Талое солнце

Grian leáite

      Галф пробует понять, что могут означать слова, которые он видит при въезде на главный двор, но ничего складного не приходит на ум. — Что это значит?       Его супруг открывает дверцу кареты и спускается на землю, демонстративно подавая ему руку, которую Галф, конечно же, не принимает. Мью хмыкает на его отказ, отвечая с долей гордости в голосе: — Талое солнце. — Талое солнце? — Да. Именно так называется это место.       Оказавшись на твердой земле, Галф разминает затёкшие мускулы и с любопытством озирается на окрестности: — А на каком это языке? — На ирландском. — Почему? — Что «почему»? — Почему на ирландском? И почему именно так?       Мью щурится и загадочно улыбается: — Ещё поймёшь. Не все сразу, Галф, — Мью на миг касается горячей ладонью его плеча, — не все сразу.       Конечно, прикосновение мыслится Галфу случайным, но от него не ускальзывает то, с какой быстротой Мью успевает отдернуть руку, словно бы от раскаленного угля… И это, пусть совсем чуть-чуть, но задевает.       Галф все понимает. Рассчитывать ему не на что. И, наверное, следовало бы поблагодарить Мью за то, что не дал ему запятнать часть семьи таким позором… Да, слухов было немало. Но положение в обществе и состояние сыграли свою роль: для публики была состряпана сырая, но вполне себе приемлемая легенда про внезапно вспыхнувшие чувства этих двоих, Джеймса же чуть ли не в святые прочат: ведь он не стал вставать на пути двух влюбленных сердец. На том и порешили.       Галф не может не думать о Грейс: успокаивает лишь то, что мать Джеймса — пусть и без титула, но истинная благородная леди, которая великодушно взяла на себя заботу о бедной девочке. И Галф, давно заметив, как начинают сиять глаза сестры при виде одного молодого человека, вынужден был уступить. Хотя Мью и готов был дать ей кров, но Галфу даже как-то спокойнее оттого, что сестра не будет видеть этого ежедневного фарса. — Приехали! Не зря все утро баранину тушила!       Из настоящего особняка, расположенного посреди красивого сада, к ним навстречу выходит дородная рыжеволосая женщина средних лет. По ее наряду Галф догадывается: кухарка. В тот момент, он и не подозревал, какое узкое имел представление об ее полномочиях в этом доме. — Здравствуй, Аерин, — при виде этого веснушчатого лица Мью расплывается в улыбке. — Как здесь всё? В полном порядке? — Обижаете, хозяин, — деловито усмехается Аерин, — у меня здесь все вот где! — Галф не может сдержать улыбки, когда эта рыжеволосая поднимает вверх крепко сжатый кулак. — Даже не сомневаюсь, — Мью кивком указывает ей на Галфа. — Это Галф. Теперь он здесь такой же хозяин, как и я.       Галфа поражают как минимум две вещи: почему Мью представляет его кухарке по имени, как равного ей, и почему называет его хозяином? Что это? Издёвка? Где именно следует ждать подвоха? — Ох, ну и щуплый цыпленок! Да его откармливать надо с неделю, иначе раздавите в первую же ночь!       Внутреннему возмущению Галфа нет предела! Да что ж это такое?! Пусть он беден, пусть этот брак с ним заключили из жалости и чувства вины… Но он — дворянин. И никто не смеет проявлять к нему неуважения.       И хуже всего, что его новоявленный супруг даже не пытается оговорить это нахальство. Судя по его ухмылке, оно его явно забавляет.       Боднув обоих взглядом, как можно холоднее, Галф обращается к Мью: — Вы всем слугам в доме прощаете подобные вольности?       Аерин прыскает со смеху и скрывается в дверном проёме, а с лица Мью, словно бы приливом, смывает веселье. Глаза его темнеют, лицо сейчас — в каких-то дюймах от лица Галфа: — Да будет тебе известно, эти люди — не просто мои слуги. Они заслужили моё доверие и уважение. Тебе же до этого пока что — как до солнца.       К нему разворачиваются спиной и, не приглашая проследовать за ним, заходят в дом.       Галфу показывают его комнату, которая оказывается чуть проще по обстановке той, что была предоставлена ему в доме Барбуров. Пожалуй, лишь кровать превосходит по размерам прошлую. Юношу успокаивает лишь то, что Мью, кажется, занимает совсем другие покои, хотя и расположенные в том же крыле дома.       Но кто его знает, что там на уме у этого напыщенного индюка? Быть может, он пожелает поиметь хоть какое-то удовольствие с этого брака?       Ужин подают на длинный дубовый стол. Блюд на нем хватило бы, чтобы накормить десятерых. — Что пустую ложку ко рту подносишь? Почти сутки ведь во рту не бывало крошки. Не нравится стряпня Аерин? — Нравится. Благодарю. — Так в чем же дело? — Боюсь, не достоин сей пищи Богов. Ведь до нее мне тоже как до солнца, верно?       Раздается звон резко отставленной посуды, Мью выбирается из-за стола: — Ну что ж. Время позднее. Пора и в спальню, верно? — вновь эта ухмылка и хитрые искры в прищуренном взгляде. — В конце концов, первую брачную ночь ещё никто не отменял.       Глаза Галфа округляются от неподдельного страха. Мью добавляет: — Не бойся. Постараюсь не раздавить тебя.       Галф обреченно вздыхает и тоже покидает стол: — Да. Понимаю… Я перед вами в неоплатном долгу.       Мью качает головой и, развернувшись к лестнице, бросает через плечо: — Иди к себе. Завтра разбужу засветло.       Выдохнув, — Мью явно не намерен проводить эту ночь с ним, — Галф успевает спросить его: — Зачем? Мы куда-то поедем?       Его не удостаивают ответом.       Зато позади раздается голос Аерин: — У нас в Ирландии говорят: три вещи, которые никогда не видно, — это острие лезвия, ветер и любовь.       Галф делает вид, что пропускает ее слова мимо ушей. Но и под утро они нет-нет, да и мелькнут в его мыслях.