Рукой Аури-Эля

      Холодный белый свет лился в небольшое окно под звон затопившего дом безмолвия. От тягучего запаха благовоний кружилась голова, отчего туман бессвязных мыслей клубился сильнее, плыл и переполнял собою весь разум. Гелебор смотрел в покрасневшие глаза брата с отраженными в них слабыми, точно вылинявшими, бликами дневного солнца и не мог ни вздохнуть, ни двинуться под весом объединившего их чувства детской беспомощности. Казалось, время остановилось. В действительности же оно продолжало незаметно ускользать — свыше давно велся обратный отсчет, и разложенные у домашнего алтаря Аури-Эля пестрящие синим и оранжево-желтым горноцветы завяли, будто в напоминание об исходе, рано или поздно ожидающем каждого смертного.       Гелебор от юности своей редко думал о конце, но случайное столкновение фалмеров с небольшой группой северян закончилось резней: погиб отец, попавший в окружение со своим отрядом. Теперь, спустя месяц, в бесприютной тишине, наполненной неверием и скорбью, умирала мать.       Она лежала в своей постели слабая и бледная. На исхудавшем от недуга лице не было боли, лишь фиолетовые тени, говорящие о приближающейся кончине, но Виртур все равно не мог вынести его вида. Он прятал отчаяние во взоре под мокрыми ресницами и тенью слонялся по пустым коридорам, не похожий на самого себя, поэтому Гелебор стоял на коленях у изголовья одра в одиночестве. Погруженный в омут тоски, он не решался отпустить чуть теплую женскую руку, словно сей простой жест мог удержать умирающую на этом свете. Мать же принимала конец и ждала его, как благословения, веря, что Аури-Эль милостью своей пожелал соединить ее с любимым супругом.       Прикосновение к щеке выдернуло Гелебора из потока мыслей о грядущей неизвестности. Хотя он давно не походил на неразумного мальчишку, ладонь матери была мягкой и ласковой, как и в далеком детстве, а в потускневшем взгляде женщины по-прежнему виднелась безграничная нежность.       — Мы с отцом всегда будем незримо с вами, — произнесла она. Ее голос едва слышался и походил на шепот весеннего ветра.       Гелебор ощутил, как его душат слезы, и трогательная улыбка украсила изможденные черты матери. От нее он унаследовал сострадательность и добросердечие, а от отца — прекрасные боевые навыки и верность своему делу.       — Гелебор, ты видишь, как терзается Виртур. Поэтому я поручаю заботу о нем тебе. Что бы ни случилось и с какими бы невзгодами вам ни пришлось столкнуться в дальнейшем, не оставляй его. Любите и защищайте друг друга, как и подобает братьям.       Слышать это было мучительно. У них с Виртуром больше не было иной опоры, кроме взаимной поддержки. Лежащий на прикроватном столике свиток с похожим на кровавое пятно сургучом — покорное прошение матери членам Ордена Аури-Эля в знаменитой Благой земле принять ее сыновей — обязывал вскоре покинуть более не безопасный родной край, хотя и негласно ручался не бросить сирот на произвол судьбы в столь тревожную, смутную пору.       — Клянусь, матушка, исполнить вашу волю, — пообещал юноша, часто заморгав, чтобы не дать горько-соленым слезам сорваться вниз, и прижал холодеющие пальцы матери к губам.       Слова ее последнего поручения навсегда врезались в память вместе с до боли родным голосом и спокойными очами цвета ясного неба.       Потеря родителей изменила Виртура. Гелебор, чувствуя это, все последующие годы стремился быть для него другом, поддержкой и надежным тылом, делая все, чтобы сдержать данную матери клятву.       Однако уберечь брата от всех несчастий ему так и не удалось.