Спасибо, что даже, когда это невозможно Ты все равно меня любишь, И я до дрожи Боюсь тебя потерять.
«Умереть легко» — так всегда говорят мамы, когда ребенок признается, что иногда задумывается о самоубийстве. Или герои книг, когда наступает момент решающей битвы. Насте казалось, что все битвы уже сыграны. Они прятались под тонким слоем кожи и лишь в некоторых местах ранами давали хозяину напоминать о себе. Где-то в районе плеча, ключиц, немного на ладонях и даже на ногах. Но самая главная рана была не снаружи. Она находилась в под левой грудью, бесшумно отбивая ритм, пока самолет стремительно набирал высоту, и Насте искренне хотелось, чтобы все это закончилось. Чтобы сердце наконец остановилось раз и навсегда, забирая вместе с собой боль. Умереть легко Огромная рубашка под стать пушистым облакам, что медленно плыли внизу, хорошо скрывала бинты и яркие синяки, а легинсы неприятно сдавливали кожу в районе бедер, напоминая о чужих касаниях. Казалось, Илья успел везде оставить свой след. Фиолетовыми пятнами на шее, талии, икрах, царапинами на локтях и ступнях. Везде, где только мог. Настя плакала. С тех пор, как Данил покинул палату, сообщив об утреннем рейсе в Москву, она не могла остановиться плакать. Девушка, поджав ноги, сжимала простынь, чтобы заглушить собственные всхлипы. Настя дрожала, как осиновый лист, чувствуя, как все, что она выстраивала годами, сломалось в один миг. Нервная система дала трещину. Наверное, самую большую в ее жизни. Она с трудом помнила, как Данил забирал ее из больницы, как они ехали в такси и как садились в самолет. Время остановилось. Все происходящее казалось таким сюрреалистичным, таким ненастоящим. Это был один бесконечный день, час, минута, которая длилась с того самого вечера и длится сейчас. Поклонская старалась больше спать. Ей хотелось меньше времени находиться в сознании. Но и царство Морфея перестало быть убежищем. Кошмары. Постоянные кошмары. Те, которые повествуют о том, что было бы, если Данил не явился вовремя, если бы у Ильи было чуть больше времени. И почему-то эти сны казались самыми яркими, самыми детальными за всю ее жизнь. Настя сильно дернулась, когда почувствовала чужую руку на своем плече. Тело моментально напряглось после двадцатиминутного сна и не сразу расслабилось при виде Данила. — Мы приземляемся. Поклонская едва заметно кивнула и посмотрела в окно. Действительно. Вид утренней Москвы с высоты птичьего полета удивлял своей масштабностью, но не более. Бесконечные серые сооружения, чередующиеся небольшим проблеском зелени. Яркое солнце выглянуло из-за облаков и ослепило глаза. Настя зажмурилась, потирая лицо, и бездумно продолжила дальше смотреть на город. Она знала, что Даня, сидящий за соседним креслом и уже о чем-то разговаривающий по телефону с каким-то коллегой, чувствовал свою вину за случившееся. Он не отходил от девушки все это время, постоянно спрашивал о самочувствии и даже взял на себя всю ответственность за судебное разбирательство, о котором Настя и не задумывалась. Она просто хотела поскорее бы все забыть и никогда не видеть Илью, но Данил с Антоном решили все за нее, подав заявление в Питерский суд. Сев в такси, девушка бездумно смотрела на мелькающие за окном высотки. Они ехали к Антону. Руки нервно сдирали кожу вокруг ногтей. Даже эта боль казалась уже такой привычной, что Настя не заметила, как по руке потекла струя крови и капнула на рубашку. Не заметила бы и после, если бы не Данил, который достал из кармана носовой платок и обернул ее большой палец им. Парень заключил ее холодные руки в свои от чего-то обжигающе-теплые (или это она была настолько ледяной?) и не отпускал какое-то время. Он чувствовал, как мелкая дрожь по ее телу постепенно растворяется, но это только физически. Настя не хотела ехать к Антону. Рыжеволосая умоляла отвезти ее домой, сделать все что угодно, лишь бы так скоро не видеться с ним. Она не могла разговаривать с Шастуном по телефону, когда тот просил Даню передать ей трубку — молчала, беззвучно рыдая и не отвечая ни на какие вопросы. Оставлять ее наедине с собой было самым глупым решением, и все трое об этом знали. — Насть, — подъехав к нужному дому, Данил крепче сжал ее руки, заставляя девушку обратить на него внимание. — Все будет хорошо, ты слышишь? Антон очень переживает за тебя. Он сможет понять тебя. — Поклонская едва заметно кивнула. — Пожалуйста, прости меня за все, что случилось… — Ты не вин… — тихо начала она, но тут же была перебита. — Виноват. И не смей с этим спорить. Я сделаю все, чтобы он получил по заслугам. — он