Около четырёх лет назад
Дазай терпеть не может иметь дело с идиотами. Зато сам обожает оставлять в дураках противников. Есть в этом вполне объяснимая прелесть: наблюдать, как мечутся враги, пытаясь поймать ложную цель (двое мужчин – один смутно похож на Эйджи, второй высок и носит приметный чёрный плащ), когда сам Дазай спокойно пьёт кофе. А Тамура, от которого он, наконец, избавился, через час приземлится в Токио, где заберёт свою девчонку, дополнительный рычаг давления для Огая, а его самого встретят люди Мори. Кафе привлекло внимание Дазая преувеличенно восточным названием (не то чтобы он мечтал о рамене…) и, что самое главное, удобным обзором: столики с креслами выстроились вдоль декоративного забора, отделявшего эту часть зала под территорию кафе – Люди – идиоты, – вздыхает паренёк, присевший рядом с ним минут десять назад, пожаловавшись на отсутствие свободных столиков. – Но больше всего меня удручает мысль, что я, наверное, не слишком отличаюсь от большинства. Дазай хмыкает, поворачивается к нему лицом и разглядывает, теперь уже не скрываясь. Первым делом в глаза бросается причудливая смесь европейской и азиатской крови, вторым – возраст. Дазай уверен, что парню не больше шестнадцати. Каштановые волосы, хоть и выглядят небрежно, на самом деле наверняка являются результатом тщательной работы стилиста. Дазай научился отличать такое на приёмах, куда приходилось таскаться по приказу Мори. Карие глаза смотрят в ответ с любопытством и даже доброжелательно, но где-то на дне их водят хороводы искры. Пламенный? Любопытно. Улыбается уголками губ, не показывая зубы, руки лежат на столе, ладонями вверх. Пытается расположить к себе? На пальце левой руки массивное кольцо, сразу видно – не новодел, скорее, фамильная реликвия. На запястье той же руки – часы. Дорогая игрушка, той же фирмы носил Хироцу, так что Дазай даже примерно может определить цену. Костюм классический, чёрный, тоже дорогой. Но пиджака нет, видно парень от него избавился, хотя наверняка выходил из дома в нём, а узел галстука расслаблен. Типичный наряд мафиози или бизнесмена, неважно, что парень, скорее всего, несовершеннолетний по законам любой страны, если только не эмансипирован. По умению носить такие вещи тоже можно много чего рассказать. Вот Чуя, например, свои костюмы, а особенно шляпу, ставшую почти его визитной карточкой, каким бы отвратительным ни считал Дазай его стиль, носил с гордостью. Босс когда-то зацепил его – теперь уже бывшего – напарника, и Чуя гордился тем, что принадлежит организации Мори. Сам Дазай был небрежен, с одной стороны, не особо много внимания уделяя своей «униформе», с другой – никто бы не упрекнул его в неопрятности. Для этого парня костюм тоже униформа, маска, за которой он скрывается. Своим видом он будто пытается сказать: «Я – серьёзный человек». Будто пытается предупредить об опасности. Но Дазай сомневается, что ему верят. Возраст должен играть против него, и парень не выглядит как человек, получающий удовольствие от запугивания – а именно так в своё время компенсировал этот недостаток Осаму. Он показал, что его нужно бояться. Пауза не затянулась. Дазай подхватил реплику своего собеседника почти сразу: – Но вы сейчас сидите здесь, а не бессмысленно суетитесь там. Это уже должно утешить ваше самолюбие: вы на капельку разумней остальных. Парень усмехается, чётко улавливая за комплиментом завуалированное оскорбление. О. Определённо, немного разумнее остальных. – Вам никогда не говорили, что своей смертью вы не умрёте? – Что тут сказать? – притворно вздыхает Дазай. – Я с четырнадцати мечтаю совершить самоубийство! Думаете, меня должны тревожить