Рукой Аури-Эля

      Гибель Благой земли ознаменовала конец всего. В день, когда оборвались жизни десятков невинных и рассыпались пеплом робкие чаяния, объединявшие горстку последних снежных эльфов, стало ясно, что как прежде уже не будет. Гелебор помнил кровь, въевшуюся в белую кирасу яркими рубиновыми отметинами, и изрубленные трупы на снегу; помнил ужас на дне угасающих глаз близких и боль от ран в занемевшем от усталости теле. Не мог вытравить из памяти слепящий алый пот, мешающий рассмотреть путь к спасению, беспрестанную какофонию из верещаний Преданных и предсмертных воплей их жертв, солоноватый привкус железа на губах и — над всем этим безумием — фигуру брата.       Викарий расхаживал по балкону часовни и вглядывался в даль, будто не замечая ничего вокруг. Хотя подле него сновали Преданные, готовые перегрызть глотку любому, Виртур оставался ими не тронут и выказывал какое-то жуткое, почти мертвенное спокойствие. Его походка была ровной, а движения — размеренными, что говорило об отсутствии у него ранений или хотя бы толики страха перед подобравшимися к нему вплотную слепыми тварями. Обладая непревзойденной силой и поддержкой Аури-Эля, Виртур не пытался обратить своих врагов в застывшие глыбы и не стремился избавить храм от скверны. Заперев дорожное святилище в часовне изнутри, он взирал на происходящее и бездействовал, как если бы его не тяготила горькая участь Благой земли.       Его равнодушие не поддавалось никаким разумным объяснениям. Казалось, под личиной брата скрывается кто-то чужой — бесчувственный, жестокий мер, внезапно охладевший ко всему. «Преданные что-то сделали с Виртуром. Отныне он на их стороне», — думал Гелебор, сидя позднее в Вечерней пещере и оттирая непослушными дрожащими руками с узоров брони запекшуюся красно-бурую коросту. От счастливого прошлого у него осталось лишь померкшее имя рыцаря-паладина, булава с кирасой да тлеющий осколок веры.       Известие о существовании некоего пророчества о Тирании Солнца, отраженного в самих Древних Свитках, впервые позволило взглянуть на трагедию с иной стороны. Безымянный приключенец — потрепанный дорогами немолодой нед, однажды пришедший к аскетичному убежищу Гелебора в поисках главной реликвии снежных эльфов, — сумел описать только малую часть таинственного предсказания, но явственно определил в нем ключевую роль Лука Ауриэля. Слова о том, что тьма смешается со светом, а ночь и день станут едины, вызвали у Гелебора смесь страха и гнева. Тем не менее он отнюдь не был поражен необходимостью применить против бога его же оружие. Пожалуй, он и сам смог бы додуматься до столь изощренного способа оскорбить Всевластного, если бы вознамерился предать его.       Гелебор знал об удивительных свойствах божественного оружия все. Он понимал, как в полной мере использовать мощь Лука, и умел проводить древний ритуал благословения, обращающего обычные эльфийские стрелы в серебристые солнечные, чье сияние в бою становилось связующей нитью с Ауриэлем. Потому у Гелебора были все основания полагать, что создатель пророчества владел сведениями о реликвии не хуже него. И чем больше народа прибывало к вратам безвестной долины, тем сильнее крепли догадки. Со временем сомнений не осталось: кроме особенностей Лука творцу предсказания было известно, что оружие, с момента основания Благой земли не покидавшее стен храма и сокрытое от глаз посторонних, до сих пор находится в сердце края паломников. В конце концов, рассуждал Гелебор протяжными тревожными ночами, автор пророчества должен был ненавидеть дневной свет настолько, чтобы проклясть его.       «Преданные лишились дара зрения и вместе с ним — возможности узреть солнце. Утраченная связь с Аури-Элем и гнев на Него за свою убогую судьбу побудили этих несчастных существ разорить долину, перебив всех Его последователей и захватив Внутреннее святилище, и лишить мир того, что для них более недосягаемо. Преданные подчинили себе разум Виртура и заставили его презирать день так же, как ненавидят его сами. Именно он, извращенный нашими падшими собратьями, изобрел то немыслимое пророчество!»       Это внезапное озарение расставило все на свои места. Спустя годы Гелебор понял, почему у каждого из пяти дорожных святилищ возродились в виде призраков прелаты, отчего они ждут просветленного посвященного и ради какой цели Аури-Эль миловал своего простого воина, наделив его невообразимым долголетием. «Выходит, кто-то должен достичь храма и остановить Виртура, чтобы не дать Преданным осуществить свою месть… Но кто?»       Постичь замыслы повелителя Гелебор не мог и не смел. Он был лишь покорным орудием бога, поклявшимся защищать Благую землю до последнего вздоха. Его вера едва ли слабела, как и убеждение, что Ауриэлю в доказательство преданности не нужно от него омовение рук в крови брата. И хотя во Внутреннем святилище уже не звучали, слившись в молитвенном гимне, стройные голоса, а восседающий на священном каменном троне викарий не принадлежал себе, Гелебор продолжал хранить верность своему долгу.       «Убить викария? Зачем?» — из раза в раз спрашивали искатели Лука — озадаченные, потрясенные, а иногда и разгневанные просьбой Гелебора. Паладин обыкновенно вздыхал устало и уклончиво отвечал, что родства меж ним и Виртуром больше нет, и душой не кривил. Предстань они друг перед другом, и самые громкие слова стали бы бессильны. Прежний брат, которого он знал сызмальства и до сих пор нежно любил, давно был для него мертв, а личное желание воспрепятствовать пророчеству не уступало амбициям приключенцев, грезивших о Луке Ауриэля. Однако неравенство сил в прямой схватке с Преданными неминуемо привело бы к смерти последнего стража Благой земли. И тогда оставленное им открытым дорожное святилище в пещере оказалось бы в распоряжении жестоких монстров и их могущественного приспешника.       Будучи погруженным в землю, увенчанный символом солнца покатый купол из камня не только не позволял кому бы то ни было попасть в долину, но и покинуть ее. Виртур превратил храм Ауриэля в неприступную крепость, а Благая земля перешла во власть одичалых фалмеров. Гелебор же прилагал все усилия, чтобы никто из них не вырвался во внешний мир в попытке исполнить пророчество. Он искренне приветствовал путников у порога Забытой долины и был готов без колебаний оказать должный прием каждому, кто пересекал полупрозрачную стену, вне зависимости от того, с какой из ее сторон являлся незваный гость.       Гелебор отправлял по стопам посвященных новых и новых героев, стерег мерцающие в полумраке порталы, ожидающие их возвращения в случае неудачи, и тщился надеждой на скорое восстановление последнего дорожного святилища. Он уничтожал случайно забредших в каверну Преданных, считал дни и молился. Молился, чтобы в однажды вместо пропавшего без вести путешественника ему навстречу не вышел обезумевший Виртур, сжимающий в руке Лук Ауриэля…