еще крепче сжал ее руки. Настя ничего не ответила. У нее не было сил на это. Сердце уже заранее отбивало ритм, предвкушая непростой разговор с Антоном, поэтому девушка просто кивнула и согласилась на предложение проводить ее до квартиры. В лифте Настя молча кусала нижнюю губу и вертела ключи в руках. Напряжение нарастало с каждой секундой, и девушка еле сдерживалась чтобы снова не заплакать. Прибыв на нужный этаж, Поклонская оглянулась по сторонам и направилась к нужной двери. Настя занесла руку над звонком и замерла, так и не нажав на кнопку. Это было выше ее сил. Девушка сделала шаг назад, уступая место Данилу, который сочувствующе погладил ее по плечу. Наверное, будь Настя в нормальном состоянии, она бы отругала его за излишнюю жалость к ней, но сейчас это все казалось таким глупым. Как мир может за один миг стать настолько серым и пустым, что тебе уже даже плевать на собственные принципы? Да и на себя тоже. Данил нажал на кнопку. Настя неосознанно встала у него за спиной, чтобы сразу не встречаться с взглядом Антона. Вот сейчас Шастун должен был встать с дивана, выйти в коридор, а далее звук открывающегося замка и… Но ничего этого не было. Никто не открыл дверь. После второго звонка тоже. Настя, чуть шире раскрыв глаза, смотрела на пол. Мысль о том, что Антон не хочет ее видеть, так просто проскользнула в ее голову и стала самой естественной вещью на свете. Девушка оперлась на стену, чтобы не потерять равновесие и не рухнуть на пол. Она тяжело вздохнула, переводя свой взгляд на Данила, и, получив от него одобрительный кивок, встала ровно и молча вставила ключи в замок. Щелк. Дверь открылась, и молодые люди зашли внутрь. Окрикнув Антона и не услышав ответа, Данил поставил чемодан около вешалки для одежды и достал свой телефон из заднего кармана джинсов. Разблокировав экран, он быстро набрал нужный номер. — Ало, мы приехали. Ты где? — и через минуту. — Окей. Данил сбросил трубку и посмотрел на Настю. — Он отошел в магазин. Сказал, что скоро придет. — девушка кивнула. — Я тогда пойду, хорошо? — очередной кивок. Директор крепко обнял Поклонскую и еще раз извинился за случившееся. Он, наверное, никогда не перестанет извиняться. Звук хлопнувшей двери эхом раздался по квартире. Настя встала посреди коридора и еще раз оглянулась. Дома у Антона было чисто. Небольшой аромат того самого одеколона свидетельствовал о том, что хозяин совсем недавно вышел из квартиры. Это, наверное, к лучшему. Оттянуть момент встречи их глаз. Ее — заплаканно-пустых. И его — осуждающе-разочарованных. Настя, обняв себя за плечи, прошла на кухню. На барном столе лежала открытая упаковка круассанов, а рядом с ней пачка сигарет и зажигалка. В остальном ничего не изменилось. Лишь немытая тарелка и кружка лежали в раковине. Настя улыбнулась, увидев небольшой изъян в этой квартире. Антон ненавидел мыть посуду. Девушка прошла чуть дальше — к дивану, на котором аккуратно был разложен плед. Настя аккуратно села, облокотившись на подушки, и тяжело вздохнула. Как ни странно, паника отошла на задний план, оставив за собой… смирение? Принятие неизбежного. Этот разговор должен когда-то состояться. И Настя должна принять любой его исход. И если Антон скажет, что не хочет продолжать отношения, которые начались с лжи, то так тому и быть. Она должна принять это. Должна принять… Но почему сердце так сжимается от одной мысли об этом? Почему, лишь совершив ошибку, ты понимаешь, как дорожишь? Поклонская не заметила, как уснула. Организм в очередной раз доказал, что не справляется с нахлынувшим стрессом.***
«Яйца, молоко, мясо, фрукты, круассаны и… кофе! Точно, дома закончился кофе!» — и Антон направляется в нужный отдел и ищет ее любимую марку. Она не разговаривала с ним уже несколько дней. Единственное, что он слышал во время звонков — всхлипы и слова Данилы: «Потом». Он всякий раз срывался с места, чтобы купить билеты к ней и обнять ее, успокоить, сказать, что все хорошо, и, впервые в жизни, так искренне, хотеть раскромсать лицо человеку, причинившему боль его девушке. Но всякий раз Оксана и Данил останавливали его, терпеливо успокаивали словами о том, что ей нужно время. Это было как новым лезвием по незатянувшейся ране. До этого он не знал, какого это чувствовать чужую боль, как свою. Антон нередко прокручивал у себя в голове те самые слова Насти в последний день в Пензе. Ей так искренне хотелось оставить все позади, начать новую жизнь. Шастун вспоминал ее блестящие от слез глаза в тот вечер. Они отражали свет от лампы и оттого казались по-особенному яркими даже