magnum opus

«…Я чувствую себя мертвым, свободным, отбывающим наказание».

Чимин держит на весу стакан и крутит в нем прозрачно-коричневую жидкость. Уже почти четыре утра, а он даже не ложился, не спится. После расставания с Чонгуком прошло почти полгода. За это время любая боль должна утихнуть, хотя бы значительно так притупиться. Начиная отношения с этим человеком, Чимин с самого начала знал, что рано или поздно они расстанутся, и предательство Чонгука не стало для омеги какой-то неожиданностью, напротив, все было очень даже ожидаемо. Но то, что рана на сердце Чимина никак не могла затянуться и продолжала кровоточить, явилось для него настоящей неожиданностью. Что было в Чонгуке такого, что забыть его никак не получилось? Он, кстати, давно заметил эту его особенность. Он просто влюблял в себя, и те, кто совсем его не знал, оставались очарованными до глубины души. Потом наступала другая стадия, которая превращала это очарование в страх. Стоило людям Чонгука узнать получше, понять, какой он человек на самом деле, страх заставлял людей уходить. Чимин боялся только поначалу, и то больше пугал напор, с которым Чон добивался расположения юного омеги. И вот здесь парадокс. Чимин оказался другим, вне системы. Узнав Чонгука получше, он его не то, что бояться перестал, он его полюбил. Причём полюбил огромным, необъятным чувством, которое осознал только после расставания. Иногда Чимина пугает эта дикая привязанность, и он бы решил, что это не любовь, а всего лишь зависимость жертвы от абьюзера, а именно им Чонгук и был в их отношениях, но у него не было на это оснований, ведь он оказался достаточно сильным для того, чтобы просто отказаться от того, о чем так сильно мечтал. Он много думал и думает до сих пор, чаще всего все его мысли о Чонгуке сходились к тому, что второму просто нравится столь сильная одержимость со стороны Чимина. И пусть сам Пак никогда об этом не говорил, ему всегда казалось, что это больше, чем просто очевидно. Омега залпом выпивает виски, который до этого крутил в стакане, убирает в сторону стакан и уходит в направлении своей комнаты. В углу у окна все ещё стоит детская кроватка. Тэхен хотел разобрать ее сразу после случившегося, но Чимин не позволил, хотел ещё немного побыть наедине с этим ощущением, а теперь, вот сейчас, кажется, что уже можно. Немного прошло. Всего третья неделя к концу подходит, но ощущение жизни внутри Чимина так и не появилось. Ничего не хочется, вот и все. Он никогда не ощущал себя сильным человеком, его слабости всегда бежали впереди, ставя подножки, заставляя молодого и ещё неопытного омегу, набивать шишки. Сейчас сам Чимин ощущает себя иначе. Он полностью разбит, просто вдребезги. Болит все: каждая клеточка тела, каждая внутренность. Поперечный шрам на животе, такой же, как у Чонгука, не перестаёт ныть, и Чимин не может его видеть, поэтому никогда не переодевается перед зеркалом. Тэхен сказал, что они все решат и просто так этого не оставят. Тэмин посоветовал обо всем забыть, вычеркнуть, выкинуть из головы и начать заново. Он считает, что даже в том, что случилось с ребёнком — прямая вина Чонгука. Чего таить, сам Чимин тоже так считает. Если бы Чонгук не появился в его жизни, если бы в тот день не увидел тот порно-ролик, если бы он был другим человеком, не таким, каким оказался на самом деле, всего бы можно было избежать. И Намджун не стал бы таким ужасным и злым. Не столкнул бы беременного бывшего с лестницы от обиды и ущемлённого мужского эго. Хотя здесь есть и другая сторона медали. Чимин уверен, раз Намджун так поступил, значит есть в нем эта гниль, была с самого начала, только Чимин не замечал ее, видел лишь свои пороки, потому что слишком сильно мучился угрызениями совести, проглядел. Не будь во всей этой истории Чонгука, не разведись Чимин из-за романа с ним с Намджуном, возможно, скорее всего, нет, в этом есть полная уверенность, что все было бы только хуже. И если Чонгук абьюзер, то Намджун деспот и тиран, который не прощает предательств, в этом Чимин убедился на своём опыте. И теперь просто не может позволить этому так просто сойти на тормоза. Убить ребёнка. Зачем? За что? Это до сих пор не укладывается в голове. Единственное, о чем Чимин хочет думать, так это о том, что Намджун, на самом деле, хотел убить его. Не хочет верить, что ребёнка, иначе это последняя стадия, последняя планка. Не может быть человек настолько ужасным, не может просто взять уже готового появиться на свет малыша, жизни. В этой связи Чимин невольно сравнивает бывшего супруга, который был всегда любимчиком в доме и Чонгука. Ту самую белую ворону, которую всегда опасались, держались подальше и ожидали только самого ужасного. На деле же оказалось все совсем не так. Все настолько иначе и по-другому, что задумавшись обо всем серьезно, Чимин понимает — Чонгук в десятки раз лучше. Он пережил ужасный травмирующий опыт, будучи асоциальным подростком, но даже это не сделало его столь жестоким, чтобы убить. Что бы ни было у Чона в голове, у него доброе сердце, Чимин уверен в этом. Прежде чем лечь спать, омега в очередной раз заходит в комнату к Тэхену. В последние дни это стало традицией. Он узнал о тайне, которую хранил в своём сердце этот маленький альфа на следующий день после смерти ребёнка. Тэхен рассказал ему о том, что его связывает с Чонгуком. Это было похоже на глупую шутку, на розыгрыш, но Тэхен сказал, что знал обо всем задолго до того, как Чимин начал встречаться с Намджуном, и все это просто странное стечение обстоятельств, которое сейчас просто не укладывается в голове. Ведь все это не может быть просто так. А значит его встреча с Чонгуком была предопределена задолго до того, как это случилось. Чимину хочется, очень хочется в это верить. Он невесомо проходится ладонью по слегка влажным волосам альфы и невольно отдергивается, когда тот начинает ворочаться, а потом и вовсе приоткрывает один глаз. — Что ты тут делаешь? Почему не спишь? — сонно бормочет он и инстинктивно двигается, чтобы брат мог прилечь рядом. Пак предложением пользуется, ложится набок, прижимая руки к себе и оказываясь лицом к лицу с Тэхеном. На Чонгука не совсем не похож, а вот на того альфу… Чимин невольно поджимает губы. Не хочет, чтобы Тэхен обо всем этом знал, не хочет, чтобы он все это проживал и чувствовал себя плодом изнасилования. По факту так оно и было, но как неприятно было это признавать, потому что его Тэхен, его маленький братик — настоящее чудо, которое просто обязано быть счастливым в этом мире, и Чимин так слепо пытался все в этой жизни ему дать, что за этим рвением не замечал той боли, что всегда была на дне красивых тёмных, точно как у отца, глаз. — Что-то хочешь сказать? Чимин кивает и прижимается ближе к Тэхену. — Прости, что обижался на тебя, когда ты слишком бурно реагировал на мои отношения с Чонгуком. Теперь я могу понять твои чувства. Это очень неприятно. — Ты говоришь ерунду, — бормочет Тэхен, зевая. — Я просто очень незрело взглянул на ситуацию. Но правда в том, что и ты, и Чонгук взрослые люди и можете жить так, как хотите. Чимин хмыкает прикрывает глаза. Запах Тэхёна — это мужская версия запаха Чонгука. Аромат младшего стал таким приевшимся и уже невзрачным для Чимина за все те годы, что они прожили вместе, что он и не замечал. А вот оказывается как оно. Тэхен, несмотря ни на что, взял что-то и от папы. Несмотря на всю ужасность ситуации, Тэхен получился потрясающим. Красивый, умный, приятный. Идеальное сочетание. И благо взял только лучшее от своих не самых простых родителей. — Несколько дней назад я виделся с Чонгуком, — вдруг говорит старший, почувствовав, как напрягается юное тело рядом. — Правда? И как прошло? — он старается сделать голос как можно более простым, но выходит не очень, и Чимин инстинктивно проводит пальцами по руке брата, чтобы успокоить. Для ребёнка это, наверняка, очень больно. — Мы поставили точку. Вроде она уже и так стояла, но Чонгук вёл себя странно, будто пытался возобновить все, хотя я понятия не имею, зачем ему это. — Ты не рассматриваешь вариант, что может просто нравишься ему? Нет? Чимин усмехается и качает головой. — Это что-то очень бредовое, Тэхен. Чонгук неплохой, я и не думаю, что он плохой. Если бы он был плохим, мне бы не во что было влюбляться, — Пак поднимает виноватый взгляд на Тэхена. — Я любил твоего папу. Может, люблю до сих пор. Но он очень сложный, и он никогда не сможет отнестись ко мне так, как я отношусь к нему. А на одного человека уже достаточно боли, скажи ведь, я неплохо держусь? Тэхен хмыкает и утыкается губами в тёмную макушку. — Ты многое пережил из-за этой сумасшедшей семейки. Надеюсь, что нам удастся все это забыть. Чимин невольно напрягается в объятиях младшего и приподнимается, чтобы заглянуть в его глаза. — Ты не хочешь общаться с Чонгуком? — Как будто он хочет со мной общаться, — усмехается Тэхен, и его грустная улыбка отзывается болью в сердце старшего. — Мы просто очень разные, я просто не нужен ему, и я, поверь, не умираю от этого, все хорошо, я просто свыкся. Не хочу принуждать его, не хочу причинять себе боль его безразличием. В конце концов, у меня есть ты и Тэмин, и наши родители, хоть с ними частенько непросто. Я счастлив жить той жизнью, которая у меня есть. — Но ты тесно общаешься с Богомом. Они из одной семьи, я думаю, что вы будете пересекаться. — Я смогу это пережить, — спокойно отвечает Тэхен. Кажется, он в самом деле переболел. Когда выложил всю правду — будто камень с души упал, и теперь больше не было ничего, что причиняло бы ему столь сильным душевную боль. — А ты? Что думаешь обо всем этом? Просто начнёшь жизнь с нуля? Чимин пожимает плечами и приподнимается, садясь на кровати. Он и рад ответить на этот вопрос, но просто все так навалилось, что теперь понятия не имеет, как жить дальше. — Иногда мне хочется просто собрать вещи и сбежать, но потом я вспоминаю, что в любом случае я возьму с собой себя и понимаю, что это ни черта не выход. Для начала я успокоюсь, когда засужу Намджуна. Я не оставлю смерть моего ребёнка просто так, будто это вышло случайно. Он был здоровым и хорошо развивался, не доставлял никаких проблем и должен был родиться в срок крепеньким карапузом. И если