен, это было заслуженно, хотя слишком жестко. Альфа тысячу раз просил прощения, и пытался оправдаться, но с самого начала и по эту минуту мужчина был на стороне Чонгука, и ничего слушать не хотел. Для него стало страшным ударом то, что двадцать лет он любил и в обожании растил своего сына, вкладывал в него самое лучшее, а в итоге вырастил насильника. И даже тот факт, что даже сам господин Чон встал на сторону Ина, ситуацию не изменил. Так Ин всё-таки понёс своё наказание. После разговора с отцом, который обещает приехать через час, альфа плюхается на сидение в коридоре и тяжело вздыхает. Сегодня тоже был суетливый день и много всего произошло, он не успевает отдыхать и даже времени не было на то, чтобы полистать ленту новостей, узнать что-нибудь новое по делу Чонгука. Да, ещё и этот Намджун. Все в одну кучу. Просмотрев все за сегодня и частично за вчера, Ин понимает, что никаких новостей и блокирует телефон. Он знает больше о делах Намджуна, чем кто-либо, и поэтому всерьёз задумывается над тем, что может сделать для Чонгука и должен ли. Уже третий день Чимин не может спать. То его бросает в жар, то в холод, то перед глазами маячит лицо Чонгука, то господина Чона. Он узнал страшные новости вечером того же дня от Давона, и это повергло в шок всех членов его семьи. Потом об этом подробнее говорили в новостях и из сообщения следователя, Чимин узнал, что это не простой сердечный приступ, а старший сын Automakers проходит главным подозреваемым по этому делу. Паку в его положении нервничать нельзя, но кого будет слушать глупое сердце, которое то и дело замирает от каждой новости. Что в подобных случаях делать, омега не знает, у него нет никаких подвязок, и он даже толком ничего не может узнать о состоянии Чонгука и ходе следствия. Первые несколько дней Чимин лежал пластом из-за дикого тонуса и даже не смог сходить на похороны, Тэмин и Тэхен поехали выразить соболезнования, а потом рассказывали, что Виктор был чересчур отстранённым, его глаза были опухшими и красными, но на людях он не плакал, и Чимин подумал, что это очень в стиле ледяного господина. Позже съехались журналисты и охране буквально приходилось отпихивать их от Намджуна, Давона и Виктора. Богома, само собой, на похоронах не было. Как сказал Тэхен, ему даже не сообщили, эта информация могла усугубить состояние. Людей было так много, что они не умещались на заднем дворе особняка. Ближе к концу торжества пришлось вызывать полицию, потому что охрана семьи Чон не справлялась с таким огромным наплывом журналистов. — За время жизни в особняке, — резюмировал Тэхен, — я так до конца и не понял, каков был господин Чон. Но на похоронах мне было искренне жаль его. Людей интересовала не его жизнь и смерть, а сенсация. И то, как причастен к этому Чонгук. И как бы не было Чимину совестно, он с горестью признавал, что последнее его тоже интересует больше всего. Никто не давал никаких чётких ответов, и он продолжает оставаться в неведении. Это пугает, хотя отсутствие новостей тоже считается хорошими новостями. Он не хочет даже вникать в суть произошедшего и пытаться разобраться. По большому счёту, ему абсолютно все равно, какую роль во всем этом сыграл Чонгук, виноват он или же это снова та несправедливость, которую этот мужчина несёт на себе всю жизнь. Чимину просто было важно знать, что он в порядке. Что он цел, сыт, к нему нормально относятся и следствие никто не пытается запутать. — Тебе лучше сегодня? — замечает Тэмин, когда Чимин выходит из своей комнаты опрятно одетый и с легким макияжем. — Да, немного получше, — он садится за стол, где остывает суп с клёцками, приготовленный Тэмином, и принимается за еду. — Я хотел бы сегодня съездить в особняк Чонов, — неожиданно говорит он и ловит