Into the woods

Страх заставляет людей размышлять. © Аристотель Страх — понятие довольно расплывчатое, но при этом знакомое каждому. Наука различает три вида страха, а также множество его подвидов, зависящих от проявления. Любой человек, в не зависимости от возраста, чего-то боится, а отрицание этого факта — лишь очередное проявление страха, выражающееся в ужасе быть поднятым на смех. Если бы у Диппера спросили, чего он боится, он спешно выпалил бы «ничего!» и только потом задумался, не соврал ли он. Если бы тот же вопрос задали Вирту, он бы сначала поинтересовался, зачем кому-то понадобилась эта информация, а потом долго и нудно перечислял свои страхи, загибая пальцы и припоминая, что он мог забыть. Что касается Беатрис, она отмахнулась бы, съязвила, сказала, что у нее нет на это времени, а потом, отвернувшись, под нос пробурчала бы «птиц». А Мэйбл просто сообщила бы с самым серьезным видом «макаронного монстра» и после, задумавшись, добавила бы «а ты?». Но то было раньше. Сейчас же, когда их пути, подобно лесным тропам, сошлись в одной точке, никто из них не смог бы дать точного определения своему страху, и вместе с тем, он был очевиден. Каждый боялся заплутать — а в лесу, в жизни или в самом себе, уже не важно. Говорила тебе мама, думал Диппер, пробираясь сквозь сухие заросли вслед за сестрой, не смотри ты так много ужастиков, а то твоя жизнь превратится в один из них, оглянуться не успеешь. Пайнс всегда считал эти слова глупостью, в конце концов, он не мог представить себя в роли загнанной жертвы, чьи нервы натянуты до такой степени, что она вздрагивает от малейшего шороха. Примерка подобного рода клише казалась Дипперу унизительной, куда ближе ему был образ героя-первооткрывателя, исследователя, бесстрашного искателя приключений, и сопутствующие этой роли слова дядюшки Стэна: «Какое бы безумство ты не задумал, парень, иди и сделай это, пока не нашелся кто-то смелее». Впрочем, сейчас Пайнс сильно сомневался, что подобная роль ему подходит. Ведь одно дело — вдохновившись просмотренными фильмами, бродить по давно исхоженным предшественниками тропам, имея с собой карту, навигатор и мобильный телефон, а совсем другое — в незнакомом лесу пробираться наощупь в неизвестном направлении, будучи усталым, продрогшим и напуганным. Свет фонаря скакал по мху, беспорядочно вырывая из мрака обрывки лесного массива. Мэйбл шла впереди уверенно, подгоняемая желанием поскорее попасть домой, за спиной сцепив пальцы с едва поспевающим за ней братом. Несмотря на то, что за три года Диппер перерос сестру почти на голову, он умудрялся идти медленнее нее. — Мэйбл, — спустя десять минут бега по мху, Диппер, изрядно запыхавшись, остановился. Мэйбл озадаченно повернулась на брата, из-за чего свет фонаря ударил ему в глаза. Пайнс поморщился. — Постой. Тебе не кажется, что мы ничуть не приблизились к источнику звука? Мэйбл нахмурилась и выключила фонарь. В темноте обострившийся слух уловил те же печальные ноты — мотив ничуть не изменился, кто-то целенаправленно играл одну и ту же мелодию на протяжении десяти минут. От этого стало совсем не по себе. Более того, источник звука, похоже, ничуть не изменил свое положение в пространстве относительно близнецов — не приблизился, но и не отдалился, будто все это время они стояли на месте. — Похоже на то, — озадаченно кивнула Пайнс, крепче сжав руку брата. Диппер едва не взвизгнул от боли, когда длинные выкрашенные в розовый ногти сестры впились в бледную кожу, но подавил возглас, решив, что громкие звуки сейчас не к месту. — Вернемся назад к дороге? — Нет смысла, — Диппер отрицательно помотал головой. — Мы слишком глубоко зашли в лес. Если попытаемся пойти назад, заплутаем еще сильнее. — Но ведь мы шли по прямой все это время, — возразила Мэйбл. — Мэйбл, я слишком устал, — признался Пайнс. — Пойдем дальше. Вдруг удастся выйти на другую дорогу. Или к населенному пункту. — Хорошо, — она кивнула. — Пойдем. Пайнс снова включила фонарь и зашагала вперед, так и не выпуская пальцев брата из крепкой хватки. Диппер свободной ладонью провел по лбу, собираясь по привычке