это было не убийство, то как это называть? — Чимин говорит спокойно, даже в какой-то степени хладнокровно, но Тэхен знает, что за внешней невозмутимостью — разруха. На душе Чимина живого места нет, все в ранах открытых. — Я разговаривал с хорошим адвокатом, которого посоветовал папа Юнги, он постарается сделать все возможное, но ничего не обещает, ситуация непростая. Твоё слово против слова Намджуна и больше никаких свидетелей. — Я прекрасно помню, что это был именно толчок. Он меня столкнул, я не оступился. — Я тебе верю, но поверит ли судья. К сожалению судейская система в нашей стране построена именно таким образом, поэтому нам нужны доказательства. Давон точно ничего не видел? Чимин отрицательно качает головой. — С ним бесполезно разговаривать, он даже мысли не допускает, что это мог сделать Намджун. Почему люди так слепы? Почему не видят очевидного? — Может стоит обратиться к Чонгуку? — предлагает Тэхен и ловит недовольный, даже злой взгляд омеги. — А что? У него много связей, он влиятельный человек, он может помочь нам. — Он сейчас сам по уши в дерьме, и я не хочу, чтобы что-то ещё случилось, Чонгук очень непредсказуемый. — Думаешь, он устроит Намджуну разборки из-за тебя? Ты же сам говорил, что безразличен ему. Говорил. Говорил и ещё сто раз повторит, но что-то внутри екает, и это «что-то» зовётся «надеждой». Слепая, глупая, обнаженная перед болью и правдой, она горит синем пламенем внутри Чимина, пусть он и понимает, что это слишком наивно и по-детски. — Просто не хочу лишней головной боли. Иногда думаю, что лучше сделать так, как говорит Тэмин, но я просто не прощу себе. — Не сдавайся, — уже совсем сонно бормочет Тэхен и тянет брата за кофту, заставляя снова улечься. Он обнимает его поперёк, словно плюшевого, утыкается холодным носом в изгиб шеи и слишком быстро засыпает, утомленный ночной болтовней. Чимин же напротив не спит ещё несколько часов и начинает дремать только ближе к утру. Младший просыпается рано утром, когда омега ещё спит. Тэ потягивается, после чего ещё некоторое время лежит в постели, уставившись в потолок. С тех пор, как Чимин связал себя узами брака с Намджуном прошло не так уж много времени, зато много всего произошло. К сожалению, больше негативных моментов. Самым тяжёлым для всей семьи стала потеря малыша. Тэхен очень тяжело это воспринимает и до сих пор испытывает идиотское чувство вины, будто мог что-то изменить. Идея рассказать Чимину о себе и Чонгуке пришла спонтанно. Изначально он вообще не собирался об этом рассказывать, понимая, что это не та история, которая нужна по уши влюблённому в Чонгука омеге. Но в тот вечер, когда Чимин, прижавшись и дрожа каждой клеточкой тела, рассказывал о своей боли, Тэхену тоже неожиданно захотелось рассказать о своей. Это было странно. Слова сами собой лились нескончаемым потоком, хотя до этого он даже приблизительно не мог представь, как сказать об этом. И Чимин реагировал на все сказанное так просто, будто заранее уже обо всем знал. Хотя Тэхен понимает, что, скорее всего, то было следствием стресса, и он принимал все, будто понимая, что ему уже нечему в этой жизни удивляться. Все может быть настолько запутанным, что Чимин, переживший столько всего, казалось, совсем не удивился. Конечно, это было не так, и информация, которую получил Пак в тот момент нехило напугала его, а поначалу он и вовсе был уверен, что брат разыгрывает его. Для него, как и для Тэмина никогда не было тайной, что родители взяли Тэхена, когда тот был ещё совсем крохой, потому что оба отчаянно хотели альфу, но папе больше не удавалось забеременеть. Тогда у отца был небольшой бизнес, и он вполне мог прокормить троих сыновей, это позже все пошло по наклонной и маленькая пусанская семья жила едва ли не впроголодь. Но тогда все было хорошо, и Чимин помнит себя шестилетнего и невероятно счастливого, когда впервые увидел маленького братика, который позже стал практически его родственной душой. Даже с родным по крови Тэмином у него не было такого единения, а вот с мелким они понимали друг друга с полуслова. Чимин никогда не задумывался о том, кто настоящие родители Тэ. Более того, он не хотел, чтобы младший что-то выяснял, а тот выяснял и какое-то время буквально болел идеей найти родного папу. Чимин старше, он всегда понимал, что подобные истории чаще всего разочаровывают, ему не хотелось, чтобы малыш испытывал эту боль. Но все оказалось ещё хуже, ужаснее сценария и придумать нельзя. Чимин старается не думать о том, что испытывает этот маленький и сильный альфа, понимая, что он следствие изнасилования. Ужасная ситуация и для омеги, и для ребёнка. Тэхен никогда и ничем не выдал свою боль, и то с каким уважением он всегда относился к Чонгуку, зная все с самого начала, заслуживает безграничного восхищения. И Чимин восхищён. Восхищён до глубины души, он знать не знал, что его мальчик такой сильный, знать не знал, что он просто может взять и пережить это так стойко. И после всего случившегося где-то в глубине души Чимин больше не хочет, чтобы Чонгук общался с мальчиком, которого оставил когда-то. Теперь, когда знает, что это Тэхен, не хочет. Чонгук потрясающий, он особенный, но это не перестаёт делать его невероятным. Но Чимин на его счёт иллюзий не питает, он понимает, что в каменном сердце этого холодного принца нет места для любви, именно поэтому не хочет общения мелкого с Чоном. Не хочет, чтобы первому было больно, а больно будет, причём приложит так, что полугода будет мало для того, чтобы отойти. Чимин знает не понаслышке. И дело не в том, что Пак влюбился, а Чон нет, и даже не в предательстве и подставе. Дело в том, что Чимин, будучи юным омегой, впервые испытал не просто влюблённость, а любовь настоящую. А когда эта любовь разбилась о реальность, вот тогда было невозможно. Нестерпимо и невозможно, и это ощущается до сих пор, только боль от потери ребёнка смогла слегка перекрыть это чувство, но не уничтожить окончательно. Вот почему сердце Чимина разрывается до сих пор. Тэхен Чимина не будит, понимает, что тот и так мало спит, и те редкие моменты, когда его брат может отдохнуть, ни в коем случае нельзя прерывать. Он берет из шкафа кое-какие вещи, стараясь не шуметь, а потом выходит из комнаты, прикрыв дверь. Он быстро приводит себя в порядок, умывается, одевается, завтракает бутербродами, которые перед уходом оставил Тэмин, вызывает такси и отправляется в клинику к Богому. Сейчас, когда начались каникулы, Тэхен планирует уделять больше времени парню, с которым у него до сих пор какие-то странные, но тем не менее тёплые отношения. Иногда они лишь сдержанно общаются, как хорошие знакомые, а иногда целуются. Иногда Богом отталкивает, иногда тянется сам, и для Тэхена это очень сложно, потому что он не понимает до конца, нужен ли Богому, а ещё тяжелее оттого, что не понимает, нужны ли ему эти отношения. В любом случае, расстаться пока нет возможности. Это просто не по-человечески — бросить человека в тот период, когда он проходит восстановление. Своего рода это слабость, Тэхен это понимает. Потом думает о том, как на его месте сделал бы Чонгук, и понимает, что точно противоположное. Этот Чонгук не знает жалости, и в этом его очарование. Сколько бы он не обманывал, все равно остаётся до идиотизма честным. Когда Тэхен идёт по уже знакомому коридору и в душе молится, чтобы Виктора в палате не было, ему вдруг становится до того не по себе, что хочется развернуться и уйти, но чувство долга заставляет юношу пройти дальше и через несколько мгновений немного смущенно ввалиться в просторную светлую палату. Он замечает сидящего на постели Богома, который недовольно хмурясь перебирает вилкой овощи в тарелке на специальной подставке, и Чонгука, что сидит возле койки больного, закинув ногу на ногу, и что-то увлечённо смотрит в телефоне. Характерный дверной звук заставляет омег перевести взгляд, что заставляет Тэхена почувствовать себя ещё более неловко. Особенно под пристальным взглядом родителя, которого на видел с того самого случая, когда рассказал всю правду. — Всем доброе утро, — его голос звучит скованно, но альфа берет себя в руки и проходит ближе, слегка обнимая Богома за плечи в знак приветствия. — Здрасьте, — он приподнимает руку, приветствуя этим Чонгука, но в ответ не слышит ничего. — Как себя чувствуешь? — он вновь обращается к Богому, чтобы как-то сгладить все происходящее, хватает стул, стоящий у стены и придвигает к постели, садится. — Уже лучше, — снова этот холодный тон, которым общается омега тогда, когда хочет оставаться друзьями. — Моторика восстанавливается, вижу тоже уже не так мутно, как в первое время. Доктор думает, что будут проблемы с ходьбой, но время покажет. А ты? Уже отдыхаешь? — Богом чувствует себя вполне естественно, не смущается, и, кажется, совсем не воспринимает юношу всерьёз. Тэхен не может понять своих чувств на этот счёт. С недавних пор он осознаёт, что вся та эйфория от отношений с Богомом была больше из-за того, что этот парень внешне — идеальный тип Тэхена. Но быть вместе — совсем другое, Тэ совсем неопытный во всем этом, но теперь ему кажется, что они с Богомом очень разные, и общего у них намного меньше, чем казалось поначалу. — Да, я закрыл четверть, чувствую себя свободным. Наконец-то есть время отдохнуть. — А то перетрудился, — Чонгук не может удержаться и язвит, и Тэхен улыбается, потому что это так похоже на его скверный характер. — Ну, на носу выпускной класс, не все так просто, как кажется. Учеба не даётся легко, сейчас большая конкуренция. — И ты уже выбрал направление? — Чонгук продолжает пялится в телефон, но интонация, с которой он задаёт вопросы, что-то приятное рождает внутри юного альфы. — Да, уже давно. Какими судьбами Вы здесь? Этот вопрос заставляет Чонгука усмехнуться. Мелкий засранец. — Пришёл повидаться с братом. Ты что-то имеешь против? — Нет, просто спросил. Хотел уточнить, что Богому нельзя нервничать и…— очевидно, что Тэхен говорит все это, чтобы Чонгука задеть, но вся эта игра только забавляет старшего. — Ты даже не спал с ним, чтобы сейчас указывать мне. — Это тут совершенно… — Ты не имеешь никаких прав, чтобы как-то ограничивать свободу этого человека. А тем более — мою, — этот