недовольный взгляд брата. — Зачем ещё? — тот хмурится и снова отворачивается к плите. — Подумай сам, — пожимает плечами Чимин. — Я не был на похоронах, поэтому хотел бы поехать, чтобы выразить соболезнования Виктору и Давону, — он делает паузу, а потом добавляет: — и Намджуну, если он там будет. Тэмин недовольно выдыхает, потому что в последнее время ему нелегко даётся общение с братом. — Не думаешь, что нигде им не нужны твои сожаления? Мы с Тэхеном были и этого достаточно. — Я уже обещал Давону. Тэмин бросает полотенце на столешницу и недовольно поворачивается, смотря брату в глаза. — Ты забыл, что натворил? Думаешь, они тебя там с распростертыми объятиями примут? Да не сдался им ты, прекрати! Чимин хмыкает, но ничего не отвечает, продолжая есть свой суп, невозмутимо заедая его рисом. — Что? Все равно сделаешь по-своему, да? — Да, а почему нет? Это семья, в которой я жил долгое время. Это некрасиво вот так просто отсиживаться. Тэмин больше не находит слов и с коротким «придурок», уходит в другую комнату. На самом деле, нет такого, что Чимин уж совсем не согласен со словами старшего брата. Более того, он даже понимает, что Тэ прав, но все равно считает собственное решение более правильным. В конце концов, он взрослый человек и имеет право делать то, что сам пожелает. Странно, но этой идеей он загорелся только после встречи с Чонгуком. Именно он каким-то невероятным образом вбил в голову мысль, что эта жизнь принадлежит только самому Чимину, и единственный человек, который может решать — он сам. После обеда Чимин накидывает лёгкий плащ, влезает в кроссовки и вызывает такси. В салоне автомобиля прохладно, водитель — приветливый старик. Омега улыбается и облокачивается на спинку сидения, укладывая ладони поверх живота и неосознанно, то и дело, поглаживая его. Внутри странное чувство тревоги, но Чимин списывает это на самое обыкновенное волнение. Он давно не виделся с Намджуном, а то, что сегодня им предстоит увидеть друг друга — к гадалке на ходи. Но ведь и избегать друг друга до конца жизни тоже не выйдет. Вскоре родится их общий ребёнок, и хоть Чимин не собирается ничего требовать от альфы, но было бы неплохо, если бы второй хоть как-то интересовался жизнью малыша, ведь несмотря на их расставание, хотелось бы, чтобы у него было два родителя. Сердце Чимина учащается, когда машина останавливается у знакомых ворот. Подумать только, сколько всего он пережил в этом доме. Сколько боли, разочарований и любви. Запретной любви к брату своего супруга, которая по сей день продолжает гореть ржавой раной. Чонгук. Одно имя заставляет внутри все переворачиваться. Чимин ничего не забыл. Не забыл, как они все время переглядывались, как жарко целовались в коридорах особняка и наслаждались друг другом в комнате старшего. Это было безумно страшно, в то же время Чимин отдавал себе отчёт в том, что делал, сейчас он четко это осознаёт. Он так сильно хотел быть с Чонгуком, что обманул бы не только Намджуна, но и весь свет. Только вот себя обмануть не получилось, и быть с Чонгуком зная, что тот ничего не чувствует к нему и никогда не почувствует… это вне чиминовых сил, это за гранью. Омега с трудом выбирается из автомобиля, предварительно расплатившись с водителем, и делает глубокий вдох, остановившись у калитки. Ну, и что такого в том, чтобы просто поговорить?! Ведь оба они люди, а значит смогут без ругани. Чимин убеждает себя в этом и кивает себе, но где-то на подкорке сознания понимает, что хотел бы, чтобы Намджуна не было дома. Он проходит вглубь через сад, подходит к лестнице, что ведёт ко входу на кухню, и несколько раз стучится, прослушиваясь к звукам по ту сторону. Никто не торопится открывать, поэтому Чимин решается потянуть за ручку, и та