Рукой Аури-Эля

      Тонкий, подобно бумаге, лед на поверхности проруби сломался под пальцами с глухим хрустом. Блики солнца заплясали на поверхности зачерпнутой в ладони студеной воды и сверкнули вместе с небольшим снопом разлетевшихся брызг. Гелебор вытер лицо и со вздохом окинул взором берег озера, омытый золотистым светом. Несмотря на извечное одиночество, он был счастлив встретить наступающий день в долине.       Холод не был страшен Гелебору, но от утренней молитвы ему становилось теплее. Грани изогнутых лепестков старого алтаря во Внутреннем святилище откликались вспышкой мягкого света каждый раз, когда Гелебор протягивал к нему руки. Видавшая реки крови Благая земля покоилась в священном сне, и ее последнему стражу приходилось оберегать его, несмотря ни на что. Обращение же к богу и его благословение наделяли силой, унимали тревоги и наполняли надеждой.       Потемневшая от времени и иссеченная следами битв кираса всегда садилась как влитая. За десятки веков она не раз спасала своего владельца от смертельных ран и тяжелых увечий, став для него почти второй кожей. Узоры на ней местами стерлись или потеряли цвет, но не перестали напоминать, почему Гелебор изо дня в день облачался в броню. «Каждое деяние оставляет свой отпечаток в бесконечном круговороте жизни и смерти», — говорили то беспрерывные узлы трилистников на поножах, то перекрестья изогнутых линий и петельки над бордовым поясом. Обозначенные ими духовный путь и сама миссия рыцаря-паладина не были напрасны, даже когда все, чем жили и дышали праведные снежные эльфы, покрылось коростой времени.       Ранний патруль, как и многие столетия назад, неизменно завершался у ног статуи Ауриэля во дворе храма. В прошлом в рейдах участвовало несколько паладинов, а у парадного входа по стойке смирно стоял караул. Теперь на воспоминания о фалмерах наводили только свежие следы какого-то Преданного на серебристом снегу. Обычно те не смели пересекать мост и подступать к вратам настолько близко — то ли чувствовали особую атмосферу сакрального места, то ли не желали связываться с его защитником, беспощадным в бою. Последнее казалось Гелебору маловероятным — Преданные не привыкли мириться с существованием кого-то, кто отличен от них. В итоге из-за мыслей об этом скромный завтрак — пара запеченных в углях птичьих яиц, добытых со склонов гор, — остался нетронутым, хотя в Вечерней пещере баловать себя подобными изысками не доводилось.       Купол святилища на балконе часовни Ауриэля ближе к полудню покрылся снежной пылью. Вскоре ветер усилился, сделался резким и колючим, и небеса окончательно затянули тяжелые тучи. За несколько часов ненастья единственным событием стал отколовшийся от края обрушенного потолка кусок камня. В прошлый раз один такой обломок доставил немало хлопот, нарушив сон одного из обращенных в лед фалмеров-вампиров, оставшихся во Внутреннем святилище с момента гибели Виртура. Однако Гелебор, разглядывая руины — мемориал минувшим дням славы Благой земли, — просил Всевластного лишь о том, чтобы время пощадило стены святыни.       Скромный обед соединил в себе забытый завтрак, небольшой кусок поджаренной на костре оленины и пару горстей снежных ягод. После трапезы нередко клонило в сон, но Гелебор привык отгонять упрямое желание предаться отдыху. Сменить его на посту было некому, поэтому он продолжал стеречь дорожное святилище до тех пор, пока ноги не деревенели от усталости, а суставы не начинали отзываться ноющей болью. Груз минувших тысячелетий давил на плечи и пригибал к земле, поэтому к вечеру старые раны ощущались особенно сильно. Гелебор чувствовал, что его непомерно великий возраст оборачивается против него. Вопреки этому, искать смерти ему не хотелось. В конце концов, имелась вероятность, что другие не изменившиеся снежные эльфы до сих пор живут где-то и уже ищут Забытую долину и что вечером сюда придет Довакин за благословением для своих эльфийских стрел…       Лишь когда на землю опустились сумерки и последний луч догорающего заката на западе скрылся за чернеющей грядой гор, Гелебору стало ясно, что никто сегодня к нему уже не явится — разве что Преданные. Те давно прознали о соседствующем с ними чужаке, оттого и отправили на разведку соплеменника. Гелебор понимал, что его возможная схватка на часовенном балконе с несколькими противниками рискует закончиться поражением, а драка в просторных помещениях храма может вызвать обрушение потолка. Он со смирением относился к судьбе: если провидением предначертано все-таки пасть от рук Преданных или закончить свой путь под обломками храмового свода — страха перед смертью он не испытывал, ибо вступать в схватку с ней ему доводилось слишком часто.       Вечерний обход в сопровождении полумглы всегда требовал предельной осторожности. Преданные традиционно предпочитали темноту, а в горах в это время часто можно было услышать утробный рык вышедшего на охоту саблезубого тигра или отдаленный рев снежного тролля. «Свет Аури-Эля защитит меня», — каждый раз думал Гелебор, когда до него доносилось эхо звериных голосов, и усмехался, по-светлому завидуя тем, кому на склоне лет посчастливилось тихо умереть в теплой постели в окружении любящей семьи. Принимая свою оторванность от жизни простых смертных, он часто представлял себе, что душа его, принадлежащая Благой земле, останется здесь навечно, подобно душам прелатов, и продолжит блуждать по тропам посвященных, даже когда древнее тело обратится в прах.       Но до того насущные проблемы, такие как иссякающие запасы мяса, волновали Гелебора сильнее — силки для охоты на оленя были его главной задачей на завтра. Вдобавок Преданные повадились рвать путы и красть добычу. Однако паладин был только рад столкнуться с этим открытием — нагловатая хитрость стоила его сородичам долгого пути развития. Потому ночному отдыху неизменно предшествовало долгое моление — не за себя, но за них. А после — умывание и чуткий, восприимчивый к малейшему шороху сон, подчас лишенный видений или сотканный из блеклых лоскутов воспоминаний.       Массер и Секунда незаметно скользили по чистой небесной тверди, усеянной мириадами звезд. Новый денек обещал выдаться славным…