раунд, безусловно, за Чонгуком. Он безоговорочный лидер, но сдаваться Тэхен тоже не хочет, пусть этот провал сильно его подкосил. — Вы никогда не были близки. — Прекратите, — наконец, вмешивается Богом и садится чуть ниже на постели, передавая подставку для еды Тэхёну, чтобы тот убрал ее на пол. — Чонгук сидит со мной, потому что папа попросил его. — Это звучит еще более странно. Как я помню, с Виктором тоже всегда были плохие отношения. — Богом сказал, что хочет порвать с тобой, только не знает, как. Не хочет тебя обидеть, потому что ты хороший. — Чонгук! — невольно повышает голос Богом и тут же прикладывает руку к голове, потому что та вдруг начинает нещадно болеть. — Тебе обязательно было говорить это сейчас? Чон поднимает глаза на Тэхёна и улыбается уголком губ, потому что это растерянное выражение на смазливом лице заставляет его победно улыбнуться. Он хочет ещё что-то сказать, но в палату проходит доктор с двумя медсёстрами и просит посетителей удалиться, чтобы он мог произвести осмотр и сделать перевязку. Оставшись наедине в коридоре и прислонившись к противоположным стенам, альфа и омега какое-то время просто изучают друг друга. Так, будто уже и забыли, как выглядят. Чонгук заметно изменился. Он оброс, ещё сильнее постройнел с их последней встречи и теперь выглядит как-то уж совсем нежно для омеги, которому за тридцать. Тэхен же, напротив, набрал и стал шире в плечах, но в противовес его милые некогда подростковые щёки куда-то исчезли, а на смену им пришли слегка заострённые скулы. Пацан начал выглядеть старше и больше не походил на подростка. Сейчас с особой лёгкостью можно было сказать, что он выглядит примерно на двадцать, но точно не младше. — Вы не меняетесь, — вдруг говорит Тэхен и ловит на себе серьёзный взгляд тёмных глаз. — Я имею в виду, что характер Ваш вообще не меняется. — Твой тоже, придурок. Ты все ещё слишком близко к сердцу принимаешь все, что я говорю, — он отлипает от стены и начинает шагать вдоль коридора. — Идём кофе выпьем, я угощаю, — едва слышно бросает омега, но альфа хорошо слышит эту фразу, поэтому недолго думая, начинает медленно идти следом. В кафешке у самой клиники приятно пахнет сладкими коктейлями, да и интерьер довольно уютный, только вот человек, стоящий напротив, все равно заставляет Тэхена нервничать. — Вы не открыли мне Америку, — говорит вдруг пацан, когда перед ним опускается горячий латте. — Я знаю, что Богом собирался расстаться со мной. Я тоже собирался с ним расстаться, но думал, что ему будет тяжело из-за того, что он болеет сейчас. — Меньше думай, у тебя это плохо получается. — Я очень стараюсь, чтобы делать правильные выводы, но я ещё очень неопытный. У меня нет примера перед глазами. С родителями у нас трудные отношения, только Тэмин может с ними общаться. У братьев свои любовные травмы, а Вы совсем не подходите на роль кого-то, с кем можно поговорить о чём-то серьезном. — А вот и нет, — возражает Чонгук и отпивает от своего американо. — Спроси у Чимина, я умею быть серьёзным. — Вы серьёзны только тогда, когда творите что-то странное, какую-то пакость. Вы очень любите делать нечто подобное. — Я не хочу выслушивать нравоучения от сопляка, у которого молоко на губах не обсохло. Мы с тобой кровные родственники, но я не собираюсь выжимать из себя все, лишь бы не сказать что-то не то. Мне все равно, ранит тебя это или нет. — Другого я и не ожидал, — хмыкает Тэхен и делает ещё пару глотков кофе. — Это правда, что Вы убили своего отца. — Нет, но я поспособствовал этому. Заставил его разнервничаться. По сути, я просто высказал ему все, что думаю о нем. Ему до смерти это не понравилось, — Чонгук искренне усмехается, но эта улыбка уходит сама собой, когда он натыкается на серьёзный взгляд пацана. — Чего? — Да, просто. Вы очень необычный человек. Может быть, это и к лучшему, что Вы не воспитывали меня. Чонгук усмехается и заводит язык за щеку. А мелкий умеет отыгрывать. Сложно сказать, что эти слова Чонгуку слышать приятно. По правде, вообще неприятно, кажется, его очень пытались задеть, и у кого-то это получилось. Осталось поаплодировать. — Судя по рассказам Чимина, твои родители тоже несильно старались. — Они хотя бы старались. Чонгук, явно не ожидающий таких нападок, удивлённо приподнимает брови. — Допустим, ты был довольно грубым, и я это заметил. Что-то ещё хочешь сказать? Тэхен тяжело вздыхает. На самом деле, он не хотел быть грубым с Чонгуком, просто оно само как-то так вышло, что-то типа защитной реакции, точно, как у ежа, который отращивает иголки, чтобы защищаться. — Вообще-то, да. Знаю, что Вы — влиятельный человек. У Вас есть связи, так? — Не могу сказать, что твои слова на сто процентов правдивы. Но у меня есть деньги, а это уже половина успеха. У тебя проблемы? — Нет. У меня нет проблем, но я хотел бы, чтобы они были у Намджуна. Мне нужен сильный адвокат. Один уже есть, но, кажется, дело будет проиграно. Это очень Чимина расстроит, ему нужна справедливость, чтобы продолжить жить. Чонгук непонимающе сводит брови. — Он хочет отсудить у него что-то ещё? — Дело не в деньгах. Чимин ребёнка потерял. Намджун поспособствовал этому. Чонгук сглатывает, кажется, слишком громко. Его взгляд становится слишком серьёзным, он весь натягивается, и это совсем не скрывается от глаз пацана. Почему-то в этот момент ему приходит на ум мысль, что Чонгук Чимина не отпустил. Совсем нет. — Он сказал: «беременные — неуклюжие», — вспоминает Чонгук, а у самого ком к горлу подступает. — Чимин так сказал, — добавляет мужчина, когда видит непонимание в глазах напротив, — когда мы виделись в последний раз. Тэхен ничего не знает об этой встречи, Чимин не рассказывал, в общем-то, это значения не имеет, потому что Пак четко дал понять, почему не хочет ставить Чонгука в известность. Но у Тэхёна свои мысли на этот счёт. Может, и неправильно поступает, что идёт наперекор старшему брату, но во всей этой ситуации он видит тупик, из которого Чон может вывести. — И Вы в это поверили? Вы же взрослый человек. Намджун ненавидит Чимина также сильно, как и Вас. Он ненавидит за то, что вы оба оставили его в дураках. Если сейчас не упечь этого подонка за решетку, он и Вас с лестницы столкнёт. Чимину повезло, он потерял ребёнка, но сам жив остался. Знаю, что для Вас это обычная вещь, но у меня кровь стынет в жилах, когда я думаю, что он намеренно пытался убить человека. Точнее, сразу двоих. Одного даже удалось. А ему наплевать. Этому ублюдку плевать, что его родной сын умер. Думаю, он даже рад. Насколько нужно ненавидеть, чтобы так поступить?! Чонгук не знает. Он был очень занят собственными мыслями по поводу того, что творится с ним и в его жизни и душе, что даже толком не задумывался о причинах. А вот сейчас слова пацана кажутся настолько правдивыми, настолько очевидными, что диву даёшься, как можно было не догадаться с самого начала. Как эта мысль не пришла сразу же, ведь Чимин, говоря те слова, был так неискренен, а у Чонгука так в сердце сжимало, что он и не заметил. Он пережил ужасный травмирующий опыт. Он и не думал о том, что можно убить ребёнка, хотя имел на это все права. И сейчас кажется просто невероятным, что Тэхена, сидящего напротив, могло вообще не быть в этой Вселенной. Он ведь настолько реален, в какой-то степени, он даже прекрасен. У него есть друзья, есть люди, которые его любят. И это было бы просто несправедливо — лишить мир этого человека. А Намджун отнял у мира того, кто также должен был быть рождённым, прожить жизнь, найти своих людей и сделать их счастливыми. Чонгук страдает асоциальным расстройством личности, но находит рождения своего сына, так похожего на Ина, чем-то прекрасным, будто не из этого мира. Ему безумна сама мысль, что он создал человека. Намджун асоциальным расстройством не страдает. Ребёнка своего не ждал и не любил, и его зарождение считал совершенно обыденной вещью. И все это лишь из-за того, что изначально он умеет чувствовать, как обычные люди, а Чонгук нет. Его мироощущение и восприятие вещей совершенно иное. Он не испытывает ни боли, ни страха, ни жалости или сострадания. И он никогда не собирался заводить детей, потому что попросту не знал, что с ними делать. Именно поэтому факт существования Тэхена кажется каким-то невероятным. Долгое молчание Чонгука заставляет Тэхена неловко поерзать на стуле, а потом вдруг выдать: — Так что? Вы поможете? Чон вздрагивает, кажется, слишком глубоко задумался, а потом поднимает глаза на Тэхена и пожимает плечами. — Есть доказательства того, что это сделал Намджун? — Если бы они были, мы бы без помощи Вашей справились. — Тогда я не знаю, чем смогу помочь. Я не могу сделать невозможного. Слово Чимина против слова Намджуна. Тем более, Намджун человек влиятельный, ему не составит труда вытащить свою задницу. — И что же? Ничего нельзя сделать? Вы уверены? Чонгук снова пожимает плечами. Он реалист, он понимает, что засудить Намджуна там, где все выглядит, как сплошной несчастный случай, почти нереально. Как бы ему не хотелось стереть в порошок этого заносчивого придурка, который сделал Чимину так больно, он знает, что так просто подобного рода дела не делаются. Зато у него есть другие карты в рукаве. — Единственную помощь, которую я могу предложить от себя — скинуть Намджуна с его пьедестала. Над этим я работаю давно и упорно, и почти готов к тому, чтобы нанести сокрушительный удар и вернуть себе компанию. Тэхен закусывает губу и хрустит пальцами. Ему это предложение не по душе. Он хочет что-то сказать, но разговаривать с Чонгуком всякий раз трудно, и он просто не знает, чем аппелировать. — Это не одно и то же. Я понимаю, к чему Вы клоните, я понимаю. Вы думаете, что нет разницы, за что человек ответит, но Чимин ребёнка потерял. И это не так просто все. Я сейчас не обвиняю Вас, Вы ничего не должны нам, я лишь объясняю, потому что Вы просто не в состоянии понять ту боль, что испытывает Чимин. Чонгук тяжело вздыхает и трёт глаза. Все это звучит не очень. Ему за свою жизнь просто до чёртиков надоело слышать о своей эмоциональной бедности. Он может представить, что испытывает Чимин. Он никогда не испытывал настоящей душевной боли от потери близкого человека, но он может представить, что это очень