Талое солнце

— Мью! Ты почему на мороз в одной рубахе вышел? — Уйди в дом. Дай мне побыть здесь одному. — Мью… Что ты… Зачем гонишь меня? — Найди себе занятие! Оставь меня, сказал же. — Мью…       На свой страх идёт к мужу, накидывает на плечи кейп. Тот будто не замечает заботы, стоит и смотрит, взгляд бродит по двору, по дому, мимоходом скользит по растревоженному лицу Галфа. — Мью, поговори со мной, прошу тебя.       Ладонь мальчика осторожно касается плеча. Мью не сдергивает ее, но только накрывает своей и медленно освобождает себя от этого живого тепла: — Да, пожалуй, ты прав… Незачем тянуть. Пойдём.       Двадцать шагов. Галфу они кажутся вечностью.       Внутри гостиной с камином по-утреннему тепло и тихо. На кушетке все ещё лежит смятым плед, которым пытался согреться Галф в холодной ночи.       Мью стоит к нему профилем… Как постарел его молодой муж! Яркие глаза провалились в ореол черноты, скулы — будто высечены из слоновой кости. Адамово яблоко нервно дёргается при частом сглатывании.       Мью волнуется. Галф с самого дня их разлуки предчувствовал надвигающуюся беду. — Галф, собери свои вещи. Я распоряжусь. Завтра рано утром ты должен покинуть Талое солнце. — Почему?.. Что ты такое говоришь, Мью? — Галф, — Мью старательно избегает встречи глазами, но пораженный его словами муж встаёт так близко, что тот тяжело дышит ему в лицо. — Не заставляй меня повторять дважды. Завтра ты уезжаешь. Больше… — как ни старается, не может скрыть дрожащего голоса, — больше мы не увидимся.       Знаешь ли ты, Мью, каково быть живым мертвецом? Изломанной твоими словами куклой? — Что произошло, Мью… Зачем ты пугаешь меня такими словами?       Галф пытается сохранить остатки самообладания. Но муж все дальше и дальше от него. — Что произошло?.. Мы… Мы неправильно начали эту жизнь… жизнь вместе. И, наверное… Это просто справедливая расплата.       Почти не дыша, Мью находит в себе силы посмотреть мужу в глаза: — Ты свободен, Галф. Через пару дней ты вернёшься домой… — Я дома. — Нет, Галф… — Но ты сам говорил мне об этом, разве забыл? Забыл, как там, возле пяти священных деревьев, давал клятву беречь меня, быть со мной до конца своих дней?! Забыл?! — Не забыл, Галф, ничего я не забыл… Но мы не можем больше быть вместе. Я… — глаза отчаянно мечутся по бледному личику Галфа, глаза ищут пристанища, — я был с другим. Не сумел сохранить тебе верность. Думал, смогу найти в тебе утешение, забыть его… Но я ошибся, Галф. Ты… Ты всего лишь временный человек в моей судьбе, как и я — в твоей.       Галфу кажется, что стены гостиной сейчас рухнут прахом. А вместе с ними и шатающийся на глиняных ногах Мью.       Галф не верит ему.       Ни единому слову. — Что ты говоришь такое?.. Нет, — Галф как умалишённый трясет головой, — нет, нет, нет! Это… Это не мой Мью… Мой милый Мью никогда так не поступит со мной. — Уже поступил, — а голос всё слабее-слабее, вот-вот превратится в звон тихого колокольчика. — Ты обманулся, Галф… обманулся во мне. — Нет, это не мой Мью, — твердит свое Галф. — Если… Если злые эльфы похитили моего мужа и не отдают… То возьмите все, что есть у меня, возьмите… только верните мне моего Мью! — Галф!.. — так громко и отчаянно, что на мгновенье лишает слуха. — Галф, я понимаю твои волнения. Я очень богатый человек. Ни ты, ни твоя сестра никогда ни в чем не будете нуждаться. У вас будет свой собственный дом, вам не придется зависеть от воли ваших родных. Я… Я щедро вознагражу тебя за причинённые страдания. — Не требую награды.       Все повторяется. Галф возвращает Мью его же слова. Сказанные в тот час по полудню, в день их первой встречи, в том лесу под небосводом с палящим солнцем, где сильные руки освобождали его из капкана.       Галф уже тогда знал, предчувствовал, в какую угодил западню.       Мью совсем плох. Ни следа от былого мужества. — Милый мой, ты только скажи, что тебя так тревожит… Я всё приму, все пойму, только правду скажи, не нужно делать мне больнее, выдумывая измены… Не поверю я в это, нет, Мью, не поверю. — Придется. — Мью…       Глотая слезы, тянется к ни живому, ни мёртвому мужу. Тот отпрянет к стене, что ошпаренный.       А в опустошенных глазах одно: прикоснёшься — умру. — Собирайся. Может, с вечера удастся тебя отправить.       Все той же стариковский походкой покидает гостиную, оставляя Галфа наедине с разломленным пополам сердцем.

