***
Пробуждение никогда не являлось любимой частью дня Юнги. Это открытие он совершил для себя, еще когда учился в начальной школе и приходилось отвоевывать каждые лишние пять минут на сон у отца, который с неиссякаемым энтузиазмом ходил вокруг, что-то там крича о том, какой он несносный бездарь. Юнги даже обижаться на него за это не мог, потому как, видя десятый сон, не слышал, что именно он говорил. К счастью, у него хватало множество других поводов для обиды. Например, на то, что по вечерам ему частенько доставалось от него, а в особенно удачливые дни не только в вербальной форме… Его отношение к ранним подъемам не изменилось и позже: ни когда он поступил в университет, ни когда пошел на работу. На самом деле устраиваясь в школу, он думал, что теперь, когда он снова становился частью этой системы, но уже с другой стороны, у него появится возможность просыпать в свое удовольствие, потому что, будучи школьником, он невероятно ценил даже пятиминутное опоздание за сам факт, а не потому что это как-то сильно сокращало время его мучений. Вот только, став старше, он неожиданно обнаружил в себе стремление быть ответственным. Возможно, это было связано с тем, что теперь не было поблизости отца-тирана, от которого он ушел без оглядки, едва выпустился из школы, и не из-под палки делать даже не особенно приятные вещи было в миллион раз приятнее, а может, с осознанием того, что теперь он вроде как должен был подавать хороший пример детям. Но в любом случае он старался подниматься не позднее третьего повтора будильника, что впрочем не мешало ему злобно бубнить себе под нос о несправделивости этого мира по отношению к совам. Собственно, к вечерним подъемам он относился точно так же. Не то чтобы он имел привычку ложиться спать днем (даже если он бы и хотел ее иметь, у него все равно не оставалось времени на это), но порой это все же случалось, когда он слишком яро отмечал что-нибудь вроде дня учителя с коллегами или не замечал, как проходили целые сутки за просмотром очередного криминального сериала на выходных. Вот и сейчас он тихо застонал, когда все же пришлось приоткрыть глаза, чтобы оглядеться и выяснить, где он находится, потому что он не был уверен на этот счет. Он точно помнил, как вышел в магазин за батарейками, а потом все было как в тумане… Все тело ломило, а во рту стоял мерзкий привкус чего-то кисло-горького. Кажется, он съел грейпфрут перед уходом. И вообще-то он уже привык к такому состоянию, которое неизменно сопутствовало ему последние пару недель, но почему-то сейчас к чувству разбитости примешивалась и какая-то странная умиротворенность, которая ощущалась гораздо ярче, будто сидела в нем куда глубже этого проклятого ребенка, которого он должен был вытолкнуть из себя уже через каких-то семь месяцев. И он не знал, откуда это взялось в нем, а потом, прикрыв глаза на секунду, вдруг вспомнил, что ему снился Чимин. И это был такой чудный сон. Потому что всю жизнь, с самого детства Юнги привык быть один, даже несмотря на наличие приятелей, что никогда с ним надолго не задерживались, он привык быть сам по себе и справляться со всеми трудностями самостоятельно, но даже он, чересчур гордый и непреклонный, был готов признать, что порой тоже нуждался в помощи. А с тех пор, как он забеременел, одинокая жизнь стала постепенно заполняться еще большим количеством тягот. Да, его отпустили вести уроки из дома, но ему все еще приходилось ходить в магазин за продуктами, причем теперь нужно было покупать сразу всего побольше, не только потому что он хотел как можно реже контактировать с Чонгуком, но и потому что не был уверен, когда его самочувствие позволит ему в следующий раз выйти из дома. А еще надо было периодически лезть на стремянку и подклеивать обои, чтобы не свисали со стен уродливыми лохмотьями, убираться в квартире и двигать мебель, чтобы можно было как следует вычистить все углы (потому что он и так жил в постоянном страхе появления тараканов стараниями его соседей, так что пытался хотя бы делать все правильно со своей стороны, чтобы препятствовать этому) и делать много других самых разнообразных вещей. И иногда, может быть раз в пару недель по вечерам субботы ему хотелось просто сесть и позволить себе немного поплакать и высказать вслух все, что так сильно угнетало его. Но из раза в раз он повторял себе, что все, что он делает сейчас, не напрасно, что впервые он придумал для себя способ, пусть и не самый безболезненный, зато достаточно быстрый и действенный, выбраться наконец из этого захолустья, куда он в общем-то сам себя загнал. Во время учебы в университете, конечно, выбирать ему не приходилось, так что он согласился на любезно предложенный вариант съема от своего одногруппника. Но