поддаётся. Давон всегда оставляет эту дверь открытой, ведь все почему-то любят пользоваться именно этим выходом. Омега хмыкает и проходит внутрь, оглядываясь по сторонам. Никого. В тазиках овощи, залитые водой, вероятнее всего Давон подготавливает их к засолу, духовка тоже включена, пахнет почти приготовленной выпечкой. По большому счёту, с тех пор, как Чимин был здесь в последний раз, ничего не изменилось. Разве что стулья сменили на более высокие, и почему-то Пак сразу думает, что это была идея Чонгука, очень в его стиле. Все такое же. Все, как в тот раз, когда здесь, в этой кухне, он впервые встретил причину своих сердечных мук. Да и картинка почему-то перед глазами рисуется такая чёткая, что аж ноги подкашиваются. Этот слегка уставший, поплывший, но такой опасный и обжигающий взгляд, эта коварная улыбка, эти смешинки в глазах. Теперь кажется, что все золото вечера и мизинца Чонгука не стоит. Вот он — главный подарок семьи Чон для Чимина. И сейчас кажется, что все вернулось назад, всего этого времени не было. Будто можно по-быстрому принять душ и плюхнуться в прохладную постель с шоколадного цвета шёлковыми простынями. Но почему же, черт возьми, все в этой жизни так сложно. Почему счастье всегда призрачно, почему ускользает сквозь пальцы, исчезает, словно мираж. Почему Чонгук не встретился Чимину в другом месте и в другое время? При других обстоятельствах, а может и вовсе в другой жизни, где он — тот Чонгук, который был бы способен его полюбить. Хотя Чимин часто думал об этом и приходил к выводу, что полюбил именно такого омегу: сильного, пуленепробиваемого, с железным сердцем и трудным характером. Единственное, что Чимин никогда не сможет принять — нелюбовь. Это невозможно, слишком больно, чтобы находиться рядом и понимать, что в любой момент ты можешь надоесть и тебя просто забудут. Чувства к Чонгуку стали одновременно и благословением и проклятьем. Благодаря им Пак смог принять себя и полюбить, но они же полностью сожгли его изнутри. — Кого-то потерял, — неожиданно прозвучавший голос заставил Чимина вздрогнуть и обернуться. В дверном проёме стоял Намджун, облокотившись на косяк и сложив руки на груди. На нем были обычные синие джинсы и оранжевый свитер. Пак сначала растерялся, а потом выпрямился и поправил плащ на животе, невольно заставив взгляд бывшего супруга упасть туда. — Я ждал Давона. А вообще-то, я пришёл, чтобы выразить соболезнования по поводу смерти господина Чона. Мне очень жаль, что все так произошло. Намджун кивает и проходит внутрь, садясь за стол, так гораздо ближе к Чимину. — Понятно. Спасибо. — Это произошло слишком неожиданно… — Думаешь? — тут же вскинулся альфа и поднял на омегу глаза. — А мне кажется, это было ожидаемо, особенно, если учитывать, как Чонгук над ним издевался всю жизнь. — Перестань, раньше все было нормально, это просто… роковое стечение обстоятельств. — Да что ты?! — Именно, — кивает Чимин будто в подтверждение своих слов. — А Виктор? Он дома? — он сует руки в карманы, потому что не знает, куда их деть. Ему неуютно под прожигающим взглядом бывшего. — Он с Богомом. На папу много всего свалилось. Он только похоронил любимого мужа, должен заниматься больным сыном, плюс ко всему разгребать это говно с Чонгуком. Чимин игнорирует последнюю реплику. — А Давон? — Он поехал с водителем в магазин. Забыл какие-то приправы, скоро должен вернуться. Хочешь дождаться его? — Да, если ты не против, — взгляд омеги слишком прямой, и эта чёткая уверенность чем-то напоминает Чонгука. И это бесит, бесит настолько, что мужчина неосознанно сжимает руки в кулаки. — Ты изменился. Выглядишь как-то иначе. Тебе хорошо живётся? — почему-то этот вопрос заставляет что-то внутри Чимина вздрогнуть, но он, затолкав куда-то на