Into the woods

«Зверь — темный сверчок, поющий реквием по нашим душам. Попомни мои слова, юноша». — Диппер, — Мэйбл убрала с лица прядь, шмыгнув носом, и потерла ладони друг об друга. — Тебе не кажется, что мы уже четвертый раз проходим мимо этого странного дерева? Дерево и впрямь было чудным: делившийся надвое ствол образовывал силуэт, чем-то напоминавший оленьи рога. Диппер промолчал. — Я к тому, что… — осторожно продолжила Мэйбл. — Ты не думаешь, что мы заблудились? Пайнс раздраженно фыркнул, отводя глаза и хмуря ровные брови. Конечно, они заблудились, и уже час с четвертью ходили кругами, не в силах найти нужный путь. Карты этого леса у Диппера, конечно же, не было, а озером, о котором сказала Беатрис, даже не пахло: кругом стоял скрюченный сухостой, без намека на жизнь. В части чащи, в которую их угораздило забрести, не пели птицы и даже не стрекотали насекомые, только хрустели под ногами сухие мертвые ветки. Листьев на деревьях не было, а голые бледные стволы без коры являли собой довольно жуткое зрелище. Диппер старался не поддаваться панике, хотя ситуация к этому располагала как никогда хорошо. Вдобавок, его раздражала манера сестры ставить вопрос. Неужели, думал он, нельзя обойтись без всех этих «а ты не думаешь?» или «тебе не кажется?»? Что было такого сложного в том, чтобы просто спросить? Впрочем, даже если бы Мэйбл задала вопрос напрямую, реакция Диппера вряд ли была бы другой. Он был слишком напуган, злился на собственное бессилие, недоумевал, почему он, человек, столько времени проводивший в лесу, не может сориентироваться. С лесом в принципе было что-то не то. Он будто менялся каждую секунду, из-за чего найти дорогу не представлялось возможным. Стоило отвернуться, как какой-нибудь куст менял свое положение в пространстве, а скрюченные ветки деревьев принимали другую форму. Это было физически невозможно, но все же происходило. — Диппер, ты не… — Нет, не думаю, мне не кажется, у меня нет ощущения! — злобно огрызнулся Пайнс, и Мэйбл испуганно закусила губу. — У меня все под контролем, ясно тебе? Мы почти вышли на нужную дорогу. — Ясно, — прошуршала Мэйбл, пряча глаза и обвивая себя руками. Холодный ноябрьский ветер забрался под свитер. В последнее время Диппер слишком много врал. — Послушай, Беатрис, — начал Вирт. — А как же… Зверь? Последнее слово он произнес с трудом. Беатрис вскинула голову, делая вид, что данный разговор ей вовсе не интересен, но краем глаза следила за мимикой Вирта. — Что, Зверь? — переспросила она ледяным тоном. Было понятно, что ей совсем не хочется об этом говорить. — Ну… — Вирт вдруг покраснел, как если бы он совершил какую-нибудь глупость. — Что с ним? — Откуда я знаю? — процедила Беатрис. — Фонарь потух. Значит, его больше нет. Да и вообще, почему ты так много думаешь о Звере? Неужели, ты… Вирт понял, к чему она клонит. — Нет, ни в коем случае! Он опустил голову, еще больше краснея. Беатрис хмыкнула, давая понять, что разговор еще не окончен, но она дает Вирту время подумать над ответом. Вирт чувствовал себя последним лжецом. Он обманул Эндикотта, выдав себя за его племянника. Обманул Беатрис, спрятав ножницы. Но, что самое главное, он непрерывно лгал самому себе, пытаясь думать, что не боится. Что все кончено, и опасаться больше нечего. Что у него теперь, наконец, нет нужды убегать и прятаться, подобно загнанному зверю. Вирт говорил себе, что понял, кто он есть, но в глубине души прекрасно понимал, что это не