теперь ему однозначно хотелось чего-то большего. Поэтому из раза в раз он заставлял себя смаргивать выступавшие слезы и двигаться вперед. И все равно, несмотря на все самовнушения, это было так сложно и порой едва выносимо. А потом случился этот сон… И было так хорошо, хоть и немного стыдно, прижиматься к Чимину, позволять ему хотя бы на время перенять всю ношу на себя и просто наконец-то расслабиться, чувствуя себя полностью в безопасности. Наяву Юнги еще никогда прежде не испытывал подобного. Но это ощущение было настолько сильным, будто все случилось по-настоящему. И Юнги видел лишь одно объяснение этому. Чимин являлся его истинным альфой, и Юнги еще с университетского вводного курса по психологии помнил, что отношения истинных альфы и омеги — не просто необъяснимая тяга друг к другу на фоне непреодолимого желания случки, но глубокая связь с сильнейшим взаимовлиянием, которую практически невозможно разорвать. И сколько бы он ни закрывал на это глаза, сколько бы ни делал вид, будто ему все равно, подсознание было невозможно обмануть, и правда наконец нашла свой путь на поверхность. Юнги открыл глаза и глубоко вздохнул. Чимин… Юнги мечтал о встрече с ним буквально с самого детства, когда случайно и, разумеется, не от своего отца узнал о том, что у большинства людей есть предназначенная им пара, с которой они обязательно будут счастливы. В то время он был куда более восприимчив к таким вещам, и нельзя сказать, что он только и делал, что сидел и томно ждал, когда же на горизонте объявится тот самый, но все же мысль об этом неотступно следовала за ним, куда бы он ни шел. Но затем он начал постепенно взрослеть, отношения с его отцом, который был вынужден воспитывать омегу в одиночку, все ухудшались, а в компаниях, в которых он периодически волею случая оказывался, никогда не находилось такого же романтика, как и он. Поэтому к семнадцати годам он не то чтобы полностью утратил веру в беззаботную идиллию с истинным, но придавал этому всему куда меньше значения. И потому, когда однажды они с одноклассниками завалились в кино посмотреть какой-то боевичек и он, усевшись на свое место и почувствовав сильный свежий запах (в то время, не особо разбираясь в названиях трав, он бы сказал, что пахло мятой, но, как он выяснил позже, на самом деле это была мелисса), который, казалось, въелся ему в кору головного мозга и совершенно точно исходил от парня, сидевшего перед ним, не придумал ничего лучше, как пнуть его коленом в спинку кресла. Не потому что Юнги придерживался правила «бьет — значит любит» (уж он прекрасно знал, что его отец к нему никаких теплых чувств не питал), но потому что одурманенным разумом не смог вспомнить более цивильного способа привлечь внимание. А вот парень перед ним отчего-то не обрадовался такому проявлению чувств и только прошипел какие-то угрозы в ответ, тут же отбивая у Юнги всякое желание настаивать на знакомстве. Так он впервые упустил своего истинного. Во второй раз это случилось так же неожиданно, как и в первый. Юнги бы сказал, что это было как снег на голову, вот только в то время шла вторая неделя октября и до снега было еще, как пешком до Юпитера. Он сидел в небольшом кафе все с теми же одноклассниками, и они что-то очень шумно обсуждали, явно мешая другим посетителям забегаловки. В какой-то момент ему, сидевшему у самого прохода, пришлось встать, чтобы выпустить всех желающих в туалет, и именно тогда он решил, что будет отличной идей резко развернуться на сто восемьдесят градусов со стаканом кофе в руке. Ну, а уже в следующую секунду он услышал отборный мат и увидел расползающееся коричневое пятно по чужой белой футболке. Юнги, наверное, даже немного сжался бы, если бы не знал, что в их компании присутствовали и альфы, которые могли в случае чего заступиться за него и накостылять незнакомцу. Но потом он поднял голову и увидел, что незнакомец на самом деле был ему знаком. Потому что когда он наконец очнулся от неловкости и потрясения и глубоко задышал, уже известный ему травяной запах вновь окутал его с ног до головы, лишая дара речи. Альфа, наконец переставший пытаться волшебным способом дематериализовать пятно и внимательно посмотревший на него, похоже, тоже его узнал, потому что смерил каким-то уж слишком уничтожающим взглядом. И Юнги по-честному хотел уже открыть рот и извиниться, а потом познакомиться с ним, потому что все это были какие-то случайные, пусть и неприятные мелочи. А они вообще-то истинные, и неужели этот альфа не чувствует его запах?! Потому что сам Юнги ощущал чужой настойчивый аромат все сильнее. Настолько сильно, что, казалось, все прочее он вообще никогда больше не сможет воспринять и распробовать. И это не считая того, что его истинный и без