Талое солнце

Wish you were my feeling that went out with a storm. Wish you were the air that feeds the fire… Ocean of hunger, Psychotica.

— Аерин, а что значит «is tú mo rogha milis»? — Что вдруг так вам знать понадобилось? — Хочу понять. — Кто сказал — у того и спросите.       От досады сводит скулы: долго ещё эта женщина будет сердиться на него? Будто бы не видела, что места себе не находил все эти дни.       Мью был неосторожен, когда так опрометчиво прошептал ему, якобы забывшемуся сном, те красивые слова на ирландском. Как бы ни был Галф пьян, с непривычки не зная меры хмельному, но он запомнил их и запомнил то едва ощутимое касание губ мужа. Впрочем, последний на утро и виду не подал, что что-то не так. — Готов?       Когда Галф выходит во двор, Мью ожидает его, одетый не для езды верхом. — Пешком пойдем? — Утомился? Могу и не брать тебя с собой. Хотя, какой смысл? Ты ведь спрашивать не будешь, в случае чего.       В любой другой день Галф бы пожал плечами и просто ретировался. Но сегодня у него есть личная миссия: он должен выяснить, что ему сказал Мью… Может, ничего такого важного, но юная голова и юное сердце успели всего себе навоображать. — Нет, я полон сил. — Тогда — в путь.       Идут пыльными деревенскими дорогами, хотя Мью, оглядев неба, замечает вслух, что дождя сегодня не миновать, и потому им лучше поторопиться.       Это он шутит?       Галф вновь едва ли поспевает за размашистыми шагами мужа, совсем как в тот день, когда они ходили за Кифом. — А куда мы всё-таки идём?       Мью хмурит брови: — Молодость всегда так спешит.       Можно было и не спрашивать.       Галфу удается сравняться с ним только тогда, когда Мью сворачивает с дороги к пролеску, за редкими деревьями которого видны просветы. — Что значат те слова на ирландском?       Мью резко обрывает шаг, а его муж получает возможность перевести дух. — Какие слова? — Вы мне ночью сказали, — Галф старается сохранить невозмутимость. — Ночью? Тебе напомнить, что мы проводим ночи в разных комнатах? Приснилось? Ничего. Бывает. — Да бросьте уже это ребячество! Я о той ночи в Морпете, когда… когда я перебрал в доме того Гаррета.       Брови Мью изгибаются подобно тому, как изгибается в усмешке его рот: — Ну, тогда — вне всяких сомнений — речь идёт о сне. — Is tú mo rogha milis. Что это значит?       Кажется, Мью поражен: Галф не только с точностью воспроизводит слова, но и смотрит прямо ему в глаза, а не по привычке устремляет их в землю, если ситуация для него слишком волнительна. — Так что? Не скажете? — Отчего же. Скажу. — И?       Мью склоняет к нему голову и шепчет на ухо: — Ну и бедовый же муженёк мне достался.       Скулы сводит от ещё большей досады: по выражению лица Мью невозможно сказать, правда это или он только что выдумал их, чтобы подразнить наивного мальчика. — Зачем только спросил… — вслух сетует на свою опрометчивость Галф. — Смею надеяться, я удовлетворил твое любопытство?       Галф отводит взгляд в сторону: — Более чем. — Вот и славно. Продолжим путь.       Галф не ошибся: за деревьями их ждёт небольшая поляна, в центре которой находятся пять растущих полукругом деревьев. Даже издалека он узнает в них три ясеня, орешник и яблоню. Подойдя ближе, Галф замечает несколько крупных камней. — Что это за место?       Поперву Мью словно не слышит: преклонив колено, он лбом касается одного из камней, затем осеняет себя крестным знаменем и поочередно прикладывает ладонь к каждому дереву. — Это особенное для меня место. Мой отец привез эти деревья из Ирландии, откуда была родом моя мать, ещё до моего рождения посадил их здесь. — Ваша мать — ирландка? — Была. Она умерла, когда мне было шестнадцать.       У Галфа начинает дрожать верхняя губа: — Я тоже лишился матери в таком возрасте. Отец не прожил без нее и двух лет.       Мью коротко кивает. Какое-то время они молчат и слушают, ветер играет листьями и травой. — А ваш… Ваш отец? Он жив? — Галф… Сдается мне, на сегодня достаточно твоих вопросов. Тебе так не кажется? — Простите… Вспомнил вдруг ту нашу жизнь с Грейс на Шетландских островах… — Так, выходит, ты какое-то время был главой семьи? — Грейс старше, но я же мужчина. Разве могло быть иначе?       