так. И, разумеется, он боялся Зверя. Да, конечно, Беатрис была права, и фонарь действительно потух, но потухла ли с ним душа Зверя? Вирт еще с младшей школы знал, если ты не видишь кого-то, это еще не значит, что он не видит тебя. Ценный урок, который ему преподали школьные хулиганы, не раз выручал его, но сейчас Вирту казалось, что у него развивается паранойя. В конце концов, Зверь не был задиристым мальчишкой в рваных шортах, он и человеком-то не был, и наличие у него души никак нельзя было подтвердить, впрочем, как и опровергнуть. Зверь был непознанным, неизвестным, а неизвестность пугает, ведь никогда не знаешь, чего от нее ждать. Вирту все казалось, будто Зверь кроется в каждом шероховатом стволе, в лужах на мокрой дороге, в зарослях терновника. Зверь не жил в Неизведанном. Он сам был его исходом и сутью. Он не был похож на Бога, конечно, но и на Дьявола мало походил. Ведь Дьявол истязает души не в личных целях. Да и не пел он таких красивых и лживых песен. — Просто… вдруг он вернется? Беатрис тяжело вздохнула, хмурясь. Ей и самой было немного страшно, но она, в отличие от Вирта, старалась не думать о пугающих ее вещах, потому что знала, что ничем хорошим это не кончится. Она жила в Неизведанном достаточно долго, чтобы знать, что чем больше ты размышляешь о страхе, тем ты уязвимее. А Вирт без одной пуговицы и с бледным лицом выглядел ужасно слабым и уязвимым. Беатрис покачала головой. Ей хотелось помочь другу, но разве можно спасти человека от его собственных страхов? — Я думаю, он не ушел, — раздался тонкий голос откуда-то снизу, и Вирт едва не заорал. За время пути он успел забыть о своем младшем брате. Грег серьезно посмотрел сначала на Вирта, потом на Беатрис, кивая головой. — Что ты имеешь в виду, Грег? — поинтересовалась Беатрис. Признаться, она допускала подобную мысль. — Что он никуда не ушел, — хмуро заявил Грегори. — Просто прячется сейчас в какой-нибудь старой чашке, вот и все. — Почему ты так в этом уверен? — испуганно спросил Вирт, скрещивая руки в попытке защититься неизвестно от чего. — Потому что я сам ему ее принес, — грустно вздохнул Грег. — Да и к тому же, он мог найти другой фонарь. Беатрис посмотрела под ноги, уставившись на измазанный грязью голубой подол платья. Она знала, что Вирт задул фонарь, совершив, возможно, самый смелый поступок в своей жизни, после чего Анна вернулась к отцу, но разве мог Зверь исчезнуть из-за этого? Очень хотелось верить, что да, но рациональная часть сознания готова была кричать, что такого не может быть. Зверь наверняка был существом более древним, чем жители Неизведанного могли себе представить. Ведь никуда не делись Эдельвудовы деревья — навек застывшие в сухой древесине души. Мельница, окруженная мокрой листвой, показалась за поворотом. На крыльце стояла, нервно теребя в руках платок, миссис Эдвардс. — Черт, мне влетит, — выдохнула Беатрис. Вирт несмело протянул руку, сжимая ее ладонь и мгновенно отводя взгляд. — Знаешь, мне просто страшно за них, — проговорил он, сменив тему. — Вдруг он… Беатрис хмыкнула. Ей было не до этого сейчас. Вирт вздохнул и свободной рукой взял Грега за предплечье. — Беатрис Эвелин Эдвардс! — когда они подошли к мельнице, женщина соскочила с крыльца, мгновенно подлетая к дочери. Беатрис зажмурилась. — Потрудись-ка объяснить, юная леди, где ты была! — Мам, — сморщилась девушка. — Меня не было одну ночь. — Ты обещалась уйти на два часа! Максимум, три! — Мам… — Напомнить тебе, что