ночью. С тех пор мысли об этих зеленых глазах не покидали его ни на один день. Он быстро оплатил покупки и пошел домой. Кто же знал, что ребята приедут именно в тот момент, когда Антон решит выйти «по-быстрому» в магазин? Парень последние несколько дней представлял их с Настей встречу. Ему бы искренне хотелось, чтобы девушка радостно кинулась к нему в объятья, как раньше, но что-то в глубине души подсказывало, что так не будет. Зайдя в квартиру, Антон сразу увидел небольшие перемены. Ее чемодан небрежно стоял около двери, а белые кроссовки тридцать восьмого размера были сложены в обувную этажерку. — На-а-сть…? — Шастун позвал девушку, но на его голос никто не отозвался. Парень быстро разулся и, не забыв пакет с продуктами, направился на кухню. На диване, согнувшись в позу эмбриона, лежала Поклонская. Длинные рыжие волосы прикрывали заострившиеся за несколько дней скулы и огромные синяки под глазами. Одна прядь покоилась на пухлых губах, то и дело слегка приподнимаясь в такт дыханию. Такая мирная картинка, будто вырванная из контекста нынешних событий. Аккуратно положив пакеты на стол, Антон подошел ближе и заметил, что девушка дрожит. Он увидел, как трясутся ее плечи и пальцы на руках, и, лишь сев на корточки перед диваном, понял почему. Черт. Она лежала под включенным на максимальную мощность кондиционером и дрожала от холода. Антон быстро и бесшумно вскочил с места и, найдя на подоконнике пульт, выключил устройство. Обнаруженным на диване пледом Шастун заботливо укрыл девушку и поцеловал рыжеволосую в лоб. Она сквозь сон на секунду улыбнулась и, казалось бы, перестала дрожать, но уголки губ через мгновение снова вернулись в изначальную позицию, а брови нахмурились, оставляя на ее лице напряженный вид. Антон снова сел перед ней на корточки. Его взгляд устремился на ее левое плечо. Данил рассказал ему, что больше всего травм находятся именно слева. Но под рубашкой ничего не было видно. Он не знал к лучшему ли это, но лишь одна мысль о том, что на ее теле сейчас огромные гематомы, вызывала новую порцию злости. И уже на самого себя. За то, что отпустил. За то, что не поехал с ней. За то, что не был рядом. Антон поднял свой взгляд на лицо Поклонской. Она так похудела. Парень убрал с ее лица выбившуюся прядь и коснулся ладонью ее скулы. Когда-то румяные щеки стали совсем бледными, и веснушки — мелкие поцелуи солнышка — будто бы тоже выцвели. И все это за пару дней. Парень не сдержался и погладил большим пальцем ее кожу. Такая же бархатистая, как раньше. Хотя бы это не изменилось. Сфокусировав свой взгляд на этом жесте, Антон и не заметил, что Настя уже лежала с открытыми глазами. И если бы его спросили о самом страшном моменте в его жизни, то это, пожалуй, уже не американские горки, которые Шастун посетил в тринадцать лет со своей крестной. Теперь это пустой зеленый взгляд напротив. По его телу пробежали тысяча мурашек. Настя смотрела так, будто бы видела свою смерть наяву. Ее когда-то сияющие и наполненные жизнью глаза, казалось бы, не отображали ничего. Пустота. И лишь где-то в глубине зрачков прятался ужас от такой неожиданной встречи, а за ним и боль и раскаяние. В уголке глаз собирались слезы. Настя не собиралась плакать сразу, как только увидит его, но по-другому не получалось. Она чувствовала, как его теплая ладонь все еще лежит на ее скуле. Обжигающе-теплая на обжигающе-холодной. А зеленые глаза мечутся по ее лицу в поисках хоть чего-то прежнего, искренне надеются, что на лице рыжеволосой сейчас вспыхнет улыбка, и сама девушка кинется обнимать своего молодого человека, будто бы ничего не случилось. Но нет. Эти глаза натыкаются на большой обрыв. Искусственный. Созданный каким-то плохим человеком. Практически бесконечный. И Настя плачет. Плачет, потому что не может никак по-другому. — Тише, тише… — Антон поднялся с пола и потянулся к девушке, чтобы обнять ее, но Настина ладонь, которая легла ему на грудь в останавливающем жесте, не позволила это сделать. — Пожалуйста, отойти… — сквозь слезы выговорила Поклонская. И Шастун замер, как замирают при виде чего-то по-настоящему ужасающего. Внутри все замерло. Антон не мог смотреть на нее такую. Это было слишком тяжело. Но тяжелее было понимать, что именно сейчас она боится даже касаться его. — Я тебя не обижу. И на секунду ее холодная рука стала слабее, будто бы эта мысль никогда и не препятствовала их контакту. И она никогда и не препятствовала, потому что дело в чем-то другом. Ведь Настина рука снова вернулась на его грудь, не позволяя ему приблизиться. Антон тяжело сглотнул