Для Чего Нужны Истинные?

Чимин сидел, уперевшись локтями в колени, закрывая ладонями уши. Он больше не мог выносить бесконечный писк разнообразных приборов, топот врачей и посетителей, разговоры по телефону. Хотелось вырваться из этого гомона, выйти на улицу, вдохнуть хоть немного неспертого воздуха. Он три дня не менял одежду и наверняка успел насквозь пропитаться запахом мочи, доносившимся из палат с неходячими больными, волосы его пожирнели и слиплись, под опухшими глазами давно образовались фиолетовые круги, будто кто-то хорошенько врезал ему пару раз. А, может, и больше. Но Чимин упорно продолжал сидеть на своем месте, отходя разве что за стаканчиком кофе или шоколадкой из автомата с едой, стараясь смотреть себе под ноги, чтобы не встречаться с сочувственными взглядами медперсонала. Его внешний вид заботил его в последнюю очередь. Хотя нет. Вообще не заботил. Потому что за последние три дня он успел постареть на десять лет, безвозвратно прорыдав большую часть своих нервных клеток, так что теперь был не в состоянии волноваться о таких вещах. Все, что произошло после того, как он понял по затянувшемуся молчанию в трубке, что что-то не так, он помнил очень смутно. Яркими всполохами в сознание врывались какие-то отрывки того, как он вылетел из офиса, как проехал на красный под оглушающие сигналки других водителей, как вбежал в их квартиру и не обнаружил там Юнги. Как он выскочил из дома, не уверенный в том, закрыл ли дверь на ключ и как бездумно носился из стороны в сторону, не зная, куда податься и что делать. А еще не переставая названивать хену. Он звонил снова и снова, и снова, и снова, пока ему наконец не ответил какой-то пожилой мужчина. Чимин не смог удержаться на ногах и осел на землю, прямо в песок, который для чего-то высыпали строители, забывая, как дышать. Внутри тут же все похолодело, голова налилась свинцом, и он принялся судорожно моргать, заставляя себя оставаться в сознании. Свободная рука крепко сжалась в кулак, оставляя на коже глубокие борозды, и он боялся пошевелиться, не представляя, что решится сделать, как только снова сможет стоять. Хотелось кричать, что было сил, сжигая легкие в морозном пламени, а еще желательно ударить что-нибудь или кого-нибудь. И вырвать себе сердце, чтобы не чувствовать, как оно разгоняет по артериям чувство абсолютной беспомощности. Опять… Как он добрался до больницы, Чимин не помнил. Вроде машину он оставил у дома и не стал за ней возвращаться, но и длительная пробежка до больницы не отложилась в его памяти. Но как бы там ни было, в какой-то момент он очутился перед дверьми реанимации, куда его, сбитого с толку и совершенно потерянного, заботливо привел омега-стажер из регистратуры. Он даже попытался попасть внутрь, трижды проигнорировав предупреждение о том, что туда нельзя. Не потому что так сильно рвался (хотя и поэтому тоже), но потому что ничего не слышал из-за гулкого стука в ушах. Это была его вина… То, что произошло с Юнги… В этом был виноват он. Если бы он не задержался на работе, если бы не оказался таким непробиваемо беспечным, не побеспокоившись о том, чтобы удостовериться, что Юнги точно благополучно доберется до дома, все было бы в порядке, и омеге сейчас не пришлось бы лежать на холодном столе, безропотно отдавая себя в руки врачей на милость их мастерству и опыту. Минуты сменяли друг друга, и время неумолимо бежало вперед, заставляя вечер плавно перейти в ночь, но для Чимина все это оставалось незамеченным. Он только нервно стучал ногой по полу, пропитываясь ненавистью и отвращением к самому себе, думая о том, что часы наверняка должны были остановиться, потому что по-другому он не мог объяснить себе то, что его все еще не отпускало, все еще лихорадило точно как и в ту секунду, когда он только услышал, что его омегу нашли избитым в каком-то переулке. И он говорил себе, что это было вовсе не так, что редкие брошенные на циферблат взгляды подтверждали то, что часы продолжали идти вперед. Почему же тогда он все еще сидел здесь, и никто до сих пор не сказал ему ни слова о том, что стало с его Юнги-хеном?! О том, что все очень плохо, он, конечно, догадывался и по переглядкам медбратьев, и по интонациям того мужчины, что ответил на его звонок голосом, переполненным ужасом. И потому Чимин, предоставленный самому себе, в перерывах между самоистязанием и планированием особо