дно желудка эмоции, кивает. — Да, у меня все хорошо, спокойно живу. Есть чему радоваться, есть чему огорчаться. Всего понемногу. Обычная жизнь. Что насчёт тебя? Никого не нашёл на мое место? Намджун усмехается и качает головой. Даже в словах стал более дерзким. — Нет, мое сердце пока пустует, — это было неправдой, потому что сердце альфы было до краев наполнено Чимином, а точнее — ненавистью к нему. Поначалу этого не было, но чем больше мужчина жил с этим предательством, тем больше пустоты разрасталось в нем. Он вспоминал моменты, прожитые бок о бок с супругом и понимал, что все они были фальшивкой, враньём, ничего не было настоящим, и это до того сводило его с ума, что иногда ему даже не удавалось спать по ночам. Картинки их совместных ночей, поцелуев, секса, все это проскальзывало перед глазами и до того было тошно, что пришлось подсесть на стакан. Теперь почти каждый вечер Намджун засыпает с бутылкой. Это и парень его новый, и собеседник лучший. Алкогольное опьянение подбрасывает много интересных мыслей, и все они касаются того, как этим двум голубкам жизни испортить. За Чонгука он уже взялся, причём основательно, каждый день на связи со следователем и подбрасывает все новые и новые факты, лишь бы курорт старшего продлился, как можно дольше. За это время он, как минимум, успеет стать председателем, а ещё у него в мыслях купить большой пакет акций, чтобы уже основательно задавить старшего брата. — Чтобы не стоять без дела, можешь подняться наверх. Там в комнате Тэхена ещё остались вещи, Давон не даёт их выкинуть, поэтому ты можешь их разобрать. Чимин думает, что это отличная идея, он как раз не хочет оставаться с альфой наедине. Именно поэтому тут же соглашается, обходит бывшего супруга, чувствуя отчетливый запах перегара, но, ничего не сказав, идёт в сторону зала, а потом поднимается наверх. Намджун некоторое время не двигается, ловит все ещё витающий в воздухе едва ощутимый аромат шоколада, который теперь из-за беременности горчит. Они могли бы пережить это вместе. Могли быть счастливыми родителями, могли бы ловить эти моменты счастья и наслаждаться ими, друг другом, их ребёнком. Но Чимин выбрал другое. Он выбрал грязный секс с его не менее грязным братом, которого с тех пор альфа люто ненавидит. Пусть и старается не показывать этого, но это самое отчётливо чувство внутри него. Психопаты жертв не выбирают, они топчут без разбору всех. Что касается Намджуна, он выбрать жертв хочет, вернее, они сами себя выбрали. Заставить их страдать — как смысл жизни. Именно поэтому альфа, пусть и не хотел изначально, поворачивает и идёт в бывшую комнату Тэхена. Дверь приоткрыта и в небольшом проёме мужчина замечает суетливо перебирающего вещи Чимина. Его красивые руки, изящные запястья. Намджун соскучился по сексу с ним, и точно взял бы своё силой, если бы Чимин не был в положении. Беременные никогда его не привлекали в этом плане, слишком много возни. Альфа открывает дверь шире и облокачивается на косяк. Он выпил перед самым приходом бывшего, и алкоголь только сейчас полноценно начинает бить в голову. — И что ты собираешься делать дальше? Как будешь поднимать ребёнка? — голос звучит более надрывно, и Чимин замирает на мгновение, не ожидающий того, что альфа поднимется следом, а потом приходит в себя и продолжает разбирать однотипные футболки брата. — Легко. Буду работать, братья помогут. Если ты изъявишь желание помогать и общаться с ребёнком — тоже препятствовать не стану, — он оборачивается и садится на кровать, смотря на то, как мужчина силится с тем, чтобы держать веки открытыми, и Паку до ужаса неприятно видеть его в таком состоянии. Где-то в глубине души омега понимает, что именно его действия довели до такого. — А ты? Что планируешь