всяких сногсшибательных запахов обратил бы его внимание на себя. Потому что Юнги бы соврал, если бы сказал, что у него не подкашивались колени от того, каким одновременно уверенным, но в то же время мягким в силу своей не самой крупной комплекции выглядел этот альфа. Но парень молча прошел мимо него, перед этим фыркнув в последний раз, так что Юнги оставалось только сесть на место и постараться выглядеть не слишком пришибленным. В отношении третьего раза Юнги никак не мог определиться, был ли он таким же неудачным или все же определенные сдвиги в лучшую сторону тогда произошли. Потому что выкинуть из головы слишком притягательный образ альфы ему никак не удавалось, несмотря на то, что при свете дня он выяснил, что, очевидно, был старше своей пары, но на самом деле его это нисколько не смущало. Какая вообще разница, если его начинало нещадно потряхивать от одного только вида этого парня, который, видимо, еще и не раскрылся до конца? И он даже начал покупать себе на постоянной основе чай с мятой и черной смородиной (потому что с черникой и мелиссой ему найти не удалось). А потом он впервые поехал с командой от школы на конкурс эрудитов, потому что в выпускном классе уже, вероятно, было пора озадачиться собиранием путного портфолио, и чуть не откусил себе язык, когда увидел в команде соперников того самого, своего альфу. Стоит ли говорить, что в тот день он так и не ответил правильно ни на один вопрос. И, наверное, он бы даже немного опечалился по этому поводу, если бы при этом не выяснил, как звали его истинного. Чимин. Юнги нравилось, как звучало его имя. Не слишком слащаво, длинно или трудновыговариваемо. А напротив, очень ладно и комфортно, потому что его имя так услужливо ложилось на шершавый язык, мягко перекатываясь из стороны в сторону. Правда в тот день они снова не поговорили, хотя Юнги даже попытался выскочить в холл, куда, он видел, повели команду соперников, когда все закончилось, чтобы поймать там Чимина. Но тот лишь вновь смерил его непроницаемым взглядом и направился в противоположную сторону. Их первый разговор случился в четвертую встречу. Это произошло во время собрания всех команд по эрудиции для оглашения новых правил конкурса. А если точнее, во время небольшой потасовки между командой Чимина и его командой. Юнги не был в курсе, из-за чего заварилась вся каша. Когда он подошел, конфликт как раз был в самом разгаре. Минхек, капитан его команды, на пару с его главным помощником о чем-то яро спорил с лидером группы из школы Чимина. И, наверное, Юнги бы не обратил на это особого внимания, предпочтя хотя бы молча позалипать на Чимина. Но затем этот парень толкнул Минхека в плечо, и ему пришлось за него вступиться. Он просто толкнул парня, который был выше него на целую голову, в ответ, надеясь таким образом замять конфликт, но уже спустя несколько мгновений члены обеих команд сцепились в одну кучу, так что было невозможно разобрать, кто где. Юнги пришлось немного поработать локтями, чтобы выбраться наружу, потому как в самой гуще событий дышать было просто невозможно. И вот тогда-то он и заехал кому-то по ребрам, после чего его дернули в сторону, вытягивая куда-то в сторону. И Юнги, пожалуй, даже порадовался бы тому, что его истинный наконец проявил инициативу и прижал его к стене одной рукой, не позволяя шевелиться. А потом Чимин заговорил с ним, и лучше бы он никогда не открывал свой рот. Потому что все, что Юнги от него услышал, — только то, как сильно он раздражал своего альфу тем, что вечно попадался под ноги и вел себя при этом каждый раз, как идиот. Этой короткой фразы хватило Юнги для того, чтобы поумерить свой пыл. Он считал абсолютной бессмыслицей то, что альфа, его истинный, тот, который должен был его любить, защищать, понимать, как никто другой в этом мире, и делать с ним многое-многое другое, в действительности умудрился приобрести по отношению к нему стойкую неприязнь только потому, что они столкнулись несколько раз при не самых благоприятных обстоятельствах. Ведь ничего страшного и непоправимого Юнги не сделал и потому отказывался понимать, как он мог вызвать такое отторжение. С тех пор Юнги перестал испытывать такой неподдельный энтузиазм при виде своего истинного. Он все еще довольно часто думал о нем, вот только теперь к трепетному благоговению примешивалась еще и обида, потому что Юнги был твердо уверен, что не был ни в чем виноват перед Чимином. Правда, он так и не извинился перед ним ни разу. И пусть в его глазах все эти случайности и оставались мелочью, но, возможно, таким образом он бы все же сделал первый шаг навстречу своему счастью. Но обиженный Юнги был слишком горд, чтобы теперь, когда ему так резко все высказали в лицо, бегать за этим заносчивым