жестокого убийства уродов, которые посмели коснуться Юнги, накручивал себя еще и тем, что с особым вниманием к деталям вырисовывал у себя в голове образ умирающего омеги. Его, не прекращая, тошнило от этих видов, и он хотел бы закрыться от собственного сознания глухой стеной, потому что Юнги не мог умереть. Нет! Это просто не могло случиться. Но его мозг все продолжал с неиссякаемым энтузиазмом подкидывать ему все новые картинки, растягивая его страдания, отравляя мучительным страхом кровь. И, наверное, в какой-то момент Чимин бы не выдержал такого давления и все же ворвался в крыло реанимации, наплевав на все правила, когда около трех ночи к нему наконец вышел врач. Чимин тут же вскочил на затекшие ноги, слегка пошатнувшись и боясь посмотреть доктору в глаза. А потом он услышал: «С вашим омегой все будет в порядке», — и повалился на пол, больно ударившись копчиком о край скамьи, о которую протирал штаны еще пару минут назад. И он увидел тех самых пресловутых птичек над головой и был уверен, что после такого падения ему наверняка обеспечены проблемы со спиной и позвоночником. Но ему было плевать. Плевать на себя, на свое здоровье, на то, как он сейчас выглядел в глазах окружаюших. Потому что Юнги не умер и не умрет. Больше от этой жизни Чимину вообще ничего не нужно было. Новость о том, что ребенка, к сожалению, не было никакой возможности спасти, он пропустил мимо ушей. Потому что с Юнги было все в порядке, а остальное вообще не имело никакого значения. Правда, счастье Чимина длилось недолго. Точнее оно, разумеется, никуда не ушло, но если прежде оно представляло собой высоко поднявшийся мягкий пирог, то теперь превратилось в мелкие крошки, обильно политые сверху кремом из смеси одной ложки сметаны с тонной беспокойства. Несмотря на положительные прогнозы врачей, Юнги все никак не приходил в сознание. Врачи связывали это с тем, что его организм все еще был ослаблен чередой перенесенных операций, и просили Чимина ждать, сохраняя спокойствие. Но к концу вторых суток он был настолько на взводе, что его напичкали всеми обнаружившимися в отделении успокоительными и уложили спать на свободную кровать в одну из палат. И, нехотя проваливаясь в сон, Чимин пытался не думать о том, насколько жалко он выглядел в глазах всех этих людей, если они пошли на это, что явно не являлось распространенной практикой. Но зато эта вынужденная передышка заставила его в очередной раз убедиться в том, каким мудрым человеком являлся его отец, частенько говоривший, что сон — лучшее лекарство. Чимин не почувствовал себя бодрее на следующий день, у него не появился аппетит и не пробудилась вера в светлое будущее, но ближе к вечеру к нему подбежал какой-то очередной стажер, который разве что не подлетал к потолку от счастья, сообщая ему, что совсем скоро он сможет увидеть Юнги, который наконец пришел в себя. Чимин чуть было не снес все на своем пути, требуя показать ему нужную палату, когда его осадили просьбой подождать еще немного. И теперь он сидел в отделении интенсивной терапии, пытаясь придумать, что скажет Юнги. На самом деле он не был уверен, что после произошедшего омега в принципе захочет его видеть. Потому что он альфа, он должен был защитить его… И все же он не мог отказать себе в возможности хотя бы в последний раз взглянуть на Юнги. Только бы увидеть своими глазами, что тот действительно дышит, что его сердце все еще стучит в грудной клетке, отказываясь сдаваться так просто. А потом Юнги может ненавидеть его хоть до конца жизни. До конца своей долгой, очень долгой жизни. — Пак Чимин? — раздался откуда-то слева уже такой знакомый ему голос доктора Кима. Чимин приподнял голову. У него больше не осталось сил реагировать резво, да и вообще реагировать. И если ему немедленно не покажут Юнги, то, вероятно, очень скоро им придется положить его на соседнюю с ним койку, потому что он не думал, что сможет пережить очередной нервный срыв. — Вы можете войти к нему, — Чимин, опираясь рукой на спинку стула, медленно поднялся. — Но только ненадолго. Я думаю, присутствие истинного положительно скажется на его состоянии, и все же он слишком слаб, чтобы позволять длительные визиты. И будьте с ним осторожны. Он только потерял ребенка, новые потрясения ему ни к чему. Чимин на ватных ногах поплелся вслед за врачом, указывающим ему путь, занимая себя счетом шагов. Он ведь так и не