больно, особенно для такого эмоционального юного омеги. И, все же, его предложение это лучше, чем ничего. — Я свяжу тебя с хорошим адвокатом, но не уверен, что из этого что-то выйдет. В любом случае, передай Чимину, что я собираюсь возвращать компанию себе, поэтому уже совсем скоро Намджун сгинет и перестанет его хоть как-то тревожить, — Чон допивает кофе одним глотком и поднимается. — Советую тебе не тратить время на Богома, если ты действительно влюблён. Вам вообще не по пути, лучше приударь за тем парнем, как его… Юнги. Он прикольный. — Он такой же, как и Вы, — к Юнги у альфы негатива нет, но этой фразой он хотел задеть самого Чонгука. Хоть и не получилось. — Вот я и говорю, что он прикольный, — омега машет рукой на прощание и идёт к выходу, а оттуда на парковку, чтобы отправиться в свой номер в отеле. Весь вечер он обдумывает то, что услышал и несколько раз даже порывается позвонить Чимину, чтобы просто спросить, как у него дела. Но это будет глупо и по-детски, и они уже все выяснили, решив, что больше не будут друг друга вспоминать. Хотя получается с трудом. Чонгук тянется к прикроватной тумбочке и берет с неё украшение, которое вернул ему Чимин. Оно стоит целое состоние, и Чон усмехается, ловя себя на мысли, что в этой гостинице довольно порядочный персонал. Будь он на их месте, непременно бы схватил эту красивую штучку и угнал бы в другую страну, начав новую жизнь. Первая встреча с Чимином. Первый раз, когда их взгляды столкнулись. Впервые, когда они услышали голоса друг друга… Все это было так до ужаса неправильно, что у Чонгука непроизвольно мурашки бегут по позвоночнику. Ведь не должно же так быть и не должно было. Каждый миг рядом с Чимином был неправильным. Каждое слово в его адрес было неправильным. Чонгуку тяжело понять, что именно было не так, но воспоминания об этом улыбчивом омеге заставляют что-то неприятно подпрыгивать внутри, в то же время оно же разливаются теплом. Будто сам факт того, что Чимин был в его жизни — прекрасен, но как именно он в ней был, вот тут есть загвоздка. Чувства иначе должны выражаться, не так, как выражал их Чонгук. Но раньше этих чувств не было, а если и были, то не были они столь яркими, поэтому для Чона сейчас открывается другая грань этих отношений. Если бы Чон был обычным, все было бы по-другому. Или если бы понял раньше, что для него Чимин не просто увлечение на пару ночей, не просто супруг брата, с которым можно повеселиться. Это что-то другое. Что-то, что раньше для Чонгука было за семью замками. Этой ночью омега не спит. Ворочается из стороны в сторону и пытается гнать от себя мысли и голоса. Внутри у него нарастающая тревога. Она абсолютна беспочвенная, более того, это чувство тоже для него новое. Обычно, даже в те моменты, когда понимал, что сейчас хорошенько получит от отца, его сердце не колотилось так отчаянно. Едва стрелка часов показывает семь утра, Чонгук тянется за мобильником и набирает контакт Хосока. Долгие гудки раздражают мужчину, и он начинает постукивать пальцем по металлическому корпусу. — Ты вообще невменяемый? — недовольно бурчит альфа, кряхтя что-то нечленораздельное. — Мне нужно, чтобы ты скинул мне прямо сейчас все, что нарыл на Намджуна. —Ты звонишь мне в семь утра, чтобы попросить это? У тебя бессонница, что ли? Я думал, что ты со мной больше не общаешься. — А я и не общаюсь. Скинь мне все, что есть. А ещё назначь встречу с плейбоем. Скажи, что я буду ждать его в десять в кафе напротив участка. — Я не знаю, что ты задумал, но… — альфа не успевает договорить, как Чонгук отключается. Он бросает телефон на кровать и с тяжёлым вздохом оглядывает гостиничный номер. Так ведь не может продолжаться вечно. И не может же он мыкаться по этим непонятным углам, когда у него есть дом. Усмешка сама собой расползается на его уставшем лице. Дом? Чушь собачья. Омега как-то слишком резко подрывается с места, снова хватает телефон, ища номер риэлтора, который когда-то помогал их семье с продажей недвижимости. Если уж менять жизнь, то делать это по-крупному. Лёгкий душ, завтрак вчерашними фруктами и наспех выбранная одежда — белая рубашка и светлые джинсы, которые здорово сочетаются с бежевым кардиганом. Видок после бессонной ночки такой себе, но наносить косметику совсем нет настроения. Перед выходом Чонгук лишь пшикает на запястье запах, который раньше так сильно нравился Чимину. Это тоже отсылка в их прошлое. Жизнь, которая в один миг осталась позади. Казалось бы, уйдёшь из дома, от воспоминаний, и исчезнет все, особенно у такого, как Чонгук. Но нет, держит крепко, настолько, что он сам удивлён. Плейбой опаздывает на тринадцать минут, Чонгук недоволен. Его потемневший взгляд из-под опущенных длинных ресниц не сулит ничего хорошего, а Канджуну плевать, он здесь блюститель порядка. — Думаешь, что можешь вызывать меня теперь всякий раз, когда тебе вздумается? Может, ты что-то перепутал, но я не твоя шестерка. — А я думал — да, — Чон приподнимает брови и движением руки зовёт официанта, который оказывается рядом с лучезарной улыбкой. — Нам два американо. — Один американо и зелёный чай, — поправляет омегу альфа и тянет улыбку. — Что? Я не пью кофе, но тебе же все равно, да? Ты всегда делаешь так, как тебе вздумается. — Совсем нет. Я умею держать себя в руках. Прямо сейчас мне хочется врезать тебе по роже, но ты же видишь, что я этого не делаю. Значит, все не так плохо. — О чем ты хотел поговорить? — сразу переходит к делу альфа, на что Чон поджимает губы. — Так совсем не интересно. Для начала ты мог бы спросить, как у меня дела, как я себя чувствую. — Что если мне совсем неинтересно? Чонгук усмехается и облокачивается на спинку стула. Его пытливый взгляд проходится по ладной фигуре альфы, и он понимает, что будь ему интересны альфы, этот красавчик определено привлёк бы его внимание. — Я ведь говорил тебе, что помогу тебе подняться по карьерной лестнице? — Я все ещё не нашел доказательств того, что именно ты убил своего отца. Но я работаю над этим. — Завязывай, не выйдет. Нечего тут копать, не найдёшь ничего. Но я дам тебе то, что выстрелит. И выстрелит безоговорочно. Канджун выглядит заинтересованно, и на его лице впервые загорается интерес. — И что же это? — Продиктуй свой номер, — говорит омега и неосознанно поднимает взгляд на официанта, который приносит напитки и принимается раскладывать их на столе. Альфа смотрит настороженно, но цифры диктует, причём делает это быстро, ожидая какого-то подвоха. Однако Чон успевает вбить, а потом заходит в приложение и отправляет несколько файлов мужчине. — Внимательно изучи эти документы, плейбой. Здесь зафиксирован факт коррупции внутри Automakers. У меня нет прямых доказательств, что это мой брат, и что это незаконно, но если ты посмотришь на эти графики, — следом Чонгук присылает ссылку с живыми графиками, на которых отображаются акции компании. Их скупка и перепродажа. — Ты видишь с какой скоростью сменяются цифры. В документах, которые я тебе передал подробный анализ. Он ворует деньги пачками. Что скажешь? Канджун пожимает плечами. — Это, конечно, очень интересно, но ты не мог найти что-то более конкретное? Ты знаешь, сколько времени может уйти на то, чтобы запросить ордер на обыск и конфискацию цифровых носителей? Твой брат успеет замести следы, а ты останешься в дураках. Я не отрицаю того, что все это может быть правдой, но я даже ордер не могу запросить, потому что данные попали ко мне незаконно. У тебя все через одно место, да? — Да почему же незаконно? — искренне не понимает Чонгук. — Какого хрена ты сейчас сидишь и все усложняешь? — Потому что все не так просто, как тебе кажется, Чонгук. Запрос на обработку данных может сделать только акционер компании. Много у тебя акционеров, которые пойдут против гендиректора? Чонгук кивает. — Я пойду. Канджун с прищуром смотрит на омегу напротив. — У тебя есть акции Automakers? Ты в совете директоров? Чонгук пожимает плечами и улыбается. — Отец никогда не относился ко мне по-человечески. И даже акций подарил 0,01 процент. Но подарил ведь. Канджун удивлено приподнимает брови, а потом выдыхает так тяжело и громко, что это заставляет непроизвольный смешок вырваться изо рта Чонгука. — Хорошо, отлично. Тогда сейчас заполни форму, я скину тебе по этому номеру. Это и будет твоим запросом. А я подпишу ее и отдам главному. Если все пройдёт хорошо, уже через пару дней у меня будет ордер на обыск. — Это в твоих интересах, плейбой. Представь, сколько бабла ты получишь, если все пройдёт хорошо. Поймаешь гендиректора крупнейшей автомобильной компании в Южной Корее. Слава и лавры. Твоё имя будут греметь благодаря мне, — Чон отхлёбывает из чашки и матерится, потому что напиток оказывается все ещё слишком горячим. — Было бы странно, если бы ты делал это только ради моего повышения. Счастливая жизнь брата не даёт спокойно спать по ночам? Чон складывает губы в трубочку и водит ими из стороны в сторону, обдумывая, что ответить. — Наверное, так оно и было раньше. Мне не давало покоя то, что у него есть все, а у меня нет. Но сейчас я это делаю по другой причине. — Позволь узнать? Чонгук молчит несколько секунд, потому что в какой-то степени прямо сейчас он принимает эту правду, как данность, потому что с этим уже даже глупо бороться. — Просто не хочу, чтобы он надоедал одному человеку. Он уже сделал ему пакость, и я не хочу, чтобы он разгуливал на свободе и продолжал его доставать. Этот кретин просто должен заплатить за все, что сделал? — Чонгук начинает собираться и поднимается, оставляя неприятный кофе, который обжег его почти нетронутым. — А ты? Ты заплатить не хочешь? — бросает Канджун прежде, чем Чонгук уйдёт. Он громко сглатывает, потому грустная, наполненная множеством непрочитанных эмоций, улыбка Чонгука становится для него откровением. — А я уже плачу, — говорит он и уходит, почему-то внутри уверенный, что игра для Намджуна окончена. Что-то даёт ему уверенность, что он обратился к нужному человеку, и плейбой все доведёт до конца. Эти два дня становятся для Чонгука просто невыносимыми и на грани истерики. Он абсолютно не знает, чем занять себя. Примерно в середине первого дня он заезжает в особняк, чтобы провести по нему риэлтора, который был просто