***
— Господин Джеффри, передайте это моему мужу… Пусть оно придаст ему сил и веры. И ещё скажите Мью, что я никогда не нарушу клятвы, данной ему там. — Там? — Да. Он поймет. Галф подносит к губам умещающийся на ладони мешочек, целует его и передаёт Френсису. Внутри — земля, та самая ирландская земля, о которой рассказал ему когда-то Мью и которую Галф набрал накануне, найдя ее под одним из камней. И вперемешку с ней — земля Талого солнца. Ещё с утра Аерин, утирая слезы, сообщила ему, что сегодня Мью исполняется тридцать. И если бы не этот ужас, какой бы пир она могла устроить. А теперь… Галфу по-прежнему тревожно. Но у него появилась надежда. В утро первого заседания суда Джеймс решает предупредить его: — Галф, я понимаю, едва увидишь Мью — первое, что захочешь, это обозначить свое присутствие… — Конечно, захочу! Мой муж должен знать, что он там не один. — Даже не сомневался, поэтому и решил предупредить заранее: и виду не подавай, что находишься в зале суда. — Это ещё почему?! — Да пойми же ты! Обвинитель и Френсис начнут задавать вопросы, в том числе и о том, как Мью оказался в доме Артура в тот роковой день. И в интересах твоего мужа отвечать честно… Я не верю, что там могут присутствовать какие-то компрометирующие ваш брак факты, но при любом раскладе Мью не должен бояться говорить правду… Не должен бояться, думая, что ты здесь, слышишь его и можешь что-то неправильно истолковать. — Но господин Барбур! — Френсис, поговорите с ним сами! Не понимает он меня! Джеймс со вздохом отворачивается, а молодой адвокат обращается к Галфу: — Господин Барбур прав. Не нужно создавать вашему мужу лишние волнения. Знаете, он так оживился с вашим посланием. — Вы ему все слово в слово передали? — загораются глаза Галфа. — Да. А та земля, что была внутри, и правда словно силы ему вернула. Лишиться своей земли для ирландца — все равно, что лишиться матери, Галф. Он точно знал, что это должно приободрить Мью. Он не ошибся. — А мне… в смысле, для меня на словах он ничего не передал? Лицо Френсиса наполняется вдруг такой снисходительной грустью, словно он разговаривает сейчас не с девятнадцатилетним мужем человека, которому грозит казнь через повешение, а с маленьким ребенком, которому родители не привезли обещанного гостинца. — Знаете, ему очень не просто сейчас. И, наверное, не все он может выразить словами… но в его глазах и жестах было столько отчаяния и тоски. Уверен, он так же, как и вы, желает воссоединения с вами. Сейчас же давайте сосредоточимся на том, чтобы помочь ему. И прошу вас: как бы жаль вам ни было вашего мужа, там, когда его приведут в зал суда, сохраняйте спокойствие и не выдавайте своего присутствия. Ради его же блага. Три вещи никогда не видно: ветер, острие лезвия и любовь, — кажется, Галф начинает понимать эту ирландскую мудрость, услышанную им в свой первый вечер в Талом солнце от Аерин. — Но он же будет ждать меня там… или нет? Я… Я уже ничего не понимаю и ни в чем не могу быть уверен. — Я позволил себе дерзость сказать господину Тончививату, что вы заняты делами Талого солнца и не успеете приехать к первому заседанию. Он ответил, что пусть так и будет, потому что земля не должна оставаться без хозяина. — Как же так!.. Он будет чувствовать, что совсем один среди этой обезумевшей толпы… Неужели я не могу сказать и пары добрых слов ему, чтобы он просто знал, как я надеюсь и жду его возвращения! — Боже, Галф, довольно! Что мы с тобой как с маленьким… Ещё и уговариваем! — взрывается волнением Джеймс. — Не можешь взять себя в руки — пойдем туда без тебя и всё. — Права не имеете! Последнее Галф выкрикивает, а двое старших мужчин только молча вздыхают и отводят взгляд. Всё они понимают. Но сейчас не тот момент, чтобы давать волю сантиментам. — Простите меня, — оговаривается Галф, — я все сделаю, как говорите… Буду вести себя тихо, как мышь.***