альфой, пусть он хоть миллион раз являлся его истинным. Это было ужасно глупо, и в глубине души Юнги понимал это. Потому что они буквально рушили свою потенциальную пару из-за какой-то ерунды, когда на самом деле должны были ценить тот факт, что так рано встретили друг друга. И все же он отказывался что-либо делать с этим. С тех пор, они виделись с Чимином чуть ли не каждую неделю, потому что тренеры обеих команд почему-то решили, что будет неплохо готовиться к соревнованиям вместе. Вот только с каждым разом обстановка становилась все накаленнее. И в общем-то Юнги не было до этого особого дела, хоть он и чувствовал, как постепенно на подсознательном уровне перенимал от своих одногруппников неприязнь к чужой команде. А потом, уже ближе к концу года, Чимин как-то выловил его в коридоре и сказал, что им надо поговорить. И Юнги, хоть все еще и злился, даже обрадовался этому, думая о том, что наконец у его альфы мозги встали на место и он понял, что они должны быть заодно, а не по разные стороны баррикад. И он уж точно не ожидал услышать того, что с совершенно невозмутимым видом заявил ему Чимин. Потому что тот попросил не перебивать его, а потом как на духу выдал, что все прекрасно знает про их истинность, что давно чувствует черничный запах Юнги и реагирует на него так, как еще никогда и ни на что не реагировал, но при этом на сознательном уровне испытывает к нему исключительно антипатию и считает, что им не стоит общаться и видеться, и нужно просто решить этот вопрос раз и навсегда, забив на какую-то там истинность, потому что все это бабушкины сказки и искать пару себе надо не по каким-то там запахам. Юнги на это только кивнул, а затем, усмехнувшись, пожелал Чимину удачи и пошел прочь. Потому что ему было плевать, насколько растоптанным совершенно ни за что он себя чувствовал; он бы никогда не стал так унижаться перед малолеткой, чтобы просить дать их отношениям хотя бы один шанс. Если его альфа был глупым подростком, легко поддававшимся первому впечатлению, то и пусть катится на все четыре стороны, пока не повзрослеет и не поумнеет. После этого они, разумеется, виделись еще довольно много раз и на тренировках, и на самих соревнованиях. Вот только теперь Юнги не упускал возможности поддеть Чимина, стоило тому ошибиться или задуматься чуть дольше, чем на полсекунды. Юнги и сам не понимал, откуда это в нем бралось, потому что вообще-то сначала он твердо решил, что будет игнорировать альфу, пока тот не дорастет до того, чтобы самому подойти и все исправить. Вот только едкие слова сами так и сыпались из его рта, и в какой-то момент он просто смирился с положением дел. И к моменту, когда Юнги наконец выпустился из школы, даже окружающие, те, кто был приближен так или иначе к их тусовке, знали, что эти двое были на ножах. Мысли о Чимине немного отступили на второй план, когда он все же поступил в университет и с первых дней был вынужден впахивать как проклятый, чтобы и по учебе успевать, и заодно подрабатывать в книжном магазинчике, чтобы иметь возможность снимать квартиру. С таким ритмом жизни времени на беспорядочные связи у него не оставалось, так что он старался удовлетворять себя самостоятельно, и все же порой становилось слишком невыносимо от желания почувствовать в себе альфу, так, что хотелось сдирать с себя кожу, лишь бы не ощущать этого жжения по всему телу. И тогда Юнги после долгих раздумий наконец решился воспользоваться услугами проституток. Не то чтобы он оставался совсем без внимания в универе, но ему становилось неловко от мысли, что потом он будет вынужден ежедневно видеться с тем, кто еще накануне втрахивал его в кровать, так что он предпочитал кого-нибудь со стороны, хоть это и становилось лишней строкой его расходов. И если в первые разы секс с незнакомыми альфами, когда он уже прекрасно знал, как выглядел и, главное, пах его истинный, казался неправильным и неестественным, то со временем Юнги научился не обращать внимания на такие вещи. Он все еще не испытывал от этого какого-то морального удовлетворения, но был рад и тому, что хотя бы блевать не тянуло. Чимин ведь предельно ясно дал ему понять, что отношений между ними не будет. Значит, нужно было научиться жить нормальной жизнью и без него. И Юнги был свято уверен в том, что у него это получилось. Потому что периодические истерики по поводу того, как все вышло, закончились еще на третьем курсе; он довольно успешно окончил университет, сразу же нашел не самую плохую работу в своем районе, придумал способ выбраться из той дыры, в которой он проживал сейчас и даже получил звонок из агентства, хотя его сразу предупредили, что никаких гарантий по поводу того, будет ли его кандидатура выбрана, они дать не могут. А потом