ком, подступающий к горлу и готов было что-то сказать, но девушка его опередила. — Мне стыдно перед тобой. — слезы стекали новым ручьем по ее щекам, задерживались на губах и капали с подбородка на рубашку. — Пожалуйста… И в этот момент все оборвалось. Его маленькой девочке стыдно перед ним? За что? За то, что кто-то сделал ей больно? За то, что она была слишком слаба, чтобы защититься? За то, что… Что? Антон сорвался с места и обнял ее, стараясь не задеть больное плечо. Поклонская по началу немного дергалась, пытаясь вырваться, но потом сдалась. Она сильнее начала плакать, пряча всхлипы в его плечо, касаясь носом его шеи, чувствуя где-то отдаленно запах его одеколона, перемешанный с потом. И это казалось ей до жути неправильным. Что он после всего случившегося обнимает ее. Шепчет рядом с ухом что-то вроде «я рядом» и «мы справимся». А она мотает головой. То ли не веря услышанному, то ли отрицая происходящее. — Прости меня, пожалуйста… — Настя до конца сама не понимала за что она извиняется, просто какое-то странное чувство внутри вырывало эти слова у нее из груди. Антон, удивленный ее реакцией, немного отодвинулся от рыжеволосой и обхватил руками ее голову, вглядываясь в уже опухшие от слез глаза. — Тебе не за что извиняться, солнце… — он поцеловал ее в лоб и почувствовал, как ее кожа в этом месте стала горячей. — У тебя жар. Надо померить температуру. Шастун подскочил с места и под Настино «не надо, все нормально» направился к кухонному шкафчику, где хранился градусник. Порыскав в небольшой аптечке пару секунд и найдя нужную вещь, он вернулся на место. Поклонская уже немного успокоилась и бесшумно лежала на месте, чуть сильнее укрывшись пледом. Как можно было заболеть, когда за окном плюс двадцать семь? Протянув Насте градусник, Антон сел рядом с ней на диван. Ему совершенно не хотелось донимать ее расспросами. Хотелось просто, чтобы она улыбнулась. Чтобы события всех этих дней могли стереться из ее памяти, как по велению волшебной палочки. Но волшебства не может существовать, пока мир наполнен монстрами, запертыми в телах людей. Девушка осторожно сунула градусник под мышку. Она уже приблизительно знала, какие там будут цифры. Точно не меньше тридцати семи и пяти. Все потому что тело бил жуткий озноб и тянуло в сон. Настя откинулась на подушку, глядя на спину Антона, и отдаленно в мыслях благодаря его за то, что не задает лишних вопросов. Она почувствовала, как потяжелели веки и как до боли родной голос тихо произнес: — Тридцать восемь и три…***
Следующие три дня прошли, словно в тумане. Температура не опускалась ни на один градус — держалась стабильно или поднималась да тридцати девяти и одного. Настю жутко лихорадило. Она с трудом понимала, что происходило и большую часть времени спала. Она помнила, как в первый день Антон перенес ее с дивана на кровать и укрыл двумя одеялами, а потом перед сном еще одним, найденным где-то глубоко в шкафу, все потому что она сильно дрожала. Все стихло после того, как Шастун лег рядом и обнял ее поверх всех этих огромных слоев, несмотря на то, что ему самому было жарко. Помнила, что вторая ночь была самой тяжелой, и парень вызывал скорую. Они сильно задержались и, приехав, сняли бинты с левого плеча, обработали рану и дали какую-то большую таблетку со словами: «Если температура продержится еще три дня, то вызывайте снова». Антон, на лице которого читалось удивление от увиденных гематом, конечно, задал им миллион вопросов, но ответ был все тот же. Помнила, как в это же день Шастун отвечал на звонок от ее матери, потому что сама Настя была не в силах держать телефон в руках, и мама рассказала ему, что при болезни рыжеволосой всегда помогал куриный бульон с сухарями. Тогда на третий день к ним заглянула Оксана с контейнером, наполненным тем самым бульоном, но Поклонская не смогла увидеть подругу, поскольку спала. Антон помогал девушке есть, усаживая ее чуть повыше на подушках и поддерживая стаканы, если у той совсем не было сил. Антон всегда был рядом. Все эти три дня он буквально не отходил от нее. Парень заказывал доставку продуктов на дом, чтобы лишний раз не выходить из квартиры, бегал в аптеку, находящуюся в соседнем здании, гладил Настю по голове, когда она спала. У него не было никаких дел, кроме нее. Температура спала на четвертый день. Настя проснулась от того, что ей было жарко под двумя одеялами. Она почувствовала, что стало значительно легче. По всей видимости, куриный бульон действительно творит чудеса. Мысли стали немного яснее, и слабость, которая являлась последствием