Галф держится ровно до того момента, как Мью со связанными руками заводят в зал. Заметно похудевший, сгорбившийся, волосы засалены и растрепаны по сторонам. Едва ли ему освобождают руки, как он проводит ладонью по голове. Галф вот-вот расплачется. Незаметно для Джеймса утирает глаза рукавом, опасаясь, что не удержит слезы внутри. Милый мой. Ты только знай: мое сердце для тебя одного настежь открыто. Начинается суд. Двенадцать присяжных заседателей, словно двенадцать апостолов, каждый из которых будет причастен к судьбе его мужа. Галф с Джеймсом сидят в самом конце зала, почти в углу, но мальчик и отсюда пытается разглядеть лица, словно хочет понять, насколько человечным и справедливым будет их решение. Решение суда людского, не Божьего. Выражение лица судьи прочитать сложно. А вот обвинитель явно настроен решительно. Типичный англичанин. Поджатая верхняя губа, маленькие глаза, проворно бегающие по лицам присутствующих, надменно вздернутый вверх подбородок. Судья объявляет начало слушания. Зачитывается обвинение. Галф бы рад заткнуть уши, но он слушает каждое слово, тупой иглой ударяющее в сердце. Начинают допрашивать Мью. Сперва тот озирается по сторонам, в голове его мужа мелькает: меня ищет, но он пообещал вести себя тихо и должен выполнить обещание. А затем спокойным, но твердым голосом Мью произносит: — Я бы хотел попросить прощение… За то, что не смог предотвратить случившегося. Незадолго до того рокового дня Артур писал мне, но я не прочитал его письма… Сделай я это, быть может, сейчас он и его невеста были бы живы. И моим близким не пришлось бы испытывать на себе всеобщее осуждение и разделять со мной все тяготы моего заключения. По залу прокатывается волна вздохов и возгласов, кажется, Галф слышит пару выкриков «убил их, животное, а теперь разыгрывает раскаяние». Галфу всем сердцем хочется вырвать языки этим клеветникам, он не может смириться с тем, что его мужа обвиняют в том, что он не совершал, и с тем, что Мью испытывает чувство вины, даже не зная, что этот подонок Артур жив и — Галф уверен — является истинным виновником трагедии. А ещё Галфу стыдно за свою тогдашнюю истерику: не начни он рыдать, Мью бы, возможно, не стал в сердцах сжигать письмо… Но что уж теперь? Нет смысла о былых ошибках сокрушаться. Не наделать бы новых. Дальше в процесс включается сторона обвинения. Суд довольно долго выслушивает обстоятельства дела, затем вопросы задают Мью. Когда у него спрашивают, практически утверждая, в каких отношениях он состоял с «убитым», Мью отвечает не сразу. Вновь озирается, а затем тихо произносит: — Мы были любовниками. — Были? — кажется, обвинитель готов рассмеяться ему в лицо. — Что же заставило вас прекратить отношения? — Артур обручился. Я вступил в брак. — И с момента вступления в брак вы ни разу не виделись с убитым и не пытались возобновить отношения? Мью молчит. У Галфа сердце обрывается. Ведь обвинитель явно подводит к тому, что у Мью мог быть этот мотив ревности. — Отвечайте, пожалуйста. — Мы виделись пару раз на званных вечерах. Но он ясно дал мне понять, что между нами все кончено. — И вас это устраивало? Разве вы не настаивали на том, чтобы все равно продолжать видеться с ним и поддерживать интимную связь. Зал вновь гудит. Галф затыкает уши. Ему все равно. Пусть Мью говорит правду. Он выдержит всё. Лишь бы тот остался жив. Мью молчит. — Ну, здесь мне все предельно ясно, — чуть ли не в открытую потирает руки сторона обвинения. — Тогда ещё один вопрос: вы добровольно, по любви, вступили в брак? Или были какие-то иные причины? Эта сволочь знает, куда бить Мью… В самое сердце. Галф едва дышит. Мью, не бойся, скажи правду, я найду способ, я сумею тебя спасти… Наконец, раздается поначалу совсем не громкое, но крепнущее с каждым словом: — Да. Волею судьбы мы вступили в брак, не имея друг к другу никакой привязанности. Но сейчас я знаю точно: мой муж — единственный, с кем я хочу провести свою жизнь… Сколько бы ни было мне отмерено. Больше ни одно ложное чувство не тронет моего сердца. В нем только мой Галф. Галф со всей силы закусывает нижнюю губу. Галф остаётся на месте, только потому что Джеймс заблаговременно хватает его за локоть. Иначе сорвался бы. Как ураган снёс бы на своем пути все преграды, чтобы обнять своего Мью, чтобы прошептать ему в тайне от всех, как любит и отчаянно верит в то, что он невиновен и обязательно