придумал, что должен будет сказать, и назойливые мысли о том, какой же он все-таки непутевый истинный, снова затрепыхались в его голове. Поэтому он не успел осознать, как доктор Ким за него открыл дверь в палату и подтолкнул его вперед, заставляя войти внутрь. От резкого толчка в спину Чимин крепко зажмурился и, не теряя времени даром, глубоко вдохнул, пытаясь впитать в себя терпкий черничный запах, который один во всем мире мог заставить его перестать считать себя ходячим мертвецом, и ничего не почувствовал. И он широко распахнул глаза, чтобы выяснить причину такой аномалии. Неужели ему солгали?.. — Ты ужасно выглядишь, — раздался сиплый незнакомый Чимину голос, и он наконец столкнулся взглядом с Юнги. Тот лежал на спине, повернув немного голову в сторону, слабо держась одной рукой за подлокотник. — Хен… — почти беззвучно прошептал Чимин, потому что перед ним лежал его омега, которого он совсем не узнавал. И Чимин на мгновение прирос к полу, потому что его хен, его очаровательный, аккуратный, красивый, с милыми щеками и выразительными глазами, тонкими запястьями и широкими плечами хен едва ли походил на человека. Месиво. Желто-фиолетовое месиво без единого живого места на теле. Его лицо опухло, увеличившись раза в два, один глаз совсем заплыл, а над вторым виднелась глубокая ссадина, его руки были покрыты какими-то корками и черными пятнами, и Чимин не хотел думать о том, что творилось со всем остальным телом Юнги, скрытым от него одеялом, вместе с тем отчаянно желая узнать это, чтобы не позволить хену справляться со всем в одиночку, чтобы разделить с ним хоть как-то эту ношу. Чимин с силой прикусил губу, не давая себе заплакать, потому что он должен был поступить правильно, должен был стать опорой для хена, если тот его не прогонит. Вот только его тело и его чувства довольно редко прислушивались к тому, чего он хотел, и потому уже через секунду он ощутил, как по его щекам побежали во все стороны влажные дорожки. В следующее мгновение он уже нависал над Юнги, боясь прикоснуться к нему, утыкаясь лбом в матрас над его плечом и заливая простынь своими горячими слезами, дымящимися на поверхности кровати. — Все в порядке, Чимин-а… — снова прозвучал бездушный голос, и Чимин помотал головой, потому что это не мог говорить Юнги, это не мог быть голос его хена, от хриплых интонаций которого он в последнее время все чаще сходил с ума. — Хен… — наконец всхлипнул Чимин и все же выпрямился, чтобы посмотреть Юнги в глаза. Его омега должен был видеть его лицо, должен был знать, насколько сильно ему было жаль. — Хен, пожалуйста… Пожалуйста, прости… Это я во всем виноват. Я… Я не знаю, что мне сказать или сделать, чтобы как-то исправить это, но мне действительно так жаль. Юнги-хен… — голос его надломился, и он громко шмыгнул носом, вытирая руками лицо, пытаясь избавиться от слез, которые мешали ему четко видеть Юнги, но все было без толку. Сколько бы он ни пытался, соленый водопад все никак не прекращался. — Чимин-и… Обними меня еще раз… Пожалуйста… — с долгими паузами проговорил Юнги, приподнимая дрожащую руку к Чимину, и тот тут же подчинился воле своего хена, наклоняясь над ним и на этот раз едва ощутимо касаясь его плеча. — Мне довольно трудно говорить… Но я хочу, чтобы ты уяснил раз и навсегда. Это не твоя вина! — Юнги зажмурился. Последний его рывок отозвался тянущей болью в горле, но он нисколько не жалел, что решился на него. Потому что больше всего на свете он не хотел, чтобы Чимин винил себя. И на этой мысли он решил сконцентрироваться, будучи не в состоянии сейчас тратить силы на что-либо еще. — Ты ни в чем не виноват. Пожалуйста, помни об этом. И, пожалуйста, я прошу тебя, заботься о себе лучше, хорошо? Потому что достаточно и того, что я похож на недожаренную отбивную. У Чимина очередной ком встал в горле, когда он услышал эти попытки хена шутить, несмотря на то, в каком положении тот находился. И Чимин просто не мог не восхититься в миллионный раз тому, какой же непоколебимой силой духа обладал его омега. Чимин не думал, что когда-нибудь сможет встретить человека, которого сможет уважать больше, чем своего Юнги-хена. — И это ты прости меня… — голос Юнги сорвался то ли от перенапряжения связок, то ли от того, как ему было стыдно перед Чимином за то, что он не уберег его ребенка. — Я… Я не смог… Чимин-а, я правда пытался… Изо всех сил… Но