поражён тем, что Чонгук решил выставить на продажу, как он выразился, «это произведение искусства». Чон и сам не понял, как это вышло. Просто он так захотел. Очередная спонтанная идея. Может для того, чтобы что-то доказать Намджуну, может просто, чтобы потешить собственное эго. Но это место, которые он больше не считает своим домом, ему больше не нужно. Изначально это было гнездом их троих: его отца, папы и его. Они первые, кто занял это место. У Чонгука не было в планах обдирать и оставлять ни с чем Виктора и Богома, но если им нужен дом или особняк, пусть купят или построят, только для двоих. Но не этот. От этого Чонгук хочет избавиться, и тот момент, когда он избавится от особняка и Намджуна поставит окончательную точку в его борьбе с темной стороной самого себя. — Я не знаю, куда пойду, когда особняк заберут чужие люди, — говорит Давон, отчего-то улыбаясь. — Мне по сути-то и идти некуда, кто меня где ждёт. — Я заберу тебя с собой, — просто говорит Чонгук и прикуривает. — Я заберу тебя, и мы начнём все с чистого листа. — И куда поедем? — Чонгук точно не понимает, нравится ли эта идея старику, но ему самому, отчего-то, да. — Ну, не знаю. Можем остаться здесь, если хочешь. А можем уехать далеко. В последнее время я часто думаю о том, чтобы вернуться в Чехию. Я прожил там много лет, и у меня есть вид на жительство. Я легко разберусь с твоей визой, и мы сможем улететь туда, — Давон внимательно слушает Чонгука, потому что тот ещё никогда не говорил с ним таким голосом. В этих интонациях пустота и абсолютная безысходность. — Думаешь, что не будешь скучать? — Виктору и Богому будет чем заняться, мы им здесь не нужны. — Я не об этих двоих, я о Чимине. Да, и о Тэхёне, если учитывать последние новости. Этот мальчик всегда мне нравился, и я не могу спокойно спать с тех пор, как узнал правду о вас. Я так себя виню, Чонгук. Чонгук громко сглатывает и прикусывает губу, прикрыв ладонью глаза. Он не собирается рыдать, но в этот момент что-то в груди неприятно сжимает, и слова старика отзываются в самом глубине его сердца. Так больно. Все, что касается Чимина, почему-то всегда так больно. — Я не знаю, Давон. Мне кажется, что я просто не был ко всему этому готов. Не был готов к тому, что… — «смогу к кому-то привязаться, захотеть быть с кем-то рядом, кому-то помогать, кого-то защищать и оберегать, и не просить за это ничего взамен, не искать выгоды. Просто быть. Вместе». — Неважно. Давон кивает. Он не настаивает. Он и так видит все эти изменения в Чонгуке, он понимает, что за один день все это просто невозможно принять и осмыслить, поэтому не давит. — Намджун будет в ярости, когда узнает, что ты выставил особняк на продажу, — переводит старик и улыбается. — Пошёл он в жопу, этот индюк напыщенный. У него будут другие проблемы, некогда за особняк будет переживать. — А ты сможешь продать особняк без Намджуна? Разве он не один из владельцев и… — По документам отец был единственным собственником. Наследников у отца только двое — я и Виктор. — А если Виктор воспротивится? Чонгук кашляет, чтобы прочистить горло и задумывается. Что же будет, если Виктор воспротивится?! — Он согласится. Он знает, что со мной лучше договариваться, иначе я оставлю его ни с чем. — Я думал, Вы помирились. — Я тоже, — говорит Чонгук и поднимается, бросив короткое прощание. Он, в самом деле, думал, что они с Виктором помирились. Но, кажется, сам Виктор так не считает, учитывая, что в этой войне, он не занимает нейтральную сторону. Он покрывает Намджуна, и выяснить это было совершенно не трудно. Канджун отследил — все незаконные операции производились с персонального компьютера Виктора, благо хоть левые аккаунты создавались в офисе, и именно это является главным доказательством того, что во всем виноват Намджун. В тёплые апрельские выходные все новости гремят только одной сводкой — в Automakers ворвались следаки с обыском, гендиректор и несколько его приближённых задержаны по подозрению в коррупции. Чонгук смотрит телевизор, лёжа в кровати в собственном номере и жуя куриные наггетсы. Давно он не ел чего-то столь вкусного под что-то столь интересное и захватывающе. Долбёжка кулаком в дверь отвлекает омегу от его увлечённого занятия и заставляет нехотя подняться, чтобы повернуть защелку и в следующую минуту почувствовать, как его проталкивают в комнату, а следом влетает взбешённый Виктор. — Ты совсем обезумел? Что ты вытворяешь? Чонгук притворяется, что не понимает, невинно хлопая ресницами. — Со всем вниманием, которое у меня есть, слушаю твои претензии. — Зачем сделал это? Вот значит, чем ты был занят все это время? Копал под Намджуна? — Ты и сам знаешь, что я копал под него, — пожимает плечами мужчина. — К чему сейчас этот цирк? Виктор прикрывает глаза и тяжело выдыхает, прикладывая холодную ладонь к разгоряченному лбу. — Мы ведь вроде поговорили. Из разговора я понял, что ты тоже человек! Так почему сейчас ведёшь себя снова, как… — Ты помогал Намджуну обворовывать компанию. Детектив Чон знает об этом, но я сказал, что ты этого не делал. Хотя я знаю, что делал. Я знаю, что вы вместе все это начали, может быть, даже все это было с твоей подачи, я это знаю, — Чонгук садится на кровати по-турецки и смотрит в растерянное лицо Виктора. — Я знаю, что из-за вас двоих многие честные работники не получают зарплату уже несколько месяцев, производство встало, и вы выпускаете на рынок сплошные консервные банки. Мне продолжать? Виктор зачёсывает волосы назад и оглядывается по сторонам. Он бросает широкую барсетку на пол, а сам облокачивается спиной на стену. — И что? Хочешь, чтобы я спасибо тебе сказал за то, что ты меня выгораживаешь? Ты пытаешься засадить за решетку моего ребёнка! Ты думаешь, я буду так легко смотреть на это? Чонгук криво усмехается и опускает взгляд вниз, ухватившись кончиками пальцев за край своего халата. — Ты так переживаешь за своего ребёнка, да? — Да, я переживаю. Я знаю, что такое чувства, а ты нет. Ты не знаешь. Ещё недавно ты заливал мне в уши, что хотел быть со мной, хотел получать мою любовь, как Намджун и Богом, а сейчас ты просто ломаешь жизнь моему сыну. Чонгук смотрит на Виктора и легко кивает, будто соглашается с этим, мол, да, я собираюсь его разрушить. — И все это ради денег? Тебе деньги так нужны? А чего ты не сказал, я бы отдал тебе все! — Да, какие деньги?! — почти повышает голос Чон, а потом чуть тише добавляет: — какие деньги? Мне плевать на деньги, у меня их — ложкой жри, не хочу, мне это неважно. Ты сейчас готов разорвать меня за то, что я сделал с твоим сыночком, но я бы не делал этого. Мне плевать, понимаешь? Я хотел, чтобы компания была моей, потому что я был обиженным маленьким ребёнком, которого бросили в трудной ситуации, на которого наплевали, а потом выбросили в другую страну, чтобы не путался под ногами. Я не хотел, никогда не хотел этого признавать, но я так вас ненавидел за это. И тебя, и отца. Всех. И когда я понял, что отец к твоим детям относится лучше, чем ко мне, я решил, что все у вас заберу. Я хотел отомстить за то, что вы со мной сделали, я чувствовал, что это несправедливо. Виктор тяжело вздыхает, и Чонгук понимает, что сейчас он начнёт рыдать. — Но я решил, что не буду. В какой-то момент, это перестало меня интересовать, ты же знаешь, что я делаю только то, что заставляет меня что-то почувствовать. Мне было больше не весело копать под Намджуна, потому что он слишком лёгкий игрок. Он все просрал. Хотел уничтожить меня Ином, так мы с ним все выяснили. Хотел уничтожить меня тюрьмой, так я выбрался, и все распрекрасно! — Тогда какого черта ты это сделал? Говоришь же, что передумал. Мы могли решить это внутри семьи. — Нет никакой семьи. Никакой семьи нет, Виктор. И у тебя, кстати, тоже. Кажется, ты все проебал, ты плохой папа, ясно тебе?! Плохой. Богом болел, и болел бы долго и страшно, если бы я не открыл тебе глаза. А Намдужун… скажи спасибо, что это всего лишь тюрьма, потому что, если бы я не боялся осуждения Чимина, я бы этого ублюдка убил. Виктор, наконец, отталкивается от стены и садится на кровать рядом с Чонгуком, понуро опустив плечи и хрипло произнеся: — Он ничего тебе не сделал, тебе не за что его ненавидеть. — Он сделал Чимину, — просто отвечает Чонгук. — Я знаю, что чаще всего родители не хотят признавать, что их дети ужасные, но Намджун ужасный, Виктор. — Я видел иск против сына, — говорит Виктор очень спокойным голосом. — И я не верю в то, что говорит Чимин. Я не хочу утверждать, что он обманывает, и я понимаю, какую боль он пережил. Именно поэтому я не осуждаю его ложь. — Что будешь делать, если узнаешь, что это правда? Помнишь, сколько раз ты тюкал меня за то, что я отдал пацана? Что будешь делать, если узнаешь, что твой сынок своего убил? — Он не делал, — это звучит неубедительно, и Чонгук понимает, что Виктор не верит в это на сто процентов. — Только поэтому я так поступил, Виктор. Мне не нужны деньги, мне плевать на работников, и ты это знаешь. Просто я знаю, что Намджун переиграет Чимина, и я хочу хоть как-то позволить этому человеку заплатить за то, что он сделал. — Он не делал. Чонгук цокает и кладёт голову Виктору на плечо. — Если бы был на моем месте, ты бы тоже так сделал. Просто ты не видел его глаз тогда, и ты даже представить не можешь, как ему тяжело. Я ничего не могу для него сделать и даже просто приехать, чтобы поддержать, но он просто сживет себя со свету, если будет знать, что человек, который отнял жизнь у его ребёнка, просто живет счастливой жизнью. Я не хочу, чтобы так было, па. — Заткнись, идиот, ты меня не разжалобишь, — Виктор грубо дёргает плечом и поднимается, подцепляя пальцами свою барсетку. — Это будет очень тяжело — смотреть за одним больным сыном и пытаться вытащить из тюрьмы второго, но увидишь, я справлюсь. — Я не буду просить для него максимального срока, если тебе станет легче. — Просто заткнись, понятно?! Не будет никакого срока, ничего не будет! И ты это увидишь, я больше никогда не стану снова близок к тебе, потому что стоит мне проявить человечность, как ты тут же срешь мне на голову. Вот она — твоя сущность. — Ты тоже всегда можешь на меня положиться, — эта фраза утонула в громком хлопке дверью, что заставило Чона невесело