вытащит его из лап напрасной смерти. Но все, что может позволить себе Галф, это приложиться губами к своему обручальному кольцу и кончиками пальцев погладить браслет. Тишина. Ни гула, ни возгласов, ни выкриков. Даже обвинитель берет в своем допросе паузу, уступая место стороне защиты. Галф слушает вполуха. Он знает, какие примерно вопросы Френсис подготовил для Мью. Выясняется, что за несколько часов до произошедшего Мью наведался в дом к Артуру, потому что узнал о его сотрудничестве с радикально настроенными фениями*; ещё с порога он слышал звуки ссоры между хозяином дома и его невестой. Его довольно холодно встретили и предложили чай. Затем невеста Артура покинула их, так как к ней, кажется, пришел учитель музыки, нанятый Артуром для ее обучения игре на фортепиано. Дальше — провал. Очнулся Мью с ножом в руке, по локоть залитой кровью. А рядом — два трупа, из которых лицо одного было до неузнаваемости изуродовано камнем, находившимся на полу. Здесь Мью получает вопросы от обоих: обвинителя и адвоката. Первый всячески пытается сбить мужа с толку, но Галф молится только об одном: чтобы Мью не сказал того, что ещё больше ухудшит его положение. Допрашивают свидетелей. На первое заседание заявлены пара родственников со стороны Артура и его невесты. — Почему нет наших свидетелей?! Почему не вызывают меня?! — Тише, Галф, — пришикивает на него Барбур, — тебя они вряд ли позволят допросить, всем и так понятно, что ты будешь защищать мужа. Меня допросят в следующий раз. Причем я вызван обеими сторонами. Всё. Первое заседание окончено. Мью уводят. Галф с горечью в душе провожает мужа взглядом. Френсис задерживается: ему нужно переговорить с подзащитным. Но едва ли Галф с Барбуром покидают здание суда, как за спинами их раздается: — Поделом ему! Пусть повесят! Будет знать, как лизать этим ирландским выродкам зад! Галф резко оборачивается, перед ним двое англичан — с виду приличных джентльменов: — Простите? Это вы сейчас господина Тончививата призывали повесить? — Его самого. Гореть ему в аду! — За что? Разве его признали виновным? Один из мужчин прищуривается: — А вы, собственно, кто таков будете? — Я его муж. — Галф! — рука Джеймса снова хватает его за локоть. — Что? — вырывается он. — Я не стыжусь своего мужа, он ни в чем не виноват! — Не виноват? — не унимаются напротив. — Тогда, зачем просил прощения? — Если вы присутствовали там, должны были услышать: он чувствует себя виноватым в том, что не сумел помешать истинному злодею… И в том, что теперь близким ему людям приходится справляться с этой бедой. И кто вы такие, чтобы судить его и желать ему смерти? Человеку, который не взирая на благородное происхождение вместе с простыми людьми честно трудится на своей земле? Я горжусь быть мужем господина Тончививата. Будь иначе — я стал бы таким же прожигателем жизни и состояния супруга или родительского наследства, как большинство той публики, что осуждает его! Джентльмены синхронно фыркают. Уходя, один из них успевает бросить сквозь злорадный смех: — Посмотрим, каким голоском запоёшь, когда твоего муженька вздёрнут на виселице, кажется, ее уже построили. — Как вам не совестно, господа, сохраняйте достоинство! — наконец, вмешивается Джеймс. Те двое успевают скрыться из виду, а Галф все сглатывает и сглатывает комки слюны. — Галф, успокойся. Сейчас Френсис освободится и мы пообедаем в каком-нибудь приличном пабе. — Нет, — качает головой Галф… — Кусок в горло не лезет. — Галф! — Я не дам им его повесить, не дам! — Мы сделаем все, чтобы этого не произошло. У нас есть неделя, чтобы найти Артура. И мне бы хотелось поговорить с тем учителем музыки, о котором упомянул Мью. Первое, конечно, в разы сложнее. Галф сминает нижнюю губу: — Я еду в Морпет. — Зачем? — Кажется, я знаю тех людей, с кем «сотрудничал» Артур. Дорога до Морпета занимает почти двое суток. Сейчас Галф стоит на пороге дома, где когда-то ему под всеобщий хохот было предложено молоко вместо пива и виски. Но сегодня хозяину дома и его гостю не до смеха. С мольбой в глазах и голосе Галф произносит: — Прошу вас, помогите мне отвоевать мужа у смерти, Гаррет.