они были такими здоровыми, и я не смог его спасти… Чимин прикрыл глаза, пытаясь выровнять дыхание. Его хен едва выкарабкался с того света, но все равно умудрялся думать обо всех, кроме себя. И как после такого Чимину было продолжать скрывать от себя то, что он давным-давно любил своего истинного омегу? — Прости меня… Получается, все ведь было напрасно… — выдохнул Юнги ему на ухо, и Чимина словно током прошибло. — Никогда не смей так говорить! — Чимин выпрямился, глубокая складка залегла у него на переносице. — Это не так, хен… Вовсе нет! — и он подался вперед, стараясь не думать о том, что вообще-то давно ел и наверняка от него теперь неприятно пахло, и мягко, почти невесомо коснулся разбитых и распухших губ Юнги своими. Потому что не вбей себе Чонгук идею фикс в голову, не поддайся он сам безропотно на уговоры своего мужа, не будь этого дурацкого ребенка, вот тогда все было бы напрасно. Потому что он бы так и прозябал в полном неведении о том, какими должны быть настоящие чувства. Всеохватывающие, поглощающие с кончиками пальцев на ногах, распирающие изнутри, заставляющие наконец перестать эгоистично считать себя центром Вселенной и пробуждающие непомерное желание бесконечно отдавать все, всего себя другому человеку. — Тебе нужно отдыхать, поэтому я пойду — наконец оторвавшись от него, проговорил Чимин. Ужасно не хотелось никуда уходить. Хотелось сидеть рядом, держать хена за руку, рассказывать ему обо всем на свете, не позволяя думать о плохом. Потому что оно закончилось, прошло и больше никогда не случится вновь. Чимин не позволит. Но теперь он не мог руководствоваться тем, что хотелось ему, и должен был делать только то, что шло бы на пользу его омеге. — Но хен, ты знаешь, кто это был? Я должен знать… — Нет, — Юнги осторожно качнул головой из стороны в сторону. Одинокая слеза покатилась по его щеке. Все внутренности жгло от желания рассказать, кто был причиной всему, но… Он не мог так поступить с Чимином. Он верил ему и знал, что альфа не бросит его и расстанется с Чонгуком, как и обещал. А потому не было смысла окончательно портить его память о браке, в котором, Юнги не сомневался, наверняка, нашлось место и для хороших вещей. — Хорошо, — Чимин кивнул и аккуратно поцеловал Юнги в лоб. — Спи, хен. А когда ты проснешься, я буду ждать тебя здесь, прямо за этой дверью.

***

— Хен, вставай сейчас же, — строго проговорил Чимин, стараясь не смотреть на развалившегося на полу Юнги. Сегодня тот надел свою любимую (а Чимин все никак не мог определиться, как относился к ней) футболку с широким круглым вырезом, и под определенным наклоном из-под нее весьма отчетливо виднелись очертания грудной клетки, а если особенно постараться, то можно было увидеть и привставшие от постоянного трения о ткань розоватые соски. И, наверное, Чимин бы уже давным-давно набросился на него, наплевав на все слова врачей, но растущая в нем, набирающая день ото дня все больше силы любовь к хену заставляла его прикладывать все усилия, чтобы не провоцировать себя лишний раз. И он даже побаивался, что в какой-то момент в принципе забудет, как выглядел его обожаемый хен. Вот только ночью его ушлый мозг не упускал возможности подкинуть в его ослабленное сознание особо жаркие картинки с Юнги в главной роли, так что забыть у Чимина не получалось. Как, кажется, и скрывать от пристально прищурившегося, криво улыбающегося хена ежедневный утренний стояк. — Я сейчас умру, — запыхавшись, проговорил Юнги, покачав головой, неприятно елозя волосами по ворсистому ковру. — Ты забыл, что ли? Доктор Ким сказал, что меня беречь надо. А с тобой я только копыта откину скоро. И это мой заботливый альфа… — укоризненно пробормотал Юнги, начиная подниматься. Потому что эту песню он заводил почти каждый день уже в течение трех недель, но Чимин неизменно игнорировал все его мольбы, заставляя подниматься на ноги снова и снова после очередного падения и начинать все сначала. — Я вообще-то и пытаюсь тебя уберечь, — в который раз повторил Чимин, занимая стойку. — И не надо говорить, что ты и сам умеешь постоять за себя, — он выставил указательный палец вперед, предупреждая следующий выпад Юнги. Они слишком часто и долго спорили на эту тему, и он знал все ходы хена наперед. Идея тренировать Юнги пришла Чимину в голову где-то в конце первого месяца реабилитации омеги, когда они неторопливо прогуливались