Талое солнце

— Вы Грейс привезли, да? А где она? Понимаю… Ее проживание в вашем доме может отразиться на репутации семьи… Она же родная сестра мужа преступника. — Грейс ухаживает за моей немного приболевшей матерью. Будет здесь, как только сможет. Я приехал, чтобы помочь, Галф.       До конца не веря в услышанное, Галф спохватывается, что все ещё держит гостя возле дверей: — Проходите, пожалуйста. Сейчас Аерин приготовит что-нибудь, я пока попрошу принести вам чай… — Галф, это все подождёт. Присядем?       Растерянно кивает в ответ, жестом приглашая занять место в кресле возле камина.       Джеймс всё так же статен и хорош собой. Галф невольно воскрешает в памяти тот праздник в его доме в честь их помолвки, вечер, где он второй раз в жизни увидел Мью. Ту ночь, что навсегда изменила его жизнь… То утро, когда решилась его судьба. — Как я понимаю, дела совсем плохи, Галф?       А что скрывать? Каковы бы ни были намерения Барбура, хуже, чем есть, уже не будет. — Никто даже защищать не берется… Сколько бы я ни предлагал заплатить. Состоянием моего мужа я не могу распоряжаться, но у меня есть своя доля в Талом солнце… Я готов хоть до конца жизни отдавать с нее доходы, лишь бы это спасло его. — Я нашел для Мью адвоката, Галф. Очень дельный и порядочный человек. Завтра утром он будет в тюрьме, где содержат твоего мужа до суда. — Господин Барбур!       Галф на колени готов пасть в благодарность. Трясущиеся губы его выдают: — Вы… Вы очень благородный человек! Я клянусь вам… в ту ночь в вашем доме я не запятнал вашей чести, и если бы не та роковая случайность… был бы вам верен до конца своих дней. — И несчастен, — что-то сродни усмешке скользит по губам Джеймса. — Простите? — Галф, не будем ворошить прошлое, пустое это. Да, не сомневаюсь, был бы. Но разве сумели бы мы с тобой составить счастье друг другу? Знаю, ты удивишься, но мне известно, как вы были счастливы с ним, до недавних времен. — Грейс? — улыбается Галф — впервые за последние дни. — Вот ведь болтунья! — И она тоже. Но… Мью писал мне, незадолго до… — Джеймс сглатывает: ему тяжело, Галфа не проведешь. — Он просил у меня прощения и благодарил… за тебя. Я не ответил ему на то письмо. А теперь жалею. Вдруг всё могло быть по-другому? И ему не пришлось бы сейчас коротать дни в заточении… Ох, Галф. Я узнавал: он будто обет молчания принял. Если дело не сдвинется с мертвой точки, если он даже с моим человеком не начнет разговаривать, — я бессилен помочь буду, понимаешь?       Галф опускает взгляд, кивая: — Понимаю… Не знаю, как и благодарить вас. Я думал, вы меня презираете, вернее, нас обоих. — Галф, я поддался эмоциям. Но, — что-то незнакомое появляется во взгляде Джеймса, — я уже сказал тебе: не будем ворошить прошлое. Сейчас нужно помочь твоему мужу и моему, — надеюсь, все ещё, — другу.       Галф с трудом сдерживается, чтобы не расплакаться, как барышня, прямо перед своим гостем: хоть что-то у него получилось! У Мью будет защитник в суде, лишь бы тот сумел разговорить его мужа.       Ещё три дня томительных ожиданий. Галфу кажется, что время стало песком и сыплется по крупинке сквозь узкое отверстие. Джеймс обещал привезти обещанного адвоката сначала к Мью, затем сюда, в Талое солнце. Тому нужно задать несколько вопросов самому Галфу и всем, кто общался с Мью в те два дня, что он провел в своем доме перед арестом.       Галф представлял себе умудрённого опытом старика, в очках, с бородой и саквояжем с бумагами. Но вместо него увидел молодого, вряд ли старше самого Джеймса, мужчину, чуть ниже ростом, чем оба они, — Галф и его несостоявшийся когда-то муж, — с правильными чертами лица и темно-каштановыми волосами, забранными в хвост у шеи. — Здравствуйте, господин Тончививат, — перед Галфом склоняют голову.       Галф приветствует его в ответ. — Меня зовут Френсис. Френсис Джеффри. Я буду представлять защиту вашего мужа в суде, который состоится через три недели. Во всяком случае, первое заседание. Господина Тончививата будут судить судом присяжных. Что, в общем-то, само по себе неплохо. Но есть одна проблема… — Какая, господин Джеффри? — Пока я так и не смог добиться от него хоть слова. И в тюрьме мне сказали, что он давно уже отказывается от любой пищи, воды пьет тоже совсем мало… Если так пойдет и дальше — вряд ли дотянет даже до первого заседания суда. Вид у него, скажу вам откровенно, — очень нездоровый. — Господи… Мью… Бедный ты мой, — вновь сокрушается Галф, хватаясь за голову. — Если бы я только мог облегчить его страдания! Почему мне не позволяют увидеться с ним? — Господин Тончививат, это английская тюрьма. А ваш муж долгое время вёл дела с ирландцами. Они работают на вашей земле. Тут уж ничего не поделаешь: каким бы несправедливым вам ни казалось его положение, — на данный момент все не в его пользу. — Мью… — Вы должны понимать всю сложность и серьезность ситуации, господин Тончививат. Вашего мужа обнаружили с орудиями убийства в руке и возле ног, в доме того Артура. Лицо последнего было до неузнаваемости изуродовано большим камнем, им же убиенному проломили череп… А его невесте было нанесено несколько смертельных ударов ножом в область груди. Руки вашего мужа были по локоть в крови. И он ничего не отрицал. Во всяком случае, если верить документам с места убийства.       