лихорадки, теперь отошла на второй план, но еще не исчезла вовсе. Локти по-прежнему ломило. Девушка оглянулась по сторонам и никого рядом не увидела. Настя сначала приподнялась на подушках, проверяя свои силы, и, поняв, что может спокойно передвигаться сама, встала с кровати. Она вышла в коридор и, увидев закрытую дверь на кухню, направилась в ванную комнату. Голова немного гудела после сна, и из-за слабости Насте казалось, что она передвигается со скоростью черепахи. Стоя около раковины, Поклонская посмотрела на себя в зеркало. Какой кошмар. Кожа на лице хоть и не была уже такой болезненно-бледной как в первый день, но все равно не соответствовала виду абсолютно здорового человека. Лишь небольшой румянец на щеках, какой бывает после того, как спадает температура, позволял понять, что девушка немного ожила. Немного. Большие мешки под глазами и небольшие отеки не так сильно волновали Настю, как грязная за несколько суток голова. Девушка провела рукой по лохматым прядям и почувствовала, как пару волосков остаются у нее на ладони. Все эти дни ей у нее и мысли в голове никакой не было о том, чтобы заботиться о внешнем виде. Но сейчас, глядя на себя в зеркало, Поклонская поняла, что пора возвращаться. Хотя бы внешне. Мама в детстве, когда они с Игорем болели, никогда не разрешала им мыться первые дни, потому что можно было простудиться еще сильнее. И, снимая пижаму и ступая ногой в душевую, Настя вспомнила этот момент. Когда ты болеешь в четырнадцать, мытье головы тебе кажется самой важной вещью на планете. Когда ты болеешь в двадцать три, тебе уже все равно. Лишь бы не болеть. Встав под теплый душ, Поклонская полностью погрузилась в свои мысли. Ей казалось, что все эти дни она была не в своем теле. Будто бы смотрела из большого стеклянного купола на все происходящее и на себя. Как на куклу. Бесчувственную, но очень красивую. Ее перекладывали с места на место, кормили, укладывали спать. И никаких других признаков жизни. Нет. Проведя рукой по затянувшимся ранам на левом плече, Настя вспомнила, как Антон разбудил ее в какой-то день от того, что она плакала во сне. Единственное проявление жизни за все эти дни. Слезы. И боль. Начиная от левой ключицы и заканчивая в месте, что называется душой. Она не могла вспомнить, что именно ей тогда приснилось, но обеспокоенный взгляд Шастуна Поклонская не забудет никогда. Он тогда зашел в комнату, чтобы принести ей таблетки и ужин и, увидев, что рыжеволосая плачет, подумал, что она давно уже проснулась. Настя чувствовала свою вину за то, что ему приходится с ней нянчиться, но вместе с тем и огромную благодарность, которая разливалась теплом по телу. Такое для нее делала разве только мама. Намылив голову шампунем, Поклонская на секунду почувствовала холодок и, не обратив на это никакого внимания, сделала воду еще теплее. Зашел бы кто-нибудь в ванную комнату — подумал бы, что Настя моется в кипятке. Вода действительно была очень горячей. Она расслабляла, заглушала боль физическую, позволяя моральной занять свое место на престоле. Внешнее спокойствие было ничем, по сравнению с тем, какая буря творилась у девушки в голове. Мысли струились, будто кто-то сразу открыл все краны, позволяя воде просочиться отовсюду. Голова начала гудеть еще сильнее, и никакая горячая вода здесь не имела силу. Та ночь. Воспоминания о ней стали… более расплывчатыми. Настя уже не помнила так много деталей, и это ее радовало. Совсем чуть-чуть. Что будет дальше? Поклонская слышала обрывками, как Антон что-то говорил о суде. Неужели действительно приняли это дело? Илью посадят? Рыжеволосая попыталась понять, что она чувствует от этого. Все встанет на свои места, виновные получат заслуженное наказание, а ей от этого что? Ничего. Настя не чувствовала ни жажду мести, ни желание достичь справедливости. Хотелось забыть об этом, как о страшном сне. Уехать далеко, провалиться под землю или, наконец, умереть. Лишь бы не помнить ту ночь, не знать того человека, не чувствовать под подушками пальцев рубцы от ран. Поклонская коснулась холодной плитки на стене своим горячим лбом. Бессилие обрушилось на нее новой волной, но она все еще твердо стояла на ногах. Как и раньше. Как и всегда. Психолог, который помогал Насте оклематься после изнасилования в прошлый раз, восхищался ее стойкостью, несмотря на то, что Поклонской казалось, будто бы она и вовсе не справляется. Он говорил, что многие девушки молчат об этом, накладывают на себя руки, а она… Молодец. Говорит об этом, борется с травмой. Но сейчас… Сколько еще раз ей нужно будет доказать