по внутреннему дворику больницы, держась за руки. Юнги все еще был заметно слаб, но по крайней мере уже относительно уверенно держался на ногах, хоть и не без помощи, а еще больше не представлял собой стейк с кровью. Врачи наблюдали за ним круглые сутки, волнуясь о том, что могли по невнимательности извлечь не все частички плода, а Чимин, практически поселившийся в больнице, следил за тем, чтобы Юнги четко соблюдал все предписания: он проверял всю еду, которую приносили омеге, заставлял его пить по восемь стаканов простой воды в день, несмотря на то, что тот просто ненавидел обычную воду, а когда хен достаточно окреп, принялся сначала совершать маленькие прогулки с ним только по его палате, потом по коридору, а затем начал выводить его на улицу. И при таком уходе у Юнги просто не оставалось никаких шансов не пойти на поправку. То, как быстро он набирал силы удивляло весь медперсонал, но доктор Ким только поглядывал на это с понимающей улыбкой и даже сделал вид, что не заметил, как сердобольные омеги из числа медбратьев разрешили Чимину ночевать в больнице в одной из свободных палат с пятницы по понедельник. В конце концов задача врача заключалась в том, чтобы его пациент как можно скорее выздоровел, и если для этого ему был нужен его истинный рядом, то на некоторые правила можно было и прикрыть глаза. Юнги, когда вновь обрел способность нормально говорить, скрывая собственное смущение от ежедневно получаемой дозы неприкрытой любви, принялся неустанно ворчать на Чимина за его чрезмерную заботу, так и норовя отослать его домой, чтобы тот наконец выспался нормально и «привел себя в порядок, потому что это мне с тобой потом по коридорам гулять и позориться! У всех альфы с иголочки одеты, и только у меня какое-то чудовище в одном и том же свитшоте семь дней в неделю». Но Чимин, который теперь едва ли спал по пять часов в сутки, только смеялся и чувствовал себя невероятно бодро, видя, что его усилия не пропадали даром. А ведь восстановление Юнги являлось отнюдь не единственной его заботой. Он действительно практически прописался в больнице и несся туда сломя голову, едва стрелка показывала ровно шесть вечера, обозначая конец его рабочего дня, чтобы остаться там на все выходные. И потому, когда по будням он все же оказывался ночью в квартире Юнги, ему становилось не по себе. Все то время, что они жили вместе, он не обращал особого внимания на тесноту жилплощади и неблагополучность района. Пока Юнги был с ним, такие вещи его совершенно не интересовали. Правда, он волновался по поводу того, что Юнги порой оставался один дома без какой-либо защиты, но успокаивал себя тем, что хен давно здесь жил и все с ним было в порядке, все же стараясь не отпускать его никуда одного. К тому же он только-только начал постепенно откладывать деньги с зарплаты и не мог сразу позволить себе съем нового жилья. Но теперь, когда беременность Юнги внезапно прервалась, ему должны были выплатить компенсацию за те месяцы, что он вынашивал ребенка. И пусть это было несколько меньше изначально оговоренной суммы, все же это был довольно внушительный капитал, который можно было пустить на первый взнос по ипотеке. Поэтому Чимин в перерывах, когда Юнги спал, а он просто сидел рядом с хеном, следя за его показателями на приборах, пытался подобрать вариант жилья, который понравился бы хену и не ободрал бы их до нитки. И он вообще-то не советовался по этому вопросу с Юнги, но почему-то теперь ему казалось, что вопрос об их совместном проживании не стоял в принципе. Потому что он бы ни за что не позволил Юнги остаться одному после всего, что произошло. В конечном итоге ему все же удалось сузить круг поиска и остановиться на трех вполне приемлемых вариантах. Вот только чтобы рассказать обо всем омеге и начать всерьез решать вопрос с жильем, необходимо было поговорить с Чонгуком и объяснить ему всю ситуацию, чтобы тому не пришло в голову заявить в агентстве, что выкидыш случился по вине самого Юнги. В целом Чимин отчего-то был почти на сто процентов уверен, что Чонгук не расстроился бы, узнав, что ребенок так и не родится. Как не расстроился и сам Чимин, который только сходил с ума из-за состояния хена, не видя больше ничего вокруг. Но как ему самому нужен был только Юнги, так и Чонгуку нужен был он, только он один без какого-то там ребенка. Чимин пришел к такому выводу не сразу, долгое