Рукой Аури-Эля

      Путь посвященных — испытание для сильнейших. Ступив однажды на тропу просветления, идущий обязуется возобладать над своими слабостями и завершить путешествие. Это суровое правило Гелебор усвоил с первых дней пребывания в Благой земле. Паломник, под тяжестью грехов поддавшийся искушению бросить наполненный кувшин или повернуть назад, обрекал себя на горькую хулу. Жизнь в тени тех, чья вера незыблема, — вот плата за пустозвонное бахвальство.       В Вечернем переходе всегда захватывало дух. Гигантские светящиеся грибы, прозрачные бирюзовые озера и водопады, стайки пугливых оленей с фосфорическим сиянием их пятнистых шкурок и причудливые цветы, способные прятать нежные пурпурные бутоны в полые стебли, пленяли своей дивной красотой. Однако во мраке подземелий смотреть лучше под ноги — продолжать идти невозможно, если из голени торчит сломанная кость, а где-то поблизости рыщет саблезубый тигр.       Хотя травмы в самом начале паломничества возникали нередко, они были не худшим, что могло приключиться в дороге. Путешествие по долине к следующим дорожным святилищам подчас требовало жертвы сном. Отдых на земле и камнях едва ли наполнял бодростью, поэтому посвященные двигались дальше, оставляя за собой безнадежно испорченную обувь, выброшенные в надежде облегчить ношу пожитки и стелющийся по снегу бледно-алый след от стертых в кровь стоп. Тех, кто изнемог окончательно, паладины находили иногда без сознания, а чаще — бесцельно слоняющимися по округе с потухшими глазами. Было жутко видеть в них, словно в мутном зеркале, свое отражение, а невнятное бормотание в ответ на простые вопросы пугало не на шутку. По крайней мере, с отставшими удавалось совладать без большого труда, в отличие от тех, кто настолько проникался стремлением достичь Внутреннего святилища, что впадал в бред и цеплялся скрюченными пальцами за давно порожний свой сосуд до последнего.       Мороки с несчастными полубезумцами было немало. Сложнее приходилось только с путниками в Ледяном ущелье. Поскользнувшись на неровном узком выступе, те предпочитали рискнуть головой, нежели выпустить из рук кувшин. Меров, вовремя выуженных с затопленного дна расселины, долго трясло от пережитого ужаса — падение со столь огромной высоты редко кого щадило. Для них в лучшем случае все заканчивалось безысходными рыданиями, а в худшем — самоубийственными попытками вернуть свою главную ценность, пропавшую где-то на глубине.       Гелебор не счел бы, скольких сумасбродов пришлось защищать от них самих, но он хранил в памяти каждого верующего, сумевшего взойти к вратам Внутреннего святилища и тем самым доказать преданность Аури-Элю. И лишь однажды торжество прикосновения к небу обернулось жестокой издевкой судьбы. В решающий момент нога счастливого пилигрима зацепилась за одну из последних ступеней храмовой лестницы. Всего миг — и сокровенный кувшин выскользнул из ослабших рук, после чего, сделав полукруг на боку, с насмешливым звенящим стуком поскакал вниз.       Едва расплескались последние капли священной воды, как блаженная улыбка на изможденном лице путника сменилась гримасой ужаса и оглушающую тишину пронзил негромкий возглас. Напрасны были попытки мера собрать в ладони драгоценную влагу, превращающуюся на зимнем ветру в тончайший лед. Тщетно он умолял глухие врата разверзнуться перед ним и орошал слезами постамент Аури-Элевой статуи, вопрошая без умолку, за какие провинности ему послано сие наказание. Ярость, опустошенность, сулимый позор и искреннее непонимание — должно быть, именно они заставили посвященного разразиться исступленным хохотом, когда рыдать не осталось сил. Казалось, еще немного — и отчаяние непременно убьет его.       Благая земля судила с бесстрастием. Недостойные богомольцы жили в тени праведников, обреченные раскаиваться в своем презренном тщедушии до конца дней. Только снисхождение старого викария, отложившего церемонии ради простых слов утешения, помогло горемыке оправиться от потрясения. Время лечит, однако трудно остаться собой, если судьба швырнула лицом в грязь и искать сострадания не у кого. Юный Гелебор запомнил этот случай. И проявленную мудрецом доброту — прежде всего.       Благая земля судила…