попросить помощи у Большой Медведицы — его вечной спутницы, но поднял глаза к небу и за темными верхушками деревьев не увидел ни одной звезды. Вирт бесшумно, насколько это вообще было возможно, выскользнул из-под одеяла и босыми ступнями пошарил по дощатому полу, пытаясь найти ботинки. На верхней полке мирно посапывала, свернувшись калачиком, Беатрис, ее сестры — Вирт еще не запомнил их имен — спали в другом конце комнаты. Погашенный фонарь стоял где-то сбоку на тумбе, казалось бы, ты только руку протяни, да только Вирт не видел даже собственных ладоней в густой темноте. Луна пряталась за тучами, и ни единый лучик света не проникал в комнату. Кое-как нащупав свои пыльные башмаки, Вирт тихо обулся, надеясь, что не перепутал стороны, встал и наощупь начал пробираться к выходу из комнаты. Мотивы юноши оставались непонятными даже для него самого, поэтому однозначно ответить на вопрос, какого черта он собирается ночью бродить по лесу, он не мог. Вирт вообще не привык считать себя рациональным человеком, но это было слишком даже для него. Мысли в голове путались, он спорил сам с собой. Часть его твердила о том, что то, что он творит — безумие, другая же часть упорно доказывала, что он поступает правильно. «Ты же указал им дорогу!» — он вышел из комнаты. «Они могли ее не найти» — тихо затворил за собой дверь. «Прекрати их опекать, это не твои проблемы!» — спустился по лестнице. «Они обратились за помощью именно ко мне» — пересек кухню. «Ты все равно не отыщешь их в темноте!» — взял со стола фонарь. «Я должен» Вирт зажег фонарь и в его приглушенном свете надел на себя брошенные на кресло плащ и колпак. После он на всякий случай завязал покрепче шнурки на башмаках, отряхнулся и тихо, пытаясь не скрипеть половицами, двинулся к выходу. В один момент он краем глаза уловил движение и едва не закричал, но вовремя понял, что высокий силуэт был лишь его собственным отражением в старинном зеркале. Вирт отворил дверь и ступил на порог. Холодный ночной воздух моментально охладил кожу, мальчик поежился, жалея об отстутствии злосчастной пуговицы — застегнуть накидку, чтобы хоть как-то спастись от ветра, не представлялось возможным. Для верности Вирт покрепче сжал ручку фонаря, затворил дверь, с глухим стуком ударившуюся об косяк, спрыгнул с крыльца и твердо зашагал в сторону леса, шурша подошвами по гравию на дорожке. На втором этаже мельницы, разбуженная шорохом, открыла глаза Беатрис. — Я, кажется, вижу дорогу, — сообщила Мэйбл, замедляя шаг. У Диппера, последние пять минут тащившегося за сестрой подобно безвольной тряпичной кукле, подкосились ноги, и ему пришлось приложить немалые усилия, чтобы не рухнуть на траву. — Где? — слабо спросил он без особой надежды в голосе. Пайнс уже потерял всякую веру в то, что они выберутся. — Там, — Мэйбл махнула вперед. — Хотя, погоди… Диппер зажмурился, боясь услышать следующую реплику сестры. Пайнс знал, что если это будет что-то вроде «нет, я ошиблась, это бревно», он позволит себе лечь и умереть. — Что? — практически простонал он. — Это не дорога, Диипер, — голос Мэйбл стал до того изумленным, что Пайнс загорелся неподдельным интересом касательно того, что еще подкинула им судьба, и вытянул шею. — Это река. Действительно, вдалеке, под крутым песчаным берегом, блестела темной гладью река. В темноте ее было практически не различить, однако шум волн и запах пресной воды вполне отчетливо доносились до путников. — Где река, там люди, — изрек Диппер вызубренную строчку из учебника истории, заметно приободрившись. — Нужно лишь пойти вниз по течению, и мы непременно выйдем к какому-нибудь населенному пункту. — Пойдем, — позвала Мэйбл, и они продолжили движение. Паром, скрипя колесами, медленно плыл по течению. Буквы, выведенные на корме, некогда обозначавшие, кому принадлежало судно, стерлись, в некоторых местах облупилась на бортах краска. Выцветшие на солнце треугольные флажки слабо колыхались на ветру. Тихо шуршали о корпус волны. Пассажиры парохода спали. Спал и капитан, и команда. Маленький паромчик братьев Дженкинс продолжал свое путешествие вниз по реке.