он увидел, кто являлся биологическим отцом ребенка и в каком семейном положении находился этот человек, и все эмоции, от которых он так долго и умело сбегал, неудержимой лавиной обрушились на него. Злость, отчаяние, разочарование, обида, все это разом захлестнуло его. Потому что, кажется, часть его все еще немного верила в то, что однажды судьба еще сведет его с Чимином. Но надо было смотреть правде в глаза. Судьба действительно сделала это. Просто, как обычно, с присущим ей утонченным чувством юмора. И первым порывом Юнги было отказаться от предложения. Потому что да, деньги нужны и очень, ведь жить и бояться, что соседи все же проломят ему потолок во время своих очередных игрищ, было малоприятным и весьма изматывающим удовольствием. Но видеть Чимина счастливым с каким-то другим омегой, родить им ребенка, чтобы они стали еще счастливее… Юнги подумал, а почему бы и нет? Ведь за все это ему еще и неплохо заплатят, так почему нет? Ведь его отказ не заставит Чимина развестись. И ведь почему-то же Чимин тоже его выбрал. Так почему было бы и не попробовать? Лежа на своей кровати, Юнги не мог не думать о том, что ежедневный токсикоз являлся вполне себе достойной причиной, чтобы отказаться от этого. Но теперь уже поздно было что-то менять. Хотя идея теперь действительно не выглядела такой же сносной, как раньше. Потому что за две короткие встречи с Чимином они только снова успели поцапаться, ведь Юнги никогда не мог удержать язык за зубами, а Чимин, похоже, все еще руководствовался своим впечатлением о нем из прошлого. И… Юнги услышал тихое покашливание из кухни и встрепенулся. Он ведь жил один, так какого черта?! Неужели показалось на нервной почве? Но затем покашливание повторилось чуть громче, и Юнги нехотя пришлось выползти из-под одеяла, чтобы сходить на разведку, потому что он не собирался лежать там и ждать, когда какой-то маньяк все же войдет и прикончит его. В конце концов он теперь нес ответственность не только за себя. И он на негнущихся ногах вышел из комнаты, готовясь к худшему, но, едва войдя в кухню, обомлел. Потому что так ярко вспомнились слова Чимина из сна. «Я никуда не уйду, пока не удостоверюсь, что тебе стало лучше. Потому что об истинном надо заботиться». И знакомое чувство защищенности растеклось по его грудной клетке. Потому что Чимин сдержал слово. — О боже, прости, я тебя разбудил, да? — принялся причитать Чимин, когда, наконец откашлявшись, заметил стоявшего перед ним Юнги. — Нет, я проснулся раньше, чем услышал, что ты здесь, — Юнги опустился на свободный стул. Тошнота немного отступила, позволяя свободно дышать, но голос разума все равно любезно подсказал ему, что лучше было бы присесть, чтобы не свалиться на пол от потрясения. Окей, это все был не сон, и Чимин действительно принес его на руках домой, а потом остался ждать, когда он проснется. Очень мило с его стороны. Но это вовсе не значило, что Юнги собирался как-то показывать, что был польщен таким вниманием и заботой. Не тогда, когда у Чимина все еще оставался муж. Правда, из своего сна он еще запомнил, что вроде бы Чимин что-то там сказал о том, что на самом деле не горел желанием заводить детей. И это немного настораживало. Но, разумеется, Юнги не собирался спрашивать его об этом. Во всяком случае не сейчас. — Хорошо, — с облегчением выдохнул Чимин, отчетливо осознавая, что неприязнь к Юнги пока все еще крепко спала где-то внутри него, позволяя беспокойству о нем всецело занять ее место. — Тебе лучше? — Ага, — Юнги кивнул и потянулся к стакану с водой, который он оставил на столе еще утром. — И я не знал, что тебе можно, но я нашел всякие овощи у тебя в холодильнике, так что нарезал салат на случай, если ты захочешь есть, когда проснешься. — Правда? — Юнги чуть было не поперхнулся водой. Он ведь так мог и привыкнуть к тому, что кому-то было на него не наплевать. — Ага, я поставил его обратно в холодильник, — Чимин поморщил нос и опустил взгляд в пол. Вообще-то в их паре всегда Чонгук отвечал за готовку, так что он не обладал даже базовыми кулинарными навыками, и все же ему хотелось сделать хотя бы что-то для Юнги, так что он приложил максимум усилий для этого, заодно трижды порезавшись, но все равно чувствовал себя ужасно довольным. — И… мне, наверное, пора идти. Раз тебе полегчало, — Чимин неловко почесал затылок. Уходить почему-то не хотелось. И дело уже было даже не в запахе, которым он пропитался насквозь за три часа, что провел в квартире Юнги. Но он впервые понял, что беременность была не такой уж и легкой штукой, и теперь чувствовал, что, даже несмотря на требование Юнги и на всю сложность их отношений, он был обязан поддерживать его. Юнги не должен был справляться со всем в одиночку. — Я так и не