чьи-то нелепые угрозы? Парень тихо смеётся. Смеётся искренне, но неестественно, будто отрабатывал этот смех и слегка склонённую набок голову. У Дазая всё больше подозрений, что его собеседник очень и очень непрост. А ещё он почти уверен, что в той среде, где парень вертится сейчас, он был не с рождения. Скорее, провёл в новом окружении несколько лет, в течение которых его тщательно обтёсывали и загоняли в рамки. Смех обрывается. Карие глаза с золотыми искрами на дне прищуриваются, и парень спокойно произносит: – Савада Тсунаёши. Можно просто Тсуна, так будет даже удобнее. – Дазай Осаму, – хмыкает он. – Хотя, подозреваю, моё имя и основные факты биографии тебе уже известны, «просто Тсуна». – Не совсем, – с извиняющейся улыбкой отвечает Савада. – Может быть, только некоторые слухи, что долетали сюда из Японии, но у меня было не так много времени после твоего демонстративного выступления. Как ты должен понимать, город эсперов – тема, конечно, интересная, но всё же не настолько значительная, чтобы быть в курсе всех раскладов. А вот с «некоторыми фактами биографии» ты угадал. Причём, я почти уверен, что об этих фактах неизвестно даже тебе самому. Дазай подпирает щёку кулаком и тянет скучающим тоном: – Не уверен, что в том небольшом промежутке времени, про которое я чего-то не знаю, есть хоть что-то важное для меня сейчас, «просто Тсуна». Савада соглашается: – Разумеется. Для меня причины и следствия того, что ты оказался в приюте в сотне километров от города, в котором родился, были куда значительнее. И всё же я намерен поделиться с тобой этой информацией. Не требуя ничего взамен, если тебя это беспокоит, – Тсунаёши извлекает из кармана визитку, кладёт на стол и подталкивает кончиками пальцев к Дазаю. – Жду вечером, завтра. Думаю, суток тебе хватит, чтобы, используя моё настоящее имя, выяснить, некоторые факты и моей биографии, Дазай Осаму. – Предпочитаешь честную игру, «просто Тсуна»? – иронизирует Дазай, когда парень встаёт с места. Тот очаровательно и смутно знакомо улыбается: – В моих интересах говорить тебе только правду. Надеюсь, ты тоже меня не разочаруешь. До скорой встречи.***
Нет ничего хорошего, чтобы принимать сомнительное приглашение подозрительного незнакомца в городе, где ты имел неосторожность насолить очень влиятельным и уважаемым людям. Ни один благоразумный человек не стал бы этого делать. К счастью, Дазая как только ни называли, а слово «благоразумный» в его сторону не звучало ни разу. Он, разумеется, приходит. Потому что «просто Тсуна» – хах! – его пока не разочаровал. Бар выглядит совершенно типично для баров. Кажется, будто это что-то, независящее от страны и времени, этакий концепт всех подобных баров: полутьма скрадывает очертания предметов и лица людей, музыка заглушает разговоры, так что за конфиденциальность разговоров можно не беспокоиться, если, конечно, не делать глупости и не привлекать внимание. Дазай показывает на входе визитку, и его сразу же проводят к нужному столику. Как удобно. – Рад встрече, – приветствует его Савада Тсунаёши. – Уверен, – усмехается Дазай, – в моём сегодняшнем визите ты не сомневался. Удобно, должно быть, узнавать нужную информацию с помощью гиперинтуиции? Тсуна отпивает из бокала – по виду, красное вино – и хмыкает: – Смотрю, ты времени даром не терял. Дазаю хочется пошутить про несовершеннолетних пламенных мафиози, разгуливающих в одиночку, распивающих алкоголь и посещающих злачные места, но он слишком хорошо помнит себя два года назад. Как будто мафию волнует возраст. – Твои намёки были слишком очевидны, Тсу-уна, – тянет он, желая подействовать на нервы. – Так что теперь я