***

— Мью, открой! Я не уйду! Открой! Умоляю!..       Уже с чертову дюжину минут его кулаки в кровь сбивают кожу на костяшках, беспрестанно колотя в дверь комнаты мужа. — Ну, пожалуйста!.. — совсем охрипшим, давящимся голосом Галф умоляет позволить ему войти…       Он просто хочет увидеть эти глаза и услышать, как своим собственным голосом Мью скажет ему: «Ты мне постылым стал, ты мне больше не нужен».       В голове железным молотом отбивает лишь одно «Почему?.. Почему все так переменилось с той волшебной ночи? Разве им плохо было рядом? Разве он чем-то огорчил своего Мью? Почему его не удостоили ни доброго прощального слова, ни последнего теплого взгляда?». — Открой… Умоляю… — мальчик буквально сползает вдоль закрытой двери, оказавшись сейчас на коленях перед ней. — Умоляю тебя… — голос его окончательно осип, Галф захлебывается слюной и слезами. — Ум-мол-ля-ю-ю… Сж-жаль-ль-ся-я…       Уже и сил, казалось, не осталось на эти мольбы… А он все просит и просит открыть ему. — Господин, что вы, не надо, зачем так убиваетесь, — прибежавшая на истошные крики Галфа Аерин по-матерински, со спины, обнимает задыхающегося в истерике мальчика. Наконец, тот затихает, обхватив руками грудь и почти что склонившись лицом до пола. Внутри все стянуло вожжами, да так, что вот-вот легкие взорвутся от нехватки кислорода. — Прекрати это, Галф.       Дверь со скрипом приотворяется, и сейчас перед корчащимся от внутренней боли мальчиком стоит его муж. — Доволен?! Изверг! — в гневе бросает ему Аерин, так же как и Галф, так же, как и все в доме, не понимающая мотивов его поступков. — Совсем измучил ребенка и стоишь, как ни в чем ни бывало! — Возьми себя в руки, Галф, — Мью словно не замечает укоров Аерин. — Что ты тут устроил? К чему эта глупая истерика? — взгляд Мью так суров, что исходящий от него лед Галф чувствует, даже не поднимая лица от пола.       Шатаясь, Галф встаёт на ноги.       Смотрит в упор. — Я люблю тебя.       Слышится тихий возглас. Мью закрывает глаза, сглатывает, а затем, развернувшись к двери, шепчет «тем хуже для тебя» и гулко захлопывает ее за собой.       Опешившая от увиденного и услышанного Аерин погладит мальчика по руке: — Ложитесь спать, господин, авось к утру и он одумается.       Галф кивает. Но едва ли шаги Аерин перестанут быть слышны, он в потёмках выбирается из дому. — Киф…       Уткнувшись носом в своего «возлюбленного», в ту самую подпалину бабочкой на крупе, стоит так какое-то время, опять глотая горькие слёзы. Затем, утерев глаза рукавом, выводит коня наружу, седлает, и, пришпорив ногой, шепчет в мохнатое ухо: — Скачи, что есть мочи, Киф… Затопчи мое горе!..       Копыта тонут в снегу, в кромешной тьме конь мчится почти вслепую. Галф поднимает взор к небесному своду: даже луны не видно, только мёртвые звёзды… мёртвые, как глаза его любимого мужа.       Что же ты Мью… Что же как люто со мной поступаешь… Руки твои вознесли меня к Раю, эти же руки бросили в пропасть…       Громкое ржание, Киф встаёт на дыбы.       Слишком поздно.       Вместе с Галфом проваливается в полынью того самого озера, где Мью впервые ладонью коснулся его щеки.       И сердца.       И сам сейчас это сердце вырвал из слабой груди.       Галфу больно, холодно и страшно. Из последних сил выбирается из воды и тянет за уздцы Кифа. Конь напуган, бьёт по воде копытами, тащит обоих на дно.       Десятки огней вдалеке.       Голоса.       Среди них, сквозь покидающее его сознание, Галф услышит один, самый родной и нужный: — Глупый мой мальчик, куда тебя понесло!..       Какие-то тени, плач, рук касание.       Только на третьи сутки откроет глаза. Тепло. Он в своей постели, а над ним стоит Аерин: — Слава Небесам, очнулся!       Галф привстает — в затылке словно в колокола бьют. — Где мой муж, Аерин?       Молчит. Только взгляд отводит. — Аерин, скажи… лучше уж ты, чем от других узнаю. Он… Он видеть меня не желает? — Не желал бы — не сидел бы в ту ночь возле вашей постели, не держал бы до рассвета за руку. Не целовал бы ее и прощения бы не вымаливал без умолку. — Ту?.. — Галф и верит и не верит, сердце замирает от услышанного. — Сколько же я лежал здесь? — Почти три ночи. Коня вашего тоже кое-как выходили.       Галф стыдно: чуть не угробил животное. — А сейчас… Сейчас где он? Где мой муж?       По усыпанным веснушками щекам стекают слёзы: — Под стражей. — Как это?.. За что?.. — Ему два дня дали попрощаться здесь со всем… со всеми. Знали, что не сбежит. Некуда ему бежать, господин. А то, что вас гнал от себя, так только потому, что не хотел, чтобы вы видели, как его со связанными руками увозят.       Все внутри рвется на части. Галфу опять не хватает воздуха: — Что ты говоришь такое?! За что его могли взять под стражу?! Разве он преступник какой?! — За убийство… того белокурого дьявола и невесты его.       Галф до крови под веками жмурится, рот искажается болью, он знает: если вину Мью докажут в суде, исход один: смерть на виселице.