Рукой Аури-Эля

      «Если это бремя досталось мне, значит, оно мне по плечу». Такими мыслями успокаивал себя Гелебор с тех пор, как его прежний мир обратился прахом. Видеть лежащим в руинах все, что ранее казалось вечным и незыблемым, было мучительно. Мирные паломники и горячо любимые друзья лишились жизней, а его родной брат — разума, в то время как сам паладин единственным выбрался из роковой бойни, устроенной Преданными, и оказался на отшибе Благой земли в полном одиночестве, став, возможно, последним снежным эльфом в своем роде. И злейшему врагу не пожелаешь подобной судьбы.       Боль от осознания произошедшего червем вытачивала в груди незримые кровавые рытвины, возносилась вверх по позвоночнику и с тяжестью обуха била в голову вопросом: «Отчего столь страшная участь постигла их, а не меня?» Найти ответ на него мер не смог даже спустя столетия. Ему оставалось лишь одно — покорно склониться перед святилищем Аури-Эля в полумраке Вечерней пещеры и поверить, будто ему послано не наказание, а нечто иное, что его разум попросту не в силах постичь.       Принять случившееся оказалось сложнее, нежели преодолеть все невзгоды, с коими Гелебору пришлось столкнуться. Чувство вины и неподъемное бессилие нередко подкрадывались среди ночи и будто бы затягивали на шее удавку, им самим искусно свитую из бесконечного раскаяния и усеянную, словно дерновый стебель, шипами острой печали и скорби. Она хладнокровно душила, выдавливала в уголках глаз слезы и заставляла вновь и вновь протягивать дрожащие руки к тусклому желтоватому солнцу на постаменте алтаря, заменившему ему в сырой каверне небесное светило. В такие минуты Гелебор боялся самого себя. Он опасался пойти наперекор богу, нарушить священный обет и в миг постыдной душевной слабости вероломно оставить Благую землю, которая почти как родная мать вскормила его и воспитала. Потребовалось бессчетное количество зим, прежде чем ему удалось простить себе свое спасение от лап смерти, найти мужество выбраться из бездны отчаяния и просто жить. «Если мое сердце до сих пор бьется, стало быть, так нужно».       Позднее Гелебор заметил, что время для него стало идти как-то иначе, и дело было не только в полной отрезанности от суеты внешнего мира, постоянно сотрясаемого войнами, сражениями и катаклизмами. Днем паладин мог закрыть глаза, дабы погрузиться в слова молитвы или ненадолго раствориться в короткой мантре, а после, распахнув их, заметить, как на потемневшем небе, виднеющемся через небольшой разлом в высоком своде пещеры, загораются далекие звезды. Это пугало и вместе с тем поражало, поначалу наводя на мысль о собственном помешательстве. Однако ощущение присутствия среди холодных замшелых стен могущественной и светлой силы вскоре прогнало всякие страхи.       Вера и годы медленно, шаг за шагом исцеляли израненную душу. В конце концов последний известный снежный эльф смог расправить плечи, взглянуть на прошлое совершенно другими глазами и с честью принять свою нелегкую долю. Какие бы тяжбы не ожидали его в дальнейшем, в глубине души Гелебор чувствовал: он способен выстоять несмотря ни на что. Как и подобает истинному воину и живой легенде.