проказнице-судьбе, что она сильная и достойна счастья? Сколько нужно еще одержать поражений на поле боя, чтобы небо больше никогда не слышало выстрелов? Она не проказница, а настоящая сука. И не было смысла спрашивать, потому что ответа не существует. Настя тяжело вздохнула. Выключив кран, она отодвинула шторку и увидела перед собой аккуратно висящие полотенца и большую серую футболку. Антон принес. Едва улыбнувшись этой мысли, девушка полностью вытерлась и оделась. Длинная футболка доставала до середины бедер, и на ней уже появились темные следы от влажных волос. Настя снова посмотрелась в зеркало. Чуть лучше, чем было в прошлый раз. Поклонская вышла из ванной и направилась на кухню. В залитой солнечными лучами комнате еле слышно был включен телевизор. Настин взгляд сразу бросился на пустующий диван. Сердце немного дрогнуло, но это ощущение сразу рассеялось, когда в поле зрения появился Антон. Он сидел за столом и, как только Настя зашла в комнату, отложил телефон и встал с места. — Доброе утро, — сказал Шастун, подходя к девушке и целуя ее в лоб, как бы проверяя температуру. — Как себя чувствуешь? — Доброе… — получилось слишком рвано, поэтому Поклонской пришлось прокашляться, прежде чем продолжить. — Нормально, — она немного замешкалась, не совсем понимая, как реагировать. Антон же абсолютно не чувствовал никакого дискомфорта. Он прошел к кухонному гарнитуру и включил электронный чайник. — Кушать будешь? В голове у Насти эта картинка была слишком сюрреалистичной. Диким казался этот сумасшедший контраст реальности и тому, что творится в ее голове. И от этого всего подкашивались ноги. Девушка села за стол и молча кивнула. Она обвела взглядом кухню, пытаясь зацепиться за что-то, чтобы не смотреть на Антона, но все же пришлось. Парень же в свободной бледно-розовой футболке и серых шортах возился около тостера. Лицо его было сосредоточено, будто бы он решал какую-то очень важную задачу. Класть сыр или нет? Настю немного позабавила эта ситуация, и она едва заметно улыбнулась. Спустя пару минут тосты с плавленным сыром были готовы. Антон поставил тарелку с едой перед Настей и на свое место, выключил чайник и заварил чай. Себе — черный, а ей — зеленый. Поставив кружки на стол, Шастун сел напротив Поклонской и, улыбнувшись, принялся за еду. Повисло неловкое молчание. По крайне мере, так показалось Насте, хотя Антона, судя по его внешнему виду, ничего не волновало. Только тосты. Девушка немного замешкалась и нерешительно откусила кусочек. Шастун не был знатоком кулинарии, но завтраки у него получались по-настоящему вкусные. — Джем достать? — оторвавшись от трапезы, жуя, спросил парень. — Нет, спасибо. — снова пришлось прочистить горло. Интересно, когда она сможет уже свободно говорить без хрипоты? И снова молчание. Поклонская уставилась на стол, держа в одной руке кружку с чаем, а в другой откусанный тост. Голова снова как будто бы стала тяжелой. Какая-то паника охватила разум, и, когда Антон потянул свою руку к Настиному локтю, она дернулась, пролив чай на стол. Молодец. Реакция не заставила себя ждать. — Прости, прости… — девушка вскочила с места, встряхивая руку, на которую тоже попал чай, и судорожно пытаясь найти глазами полотенце. Настя, не ожидая от себя такой реакции, поймала панику. Ее чуть ли не трясло. Она схватила какое-то полотенце, лежавшее на соседнем стуле, и принялась вытирать чай со стола так быстро и нервно, как будто бы от этого зависела ее жизнь. В один момент мужские руки схватили ее за запястья и оторвали от стола. Антон поставил девушку перед собой, вынуждая ее выкинуть полотенце на стул, и посмотрел на ее лицо. Но она опустила голову, пытаясь сдержать подступающие слезы. Не получалось. Шастун прижал девушку к себе за плечи, отводя ее руки к себе за спину, чтобы Поклонская обняла его тоже. — Тише, тише… — произнес парень, чувствуя, как ее маленькое тело содрогается от слез, гладя ее по голове свободной рукой. Ему самому было тяжело, и он представлял на сколько тяжелее ей. Она ничего не говорила, но по ее внешнему виду, новым пугающим реакциям было понятно, что все очень плохо. И Антон хотел бы взять на себя хоть капельку той боли, которую она испытывает, чтобы помочь ей. И все, что ему остается — дождаться, пока всхлипы станут реже, усадить ее обратно на стул, держа в своих теплых руках ее холодные ладони, и, сев перед ней на пол, ждать, пока она успокоится. Шастун не знал, что ей говорить. Оксана просила не напоминать Насте о случившемся, не заводить разговоры на эту тему, жить так, будто бы ничего не