Галф словно страшную сказку прослушал. Разве мог Мью, его добрый, благородный, смелый и нежный Мью сотворить подобные зверства? — Вот что странно, — в их диалог вступает стоящий неподалеку Джеймс. — Как Мью оказался в его доме? Зачем он мог там находиться? — Быть может… вспомнил былое, пожелал увидеть? — высказывает робкое предположение Галф. — Перестань, какое ещё былое, Галф? — с укором оговаривает его Барбур. — И для убийства этого, двойного убийства, какой у Мью мог быть мотив? Уж во всяком случае, не ревность, — сейчас Джеймс смотрит только на Галфа. — Даже не думай о таком, я тебе три дня тому назад все сказал.       Галф кусает губы и мотает головой. Его вновь охватывает отчаяние. — И ещё кое-что, — Джеймс многозначительно поднимает указательный палец вверх. — Ещё накануне Рождества мне стал известен кое-какой факт: одно из радикально настроенных ирландских сообществ получило недюжую финансовую поддержку. И знаете, кто оказал им ее? Артур. Мью никогда не финансировал дела таких организаций. Наоборот, всячески призывал к мирному исходу.       Как узнаваемо сейчас описывал Джеймс его мужа. Сердце Галфа вновь наполняется нежной тоской по любимому.       Милый ты мой… Положил бы сейчас твою голову к себе на колени и всё гладил бы, гладил волосы, и целовал бы лоб. Милый… Услышь, как я по тебе тоскую, как хочу рядом быть.       Вечером они с Джеймсом остаются одни. На низком столике между двумя креслами сервирован чай, но Барбур попросил налить ему стакан ирландского виски. — Галф, — обращается он к притихшему на своем месте мальчику. — А ведь может так случиться, что… — Что моего мужа повесят? Это вы хотели сказать?       Джеймс подносит стакан к лицу и сквозь него смотрит на Галфа: — Будем надеяться, что этого он произойдет. Но готовым надо быть ко всему, Галф. — Нет! Я и мысли об этом не допущу! Пусть вдалеке от меня, пусть прогонит, пусть всё, что угодно… Лишь бы он был жив. Ничего мне больше не нужно.       Галф разглядывает такое задумчивое лицо Джеймса, который произносит: — Тяжело это… Такому юному остаться вдовцом… Остаться без поддержки.       Галф только сейчас смекает, к чему он клонит: — Господин Барбур. Я обещал быть вашим пожизненным должником. Но не заставляйте меня платить цену, которую я не смогу вам дать… Я не предам моего мужа, чем бы все ни закончилось. Не отрекаются, любя. И я от него не отрекусь, даже если будет против весь свет.       Джеймс осушает стакан до дна и поднимается на ноги: — Как же всё-таки повезло моему другу… Не бойся, Галф. Я не посмею… Только полюбуюсь тобой издалека. Но ведь это не запрещено, правда? Погрущу об утраченных иллюзиях. — Вы очень смелый и благородный человек, господин Барбур. Вы ещё встретите свое счастье. И… простите нам наше. Если можете. — Доброй ночи, Галф, — Джеймс кивает ему, кланяясь, и, развернувшись, чуть не сбивает с ног пришедшую убрать со стола Аерин. — Фу ты, упаси Бог, думала, этот дьявол привиделся, — спешно крестится женщина. — Аерин! Я же просил не называть так Артура… Имей уважение хотя бы к смерти человека. — Да как ещё его звать? Того, кто носит на себе дьявольскую отметину, не иначе как этим самым словом и не назовешь! — О какой отметине ты говоришь, женщина? — встревает Джеймс.       Аерин оправляет передник и тупит взор: — Неловко о таком при молодом господине говорить. — Да говори уже, Аерин, — Галф тоже встаёт со своего места. — Как-то я приносила завтрак в комнату господина… А они там с этим Артуром… И у того нога левая из-под одеяла видна была. Шестипалая.       Галф не сразу соображает. — Ну, шесть пальцев на левой ноге. Разве у человека такое бывает? Дьявол он, дьявол и есть. Вот к себе в ад и вернулся!       Аерин успевает уйти, а двое молодых мужчин не торопятся расходиться по комнатам. Джеймс оглядывает Галфа с головы до пят, словно прикидывает, насколько тот крепок. — Надеюсь, ты не из впечатлительных особ, Галф?