время действительно удивляясь тому, как Чонгук умудрялся не проявлять абсолютно никакого интереса к тому, как протекала беременность Юнги, но в конце концов он наконец понял, что и для Чонгука ребенок всегда представлялся лишь средством достижения цели, а никак не самоцелью. Чимину от такого открытия захотелось от души заехать Чонгуку по роже, чтобы в следующий раз лучше думал головой и не втягивал в свои проблемы других людей, нисколько не заслуживших того, чтобы их внаглую использовали. И все же Чимину приходилось признавать, что и он сам поступил не лучше, когда согласился на авантюру Чонгука, и потому не имел права срываться на нем. А ведь после всего он еще и оказался больше всех в выигрыше и по большому счету должен был не бить Чонгука, а спасибо ему говорить за то, что, пусть и опосредованно, помог наконец открыть глаза и все же сделать правильный выбор, а не как обычно. Собирался с духом Чимин еще три дня, все не решаясь найти в контактах нужный номер. Чонгук до сих пор хранил гробовое молчание в отношении их развода, и Чимин чувствовал себя немного неловко от того, что снова должен был первым пойти на контакт. В общем он, конечно, понимал, что это было крайне глупо с его стороны, ведь все эти вопросы надо было так или иначе решать, и это Чонгук был не прав, пытаясь спрятаться за своей излюбленной стеной игнора от всех проблем, и все же каждый раз что-то останавливало его руку. А затем в один из дней раздраженный Юнги заявил ему, что больше не может находиться в гребаной больнице и хочет домой, и у Чимина сорвало все тормоза. Потому что ему нужно было во что бы то ни стало решить вопрос с жильем и разводом к выписке Юнги, до которой, он надеялся, оставалось не так долго. Когда Чимин все же решился позвонить, к его огромному удивлению, впервые в жизни у него не возникло ощущения, что он пытается пробиться к президенту, потому как Чонгук поднял трубку уже после третьего гудка. И Чимин, смутившись, даже не нашелся что сказать в первые секунды, потому что голос Чонгука как будто дрожал и вместо приветствия он тут же спросил, все ли в порядке с Юнги. Чимин, не поверив своим ушам, даже на всякий случай уточнил, правильно ли он услышал вопрос, ожидая, что вот тут-то Чонгук и начнет вести себя, как обычно, принимаясь злобно язвить, но тот только спокойно повторил вопрос и замолчал в ожидании ответа. Пришлось рассказать ему обо всем, и Чимин усиленно сжимал руку в кулак, заставляя себя отвлекаться и не позволяя себе вновь окунуться в те эмоции. Потому что сейчас он был нужен Юнги в стабильном, насколько это было возможно, состоянии, а не в виде сгустка вины, отчаяния и злобы. Чимин говорил долго, красочно расписывая, почему Юнги был не виноват в произошедшем, чтобы у Чонгука уж точно никаких сомнений в этом не осталось. И все же он думал, что Чонгук ему не поверит, захочет приехать и увидеть Юнги своими глазами, а может, все же и начнет требовать, чтобы никаких денег Юнги не получил. Но когда он закончил, Чонгук вдруг резко и, Чимину показалось, облегченно выдохнул, как будто все это время продолжал задерживать дыхание. Первым, что Чимин услышал, стал едва различимый шепот: «слава богу…» Его лицо продолжило стремительно вытягиваться, когда следом за этим Чонгук тихо извинился, вдруг порывисто сказав: «Я вовсе не этого хотел…» И, наверное, ему стоило внимательнее отнестись к словам своего все еще мужа, потому что слышать извинения от Чонгука, который на памяти Чимина просил прощения раз пять от силы за все время их отношений, было безумно странно. Но затем Чонгук добавил, что согласен на развод и готов в любой день, когда Чимину будет удобно, подойти к ЗАГСу. Эта новость выбила землю у Чимина из-под ног, и от внезапно накатившего счастья он позабыл обо всем на свете. О том, как подозрительно звучали все фразы Чонгука и те интонации, с которыми он их произносил, о том, что он вообще-то злился на то, что омега так долго не подавал никаких признаков жизни, хотя все решить нужно было давным-давно. Главное, что Чонгук наконец добровольно согласился, так что ни ему, ни Юнги не придется тратить свои нервы еще и проходя через круги ада бракоразводного процесса через суд. Чимин был настолько окрылен, что, пожалуй, мог бы прямо сейчас забыть Чонгуку как минимум половину из списка всех обид. Когда Чимин увидел, как округлились и заблестели глаза