произошло. И ему бы с удовольствием хотелось бы придерживаться этой инструкции, но это невозможно. Невозможно хотя бы из-за того, что перед ним теперь уже другой человек, для которого мир уже никогда не будет прежним. А инструкции — это нерабочий инструмент, когда дело касается жизни. — Давай поговорим, тебе станет легче, — парень сильнее сжал ладони Поклонской, вглядываясь в ее глаза. Кристально-зеленые. Шастун почему-то был уверен, что Настя ничего не скажет, но все же попытался вывести ее на разговор. Она молчала. Смотрела на их соединенные ладони, будто бы стояла перед каким-то выбором. — Я подписала контракт немного раньше, чем узнала, что Илья будет мои менеджером, — едва слышно начала Поклонская. Видно было, что слова даются ей тяжело, потому Антон замер, внимательно слушая и боясь спугнуть ее желание высказаться. — Расторгнуть договор стоило огромных денег, а руководство в наши с ним отно… — она запнулась. — дела втягивать мне не хотелось. Поэтому я решила, что разберусь с этим сама. — А почему ты не сказала мне? — Что? — рыжеволосая резко подняла голову, отрывая от Шастуна свои руки. Ее реакция была сродни взрыву. Слишком резкой. — Что мне нужно было тебе сказать? — она не заметила, как подняла голос. — Что мой бывший, который меня изнасиловал, теперь работает моим менеджером и ходит со мной на съемки купальников? Или то, что он не оставлял меня ни на секунду одну, когда я находилась рядом с руководством, чтобы я ничего лишнего не сказала? Что из этого? А, нет, то, как он пытался шантажировать меня нашими с тобой отношениями? Настя тяжело дышала. Легкие явно не ожидали такой резкой нагрузки. Антон же не ожидал такой реакции. — Я думала, что справлюсь сама. Я не спала ночами, пытаясь найти способы, чтобы обойти этот контракт, но… — девушка закусила губу, сдерживая подступающие слезы. — Но все вышло как обычно. Прости… — соленые капли выступили из глаз и покатились по щеке. Она прикрыла лицо ладонями и продолжила. — Я пойму, если ты захочешь со мной расстаться… Антон вскочил с пола и крепко обнял Настю за плечи. Это был какой-то неожиданный для него самого рефлекс на ее слова. Такие глупые, что будь они чем-то материальным, — горели заживо, не успев появиться на свет. — Что ты говоришь?! — Шастун немного отстранился и указательным и большим пальцем поднял ее подбородок, чтобы она смотрела ему прямо в глаза. — Да, возможно я не понимаю, почему ты скрывала это от меня, ведь мы бы со Стасом нашли хоть какую-нибудь лазейку и решили ситуацию. Да, возможно я немного зол, но точно не на тебя, а на этого придурка, — Поклонская внимательно слушала, стараясь не упустить ни одно его слово. — И чуть-чуть на Данила, потому что он не увидел конфликт изначально. И, да, я немного растерян, потому что не знаю, как поддержать тебя. Но одно я знаю точно. Я не брошу тебя. Я не хочу с тобой расставаться. Я люблю тебя. Вот оно. Он любит ее. А она его. И нет смысла искать ответ в чем-то другом. Настя прислонилась к его груди и крепко обняла, боясь отпустить хотя бы на секунду. Сердце бешено застучало и теперь уже не от страха. — И я тебя. — прозвучало в районе его грудной клетки. Антон улыбнулся и отстранился, но только для того, чтобы обхватить Настино лицо ладонями и поцеловать ее губы. Соленые и пухлые от слез. И такие… Долгожданные…? Сколько он ее не целовал? Неделю? Две? Казалось, что вечность. И ведь именно с этого поцелуя должна была начаться их очередная встреча. Они отстранились друг от друга не сразу, а после простояли в объятьях еще какое-то время. Шастун гладил девушку по влажным волосам, в то время как она сминала под пальцами его футболку. В Настино сердце впервые за долгое время пришло успокоение и вместе с тем осознание всей глупости своих мыслей. После завтрака Поклонская вспомнила о наличии телефона. Все эти дни она никому не писала, не звонила и тем более ничего никуда не выкладывала. Лишь один раз что-то ответила маме на поднесенный Антоном телефон. За коммуникацию отвечал Шастун. Он рассказал за завтраком, как успокаивал Наталью Александровну, которая готова была сорваться с места и первым рейсом прилететь в Москву, как Оксана и Данил каждый день спрашивали о состоянии рыжеволосой. — И еще, — Антон, оторвавшись от мытья посуды, прокашлялся, явно собираясь с силами, чтобы сказать следующую новость. — Если ты помнишь об этом. Ден возбудил дело на Илью от твоего имени. Он подключил свои связи. Двадцать восьмого июня в Питере будет суд. Нам надо там присутствовать. Настя громко сглотнула ком, подступивший к горлу. Она слышала