просто умираю от любопытства, чем это я так приглянулся молодому боссу сицилийской мафии, и это не та смерть, о которой я мечтал, между прочим. – От любопытства умирают те, кто слишком далеко зашёл в попытках его удовлетворить, – фыркает Тсунаёши. Ах, профессиональный чёрный юмор, прелестно! – Но сегодня это не наш случай. С Савадой Тсунаёши легко говорить – не так, как с Мори. Это, безусловно, не означает, что Дазай теряет бдительность, просто Тсуна располагает к себе чем-то неуловимым. Не так уж часто Осаму нравятся люди. Гораздо чаще он испытывает раздражение. Возможно, дело в Пламени Неба, хотя Дазай сталкивался однажды с этим Атрибутом. Впрочем, то слабенькое Небо и в подмётки не годилось силе Пламени босса Вонголы, если судить по тому, что он успел узнать. Осаму делает в памяти пометку при случае проверить, как на него подействует Пламя, равное по силе тому, которым обладает Савада, и усмехается парню в лицо: – Надо же! Кажется, я действительно исключительный случай! Тсунаёши поднимает глаза от тихо покачивающегося в бокале вина и обжигает Осаму взглядом. Придурковатая усмешка сползает с лица сама. Дазай поднимает брови, пытаясь прочесть эту странную эмоцию. Не жадность, как у предыдущего босса Портовой мафии, не расчётливость, как у Мори, не уважение, как у Хиротсу, не слепое обожание, как у последней девушки, которая даже согласилась на двойное самоубийство… Прежде чем Дазай всё-таки подбирает в памяти хоть немного близкий аналог, Тсунаёши негромко, но проникновенно говорит: – Ты даже не представляешь, насколько ты исключителен, Дазай Осаму, – кажется, ещё ни один собеседник Дазая не использовал абсолютную искренность как оружие. Разжалобить так – пытались, да, но прямота Савады Тсунаёши – оружие иного рода, неотвратимое, острое как стилет и бьющее прямо по жизненно важным органам. Савада смотрит в его глаза, пока Дазай не находит в себе сил съязвить, и продолжает: – Уникален настолько, что то, что ты прожил целый месяц, прежде чем от тебя попытались избавиться, нельзя назвать иначе, чем чудом. Или волей Небес. И я, наверное, полный идиот, потому что заинтересован именно в тебе, а не в том даре, что заставил трястись от ужаса над колыбелькой первенца Внешнего Советника Вонголы. – Несмешная шутка, – пустым голосом отвечает Дазай. Ему чудится, будто в баре становится очень тихо и помещение озаряется слепящим белым светом. И в этой белизне единственный человек, которого он видит чётко и ярко – Савада Тсунаёши. «Шок», – отмечает рациональная часть сознания. А потом тишина исчезает, белый свет стремительно поглощается тьмой, пока Дазай слышит звуки бьющегося стекла и ужасающего скрежета сталкивающихся и разрушающихся миров. Осаму понимает, что галлюцинации продолжаются, и мимолётно удивляется тому, как одна короткая фраза, оказывается, может его зацепить. До этого ему казалось, что самым сильным потрясением для него была смерть Оды, и больше он никогда не испытает подобного. Но вот же перед ним сидит мальчишка на два года младше и выбивает его из колеи одной, мать его, фразой. Дазай пытается анализировать услышанное и всё больше хочет рассмеяться, поинтересоваться, откуда у босса Вонголы такое специфическое чувство юмора, пока рациональная часть его сознания утверждает, что такими вещами никто шутить не будет и даже произносить вслух не станет без должных доказательств. Савада Тсунаёши будто читает его мысли – качает головой и говорит: – Стал бы я так смеяться над тобой? Слишком важный вопрос. Дазай, умудрившийся сохранять внешнее спокойствие, тяжёлым взглядом смотрит на него и роняет: – Я хочу знать всё, что ты можешь мне рассказать.