улыбнуться. Впрочем, он изначально знал, что так и будет. О том, что происходит с Намджуном, Чимин узнает из новостей в тот момент, когда нарезает на кухне овощи для салата. Тэмин тоже болтается неподалёку и буквально пулей влетает в дверной проем, когда звук телевизора становится громче. — Серьезно, твою мать? Он просто таскал деньги из отцовского сундука? Как можно быть таким уродом? — сложив руки на груди, комментирует Тэмин. — По твоему запросу ничего неизвестно? Чимин серьезно пожимает плечами и возвращается к прежнему занятию, будто ничего и не произошло. — Суд будет. Но мне кажется, тут почти без шансов. — Зато он не будет просто кайфовать и наслаждаться жизнью, — говорит Тэхен, который шлепает босыми ногами по холодной плитке. Он садится за стол, наливает себе чай и принимается жевать уже готовый бутерброд. — И то верно, — кивает Тэмин. — Хотя бы так. — Тебе-то что? — едва слышно роняет Чимин. — Ты вообще хотел, чтобы я забрал заявление и просто съел это. — Что? — возмущается Тэмин. — Я о тебе думал, не хотел, чтобы ты рану свою ковырял, я тупо о тебе беспокоился. А сейчас ты хочешь обвинить меня в бесчувственности? Разве меня не было рядом, когда это все случилось? — Ну все, прекратите! — встревает Тэхен. — Нет никакого смысла сейчас это выяснять, надеюсь, что Намджуна посадят, это и будет его кармой, если не получится призвать его к ответственности по другой статье. — А я ничего и не начинал, просто твой любит выносить мне мозг. С тех пор, как я раскритиковал его отношения с этим психом, я даже не знаю, как… — Прекрати, — просто, но строго говорит Тэхен, и это заставляет Тэмина замолчать, потому что он тоже уже знает о том, как именно младший связан с этим человеком. И осознание этого заставляет его прикусить язык. — Тем более, что без Чонгука тут не обошлось. Чимин перестаёт нарезать овощи и поднимает глаза на брата, будто по одной фразе понимая, что что-то тут нечисто. — Что ты имеешь в виду? Прожигающий взгляд тёмных глаз заставляет Тэхена отвернуться и прикусить губу. Каким-то внутренним чутьем он понимает, что то, что он, возможно, сейчас скажет, обязательно Чимину не понравится, но думает, что скрывать нет никакого смысла, поэтому выдаёт: — На самом деле, я разговаривал с Чонгуком. Только не смотри так на меня, я хотел сделать как лучше. — Зачем ты говорил с ним? — встревает Тэмин, беря кружку со своим уже холодным чаем и делая короткий хлюпающий глоток. — Потому что понимал, что мы можем просрать это дело, я не хотел, чтобы так произошло, обратился за помощью к нему, — Тэхен поднимает взгляд на Чимина, пытаясь хоть немного разобрать эмоции на его лице, но тот просто серьёзен. — В общем, Чонгук сказал, что дело — дрянь, ничего не выйдет, потому что нет доказательств. А потом он сказал, что у него есть свои способы, и вот. Кажется, это то, о чем он говорил. Я понимаю, что от этого тебе не станет легче, но думаю, это лучше, чем ничего. Тэмин усмехается. — У этого психа все схвачено, — бурчит он и снова ловит недовольный взгляд Тэхена. — Без обид. — Чимин, ты сильно злишься? —пацан переводит взгляд на омегу, видит в его глазах крайнюю задумчивость, а потом Пак вдруг легко улыбается и коротко мотает головой. — Все хорошо, спасибо тебе. Я приготовлю побольше рагу, чтобы ты смог отнести Юнги, ты же сегодня к нему с ночевкой? Тэхен понимает, что это лишь способ перевести тему, поэтому не настаивает на продолжении разговора, а просто кивает. Тэмин тяжело вздыхает, подсаживается к брату и начинает помогать с готовкой. — Сделаем ещё больше, Хосок его тоже любит. Чимин ничего не отвечает и продолжает колдовать над продуктами, а через пару минут переключает новостной канал на музыкальный, чтобы эта ерунда больше не маячила перед глазами. Тэмин замечает это и сразу начинает рассказывать о свидании с альфой, которое было накануне. Он понимает, что это не особо интересно Чимину, но ему хочется младшего отвлечь. Несмотря на то, какой он с ним строгий, ему хочется хоть как-то ему помочь, просто он не умеет правильно выражать свои чувства, и в этом очень походит на родителей. Ближе к вечеру Тэхен забрав рагу и ещё кое-какие закуски, которые подготовил Чимин, отправляется к Юнги на ночные посиделки, а Тэмин, также забрав рагу, выходит к Хосоку, который подъезжает почти к девяти. Чимин остаётся в пустом доме один. Он без интереса съедает ужин под какую-то глупую американскую комедию, затем принимает душ и ложится в тёмной комнате, уставившись в потолок. Чонгук обычно не вмешивается в чужие дела, но здесь почему-то решил вмешаться. Или правда в том, что Чон и так собирался поставить Намджуна на место?! Их холодная война длится уже довольно долго, и то, что произошло, вполне ожидаемо. Хотя серьезно он начал действовать лишь после просьбы Тэхена. Сейчас трудно сказать, где правда, да Чимину и все равно в глубине души. Он оставил все надежды позади, да и точка уже давно поставлена, но почему же оно его не оставляет? Почему так трудно взять и просто выкинуть из головы? Чимин будто стоит на месте, у него нет абсолютно ничего, чтобы двигаться вперёд. Все застопорилось. И что нужно сделать для того, чтобы вновь начать смотреть вперёд и идти к цели, хотя бы сформировать эту цель, он не знает. Глупая мысль, что точка все ещё не поставлена, что не все они с Чонгуком выяснили пару часов бьет невидимым молоточкам по вискам омеги, и в какой-то момент он решается позвонить. Лишь для того, чтобы, наконец, расставить все точно над i. Поговорить о том, о чем ещё не было сказано, чтобы избавиться от этой тяжести на сердце. Перед тем, как набрать номер, который уже давно был удалён из списка контактов, но все ещё прочно сидел в памяти, Чимин несколько раз отбрасывает мобильный в сторону, оправдывая это тем, что глупости это все, сплошные глупости. Но ему нужен был этот разговор, он это чувствовал, будто ещё не все они друг другу сказали, и этот чонгуков поступок, как раз об этом и говорил. Когда Чимин, все же, решается, долгие гудки в телефоне заставляют его нервно сжаться и подобраться на кровати. С одной стороны он хочет поговорить, но с другой стороны, отчаянно желает не услышать этого хриплого дыхания на том конце провода. Однако… — Да? — Чонгук звучит встревожено и тоже немного надломленно, но Чимин не позволяет себе думать об этом, чтобы надежды не нарастали на нем снежным комом. — Не спишь? — Чимин не знает, что ещё сказать в этой глупой ситуации, поэтому спрашивает первое, что приходит на ум. — Нет. Я только вернулся из особняка. Там подъезжали покупатели, кажется, они серьезно настроены. — Продаёте особняк? — голос омеги звучит удивлённо, и Чон усмехается на это. — Да, я решил, что так будет лучше. Намджун, скорее всего, надолго в путешествии, Виктор и Богом постоянно по больницам. — А ты? — спрашивает Чимин и теснее прижимает трубку к уху, потому что Чонгук вдруг замолкает, и только через несколько мгновений выдаёт: — А мне там чего делать? — и голос его звучит надломленно и болезненно, и Чимин слышит это и даже понимает не только сердцем, но и головой, но не хочет даже мысли допускать, потому что у Чонгука было тысяча возможностей расстаться по-человечески, возможно, тогда их дальнейшие отношения были бы совершенно другими, но не сейчас. Сейчас Чимин не верит, что в Чонгуке есть искренность. — Есть вещи и моменты, которые я бы хотел обсудить с тобой, — искренне говорит Чимин и судорожно выдыхает. Было бы здорово, если бы это перестало причинять ему боль поскорее. — Мне приехать? — сразу спрашивает старший и то, с какой лёгкостью он угадывает желания Чимина, на самом деле, просто невероятно. — Не занят? — Нет, — эта хрипотца из-за проблем с дыханием, мягкая интонация, такая редкая, но присущая только Чонгуку, и у Чимина мурашки от тепла, от узнавания, от тоски. — Тогда я скину геопозицию, — и сразу отключается, несколько секунд обдумывая, нужно ли все это ему?! Нужно ли снова ворошить это прошлое, которое не принесло ему ничего, кроме душевной боли. Но пальцы сами собой совершают несколько манипуляций, и вот он уже смотрит на открытое окно чата и прочитанное последнее сообщение. Чонгук ждал. И Чимин ждёт. Просто ждёт. Не надевает что-то нарядное, не укладывает волосы, не подкрашивается. Они уже настолько хорошо друг друга знают, что это просто не нужно, в их мире, который только для двоих, эти мелочи не имеют абсолютно никакого значения. Все время ожидания, омега лежит спиной на кровати, смотрит в потолок и не думает уже ни о чем, даже анализировать собственные действия становится чем-то за гранью. Он поднимается только тогда, когда слышит свист колёс и глушение мотора. В коридоре накидывает на плечи куртку, влезает в кеды, подогнув задники и выходит на небольшое крыльцо, сразу замечая чонгуков Мерседес, а рядом с ним высокую фигуру омеги. Тот в лёгкой чёрной кофте и с влажными волосами, будто только после душа. Чимин спускается по лестницам, не отрывая глаз от мужчины, думает, что зря позвал его, потому что, на самом деле, ему нечего сказать. — Далеко было ехать? — Нормально, — отвечает Чонгук и делает шаг навстречу Чимину, когда тот останавливается на безопасном расстоянии. А старший это расстояние сокращает, становится совсем близко и пытается заглянуть в глаза. — Все хорошо у тебя? — Сам не понимаю. Слышал, что Намджун под следствием. — Ему уже хватит обворовывать компанию, — сразу отвечает Чонгук, и это заставляет Чимина усмехнуться. Чон очень забавный в своём стремлении обмануть его. — Может быть, это и странно, но мне стало спокойнее на душе. Не знаю, как это объяснить. — Я понимаю, — говорит Чонгук и легко касается ворота чиминовой куртки, поправляя. — Ты хотел о чём-то поговорить? — Сам не знаю, — этот шёпот едва различимый, а ещё настолько сжатый, что сердце из груди может выпрыгнуть, и Чонгук сам не может разобраться в самом себе, но Чимин пронизывает его с ног до головы. — Я думал, что ещё не все тебе сказал, но, кажется, прямо сейчас я совсем не знаю, что говорить. Хотел поблагодарить, наверное. Помимо прочего были и хорошие моменты. Я не говорил об этом, но они были. И мне не всегда было тяжело и страшно. С тобой совсем не страшно. Чонгук не понимает, что Чимин хочет