делать дальше ты? — Это же очевидно, — жмёт плечами альфа и улыбается. — Займу место отца, наконец, уволю Чонгука. Хотя нет, его отстранит совет директоров на ближайшем собрании, они не потерпят убийц в компании, репутация слишком важна. Чимин закусывает губу, прекрасно понимая, что каждое упоминание о Чонгуке — провокация, старается быть выше и не реагировать, но глупое сердце думает быстрее, чем мозг, стремится защитить того, кого так отчаянно любит. — Это ещё не доказано, — всё-таки выпаливает омега, и тут же отвешивает себе подзатыльник за несдержанность. Намджун прыскает в кулак, именно этого он ждал, чтобы поругаться. — Защищаешь своего благоверного? Неужели так понравилось трахаться с ним? У Чимина неприятные мурашки ползут по позвоночнику, и он резко подскакивает. — Давай не будем сейчас это обсуждать, я думал, что мы уже давно все решили. — Может быть ты себе там что-то решил, но я ничего не решил. Ты просто сделал этот выбор за нас обоих и заставляешь меня смириться. Что если я не хочу? — Ты дал мне развод. Если бы не хотел… — А что мне оставалось? — разводит руками мужчина. — Силой держать тебя? Я делал все для тебя! — И я благодарен тебе, но… — А что он дал тебе? Пустые обещания? Чимин сжимает губы и качает головой. — Нет, он никогда ничего не обещал мне. — Тогда на что ты повелся? Допустим, в отношениях со мной ты повелся на бабки и шикарную жизнь, что в случае с ним? Захотелось новых ощущений? Хотел кому-то отлизать? — Заткнись! — не выдерживает Чимин и тоже повышает голос. — Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, поэтому просто молчи! Намджун усмехается и прикрывает лицо руками. — Черт, я просто не понимаю… почему из всех людей, омег… я могу принять даже это, почему ты выбрал его? Почему его?! Этот чертов придурок, что ты в нем нашёл? Почему ты сделал это со мной? — Сколько ещё раз мне извиниться перед тобой, ну случилось так, что дальше? Ты будешь всю жизнь это помнить? А когда родится ребёнок? Когда он подрастёт и уже будет все понимать, ты продолжишь так себя вести?! Просто скажи, зачем?! Намджун выглядит странно с этими покрасневшими глазами и ходящими под кожей желваками. — А с чего ты вообще взял, что будешь в жизни этого ребёнка? Ты не будешь с ним общаться, я не допущу этого, — говорит Намджун и собственным воспалённым мозгом понимает, что не хочет отбирать ребёнка, ему вообще не хочется, чтобы тот появился на свет. Сын от Чимина? От этого грязного ублюдка, которого Намджун достал из самой низины? Нет, он вообще не хочет иметь с ним ничего общего. Вот сейчас смотрит и понимает, что если этот ребёнок появится на свет, ему никогда не отмыться от этой грязи. Пак сводит брови в переносице и непонимающе смотрит на бывшего супруга. Он даже не уверен, что все услышал правильно. — Что ты сказал? Ты вообще понимаешь, что говоришь? — Как никогда! Или ты хочешь посмотреть, на что способны сильные этого мира? Если захочу, я не только отберу ребёнка, я сотру с лица земли и тебя и твоего любовника. Им уже серьезно занимаются. Никто не знает, что может произойти в изоляторе в любую секунду. — Ты пьян! — выкрикивает Чимин и, отпихнув альфу от дверного проёма, быстрым шагом идёт к лестнице, а у самого руки дрожат от страха за ребёнка и Чонгука, сердце стучит в ушах, а потом оно же в пятки проваливается. Теперь он уже не уверен, что с Чонгуком там все нормально, он наобум ищет в кармане пальто мобильник, чтобы позвонить Хосоку, но тот выпадает на пол прямо на лестнице. Омега наклоняется, чтобы поднять трубку и в этот момент чувствует сильный толчок в спину. Вскрик. Сменяющиеся перед глазами лестницы, а потом резкий удар и ощущение, что в округе выключили весь свет и все звуки. Чуть позже словно на заднем фоне