Воспитание Тигров в домашних условиях (часть 1)

По прошествии нескольких месяцев Ацуши обнаруживает, что жить в одном доме с Тсунаёши-саном и Дазай-саном не так уж и страшно. И, в общем-то, даже неплохо. Как и Дазай-сан, его брат оказался очень располагающим к себе человеком, несмотря на некоторые странности, которые Ацуши замечал у обоих. Накаджима, может, не слишком хорошо разбирался в мотивах чужих поступков, зато он всегда хорошо чувствовал других людей, понимал их как-то интуитивно. Тсунаёши-сан был очень светлым человеком, очень… уютным? В его присутствии становилось легче, отступали на задний план проблемы, а потом для неразрешимых сложностей удивительным образом всё-таки находилось решение. В его доме Ацуши научился чувствовать себя в безопасности, чего не было даже в общежитии Агентства. А ведь та комната, выделенная ему в личное пользование до тех пор, пока он остаётся сотрудником ВДА, стала первым местом, которое было полностью его. В приюте у него никогда не было личного пространства. Одного его оставляли только для наказаний, и Ацуши не мог бы сказать, что это были приятные минуты или что ему нравилось такое одиночество. После получения комнаты Накаджима наслаждался тем, что может устроить всё так, как ему нравится, что есть место, где он может отдохнуть, не боясь, что кто-то выдернет его из постели ради наказания по надуманным поводам. Но именно в гостях у Савады он неожиданно почувствовал себя дома. На своём месте. Дазай-сан тоже это ощущал, Ацуши был уверен в этом. С самой первой встречи Дазай-сан одновременно пугал и чем-то привлекал Накаджиму, как привлекают к себе сильные личности. В нём было что-то тёмное, опасное, что-то, что он скрывал за дурацкими шуточками и разговорами о лучших способах самоубийства, и Ацуши часто задумывался, действительно ли в Агентстве этого не замечают или просто делают вид? Наверное, Рампо-сан со своим гениальным умом знал это. Может быть, директор Агентства, Фукудзава-сан тоже. Остальные… Было неясно, но спрашивать Ацуши не спешил. А ещё у Дазая-сана были очень грустные глаза, даже когда он шутил. Когда он по-лисьи улыбался и смотрел на Ацуши взглядом, в котором мешались хитринка и печаль, парень вспоминал сказки о кицунэ, и ему упорно чудился хвост за спиной Дазая-сана. Но вся напускная весёлость слетала с Дазая-сана в доме Савады Тсунаёши. Ацуши чувствовал себя так, будто ему позволяется прикоснуться к чему-то сокровенному, когда он видел, как общаются между собой Тсунаёши-сан и Дазай-сан. Ему всегда было неловко, но в то же время он не мог не смотреть на умиротворённого Дазая-сана или по-настоящему веселящегося чему-то или на строгого Тсунаёши-сана, командующего старшим братом лучше, чем это получалось у Куникиды-сана на работе. Братья часто подшучивали друг над другом, и шуточки иной раз были совсем не безобидными, но почему-то воспринимались ими как вполне допустимые. Испытавший на себе подъём электрошоком, Ацуши не слишком хорошо понимал, почему нечто подобное вызывает у них столько радости. И когда Тсунаёши-сан вдруг начинал носиться по дому за удирающим с хохотом братом, Накаджима старался спрятаться куда-то в уголок, чтобы и его не привлекли к веселью, и следил за ними оттуда круглыми глазами. «Прибью!» – обещал Тсунаёши-сан, а через пару часов Ацуши мог застать их на одном диване: Дазай-сан, как обычно, читал свою любимую книгу, устроив голову на коленях брата и закинув ноги на спинку, а Тсунаёши-сан что-то печатал в ноутбуке. Убийство откладывалось до какой-нибудь новой выходки Дазая-сана. «Наверное, так и должны вести себя настоящие братья», – думал иногда Накаджима, никогда не знавший ни семьи, ни даже просто благосклонного отношения в приюте. Для него любое взаимодействие, не подразумевающее презрения или попытки доброжелательным отношением втереться в доверие, было в новинку. И он учился или, по крайней мере, пытался научиться нормальному общению в Агентстве – у Куникиды-сана, у Джуничиро и Наоми, даже у Йосано-сенсей. Но тому, как строить отношения в семье, он учился у Тсунаёши-сана и Дазая-сана. Догадывался, конечно, что это не совсем типичное поведение, но другой модели для подражания у него не было. И иногда с лёгкой тоской и жаждой, в которой Ацуши не был готов признаться самому себе, он думал о том, что хотел бы быть частью этой семьи. Нет, к нему хорошо относились в доме Тсунаёши-сана. Дазай-сан даже по просьбе брата занялся его тренировками, и пусть они ужасно выматывали, Ацуши понимал, что это для его же блага. И всё же в этом доме он оставался гостем, о чём никогда не забывал, а человек – такое существо, которому всегда мало. Узнав, что в отношениях между людьми бывает большая близость, чем он видел до этого, Накаджима захотел понять, каково это – настолько доверять другому? Пить из чужого стакана кофе, засыпать на чьих-то коленях, болтать о пустяках?.. И если Дазай-сан