этим сказать, но слушает внимательно. — Что планируешь делать, если Намджуна посадят? — вдруг спрашивает младший. — Разве тогда компания не перейдёт к тебе? — Когда-то моим интересом было развалить компанию. Я ненавидел отца и хотел, чтобы его дело перестало существовать. Думаю, что есть смысл передать права на Automakers кому-то, кому это, действительно, нужно. — Имеешь в виду продать? — Чон усмехается и кивает. — А что ещё мне с ней делать. Она тонет в долгах. И единственное, что я могу сделать — получить денег за бренд и пристроить ее дочерней компанией к какому-нибудь другому бренду. — И откажешься от всех прав? — Мне это уже неинтересно. Я получу свои деньги и буду просто жить. Я всю жизнь прилагаю слишком много усилий, чтобы хорошо учиться, работать, нравиться людям и казаться обычным. Я устал от этого. Мне надоело. — Деньги когда-нибудь закончатся. Тогда чем займёшься? Чонгук пристально смотрит на Чимина и облокачивается на капот автомобиля. — Найду богадельного Буратино и сяду ему на шею, свесив ножки. Это звучит настолько нелепо, что Чимин тоже усмехается. Почему-то сейчас подобные фразы не кажутся камнем в его огород, будто это было так давно и уже совсем не вяжется с самим Паком, что и мысли нет. — А ты? Как планируешь жить ты? Чимин пожимает плечами и полноценно надевает куртку, потому что ветер уж слишком холодный. Краем сознания он думает, что Чонгук совсем замёрзнет в лёгкой кофте, и Чон, будто прочитав его мысли по глазам, отталкивается и двигается к дверце заднего сидения. — У меня тут бомбер есть, — говорит он и в доказательство достаёт его из машины, накидывая на плечи. — Так что? Как планируешь? — Обычной жизнью. Научусь водить, пойду на какие-нибудь курсы, займусь чем-нибудь. Найду в чем-нибудь смысл, хотя это не так уж и просто. Чонгук не знает, что на это ответить, поэтому просто молчит, смотря на красивое, светлое лицо Чимина. Этот омега сейчас кажется таким далеким, что просто невозможно осознание того, что когда-то они были вместе. Вечно бегающий парнишка, стесняющийся своих желаний, и вот этот, сильный, независимый, смотрящий ему прямо в глаза — два берега одного моря. Чонгук думал, что они были близки телами, но теперь понимает, что Чимин смог дотронуться до его души. В те моменты, когда он был рядом с ним и искренне ему улыбался, не прося ничего взамен. За что, кто-то такой, как Чимин, мог полюбить его? И почему сейчас Чон, что бы не делал, все равно возвращается к нему мыслями? И даже на этот звонок отреагировал мгновенно и примчался молниеносно. — Ты точно решил, что больше ничего общего не хочешь со мной иметь? Я знаю, что не выгляжу слишком надёжным, но я… — он замолкает, потому что Чимин смотрит на него в упор и будто одними глазами говорит: «остановись». — Вряд ли мы должны это обсуждать. Я просто хотел сказать тебе «спасибо». За все. Чонгук кивает и закусывает губу. Он не знает, что должен делать. Его тело и душа хотят находиться рядом с этим человеком, но что для этого нужно… у него нет ни одной мысли на этот счёт. У них с Чимином нет точек пересечения, если не считать Тэхена. Они друг другу чужие, всего лишь люди, которые когда-то спали друг с другом. Но Чонгуку не хочется уходить вот так, он не готов. Ему нужно время, чтобы напитаться этой энергией, которую он получает, когда находится так близко к этому человеку. Поэтому слова сами собой вырываются у него изо рта: — Давай проведём одну ночь вместе, — Чонгук смотрит на Чимина в упор, стараясь делать вид, что ему все равно, и все это не причиняет ему боли, хотя понимает, что на деле буквально на коленях приполз к этому человеку, точно как побитая собака. — Один раз, и я навсегда оставлю тебя в покое, — последнюю фразу он добавляет лишь для того, чтобы Чимин согласился, ведь велика вероятность, что прогонит, не захочет ощущать его рядом, оттолкнёт. Чимин не выражает никаких эмоций, просто в упор смотрит на Чонгука, и у второго внутри вспыхивает неизвестное ранее чувство — ему неловко. Неловко от собственной просьбы, от глаз Чимина, смотрящих на него так тяжело и непредсказуемо. А в какой-то момент младший и вовсе отходит в сторону дома, поднимается по лестницам и нажимает на ручку, откидывая дверь в сторону. — Входи. Чонгук слышит, как в ушах начинает колотиться собственное сердце. Почему он стал таким слабым? Почему перестал быть похожим на себя? Почему стал кем-то другим и изменил себя абсолютно во всем? Почему этот маленький человек перевернул все с ног на голову? Сколько раз он был в одной постели с красивыми, сексуальными и интересными. Но почему именно Чимин стал тем, кто заставил в голове щелкнуть невидимый переключатель. И вот теперь все стало иначе. Нет, в обычной жизни, с другими людьми Чонгук не видит в себе слишком больших изменений, разве что он стал немногим спокойнее. А вот рядом с ним… все, что касается его… каждая мысль о нем… все это уже совсем иное. В нем самом. Внутри. В доме Чимина чувствуется уют с самых первых секунд. Чон скидывает бомбер и смотрит по сторонам. Стены в белой побелке по углам сколы незначительные, но это не портит общей картины. Небольшой диванчик прямо в прихожей, тёплый коврик, небрежно брошенный на пол, зеркало. Так непохоже на особняк семьи Чон. Нет никакой роскоши, но при этом тепло и по-домашнему. И пахнет чем-то вкусным из кухни. — Не скучаешь по квартирке в центре Сеула? — спрашивает Чонгук, пытаясь улыбнуться, на что Чимин тоже улыбается. Он скидывает куртку, обувь и проходит внутрь. — Нет. Тут здорово. Ты голодный? Мы сегодня столько наготовили. — Нет, я… поел. А где братья? — Каждый умчал по своим делам, — Чимин облокачивается на косяк и внимательно смотрит на Чонгука. Каким-то шестым чувством младший чувствует эту неловкость, исходящую от Чона, но сам себе отрицательно головой мотает, будто убеждая, что этого не может быть. — А ты… что думаешь по поводу Тэхена? Чонгук ухмыляется. — Рассказал, стало быть… — У нас нет друг от друга секретов. Это даже символично, что твой сын, который был тебе не нужен, стал для меня всем. Он и мой брат, и мой друг, и самое дорогое, что у меня есть. — Ты снова хочешь прочесть мне нотации? — говорит Чонгук, уводя взгляд и принимаясь рассматривая различные мелочи, в хаотичном порядке разбросанные по трюмо. — Нет, просто не хочу, чтобы ты причинял ему боль, поэтому, если не собираешься относиться к нему с теплом, лучше не общайся, — взгляд Чимина следит за тем, как длинные пальцы Чона перебирают украшения, косметику, а потом хватаются за тюбик с белым лаком для ногтей. — Твоё? — нарочно не отвечая на предыдущую фразу омеги, спрашивает Чон, на что тот отрицательно мотает головой. — Нет, это Тэмина, ему нравится. Накрасить тебе? Это странное предложение почему-то рождает внутри Чонгука волну тепла и нежности, и он не отказывается, медленно идёт за Чимином, когда тот предлагает пройти в комнату, смотрит по сторонам и не перестаёт испытывать внутри странное сжимающееся чувство, очень похожее на сожаление. Ему жаль, что ничего нельзя вернуть, и теплота и уют этого дома успокоят его только на одну ночь. [1] Оказавшись в крошечной спальне, где посередине небольшая кровать, сбоку двухдверный шкаф и такое же, как в прихожей трюмо перед кроватью, Чонгук выжидающе смотрит на Чимина, а потом, когда тот указывает на коричневый пуфик у трюмо, усаживается, наблюдая за тем, как Пак садится на другой. — Здесь интересно. Винтажный стиль, — замечает мужчина и кладёт аккуратную ладонь на холодную лакированную поверхность. — Здесь спокойно, особо ничего не раздражает, — говорит Чимин, откручивая тюбик и убирая об его края большое количество лака с кисточки. Он начинает с указательного пальца и очень аккуратно, даже нежно наносит первый слой. — Я раньше никогда не красил ногти, только бесцветным, — говорит Чонгук просто потому, что нужно что-то говорить. — Тэмину с юности это нравится, но его работодателю — нет, поэтому приходится баловаться в выходные. — Ты все ещё не купил для него ресторанчик. Ты мечтал об этом, — это не вопросы, а утверждения, на которые Чимин никак не реагирует. Он знает, что купит однажды, несмотря на те разногласия, которые есть между ними двумя. Есть внутри него, несмотря ни на что, это желание вытащить свою семью со дна. — Хотя не знаю, нужно ли ему это сейчас, — Чон усмехается и ловит непонимающий взгляд младшего, который отрывается от своего важного занятия. — Я имею в виду, если у них с Хосоком будет серьезно, они могут пожениться… — Даже если так, Тэмин уже видел, что было со мной, поэтому он не станет сидеть у него на шее, — это звучит как-то резко, и Чонгуку кажется, что этим Пак хочет остановить разговоры своей семье. — Все, одна готова. Давай другую, — командует он, и Чонгук покорно кладёт перед ним правую ладонь, проводя глазами по блестящим чиминовым волосам, аккуратному носу, и стараясь не обращать внимания на холодное дыхание омеги, которое время от время ложится на его кожу из приоткрытого рта омеги. Чимин выглядит таким красивым и настолько разбитым, что Чонгук отчаянно хочет сказать какие-то слова, чтобы младшему не было так больно, как сейчас, но он просто молчит, потому что с ним это впервые, и он совсем не знает, как должен себя вести. Он попросил одну ночь. А что будет потом? Что же будет потом… После того, как кисточка во второй раз проходится по ногтю мизинца, пальцы Чимина невесомо пробегают по набитым под кожу чернилам, а потом он тяжело вздыхает и на мгновение прикрывает глаза. Это длится какую-то секунду, но Чон успевает уловить, будто в этот момент их ментальная связь переплетается, чтобы соединиться. — Готово, теперь надо посушить, подуй на них, — Пак резко оживает, будто и не было и закручивает крышку, откладывает тюбик в сторону, и поднимается, пересаживаясь на кровать. Теперь, оказавшись напротив Чонгука, он проводит глазами по его фигуре, и отмечает, что выглядит тот неплохо. Если быть уж слишком откровенным, то даже хорошо. Красивый. Статный. Омега в своих лучших годах. Такой родной. И такой далекий. Чимин усмехается своим мыслям и падает спиной на кровать, устремляя взгляд в потолок. Через какие-то доли секунд чувствует, как матрац рядом прогибается, и Чонгук оказывается