под вакуумом он слышит чьи-то голоса, но разобрать не может, а свет продолжает оставаться выключенным, и это не пугает, наоборот дарит некое спокойствие, будто у Чимина, наконец, появилось время отдохнуть. — Давон! Давон! — кричит Намджун, сидящий на коленях перед бездыханным Чимином, после того, как слышит шум на кухне и понимает, что старик вернулся. — Сюда, скорее сюда! Мужчина буквально вбегает в зал, а когда видит на полу омегу с кровавыми ссадинами на лице, испуганно вскрикивает и сначала подбегает, почти невесомо касаясь рукой пульса, а потом подскакивает и бежит к телефону. — Господи, да что же это такое творится?! Что случилось? — Я не знаю, — испуганно выдыхает альфа, и едва сдерживает слезы, — я был в кабинете отца, а он поднялся наверх, чтобы разобрать вещи Тэхена. Я выбежал на шум, кажется, он оступился. Скорее, Давон! Скорее звони в скорую, что-то может случится с ребёнком! — эта паника в голосе альфы заставляет пальцы старика дрожать, ему до того страшно, что он буквально сам не падает в обморок. — Господи, зачем он вообще пошёл туда, что теперь делать, Намджун?! Да что же происходит, одна напасть за другой, — как только на том конце отвечает диспетчер, мужчина принимается суетливо диктовать адрес и несколько раз повторяет, что дело срочное, потому что мальчик ждёт ребёнка. Намджун бледнее мела держит Чимина на руках. Его голова лежит на предплечье альфы, а остальное тело — на его коленях. Сильные пальцы сжимаются на его руке и поглаживают, будто это может помочь, а Давон зажимает рот рукой, чтобы не зарыдать в голос, потому что ему очень страшно, а ожидание этой скорой — невыносимо томительное. Только старик не знал, что приди он домой на несколько минут раньше, этого можно было бы избежать. Чонгук почти засыпает, когда надсмотрщик сообщает, что к нему гость. Не нужно быть гадалкой, чтобы понимать — это Виктор. Кроме Виктора за все эти дни к нему приходил только адвокат и Хосок. Последний обычно приходит с утра, а вот Виктор… Чон не знает, как старшему это удаётся, но он умудряется уговаривать начальника, чтобы его пускали даже в неположенные часы. И это удивительно. Как и ожидалось, Виктор сидит, облокотившись на стул. У него на плечах какая-то странная ветровка, а взгляд — сонный и уставший. — Ты после Богома? — Чон проходит внутрь и усаживается напротив отчима, потирая руки, с которых только что сняли браслеты. — Уложил его спать и приехал к тебе. Как чувствуешь себя? — спрашивает мужчина и кладёт на стол двойной сэндвич из Сабвэя, который до этого покоился на его коленях и замечает, как глаза пасынка загораются. — Теперь — просто отлично, — он хватает еду, распаковывает и делает первый укус, довольно жуя. — Местная еда просто отвратительная, я почти ничего не ем. Как тебе разрешают проносить все это?! — Как думаешь, как? — недовольно цокает Виктор и складывает руки на груди, ловя понимающий кивок пасынка. — Я разговаривал с адвокатом. — И? Как мои дела? Все хреново? — Не очень. Если удастся доказать, что ты ушёл до того, как Чоншику стало плохо, то считай, что дело выиграно. Максимум ты получишь штраф. — Что насчёт того, что я душил его? — За это и заплатишь штраф. Если это не привело к смерти и никак не повлияло на здоровье, то все в порядке. Будем придерживаться версии, что ты не душил его, а в пылу ссоры просто слишком сильно схватил за горло, но тут же отпустил. Вот и след остался. Я найду деньги, заплачу хорошую сумму и следователю, и судье. И постараюсь сделать все, чтобы тебя отпустили в ближайшее время под подписку о невыезде. Чонгук кивает, а потом задумчиво закусывает губу, и это не укрывается от глаз Виктора, который по этому простому жесту понимает, что что-то не так. — Если есть что