позвонил Чонгуку, и он, наверное, уже начал волноваться, — принялся оправдываться Чимин, поднимаясь со своего места. — Он не знает про нас? — вдруг спросил Юнги. В обычное время он бы ни за что не позволил себе объединить себя с Чимином в такое короткое, но значительное слово «мы». Но сейчас он слишком устал для того, чтобы тщательнее подбирать слова. — Про то, что я — твой истинный? — все же добавил он, когда Чимин ничего не ответил на его первый вопрос, и отчего-то испытал чувство удовлетворения. Потому что Чимину уже и не нужно было отвечать, все было ясно и без слов. А еще было ясно, что Чимин не настолько доверял своему мужу, чтобы поделиться с ним этой информацией. — Не знает, — наконец покачал головой Чимин, сглатывая. — И я бы хотел, чтобы все так и оставалось, если ты не против. — Как скажешь, мне все равно, — пожал плечами Юнги и встал со своего места, направляясь вслед за Чимином в прихожую и наблюдая, как тот резкими движениями надевал на себя куртку. — Ну ладно тогда… — неуверенно протянул Чимин, полностью одевшись и все еще не рискуя посмотреть на Юнги. Теперь отчего-то было стыдно перед ним. Как будто он втягивал хена в свое вранье Чонгуку и таким образом делал его своим сообщником. Не то чтобы это что-то значило для кого-то из них, но все равно становилось не по себе. А, возможно, так было от того, каким ледяным тоном Юнги сказал это свое «мне все равно»… — И Юнги, — он все же набрался смелости снова заговорить. В конце концов это вообще-то он являлся альфой из них двоих. — Звони мне, ладно? Если что-то случится или тебе что-то понадобится, или… — он запнулся, пытаясь придумать какой-то логичный вариант и пихая руки в карманы куртки, потому что Юнги все еще выглядел таким убитым и обессиленным, что хотелось плюнуть на все и просто притянуть его к себе и обнять покрепче, чтобы он понял, что ему не придется больше страдать одному. — Я не знаю, в общем звони, когда угодно, хорошо? Ты просил нас не вмешиваться, и я не стану. Но это не значит, что мы должны продолжать делать вид, что ты обязан разбираться со всем сам. Потому что это не так. Так что если тебе будет тяжело, просто знай, что тебе всегда есть к кому обратиться, — Чимин заглянул Юнги прямо в глаза и на секунду увидел в них, что тот придумал в ответ на его проникновенный монолог какую-то колкость и уже готовится выдать ее, но в следующий миг ему показалось, что в них промелькнуло замешательство, а затем Юнги сказал: — Хорошо. Спасибо, Чимин-а. И у Чимина сердце раскололось напополам от звука его голоса. Почему это было так проникновенно? — И еще… — Чимин уже вышел одной ногой за порог, но вдруг понял, что не может не добавить это. — Звони мне, а не Чонгуку, хорошо? — только получив согласный кивок, он смог наконец выйти в подъезд, закрывая за собой дверь.***
Чимин сидел в машине практически у самых дверей в свой подъезд, нервно постукивая пальцами по рулю. Он вернулся домой около получаса назад, но все никак не решался подняться в квартиру и наконец увидеться с Чонгуком. Его муж был удивительно находчивым, когда дело касалось вопросов психологического давления, и Чимин, прекрасно знавший об этой его особенности довольно давно, все равно никак не мог привыкнуть к этому, всякий раз попадаясь на эффект неожиданности. Если в последнюю их типа ссору, которая потом довольно быстро и мирно разрешилась, Чонгук предпочел навязчиво названивать ему целый день, отлично осознавая, как это действовало ему на нервы, да еще и отвлекало от работы, то сегодня он выбрал тактику тотального игнора. И, пожалуй, Чимин должен был бы порадоваться тому, что его оставили в покое, позволяя спокойно разобраться с внезапно свалившимися на голову проблемами. Вот только он был в курсе, чем обычно заканчивалось такое молчание, и ожидание встречи, когда на него обрушится весь гнев Небес, было сродни пытки. Конечно, Чимин уже заранее знал, что все равно просто помолчит какое-то время, позволяя Чонгуку выплеснуть всю обиду на него, а потом пожелает ему спокойной ночи и ляжет спать, чтобы уже через пару минут почувствовать тяжесть чужого тела рядом с собой и крепкую руку с мощным запястьем, обхватывающую его за талию. Такой сценарий повторялся у них из раза в раз. Но даже несмотря на понимание того, как все будет, Чимин все равно вечно пытался оттянуть момент истины. Потому что ему вообще-то не нравилось, когда на него кричали. А еще потому что в такие моменты он ничего и не чувствовал, только желание поскорее разобраться со всем. И если обычно это воспринималось им вполне обыденно, то сегодня он просто не мог заставить себя пройти через это. Потому что его бесчувственность стала бы очередным подтверждением его предательства их брака. И если в последние