случилось в прошлый раз, когда ты пропала на несколько дней? — женщина нервно поскребла короткими ногтями кожу на запястьях. — Прости, — Беатрис смиренно опустила взгляд и сложила ладони на юбке, стараясь изобразить раскаяние. — Мы были у Куинси Эндикотта. — У этого чокнутого старикашки? — усмехнулась миссис Эдвардс, смягчившись. Негодование на ее лице сменилось шутливым раздражением. — Ну тогда ладно. Но в следующий раз, когда решишь исчезнуть, будь добра, предупреди хотя бы отца. Вирт стоял и молчал, не зная, что сказать, изучая грязный передник женщины и побитые носки ее коричневых туфель. — Ладно, — облегченно рассмеялась Беатрис. — Обязательно. — Заходите, — миссис Эдвардс отворила дверь. — Что до вас, юноши, я так полагаю, вам некуда идти? — Ну, это… — Вирт замялся, неловко поправляя отросшую челку. — Мы можем пожить у Эндикотта, уверен, он был бы рад… — Да! — вторил брату Грег. Женщина нахмурилась, упирая руки в бока. — Нет, нет, — возразила она, заходя в дом, и жестом приглашая гостей следовать за ней. Беатрис уже успела скрыться в темноте проема и теперь звенела посудой где-то в районе кухни. — Этого человека испортили деньги, и с вами случится то же самое, помяните мое слово. Вирт решил не спорить. Хоть Эндикотт и не выглядел испорченным (разве что, немного безумным), провести в его особняке всю оставшуюся жизнь особого желания не было. Миссис Эдвардс тем временем продолжила: — Вы, разумеется, можете остаться у меня. Если только вы не против ночевать в одной комнате с самой несносной из моих дочерей. Догадавшись, о ком идет речь, Вирт беззвучно усмехнулся. — Я не против, — он пожал плечами, стараясь выглядеть безразлично, надеясь, что красные щеки не выдадут его. Грег серьезно кивнул. Его лягушки нигде не было. Женщина молча прошла вглубь дома. Вирт, все еще держа брата за руку, последовал за ней, чувствуя себя последним нахлебником. Интересно, миссис Эдвардс приютила их из добрых побуждений, или потому что ей нужны были лишние рабочие руки? В этой семье, насколько успел подсчитать Вирт, было по меньшей мере одиннадцать детей. Вряд ли Эдвардсам не хватало помощников. — Беатрис, — Вирт подошел к ней со спины. Грег сидел в кресле, беззаботно болтая о чем-то с двумя рыжими мальчишками его возраста. — Что? — Беатрис перестала сверлить взглядом греющееся в сотейнике молоко. — Все же, возвращаясь к нашему разговору… Она закатила глаза. — Послушай, Вирт, есть несколько вещей, которые ты должен знать. Во-первых, как бы там ни было со Зверем, ты должен прекратить бояться его. Чем сильнее твой страх, тем ты уязвимее. Во-вторых, Зверь стар, как мир, а может, еще старше, и это лишь одному ему известно. И, наконец, в-третьих, ты не сможешь ничего изменить. Вирт поднял на Беатрис печальный взгляд. — Но ведь я уже победил его один раз, может, получится и второй… — Из слишком неуверенного в себе ты стал слишком самонадеянным, — фыркнула она. — Забудь ты уже. Из сотейника, шипя и стекая по металлическим краям, полилось на плиту кипящее молоко. — Диппер, — мягко позвала Мэйбл. Пайнсы сидели на мху. Диппер напряженно всматривался в лес, обхватив голову руками. — Я запутался, — констатировал он очевидный факт. — Я правда не знаю, куда идти. Мэйбл помолчала. Потом вдруг подняла голову, напряженно вслушиваясь, и тронула брата за плечо. — Диппер, ты слышишь? — прошептала она. — Кто-то поет. Диппер прислушался. Откуда-то из глубины леса раздавалась тихая печальная песня.