Юнги и как тот замер с приоткрытым ртом, увидев протянутый ему паспорт со штампом, подтверждающим развод, он был готов простить Чонгуку вообще все. А еще спустя пару недель ему все же одобрили ипотеку, поэтому к моменту, когда Юнги наконец отпустили из больницы, Чимин был полностью свободен и с документами о приобретении собственности на руках. И, казалось, все проблемы наконец остались позади и беспокоиться было не о чем, потому как теперь бонусом ко всему прочему Юнги, который все никак не мог прийти в себя и только благодарил Чимина чуть ли не каждую секунду за все, что тот сделал для него, теперь еще и открыл в себе невиданную никем прежде свою мягкую сторону и ластился к альфе всякий раз, когда ему выпадала подходящая возможность. Например, когда по вечерам Чимин сидел на диване, прикрыв глаза от усталости, и можно было улечься у него под боком, уложив голову ему на колени; или когда они где-то гуляли, и можно было держаться за руки, переплетая пальцы; или когда Чимин решал проявить себя хозяюшкой и мыл посуду, и можно было прижаться к нему со спины, крепко обвивая руками его талию. И все же Чимин, млевший от каждого прикосновения омеги, едва находя в себе силы противостоять инстинктам, призывающим весьма конкретным образом отреагировать на вновь пробуждающийся по мере восстановления Юнги черничный запах, но он не мог не думать о том, что должен сделать все, чтобы с его любимым и бесценным хеном никогда больше не повторилось подобного. Поэтому, несмотря на все протесты и крики Юнги о том, что он вообще-то знал приемы, Чимин заставлял его по вечерам отрабатывать технику самообороны. — Ладно, давай повторим еще раз. Но это последний! — безапелляционно заявил Юнги, поджимая губы. Он потел уже около часа и не был намерен продолжать свои мучения, тем более что ему действительно все еще нельзя было перенапрягаться. Правда, к чести Чимина он должен был признать, что альфа обращался с ним крайне осторожно, предотвращая любую возможность падения или даже несильного удара о мебель. И все же постановочная драка не являлась тем, чем он хотел заниматься с Чимином в вечер субботы, когда вместо этого можно было сесть и в миллионный раз пересмотреть «Звездные войны». — Договорились, хен, — кивнул Чимин. — И мы попробуем то, что я хочу! — вдруг как-то слишком радостно проговорил Юнги, отчего Чимин мгновенно насторожился. Юнги в пару шагов сократил расстояние между ними и, повернувшись спиной к Чимину, взял его свободно висевшие руки и обхватил себя ими, выбивая из альфы тяжелый выдох. — Хен, ты что делаешь?.. — такого в их программе раньше не было, и Чимин не планировал вводить в их курс подобное упражнение, боясь того, какой разрушительный эффект это могло оказать на него. Он прикрыл глаза, стыдясь того, как непроизвольно уткнулся носом Юнги в затылок и вдохнул поглубже его природный аромат, смешанный с потом. — Тренируюсь, Чимин-а… — севшим голосом ответил ему Юнги, и Чимин даже приготовился, что хен сейчас двинет ему локтями в ребра, чтобы он отпустил его. Но вместо этого Юнги чуть присел, плотно проехавшись по ногам Чимина, отчего тот тут же сильно вздрогнул, а затем, извернувшись, с силой ущипнул его за внутреннюю часть бедра, после чего тесно прижал руку к его мошонке. Чимин от неожиданности вскрикнул, резко сведя ноги и зажимая между ними ладонь Юнги, и повалился на пол, утягивая омегу за собой. Он лежал на спине, умоляя соседей снизу не слишком злиться на них и бегая глазами по потолку, пытался понять, что вообще произошло. Вот только едва он попытался вздохнуть, чтобы хоть немного прочистить сознание, как Юнги навалился на него сверху всем телом, и Чимин в принципе забыл что такое дышать. Потому что Юнги смотрел прямо на него своими почерневшими глазами, в которых читалась непоколебимая решимость, и с каждой секундой свободного пространства между ними оставалось все меньше. Чимин не был уверен, что он почувствовал, когда Юнги наконец коснулся его губ своими. Все его лицо запылало, а губы начало покалывать с такой силой, будто он никогда прежде не целовался и не знал, каково это было постепенно завладевать тем, от кого сносило крышу и плавился мозг, вытекая черной эктоплазмой через уши. Юнги целовал его настойчиво, сначала спешно сминая и покусывая мягкие губы, а затем проникая в рот языком. Он чередовал свои действия, то вылизывая рот