спросить, спрашивай. Чон приподнимает брови и откидывается на спинке стула, принимаясь качаться на нем. — Я просто не понимаю, зачем тебе это все. Намджун знает, что ты мне помогаешь? — Не знает. — Ты выступаешь против собственного сына? Зачем? Виктор усмехается и пожимает плечами. Очень хороший вопрос. Зачем же?! С тех пор, как похоронил мужа, часто им задавался, но так и не смог найти правильный ответ. — Не все ли равно? Просто скажи спасибо, все на этом. Ты совсем не умеешь быть благодарным? — А вдруг это был я? — Чонгук приподнимает брови, когда лицо Виктора недовольно вытягивается. А потом он усмехается, словно нашкодивший ребёнок. — Ну, что? Вдруг это я сделал? Вдруг я задушил его? А инфаркт это всего лишь следствие? Ты не думал об этом? — Думал, — признаётся Виктор. — Ещё как думал, думаю об этом постоянно. Но ты рассказал мне все в мельчайших подробностях, и это не было похоже на враньё, поэтому я помогаю тебе. — Ты лжёшь вместе со мной, — напоминает Чонгук и хрустит позвонками. — Не все, что мы говорим — правда. Ты ведь отдаёшь себе отчёт в этом? — И? — И ты идёшь против своего сына, потому что мне птичка напела, что он задницу готов порвать, лишь бы меня закопать поглубже. — Я разберусь с этим, это не твоя забота, — Виктор поднимается, достаёт из кармана брюк мобильный телефон и кладёт на стол. — Это то, о чем ты просил. Главный в курсе, только не пользуйся им в открытую. Когда я приду в следующий раз, заберу, чтобы зарядить. Экономь заряд, я буду держать тебя в курсе дела. Чонгук кивает и наблюдает за тем, как Виктор уходит, и что-то тёплое начинает давить внутри, как тогда, когда один взрослый воспитатель подружился с мальчиком-социопатом. Омега прячет мобильный в карман и тоже двигается к выходу. На него снова одевают браслеты и ведут обратно в камеру временного содержания. Чонгук находит ее довольно уютной, думал будет хуже. Его забрали прямо из дома. По дороге из больницы домой Чон все рассказал отчиму, и они решили, что лучше всего сейчас будет не сбегать, а просто принять все от закона, чтобы закон тоже шёл им на встречу. Ответить на вопрос, почему тем человеком к которому Чонгук обратился в безвыходной ситуации был Виктор, было до сих пор невозможно. Он ведь мог позвонить тому же Хосоку, это было куда более безопасно и менее проблематично. У него вообще не было никаких доказательств, что Виктор тут же не сдаст его с потрохами, тем более, пока они обдумывали, как лучше поступить, отец был ещё жив, его увезли и пытались реанимировать, и Виктор был относительно спокоен, хотя по его подрагивающим рукам и коленям было понятно, что он был на грани нервного срыва. Когда врачи констатировали смерть господина Чона, вот тогда с Виктором случилась настоящая истерика, и внутри Чонгука появилась стойкая уверенность, что отчим не будет на его стороне, но все вышло за пределы понимания, когда мужчина понял — несмотря на все обстоятельства, Виктор собирается идти рука об руку с ним до конца. Это странно, даже немного неловко, но почему-то именно сейчас Чонгук чувствует себя защищённым. Что касается самого Чонгука, то смерть отца ни капли не тронула его. Он не испытывал радости, но и горя тоже. По большому счёту, ему было просто плевать. Гнев, который захлестнул его с головой, прошёл почти сразу, и, кажется, это все так сильно его опустошило, что он был просто безразличным и к тому, что случилось с господином Чоном, и к тому, что было уготовано ему самому. Единственное, о чем он переживал, так это о Чимине. Всякий раз, как думал о нем, испытывал странную тревогу, что-то внутри подсказывало, что он обязан с ним связаться, обязан успокоить, уверить, что в порядке. Именно поэтому так отчаянно Чонгук просил у отчима мобильный. Ему достаточно