недели он все же находил в себе силы находить себе оправдания, то в этот раз он заранее знал, что ничего не выйдет. Потому что теперь, мало того, что он в принципе в большей степени испытывал к Чонгуку холодность и привязанность исключительно по привычке, а не из любви, так к этому еще и добавлялось то, что сколько бы он ни мотал головой из стороны в сторону, ни делал музыку в машине погромче, чтобы заглушить свои мысли, ни пытался подумать о том, как завтра должен будет успеть составить отчет на работе, образ измученного, усталого и льнущего к нему Юнги все никак не хотел покидать его сознание. Чимин хлопал себя по щекам, крепко зажмуривался и часто моргал, но это наваждение будто намертво вцепилось в него стальными клешнями и не собиралось никуда его отпускать. Он ведь должен испытывать неприязнь к Юнги. Потому что… Потому что именно это он чувствовал к нему, когда периодически сталкивался с ним, еще будучи школьником. Не то чтобы у него были какие-то супер веские причины для ненависти. И в общем-то он и не ненавидел его никогда по-настоящему, только испытывал глубокое раздражение каждый раз, когда видел его или слышал его голос. И тот факт, что у него буквально ехала крыша, когда он улавливал мягкий, сладостный аромат омеги, заставлял его только сильнее злиться и на Юнги, и на мать природу. Потому что какого черта он реагировал так на того, кто был ему несимпатичен?! А еще Чимин искренне гордился собой за то, что сумел поставить гребаную природу со всеми ее дебильными законами на место, взяв судьбу в собственные руки и твердо решив не иметь ничего общего со своим истинным омегой. Это к тому же оказалось не так уж и сложно, когда Юнги выпустился из школы, и у них не осталось точек соприкосновения. Потом в его жизни появился Чонгук, а секс по дружбе довольно скоро превратился в искренний интерес друг к другу, и Чимин напрочь забыл о том, что где-то там все еще существовал его истинный. И когда имя Юнги впервые за столько лет всплыло несколько недель назад в центре, это всколыхнуло в нем былые воспоминания и прежнее отторжение. Что повторилось и во время их первой встречи в пабе, потому что, очевидно, за все это время Юнги так и не научился держать язык за зубами. Но теперь… Теперь Чимин не был так уж уверен в том, что Юнги все еще вызывал в нем хоть какие-то негативные эмоции. Ведь действительно прошло слишком много времени. Он сам давно перестал быть отчаянным максималистом, любящим рубить с плеча, да и Юнги наверняка изменился. Потому что сегодня он действительно позволил себе проявить перед ним слабость, и это почему-то совершенно не вязалось в голове Чимина с его прежними представлениями об омеге. А, возможно, он просто никогда и не знал его по-настоящему? В сущности они ведь ни разу по-нормальному и не поговорили. Только шипели, осыпая друг друга с ног до головы сарказмами. Просто Чимин под влиянием своих друзей из числа одноклассников в то время был убежден в том, что спокойно проживет и без какого-то там истинного омеги, но теперь отчего-то так не казалось. И он не был уверен, почему именно так происходило. Ведь его мозг довольно давно смоделировал ему идеальный для него образ омеги, а уже потом внезапно оказалось, что Юнги являлся воплощением этого образа на все сто процентов. Но, может, все было не так, и он изначально руководствовался своими воспоминаниями об истинном, просто не отдавая себе в этом отчета? Чимин обреченно застонал, съезжая немного ниже по сидению. Почему все должно было быть так ужасно запутанно? И как он мог быть уверенным в том, что то, что он сейчас испытывал к Юнги, не было продиктовано одними лишь его инстинктами? Вдруг он и не чувствует ничего вовсе, а все его ощущения связаны с исключительно взбудораженными гормонами? И все же, было это игрой его разума или нет, но он не мог никуда деться от того, что все его сознание, его кожу, тело и кости разъедало лихорадочное беспокойство, и хотелось плюнуть на все и вернуться к Юнги, потому что он нагуглил, пока омега спал, и выяснил, что токсикоз так быстро не проходит и может длиться несколько недель. Но вместо этого он все же наконец открыл дверь машины и вышел на свежий воздух. Надо было идти домой, пока он не натворил глупостей. Его колени едва сгибались, а ноги становились ватными, потому что получить от Чонгука, когда он и так был в раздрае, представлялось сомнительным способом избавиться от ненужных мыслей, но других вариантов все равно не оставалось. И он только вздохнул поглубже, прежде чем открыть дверь в квартиру и войти внутрь, стараясь не дышать, чтобы на лишние пару мгновений сохранить в себе прекрасный летний аромат черники. — Надо же, кто вернулся, — Чонгук сидел в кресле в их гостинной, скрестив