Мью улыбается такой непосредственности. — А твои родители? Они шотландцы? — Нет. Наши предки когда-то получили землю на островах от короля Англии. Мои родители родом отсюда. — А твой дом? Кто сейчас живёт там? — Брат моего отца с семьёй. — Вот как? Хорошенькое дельце. Сплавили племянников в Англию, а сами чувствуют себя хозяевами в их доме. — Господин Тончививат… Я не берусь судить вашу семью. И вы мою не судите. Прошу вас. — Твоя семья теперь здесь, Галф. В Талом солнце. Грейс, если захочет, может переехать сюда, поближе к брату, в любое время.       Мью произносит это так тепло и обнадеживающе, что Галф на пару мгновений теряется — Вот почему вы так привязаны к этим людям? И поэтому помогаете им. — Этих людей, Галф, лишают самого дорогого, что у них есть. Их земли. Для ирландца лишиться своей земли — все равно что лишиться матери. Видишь эти камни? — Галф кивает. — Когда-то они были частью древнего замка, который принадлежал семье моей матери. Под одним из них — горсть ирландской земли. До прихода к власти Кромвеля Ирландия процветала. Изумрудный остров был настоящим раем на земле. — Хотел бы я побывать на этом Изумрудном острове.       Галф произносит это совсем непреднамеренно, он так впечатлён тем, что Мью позволяет ему узнать о себе чуточку больше, ему кажется, что это сближает их.       Мью что-то шепчет на ирландском, словно бы разговаривает с деревьями. Затем, к полнейшему изумлению Галфа, берет его руки в свои немногим выше запястий: — Я знаю, как сильно тебя всё ещё тревожит мое прошлое. — Госп… — Не перебивай меня. — Простите. — Эти пять деревьев — священны для ирландцев. Мы с тобой в особенном, сакральном месте, Галф. Именно здесь я хочу дать тебе клятву.       У Галфа сердце ухает в колени. — Я клянусь заботиться о тебе, Галф, беречь тебя, уважать и почитать как Богом данного мне супруга. До конца моих дней.       Мью замолкает, все ещё храня на себе взгляд Галфа. Последний делает глубокий вдох и разворачивает руки так, чтобы тоже держаться за мужа выше запястий. — Я клянусь заботиться о тебе, Мью, беречь тебя, уважать и почитать как Богом данного мне супруга. До конца моих дней.       Оба знают: есть ещё что-то, невысказанное, не обретшее четкие очертания, но, быть может, просто не пришло время?       Мью все ещё держит его руки. Взгляды неподвижно застыли на лицах друг друга.       А небо все ниже и ниже, все ближе и ближе к ним. — Чем же нам скрепить эти клятвы, Галф? — Я не знаю… в моем детстве мы скрепляли их кровью.       Мью до опасной близости сокращает расстояние между их лицами: — Кровью? Но у меня нет с собой ножа. Быть может, у тебя он есть?       Галф еле уловимо шелестит губами: — Нет… — Что же нам делать, Галф? Как быть?       Он и имя-то свое сейчас забудет… а Мью хочет выпытать у него ответ.       Глаза Галфа — две темные вишни. Мью освобождает левую руку мужа, ладонь его так знакомо касается нежной щеки с песчаным отливом. Галф непроизвольно ластится к ней, льнет, будто стараясь получить больше ее тепла. Мью кончиками пальцев перебирает эту нежность, затем его губы бережно, как и было обещано, накрывают другие, со всем юным пылом и робостью одновременно вверяющие себя этой сладкой близости. Вкус железа — Галф по неопытности задевает, прокусывая, губу мужа. И что-то влажное — из глаз по щеке.       От счастья.       И от стыда. — Всё хорошо, Галф, — Мью слизывает кровь с губы, улыбается. — Теперь наши клятвы точно тверды.       Голос хрипит, обнажая нервы. Мью притягивает к себе мужа, с довольной улыбкой уткнувшегося лицом ему в грудь.       Небо, роняя первые прохладные капли, вот-вот упадет им на головы. И пока Галф уютно устроился в тепле его объятий, Мью поднимает лицо, подставляя его тихому дождю.       И долго-долго смотрит в это серое небесное полотно, шевеля что-то губами.