чем-то неуловимым заставлял его помнить о дистанции, то Тсунаёши-сан вёл себя так, будто этой дистанции не существует вовсе. Ацуши корил себя за глупые мысли, ругал за навязчивость, а потому пытался реже показываться братьям на глаза, боясь, что однажды они заметят и... Что случится тогда, он не знал, но ему всегда казалось, что ничего хорошего. Но когда Ацуши сидит на кухне, переживая очередное потрясение: они с Куникидой-саном и Дазаем-саном искали пропавших людей, а когда нашли, могли только наблюдать, как те за стеклом умирают от ядовитого газа – Тсунаёши-сан садится рядом сам. – Тяжёлый день, да? Ацуши кольнуло лёгкое чувство дежавю – однажды Савада уже начинал разговор с этого вопроса. Тогда Накаджима тоже переживал о том, что ничего не понимает и не может помочь. Но вряд ли в этой ситуации Тсунаёши-сан может что-то сделать. Ацуши горбится и вздыхает – он такой бесполезный. – Знаешь, у всех бывают неудачи, – будто между прочим, замечает Тсунаёши-сан, – важно уметь извлекать из них уроки. Ацуши вздрагивает. На самом деле, это то, о чём он думает весь вечер: – Если бы я сумел превратиться в Тигра, я мог разбить это стекло и спасти тех людей. А я не смог. Только боялся и смотрел, как они умирают. Он горбится ещё больше, потому что Тсунаёши-сан молчит. А потом молодой мужчина вдруг тихо вздыхает: – Но ведь смотрел же. Хотя для тебя лучше бы было отвернуться. – Разве я мог? – удивляется Накаджима. – Я… Это… было бы неправильно. – Когда речь идёт о маньяках и фанатиках, не бывает правильного ответа или действия, Ацуши-кун, – неожиданно жёстко отвечает Тсунаёши-сан. – Я не оправдываю преступников, но организации, подобные Портовой мафии хотя бы пытаются сохранять видимость порядка. Они жестоки, но там редко надолго остаются живыми те, кто убивает людей без разбора, как в этой ситуации. Ацуши, вздрогнув, поднимает голову, глядя на жёсткие складки у губ Савады. Острое чувство непонимания снова колет в груди, а в голове возникает растерянная мысль: «…кто он?» Что-то жёсткое, даже жестокое проступает в лице Тсунаёши-сана, и Накаджима рефлекторно сглатывает, понимая, что тёмная сторона есть не только у Дазая-сана. В его брате тоже есть что-то пугающее, просто обычно Тсунаёши-сан хорошо это прячет. Тсунаёши-сан переводит на него взгляд странно посветлевших глаз и смягчается. Накаджима, затаив дыхание, следит за тем, как исчезают из его лица, из позы острые линии, думает, что должен бояться, но чувствует только, что хочет понять этого странного человека. Наверное, так и выглядят те, кто намеренно заглядывает в бездну, рискуя упасть. – Ты никогда не сможешь узнать наверняка, что бы случилось, если бы ты смог превратиться в Тигра, – чуть тише, но по-прежнему жёстко говорит Тсунаёши-сан. – Возможно, преступник предусмотрел и это. Возможно, эти люди погибли от чего-то другого или ты бы погиб вместе с ними, отравившись газом. Не думаю, что Куникида или Дазай смогли бы вынести взрослого тигра из зоны поражения. Даже вдвоём. А если тебе всё ещё кажется, что ты мог бы сделать больше, то постарайся научиться делать это до повторения подобной ситуации. Мыслить в стрессовой ситуации чётко – тоже привычка и ей тоже можно научиться. Разве это не то, чем вы, в конце концов, занимаетесь на тренировках с моим братом? Ацуши знает, что это всего лишь утешающие слова, хоть ничего утешающего в этом тоне и нет. Парень кусает губы. Его Тигр намного более живучий, чем Накаджима даже может представить. Он боится своей способности, но понимает, что в тот момент она была нужна, она могла бы помочь спасти тех людей. И Тсунаёши-сан, наверное, прав: если он не хочет вновь чувствовать вину за бездействие там, где мог бы спасти невинных, ему следует научиться принимать Тигра. Одно почему-то бередит душу: Тсунаёши-сан говорил так, будто знал, о чём речь, на собственном опыте. И хотя мысли Ацуши полны тревог и переживаний, связанных с расследованием дела террориста Лазурного Вестника, он находит момент, чтобы спросить у Дазая-сана: – А чем занимается Тсунаёши-сан? Тот смотрит тяжёлым взглядом, испытывающим: – Почему ты спрашиваешь? Ацуши теряется: – Он… дал мне совет, но… Тсунаёши-сан говорил так, будто очень хорошо меня понимает и… – Ах, это… – на лицо Дазая-сана вновь наплывает хитрая улыбочка. Неискренняя. Он беззаботно отмахивается от вопроса Ацуши: – Не беспокойся, у моего брата абсолютно гражданская профессия, никак не связанная ни с мафией, ни с правоохранительными органами. Но я ведь уже говорил, что у него очень хорошее воображение, да? И в людях он неплохо разбирается… В общем, не переживай, Ацуши-кун, он и меня хорошо понимает! «Вы же его брат», – хочет сказать Накаджима, но только вздыхает. – А всё-таки, – в последний раз пытается он, – что это за профессия? Дазай-сан улыбается ещё шире: – А вот это, мой несовершеннолетний и впечатлительный кохай, тебе знать пока ещё рано!