непозволительно близко. Он тоже лежит на спине и смотрит в тот же потолок, что и Чимин, словно одно небо на двоих. — Ты просил провести одну ночь вместе, — напоминает Чимин и поворачивает голову, вцепляясь глазами в красивый профиль мужчины. — А мы разве не проводим вместе ночь? — Чон тоже поворачивается к нему и не сводит глаз с того, как Чимин непроизвольно проводит языком по сухим губам. — Проводим, — отвечает Чимин, а у самого горло сжимает судорогой. Самостоятельно он никогда не сможет избавиться от этого, будет снова и снова возвращаться, пока окончательно себя не загубит. — Спасибо за Намджуна. Это абсолютная правда, что я бы не смог чего-то добиться. А у тебя получилось, я уверен, все получилось. Чонгук тяжело вздыхает и молчит какое-то время. Что-то в груди начинает давить так сильно, что невозможно сделать полноценный вдох. — Но ты все равно не сдавайся, хорошо? Чимин чувствует, как к горлу подступает ком и едва сдерживая слезы, он кивает. А потом его небольшая ладонь тянется к пальцам Чонгука, переплетает их со своими и приподнимает навесу так, чтобы Чимину было хорошо видно каждую букву, выбитую чернилами. — Ты обещал, что исполнишь мое желание, если я узнаю, что она означает, — напоминает Чимин и сжимает чужую руку крепче. — Помнишь? Сердце Чонгука пропускает удар, чувствует плохое предзнаменование. — Помню, — выдыхает он и ощущает, как ноги ниже колен начинают неметь. — Ты узнал? Чимин кивает и усмехается сквозь слёзы, которые уже буквально душат. — Узнал. — И что же? — Arbor ex vicini. Древо ближних. Древние римляне вырезали у себя на руках имена тех, кого любили, чтобы помнить, что их убивать нельзя, даже если они предадут. — У меня нет имён на руках, — пытается возразить Чонгук, но это выглядит так нелепо, что он сам от себя усмехается. — У тебя есть первые буквы имён. Людей, которые причинили тебе боль, которых ты всем сердцем хотел убить, но не трогал, запретил себе. Чонгук некоторое время не моргает, кажется, даже не дышит. Это всю жизнь было его «загадкой Сфинкса», но никто кроме Чимина не смог так хорошо залезть к нему в голову, никто даже предположить этого не мог, а этот… просто взял и прочёл, как открытую книгу. Нечестно. Больно и несправедливо. Почему именно этот омега должен знать о нем абсолютно все?! — И что ты хочешь? Какое у тебя желание, — Чонгук сильнее сжимает ладонь в своей руке, когда понимает, что вот-вот его могут отпустить и буквально в данный момент понимает, что значит «замирает сердце». Чимин не знает другого выхода, иначе его жизнь превратится в постоянное ожидание без будущего. И это просто ужасно, невыносимо. — Давай больше не видеться. Даже если очень захочется, не приезжай. Даже если я буду звонить тебе все время и умолять приехать, не слушай меня. Не отвечай на звонки, на сообщения. Ничего. Просто ничего не делай. Помоги мне тебя забыть. Чонгук кивает. Кивает сам себе, будто осознавая, что он и так знал, что так будет. Это просто и безумно предсказуемо. — Почему… ты так против меня? — спрашивает Чонгук, но руку в своей руке сжимать продолжает, будто это может что-то изменить. Чимин прикрывает глаза. Это самый сложный выбор в его жизни, но впервые он выбирает ни кого-то, а самого себя. Впервые не думает ни о чем, а просто делает все, чтобы в будущем, когда это все не будет болеть так сильно, просто жить обычной жизнью. — Я не против тебя. Я просто не хочу быть с тобой. Я уже говорил, что не смогу. Разве ты можешь дать мне гарантию верности? Разве можешь обещать, что не бросишь, не сделаешь также больно, как тогда? Я не смогу жить и постоянно ждать, что однажды ты не вернёшься, захочешь другого. Я не смогу засыпать с тобой и бояться проснуться без тебя. Ты ведь можешь решить сбежать от меня даже ночью, даже обнимая меня несколькими минутами раннее. Как тогда… когда вдруг решил, что стереть меня в порошок вместе с моими чувствами — хорошая идея. Я уверен, что это вовсе не было твоим планом, просто в какой-то момент ты решил, что так будет лучше. И все. Чонгук молчит, ведь в словах Чимина слишком много правды. Он просто не сможет ему ничего обещать. И в этом мире они точно не для друг друга. Пальцы Чонгука как-то слишком резко и даже немного психованно вырываются из пальцев Пака, а потом он также дёргано садится и бросает короткое: — Где здесь уборная? — Прямо по коридору и налево, — сдавленно отвечает Чимин, но ничего не спрашивает. Он уверен, что Чонгук не тот человек, который сможет сделать его счастливым. Он боится снова обжечься, потому что уже все потерял, даже самого себя, и ещё больше тонуть в этой вязкой боли у него просто нет сил. Зато есть силы порвать с этим навсегда. Чонгук поднимается, и сразу становится слишком пусто, будто сердце из груди вырвали. Чимин остаётся лежать, не двигается. Хочется пойти следом и хотя бы просто обнять, хотя для Чонгука это не значит то, что значит для Чимина… по крайней мере он себя в этом убеждает. Чонгук же, которого так редко настигают эмоции, который почти все время чувствует абсолютное безразличие ко всему, просто ослеплён этими эмоциями. Ему кажется, что он задыхается, и никогда ещё быть отвергнутым не было настолько больно. Ему кажется, что вот-вот от него ничего не останется, и дрожащими пальцами он хватается за раковину, как только влетает в уборную. Его трясёт так сильно, что неконтролируемые спазмы в горле доводят до того, что становится трудно дышать. Хочется заплакать, но в этот раз не получается так легко, он лишь напрягается настолько, что краснеет полностью вплоть до белков глаз, а на лбу и шее выступают вены. А потом эта боль вдруг переходит в истерический смех, и он зажимает рот ладонью, чтобы это все не было столь очевидным для Чимина. Всем телом дрожит, и уже не знает, кого ненавидеть: себя или его. Или обоих, потому что это настолько ужасно, и если Чимин испытывает что-то похоже, то это просто ад для обоих. Это любовь? Может ли любовь быть такой отравляющей? Собственное отражение в зеркале до тошноты отвратительно, и снова эта мысль, что столько лет не даёт ему покоя: никто не может его полюбить настолько, чтобы быть вместе. Никто и никогда не встанет рядом. Только из-за него самого. Он ужасен. Он причиняет боль. И он думает всегда только о себе. Тяжелый кулак прикладывается к отражению в зеркале, из-за чего то разлетается на мелкие осколки, а кровь красными линиями ложится на светлую раковину. Красивый прощальный подарок. Этот выброс агрессии странным образом Чонгука успокаивает. Он ещё считаные секунды смотрит на своё искажённое отражение в зеркале, а потом выходит из уборной даже не обращая внимание на то, что из раны каплями стекает кровь. Чимин и Чонгук сталкиваются в коридоре, когда второй надевает бомбер и спешно прячет пострадавшую руку в карман. Младший насторожено смотрит в глаза мужчине, а потом подходит на пару шагов ближе и как-то слишком глубоко и тяжело начинает дышать. — Что это за шум сейчас был? — встревоженно спрашивает он и сглатывает так громко, что Чону это по ушам режет. Неужели, боится? — Я ничего не слышал, — врет Чонгук, а лицо у него по-прежнему красное и напряженное. Они смотрят друг другу в глаза буквально несколько секунд и будто рассказывают этим, что сейчас на душе, и что больнее невозможно. Чонгук не уверен, что разлука для него спасение. Чимин — тоже. Но если для второго все понятно, он знает, что до безумия влюблён, и он не допускает мысли быть вместе, потому что это закончится чем-то ужасным, то для Чона это все под завесой тайны. Он испытывает к Чимину сильнейшие чувства, но не знает, как это называется. Он уже ловил себя на мысли, что это может быть любовь, но он не умеет любить, никогда не умел, оттого и не понимает, оно это или нет. Именно поэтому решается задать последний вопрос. — Ты сказал… — вдруг начинает он и чувствует, как дрожит нижняя губа. — Однажды ты сказал, что тот, кого любят, чувствует лучше. Ты что-нибудь чувствуешь? От меня. К себе, — взгляд чёрных глаз Чонгука почти в самое сердце, так глубоко, что у Чимина почти подкашиваются колени, и он опирается на стену, чтобы не упасть. Чимин чувствует. Но дело касается Чонгука, а значит все это может быть ошибочным, Чон умеет красиво играть. Скажи он правду, все это затянется ещё на долгое время, которого у Чимина нет, иначе он просто не сможет смириться с тем, что они не вместе и погубит себя. Поэтому он обманывает, говоря громкое и четкое: — Ничего. И все. И глаза Чонгука в этот момент становятся еще чернее, и он снова так привычно кивает сам себе, мол, вот и разобрался, все встало на свои места. Только взгляда не отрывает от Чимина, продолжает смотреть, и Чимин тоже, будто кто-то в этом может победить, но никто не может. Это заведомо проигрыш. Оба уже влюблены до каждой клеточки. Оба продули в этой игре. Чонгук целует неожиданно и резко. Какие-то доли секунды и Чимин даже отстранится не успевает, а когда чувствует ледяные губы на своих губах и вовсе крепче к нему прижимается. Сейчас можно. Сейчас можно все, потому что за этим поцелуем будет грань, которую пересечь уже нельзя. Конец им двоим. Чонгук уже знает, чего никогда не забудет — сладкого запаха молочного шоколада, ладоней на плечах, которые помогают невысокому Чимину удержаться на носочках и дрожащих ресниц. Так вышло, что он полюбил человека, который сильнее него на тысячу сердец. Так уж вышло, что именно того, в кого ему суждено было влюбиться, он сломал до последнего целого кусочка. Поцелуй заканчивается также быстро, и Чимин уже видит спину Чонгука и то, как тот выходит из его дома, оставляя его одного не только там, но и в собственной жизни. И чувство одиночества, которое Пака затопило сейчас ещё никогда не было столь ощутимым. А ещё кровавый след, который случайно и так небрежно оставляют на чиминовой щеке, как напоминание, что кровь Чонгука пахнет морем. Теперь для Чимина так пахнет любовь. Чимин же Чонгуку в ответ не оставляет ничего, кроме съедающего внутри чувства безысходности. И словно в отместку, чтобы тоже лишить его самого дорогого человека, ближе к четырём часам ночи, сидя в своём автомобиле и не находя в себе сил подняться в номер отеля, отправляет сообщение на номер Тэхена: «Едем вместе в Чехию».