отправить всего одно сообщение, и сердце встанет на место. Сокамерники омеги уже спят. Петляя меж их ногами, Чон протискивается в небольшую туалетную кабину и прикрывает за собой дверь. Он открывает воду в кране на всю, чтобы его не было слышно и заходит в контакты. По его просьбе Виктор сохранил номера некоторых людей, кого Чон просил. И одним из них, безусловно, был Чимин. Засыпая каждый раз, омега думал о бывшем любовнике, и очередная мысль рождала что-то особенное внутри. Ощущение было похоже на распускающиеся цветы. Оно было и приятным, и болезненным одновременно, и Чон уверен, что свяжись он с омегой, ему полегчает, и лепестки цветов перестанут щекотать его внутренности. О Тэхене Чонгук старается не думать, потому что просто не знает, что с этим делать. Он решает отложить решение проблемы на потом, когда все поутихнет, поэтому каждое новое воспоминание о том разговоре давит в недрах своего сознания. Он приставляет динамик мобильного ко рту, старается говорить так, чтобы было хорошо слышно, и быстро-быстро произносит: — Чимин, привет. Уверен, ты уже в курсе всего, что произошло, поэтому слушай: скоро, очень скоро я выйду отсюда. Я надеюсь, что нам удастся увидеться, поэтому не переживай и просто дождись меня, хорошо?! А потом нажимает кнопку «отправить» и ждёт, пока сообщение загрузится. Он внимательно смотрит на экран телефона, и удивлено приподнимает брови, когда понимает, что сообщение почти сразу открыли и прослушали. Отчего-то его сердце колотится в груди, и это ожидание заставляет его хорошенько понервничать, потому что в следующую секунду он видит, что Чимин уже что-то печатает. Чон готов увидеть в сообщении все, что угодно, но то, что предстаёт его глазам, не оправдывает даже самых жалких ожиданий. «Пожалуйста, оставь меня в покое. Мне ничего от тебя не нужно». Чонгук некоторое время неверяще смотрит в экран мобильного и чувствует, как его щеки начинают гореть и пульсировать. А ком, образовавшийся в горле, практически невозможно проглотить. Это настолько… настолько странное ощущение, что он ставит телефон на блокировку, кладёт уже под пояс джинсов и некоторое время просто молчит, в надежде, что эта дыра внутри, которая прямо сейчас горит столь неожиданно и больно, успокоится и исчезнет. Но ничего подобного. Это чувство не только не исчезает, оно разрастается, погребая под собой Чонгука и всю его жизнь, которая делится на до и после. Спазмы в горле продолжают усиливаться, и вот уже кислотой разъедает глаза и даже быстрые моргания не помогают отогнать наваждение. У Чонгука дрожат ледяные руки. Он сжимает пальцами столешницу до побелевших костяшек и чувствует, что всё выше шеи начинает гореть, а щеки покалывает изнутри. Отказ Чимина рождает внутри Чонгука что-то неизвестное, в груди до спазмов сжимается сердце, и эта боль сплошной точной волной поднимается вверх, заставляя омегу содрогнуться. Один удушающий всхлип за другим.... один за другим... один за другим... Чонгук уже изо всех вжимается ладонями в острую поверхность, но это не помогает. Он не узнает своё отражение в зеркале. Он тысячу раз видел, как плачут другие люди, но никогда не был свидетелем собственных рыданий, которые почти бесшумно рвутся из самых глубоких недр его души. Он зажимает рот рукой и зажмуривается, чувствуя, как из глаз все-таки вырывается влага, а самому дышать нечем, это хуже удавки на шее, затянутой верёвки, и это страшно, потому что нельзя проконтролировать, остановить. Это что-то слишком сильное, рвущееся изнутри и разносящее все на своём пути. Это осознание. Осознание собственной никчемности и безысходности. Осознание того, что, оказывается, ты не можешь контролировать своё тело. А ещё, что чувства — это ужасно больно. И он больше не хочет.