руки на груди, и сверлил его немигающим взглядом. — Иди сюда и дыхни, — приказал Чонгук, и Чимин видел, что тот еле сдерживал себя, чтобы не затрястись от негодования. А вот Юнги, несмотря на недомогание, вел себя с ним куда спокойнее… — Чего? — скривился Чимин, опираясь плечом о дверной косяк и тоже скрещивая руки в защитном жесте. — Ты думаешь, что я пил? — А разве нет? — все же слегка дернулся в сторону Чонгук, но тут же занял прежнее положение. — Где-то же ты должен был шляться все это время. — Я не пил, — устало ответил ему Чимин, едва подавляя желание зевнуть. Почему большая часть их разговоров стала такой утомительной? — Вообще-то я ходил в магазин по твоей просьбе, если ты не забыл, — немного вскинулся он и тут же пожалел об этом. Почему он не мог просто заткнуться? А ведь теперь Чонгук наверняка уцепится за это и вытрясет из него признание, что он был с Юнги все это время. Не то чтобы это являлось чем-то криминальным, но Чимину отчего-то все равно не хотелось распространяться на эту тему. Потому что время, проведенное с Юнги, казалось, так и должно было существовать только для них двоих, как первый светлый момент, даже несмотря на общие обстоятельства, за все время их отношений. — Ага, а потом, видимо, решил вернуться домой пешком. Обойдя планету по кругу! — Чонгук прищурился и резко выдохнул, отчего крылья его носа затрепетали, на секунду отвлекая Чимина на себя и заставляя его потерять бдительность. — Но раз ты такой умница и был в магазине, давай сюда мои лампочки. — Ой… — вырвалось у Чимина, и он почувствовал себя окончательно побежденным. Потому что в каждую их ссору ему обязательно нужно было ляпнуть что-то такое, что полностью дискредитировало его в глазах Чонгука. Кто вообще будет всерьез воспринимать человека, говорящего «ой»? — И что это значит? — снова надавил на него Чонгук. — Я… У меня их нет, — Чимин выдохнул. Видимо, все же придется рассказать обо всем. — Ты же знаешь, что тот магазин находится в районе Юнги? — начал Чимин и специально дождался, пока Чонгук утвердительно ему кивнул, заодно немного оттягивая момент. — В общем я случайно столкнулся там с ним, и ему было так плохо. Я думал, он грохнется в обморок прямо там. Так что пришлось все бросить и отвезти его домой. — И что помешало тебе вернуться в магазин за лампочками? — недоуменно уточнил Чонгук, нахмуриваясь. — Как что? — переспросил Чимин, удивленный такой реакцией. Неужели остальная часть истории не была очевидна? — Я остался у Юнги подождать, пока он проснется, на случай, если бы ему что-то понадобилось. — И все это время ты был у него? — Ну да, — кивнул Чимин, пытаясь вести себя как можно естественнее, как будто картина едва живого Юнги у него на руках не выстрелила вдруг яркой вспышкой в его голове. — Потрясающе! — воскликнул Чонгук, хлопая в ладоши. — То есть я тут тебя жду, схожу с ума, думая, куда ты мог подеваться, а ты все это время сидишь с каким-то непонятным омегой?! — Если ты так сильно волновался, мог бы и позвонить, — предложил ему Чимин, отчетливо осознавая, что своими действиями только усугубляет ситуацию. Но он просто не мог остановиться. Не после того, как Чонгук назвал Юнги непонятным. — И как ты можешь так говорить? Он вообще-то тво… — Чимин несильно кашлянул, — нашего ребенка носит. И из-за этого ему плохо. Так как я мог его оставить? — Легко и просто? — фыркнул Чонгук. — Вызвал бы ему скорую, и делу конец. Ты что, врачом у нас заделался, чтобы беременным помощь оказывать? Насколько мне известно, нет. Так позволь каждому заниматься своим делом. — Ну и какое же тогда дело мое? — выгнул бровь Чимин. — Проводить время со своим мужем, а не шататься непонятно где и с кем! — ни на секунду не поколебавшись, безапелляционно заявил Чонгук. — Когда ребенок родится, я надеюсь, ты ему однажды и скажешь, что он появился на свет благодаря непонятно кому, — сказал Чимин, вдруг осознавая, что теперь испытывал не привычное в такие минуты раздражение, а разочарование. Чонгук всегда ревновал его даже к воздуху, но Чимин бы никогда не подумал, что ревность настолько захлестнет его, чтобы опуститься до подобного отношения к тому, кто вообще-то собирался оказать им, по крайней мере с позиции Чонгука, неоценимую услугу. А ведь это он еще не знает, что они с Юнги вообще-то истинные… — И не говори ничего, — добавил он, когда увидел, что Чонгук открыл рот, чтобы снова возмутиться. — Я не хочу выслушивать твои истерики и иду спать. Поговорим, когда ты успокоишься. Не дожидаясь реакции, Чимин направился в сторону спальни, ясно осознавая, что сегодня место рядом с ним на кровати так и останется пустым. И, наверное, это было гадко, но он не мог отрицать, что в глубине души испытывал радость по этому поводу.