о суде, но не думала, что это будет так скоро. Через девять дней… — В Латвии, пока ты лежала в больнице, врачи зафиксировали твои ушибы и синяки и эти данные передали в полицию. Данил серьезно отнесся к этому делу, и… Как оказалось, в вашем модельном это не единственный случай… — Что? — Поклонская была шокирована этой новостью. Она думала, что Илья мог позволить себе такое, только с ней, но и не могла предполагать, что он оказался настолько конченым человеком. — Еще две девочки, которые ушли из вашего модельного до тебя, тоже стали его жертвами, но они боялись об этом говорить. Данил связался с ними, после твоего случая… И узнал. Только с ними он дошел до конца… — Антону было тяжело говорить такие вещи, он хмурился и усердно пытался выбирать правильные слова. — Поэтому… — Поэтому против Ильи есть все показания, и скорее всего его посадят. — Ясно. — Как только тебе станет лучше, мы сразу же полетим в Питер, и, если хочешь, можем остаться там, пока ты не придешь в себя. Или вернуться в Москву. Или смотаться в Пензу и еще куда-нибудь. Оксана со Стасом дали мне отпуск. — Хорошо. Насте больше не хотелось об этом говорить. Казалось, что все силы, которые у нее появились сегодняшним утром, она потратила на этот диалог. Непривычно было слышать от Антона имена Данила и Ильи, а тем более о планах на будущее. Сейчас это не та тема разговора, над которой хочется размышлять. Поклонская пересела на диван, одновременно включая свой телефон. Весь экран заполнен уведомлениями. Телеграмм, ватцап, вконтакте, но больше всего, конечно, из инстаграмма. Данил сделал все, чтобы новость об изнасиловании не просочилась в прессу, и потому большинство сообщений просто из разряда «куда пропала». Миллионы пропущенных от мамы, папы и брата, а также уведомлений от девочек с модельного со словами поддержки. Некоторые из них были свидетелями, остальные узнали обо всем через кого-то. Сложно было сидеть без дела, когда твой начальник уже больше часа разговаривает с полицией. Настя ответила на пару сообщений и решилась только на один звонок. Маме. На робкое «Привет, мам» девушка услышала облегченный вздох и огромную радость, из-за которой ей стало стыдно, что за это время Поклонской не хватало сил и смелости для разговора с самым близким человеком. Мама не стала углубляться в ситуацию, она спросила о самочувствии и о том, нужно ли приехать. Настя мысленно поблагодарила ее за такую тактичность, и вскоре мама сама завершила звонок, ссылаясь на то, что рыжеволосой надо немного отдохнуть. — Как ты? — Антон подсел к девушке на диван. — Пойдет. Чувствую небольшую слабость, хотелось бы лечь спать, но не буду. Надо как-то возвращаться в реальность. — Может тогда фильм посмотрим? Насте так нравилось, что Антон не строит из себя псевдопсихолога и не сильно жалеет ее, а пытается вернуть ее к жизни самыми простыми вещами. Это было куда важнее. — Давай. Остаток дня прошел за просмотром «Армагеддона». Они лежали на боку на кровати, Антон обнимал Настю за талию, вглядываясь из-за ее головы в экран ноутбука, в то время, как Поклонская, положив голову на локоть, постепенно засыпала. Фильм, хоть и был интересным, не смог выиграть в поединке с сонливостью, вызванной болезнью. Находясь в полудреме, девушка почувствовала, как Шастун потянулся через нее, чтобы выключить ноутбук, а потом, убрав устройство с кровати, вернул свою руку на место. На ее талию. И чуть крепче прижал к себе. Настя ощутила своей спиной его горячий торс и растворилась в этом моменте. Тепло и уют, которые она думала, что забыла навсегда, снова вернулись к ней. Но ненадолго. Неожиданно его рука спустилась ниже, огибая ее ягодицу и ныряя под футболку. Поклонская задержала дыхание и напряглась. Она не готова к близости после всего случившегося, и неужели он этого не понимает. Девушка почувствовала, как он поднимается выше, к нижней части живота. Рука беспрепятственно скользит по бархатистой коже. На ней нет даже трусиков. Серая футболка, принесенная Антоном утром в душ — единственный элемент гардероба. Паника начала подступать к горлу, когда Антон прошелся по ее животу, ожидая, что он поднимется выше. Но нет. Шастун остановился. Его ладонь так и осталась лежать на ее животе, согревая и не намереваясь сдвигаться. Настя тихо выдохнула. Ее сердце сделало кульбит. Он ничего такого не подразумевал. Настя улыбнулась, чувствуя, как Антон большим пальцем поглаживает ее живот. Она в один миг обрела веру. Веру в него, веру в них, веру в себя. Веру в то, что счастье еще возможно. Ну, что, судьба-сучка? Сыграем еще раз?