Чимина, то обильно покрывая слюной его губы и широкую область вокруг них, не давая ему взять все в свои руки. Не то чтобы Чимин в принципе был сейчас способен вести процесс. И, пожалуй, это должно было в некоторой степени оскорбить его сущность альфы, потому что, как бы там ни было, по всем законам природы это он являлся доминирующим звеном и он должен был подминать под себя омегу, заставляя его жалобно скулить от опытных ласк. Но Чимин не думал ни о чем подобном, с головой погружаясь в свои ощущения и позволяя Юнги полностью контролировать все происходящее. То, что его омега не строил из себя принцессу на горошине, которой все были обязаны угождать, и предпочитал брать инициативу в свои руки, когда ему того хотелось, заставляло Чимина только еще больше любить его. Потому что лежать под Юнги, чувствуя на себе вес его тела, аккуратно прижимать его к себе за талию и лениво ворочать языком, подставляясь под все его касания, было запредельно хорошо, до стремительно скручивающегося в паху узла и… И Чимин не мог позволить продолжаться этому дольше, потому что в противном случае он за себя не ручался. — Ты что творишь? — пытаясь выровнять дыхание, прошептал Чимин, все же оторвавшись от Юнги, который в первые секунды смотрел на него как-то неосознанно, продолжая тянуться вперед. — Чимин-а… Сколько ты еще будешь осторожничать со мной? — опуская глаза в пол, спросил Юнги, не торопясь слезать с альфы, на груди которого было так тепло и уютно лежать. — Столько, сколько потребуется, хен, — вздохнул Чимин, сглатывая. Ну ладно, хотя бы он выяснил, что Юнги в целом тоже был не против, чтобы они перешли уже к чему-то серьезному. Вот только несмотря на это, он все еще не мог себе позволить сделать лишнее движение в сторону хена. Тот все еще был слишком хрупким, чтобы думать о чем-то подобном. — Сначала ты должен полностью восстановиться, и мы должны отнестись к этому очень внимательно, — он осторожно провел ладонью по спине Юнги. — Ты, кстати, не ушибся? Ничего не болит? Юнги медленно покачал головой, а затем снова поднял на Чимина тоскливый взгляд. — Ты меня не хочешь? — Хен… — глаза Чимина были готовы выскочить из орбит. — Скажи честно! Ты хотел бы, чтобы я выглядел, как Чонгук, да? — обиженно поджимая губы, спросил Юнги. — Как ты вообще можешь говорить о таком, когда лежишь сверху и все чувствуешь? — возмутился Чимин. Вообще-то он не хотел акцентировать на этом внимания, надеясь, что хен последует его примеру. Но раз уж разговор все равно зашел, то смысла скрывать полувставший член не было. Тем более что довольно свободные спортивные штаны его уж точно нисколько не скрывали. — Я… — Юнги сокрушенно выдохнул. — Просто ты ни разу не облапал меня и не сделал ничего такого, о чем я часто слышал от других омег. И я… Так что я подумал, что не привлекаю тебя… Это очень глупо? — Ты бы хотел, чтобы я тебя лапал? — поднял бровь Чимин, игнорируя заданный ему вопрос, потому что ведь ответ на него и так был очевиден. — Да не особо, — признался Юнги, закусывая губу. — Тогда в чем проблема? — усмехнулся Чимин, устраивая поудобнее руки на талии омеги. Черничный запах давно въелся в его мозг, уничтожая любые его попытки мыслить и действовать здраво, так что он решил, что сопротивляться этому не было смысла. Тем более когда Юнги продолжал так соблазнительно льнуть к нему, и Чимин думал, что, пожалуй, все же заслужил минутную слабость за свою обычно железную выдержку. — Видимо, ни в чем, — скривившись, пожал плечами Юнги, заглядывая Чимину в глаза. Он ведь еще миллион лет назад должен был понять, что Чимин, его прекрасный, заботливый альфа, слишком сильно уважал его, чтобы позволять себе не самые уместные действия в его сторону. И в какой-то степени это было удивительно для Юнги, который по большей части, несмотря на свою искреннюю веру в гармоничность истинной пары, в реальной жизни все равно сталкивался с тем, что партнеры занимали неравное положение. И если Чимин был готов отчасти пренебречь своими природными инстинктами ради него, то… Это, определенно, влюбляло Юнги в его альфу окончательно и бесповоротно. Как будто до этого у него еще оставались какие-то сомнения в отношении собственных чувств… — Вот и замечательно, — улыбнулся Чимин и, слегка приподнявшись, чмокнул поморщившегося Юнги в нос. — Пойдем пить чай, хен. Мы вроде еще успеваем на третий эпизод «Звездных войн».